Черноводье

Глава 23

Много дней бежала вниз по Оби, припадая на один бок, «Тара», маленький одноэтажный пароходишко. И много дней на палубе маячила приметная фигура высокого крепкого мужика с черной курчавящейся бородой. Наконец закончилось длительное путешествие.

Сделав полукруг на широком речном плесе, «Тара» медленно подходила к топкому илистому берегу. Над рекой поплыл басовитый рев гудка, так не вязавшийся с хилым корпусом парохода.

На палубе, как обычно, держась за ограждение, стоял Александр Щетинин. Рядом с ним на скамейке лежал тощий холщовый мешок с пожитками. Щетинин с интересом рассматривал приближающееся село, толпившуюся на берегу стайку ребятишек, приземистые склады, вытянувшиеся вдоль берега изломанной линией. Они были такие серые и пыльные, с почерневшими тесовыми крышами, что даже яркое осеннее солнце бабьего лета оказалось бессильно и не смогло их оживить. Выше, за складами, виднелись такие же тесовые крыши, пошатнувшиеся изгороди, за которыми пылилась буро-зеленая перезревшая растительность.

Пароход мягко ткнулся носом в берег. Александр вздохнул глубоко, точно собирался нырнуть в глубокий омут, закинул мешок с пожитками за плечи, пошел на выход.

Топкий около воды берег был покрыт потрескавшейся корочкой, точно шкура носорога, высохшего на солнце и речном ветре голубоватого ила. Щетинин тяжело прохрустел по корке своими сапогами и стал подниматься в ту сторону, где между складами стояло небольшое одноэтажное здание с вывеской над дверью

«Там, однако, пристань», – подумал Александр и уверенно двинулся к зданию. За ним шло человек пять пассажиров, приехавших на этом же пароходе. «Тару» никто не встречал, если не считать стайку вездесущих ребятишек. Одни из них, постарше, пытались проникнуть на пароход; другие стояли на берегу, швыркая носами и разинув рты, вожделенно рассматривали диковину на воде. Щетинин обратил внимание на русоголовую длинноволосую девчонку в коротком платьишке, белое поле которого было усыпано синим горошком и замызгано спереди до черноты. Босые ножонки ее в застарелых цыпках, вздернутый нос облупился.

Девчонка исподлобья смотрела на мужика.

– Чисто Клавка моя! – мелькнуло в сознании, и он с тревогой, наверное в тысячный раз, подумал: «Как они без меня?» Александр поманил девчонку пальцем. – Эй, деваха, подойди-ка сюда!

Девчонка с готовностью подбежала и вопросительно уставилась на Щетинина.

– Ты че платье-то так замызгала?! – улыбнулся Александр. – Поди, уже жених есть, а за одежей не следишь!

– Не-е! – возмущенно затрясла головой девчонка. – Я с мальчишками не играю!

– Ну, тогда другое дело! А как звать тебя? – продолжал расспрашивать Александр.

– Клавка, – швыркнула носом мужененавистница.

У Щетинина больно кольнуло в сердце, голос его дрогнул:

– Скажи-ка, Клавдея, где тут комендатура? Знаешь такую?

– Знаю, дяденька! Она недалеко от пристани стоит!

– Поди, и покажешь?

– Покажу! – с готовностью согласилась девчонка и доверчиво протянула ему ручонку.

Александр осторожно взял протянутую ручонку своей ручищей, так они и подошли к пристани, взявшись за руки, затем прошли через пустой зальчик с грязным заплеванным полом, с двумя скамейками вдоль стены, с которой на них равнодушно смотрело закрытое окошечко кассы. Они вышли во вторую дверь и оказались на улице.

После полутемного, отдающего сыростью, неприглядного помещения солнце, казалось, светило еще ярче. И дома уже были не такие серые, и зелень по обочинам дороги радовала глаз.

– Вон, дяденька, комендатура! – показала Клавка на двухэтажный покосившийся дом, который стоял недалеко от пристани по этой же улице, и уточнила: – Лошадь около ворот стоит. Видишь, дяденька?

– Вижу, вижу! Ну спасибо тебе, Клавдея! Беги, играй! – Александр взъерошил волосы на голове у девчонки.

– Может, еще че надо? – выжидательно уставилась на Щетинина Клавка и тут же с интересом спросила: – Дядя, а ты к кому приехал?

Мужик приостановился, посмотрел на любопытную мордашку и сказал:

– К своим приехал, к Щетининым. Слыхала про таких?

– Не-е!

– Вот и я, девка, не знаю, где они. – Щетинин болезненно улыбнулся. – В комендатуре скажут, там, брат, все знают!

– Дак ты, дядя, ссыльный! – догадалась девчонка. – Кулак, ага?!

Щетинин положил большую ладонь на мягкие волосы девчонки и сказал:

– Не кулак, Клавдея, а самый что ни на есть дурак!

– Ну да! – не поверила девчонка. – Дураки такие не бывают.

Щетинин невольно рассмеялся:

– Бывают, Кдавдея! Еще как бывают! Ну ладно, спасибо тебе, беги играй! – И Александр неторопливо направился к зданию комендатуры…

В комнате за обшарпанным столом сидел молодой парень в военной форме. Это был дежурный по комендатуре. Он вопросительно смотрел на вошедшего.

– Здорово были! – хрипловатым от волнения голосом проговорил Александр.

– Здравствуйте! По какому вопросу?

– Мне бы про своих узнать, где они! – Щетинин полез во внутренний карман пиджака, достал бумажник черной кожи, вытащил из него лист бумаги, сложенный вчетверо, и подал его дежурному.

Военный расправил лист и стал читать:

– Та-ак! – тихо проговорил дежурный и поднял глаза на посетителя. – Значит, Щетинин Александр Дмитриевич, житель деревни Лисий Мыс Омской области. Правильно? – Он продолжал внимательно рассматривать похудевшего, но все еще крепкого бородатого мужика.

Александр согласно кивнул головой.

Молоденький дежурный полез в ящик стола, достал оттуда распухший журнал и стал листать, ища нужную страницу. Оставив открытым журнал, он мельком глянул на посетителя и сказал:

– Семья ваша, Щетинин, закреплена за Средневасюганской комендатурой. Придется ехать туда.

– А где это?

Военный усмехнулся:

– Тут рядом! Километров триста вверх по Васюгану.

– Как же мне теперь быть? – Голос у Щетинина растерянно дрогнул.

– Вот и я говорю, как же! Придется, видно, на обласке. Другой оказии по Васюгану не будет. Есть в нашем районе сибпушниновский катер, да и тот сломан.

У Александра беспомощно дрогнули губы, он продолжал растерянно смотреть на дежурного.

Молодой парень тоже испытывал неловкость – и хотел бы помочь, а нечем. Вдруг лицо его просияло, и он радостно воскликнул:

– Слушай, Щетинин, если тебе повезет, можешь добраться до Усть-Чижапки с остяком, Пашкой Кульменевым, а дальше – плевое дело, там уже не так далеко. Он сейчас где-то в «Сибпушнине», охотничий провиант на складе получает! – И уже вдогонку крикнул Щетинину: – Его легко узнать, маленький такой, голова косынкой повязана. Он ее от снега и до снега носит, с головы не снимает!

Александру повезло: на складе он нашел Павла Кульменева.

Разгулялось, разыгралось по Васюгану бабье лето. До чего ж прекрасная пора! Нет тебе ни изнуряющего гнуса, ни полуденной гнетущей жары, ни градобойных гроз, ни затяжных сеногнойных дождей. Только приветливо светит теплое солнце да тихо струятся речные воды, над которыми низко склонились светлый тальник и буйно разросшийся по речным берегам сумрачный черемушник. Воздух, точно чистое родниковое озеро. Сквозь прогретый нежарким солнцем поверхностный слой воды уже ясно чувствуется устойчивая глубинная прохлада бьющих на дне родников. Медленно плывут над водой, посверкивая серебром на солнце, многочисленные паутинки. Изредка, нарушая спокойствие, громыхнет в коряжнике пудовая щука, брызнет по воде в разные стороны рыбья молодь, и опять тишина.

Осень, словно перезревшая красавица, обильно пудрится по утрам сверкающим инеем, но полуденное солнце безжалостной рукой стирает все следы, и вот уже полыхает желтым пламенем, прихваченная ночными заморозками, белоствольная береза. Осинник, прижавшийся к воде, еще сопротивляется, стыдливо роняя первые багровые листья. Они медленно кружатся в воздухе, падая на черную воду. Васюган, бережно подхватив их, водит на водоворотах бесконечные радужные хороводы. С каждым днем на воде листа все больше и больше…

Переваливая через речной стреж, от песка к песку, то вдоль берега по длинному плесу бесшумно скользит обласок. В обласке сидят двое: в корме – Павел Кульменев, ближе к носу спиной к кормщику – Александр Щетинин. За кормой посудины тащится дорожка, простенькая рыболовная снасть, – блесна, привязанная к длинной бечеве. Павел держит бечеву в зубах, пропустив ее у себя под ногой. За сиденьем в корме лежат уже несколько пойманных щук с переломанными шеями, отчего они все одинаково смиренно согнули головы, растопырив жабры и раскрыв пасти с острыми мелкими зубами.

Александр, не замечавший раньше за многочисленными крестьянскими заботами бабьего лета, словно видел все это впервые. Бородатый мужик радовался, точно мальчишка, и не уставал повторять:

– Мать честна, красотища-то какая!

– Какой красота! – возражал остяк. – Сетка ставить нельзя, листом забиват. Тайга – все шуршит. Савсем плохо…

– Да ты посмотри, посмотри!.. – с детской горячностью не сдавался Щетинин.

– А че, паря, смотреть! Зимой – хорошо! Щас – плохо!

Александр больше не возражал остяку, погруженный в свои мысли, все махал и махал веслом… Он чувствовал в себе странное раздвоение: красота бабьего лета умиротворяла, настраивала на неспешный лад, а суровая действительность гнала все вперед и вперед. В голове постоянно билась беспокойная мысль: «Как там мои? Как зимовать будем?» – Щетинин оборачивается, смотрит на бесстрастно-каменное лицо попутчика, на его чисто отстиранную косынку, на рубаху, которая была, оказывается, розового цвета с мелкими синими цветочками, и отворачивается, а в груди глухо ворочается тревога. На память невольно приходит вторая ночевка на Васюгане. Ночевка на первом стане спецпереселенцев, которую ему пришлось увидеть впервые.

Вечерний сумрак безостановочно гнал обласок вверх по реке, но подходящего места для ночевки не было. То берег топкий; если попадался твердый берег, то дров мало, а то уж совсем мрачное место. Вот и плавились путники по Васюгану, выбирая место для ночлега, и вдруг послышалась песня. Стройная мелодия, ведомая спевшимися голосами, поразила их. Особенно красиво выделялся женский подголосок. Он свободно и высоко трепетал в розоватых вечерних сумерках.

Александр и Павел невольно замерли, обласок подхватило спокойное течение и тихо понесло вниз по реке. А песня, не переставая, все звенела в вечернем воздухе:

– Э-э! Савсем забыл. Тут за поворотом новый поселок. Ссыльные, – вспомнил Кульменев.

У Щетинина жарко застучало в висках, хотя он знал, что его семья не здесь, а где-то около Среднего Васюгана, но все равно это было его первое знакомство со спецпереселенцами.

Путники навалились на весла, и обласок быстро заскользил по воде, огибая речную излучину. Скоро показался и костер на берегу. Его багровое пламя дрожало, причудливо изгибаясь в воздухе, оно с трудом оттесняло подступившую вплотную темноту. Наконец легкая посудина с тихим шипением врезалась в глинистый берег. Песня смолкла.

– Кого Бог послал? – окликнул их женский голос. – Проходите к огню!

Павел и Александр, взявшись за носовую распорку, подальше от воды вытянули долбленку. Морщась от боли, неловко ступая затекшими ногами, Александр медленно подходил к костру. Выйдя на освещенное место, он смущенно улыбнулся и шутливо проговорил:

– Фу-у, язвило! И дорога, кажись, не ухабистая, и телега не трясет, а все кости болят! Вчерась дак совсем меня Павел под руки из обласка вытаскивал. – Александр кивнул в сторону напарника.

– Проходите, садитесь! – пригласил их все тот же женский голос.

– Да насиделись уже за цельный день, а за приглашение – спасибо! – ответил Александр, растирая занемевшие колени ладонями. Почувствовав наконец тепло, приливающее к ступням ног, Щетинин поднял голову и внимательно осмотрел людей, сидящих около костра. Его тоже с интересом рассматривали жители поселка. Прямо против него сидела женщина; ее природная красота, подведенная блуждающими тенями от багровых сполохов, обладала какой-то притягательной силой. Она держала на коленях девочку лет четырех. Рядом с ней сидели два мальчика – один лет десяти; другой – подросток лет четырнадцати. Вокруг костра собрались и старые и малые.

– Здорово были! – обращаясь невольно к женщине, поздоровался с присутствующими Александр.

– Здравствуй, здравствуй, мил человек! – как и ожидал Щетинин, за всех ответила женщина.

– Переночевать пустите? Слышим, весело у вас. Вот мы с Павлом и причалили на песню!

– Весело у нас, совсем весело! – грустно улыбнулась женщина. – Повеселитесь и вы с нами. Мы как раз седни девятый день поминаем!

– Извиняй! – смутился Александр. – Не знаю, как звать тебя величать! Не знали мы…

– Ничего, – успокоила женщина и пригласила: – Присаживайтесь к огоньку, отдохните, а зовут меня Еленой.

Сидящий недалеко от Александра дед, с кудлатой белой бородой, потеснился, давая место гостям.

Щетинин и Кульменев подсели к костру.

– По ком поминки? – тихо спросил у деда Щетинин.

– По ее мужику, – показал старик на Елену.

– Любил мой Федор песню «На Муромской дорожке», – со вздохом проговорила Елена, крепко прижимая к себе девочку. – Вот и помянули его! Много песен мы здесь уже перепели…

Сухоплечий изможденный мужик с жидкой черной бороденкой и сухими горячечными глазами зло процедил сквозь зубы:

– Четыре месяца с лишком живем, а погост уже поболе поселка. Третий десяток распечатали!

На Александра от этих слов вдруг пахнуло таким холодом, что мужик невольно поежился.

Вдова, переждав злую реплику, продолжила разговор:

– Простите и вы, гости дорогие! Ни кутьи, ни зелена вина, ни пива хмельного на поминках нет. Да и покормить вас с дороги нечем, разве что песней!

– Пошто нечем! – серьезно проговорил остяк. – У нас есть с собой!

Александр подмигнул девочке, которую Елена держала на руках. Девчонка засмущалась и уткнулась в материнскую грудь носом.

Павел встал и скороговоркой зачастил:

– Щас уха варить будим! Рыба в реке есть, многа рыбы. Все ись будим! – Он взял ведро и, шагнув в сторону от костра, словно растворился в темноте.

Скоро послышались с берега легкий стук о борта обласка и характерное шуршание ножа о рыбью чешую. Наконец появился Павел с полным ведром воды, в котором лежала нарезанная большими кусками рыба. Он быстро приспособил ведро над костром, отер о штаны руки и проговорил, глядя на Елену:

– Давай еще ведро!

Оживившись, женщина подтолкнула подростка:

– Санька, сбегай в землянку, принеси ведро.

– Щас, мам! – мальчишка мигом исчез и так же быстро появился с ведром около костра.

– Пошли! – Пашка кивнул головой, приглашая с собой мальчишку. Чернильная темнота осенней ночи поглотила обоих.

– Сами-то кто будете? – спросила Елена у Щетинина. – Как прозываетесь?

– Я – Александр Щетинин, напарник – местный остяк, Павел Кульменев. Ну а я – такой же ссыльный, как и вы, свою семью догоняю! – Щетинин поудобнее угнездился около костра и уже не спеша оглядел старожилов, собравшихся около огня. – Сами-то из каких мест будете?

– Из-под Камня, слыхали про такой город?!

– Как не слыхать, слыхал!

Елена усмехнулась и продолжила:

– Я из Макарово, у деда Матвея рядом с нашей деревня. – Она показала на белобородого старика, соседа Александра. Затем женщина махнула неопределенно рукой перед собой: – Да все мы здесь алтайские!

– Значить, соседи! – проговорил Щетинин. – Я Татарского района, слыхали?

– Как не слыхать. Знаем! – ответил дед Матвей. – Только омские да новосибирские где-то около Среднего Васюгана обретаются!

– Туда и добираюсь! – подтвердил гость.

Появился Санька. Он осторожно тащил перед собой ведро, полное рыбы. Щетинин помог мальчишке повесить ведро на таган.

И опять пошел прерванный разговор…

– Земля шибко худая! – жаловался дед Матвей. – Разве ее с нашей, алтайской, сравнишь! Глина одна. – Старик огорченно вздохнул и закончил: – Чижолая земля.

– И земля тяжелая, – подхватила разговор Елена. – А раскорчевка еще тяжелее! Тайга – вот она, невпроворот! – Женщина протянула руки и показала Александру ладони с застарелыми мозолями: – Вот она – раскорчевка. Не выполнишь урок, хлебный паек комендант срежет.

– Падашь, а делашь! – криво усмехнулся изможденный молодой мужик. – Куда денешься!

– Ладно бы паек, – снова подхватила разговор Елена. – А то картошку на посадку не давал. Вот и робили; кровь из-под ногтей ссыкала. Прочистишь, – рассказывала женщина. – И сразу плугом. Человек шесть впрягаемся и протащить не можем, нож не берет. Так мы топором дерн для лемеха прорубали. Отвалишь одну борозду, разобьешь ее руками и сразу картошку садишь. – Елена горько улыбнулась. – И все вечерами, после раскорчевки… Время за хвост не поймаешь – уходит оно, а зиму прожить надо. У меня вон их сколько, и все жрать просят. – Елена посмотрела на Александра и спросила: – У тебя-то большая семья?

– Сам пятый.

– Тоже, наверное, мается! – посочувствовала другой женщине Елена и с горечью закончила: – А мой Федор – помер!

Зашипела на костре всплывшая уха. Павел быстро приподнял с одной стороны таган, на котором висели ведра, и отвел его в сторону.

– Ах ты, господи, заговорились – уха и сбежала! – засмеялась Елена.

От ведер шел густой аппетитный запах. Ребятишки голодными глазами смотрели на уху.

– Санька, ташши лопухи, около воды на берегу растут! – попросил Кульменев подростка.

– Щас, дядя Павел! – с готовностью отозвался Санька.

Щетинин с интересом спросил:

– Начальство часто бывает здесь?

– Почитай, кажный день… Вчерась здесь был, как сыч все высматривает. Дед Матвей у нас за старшего, он и держит ответ перед начальством! – словоохотливо объяснила Елена.

Прибежал запыхавшийся Санька и протянул повару мокрые листья:

– Дядя Павел, я их в воде обмыл! – похвастался мальчишка.

– Маладец! – похвалил Саньку остяк. Он выстругал ножом из черемуховой рогульки деревянную вилку и стал вытаскивать из ведра белые куски вареной рыбы. Гора рыбьего мяса парила, распространяя вокруг сытный запах. Ребятишки завороженно смотрели на нее.

– Перите, перите! – подбадривал Павел ребятишек, предлагая рыбу.

– Щербу прямо в кружки наливайте! – посоветовал Александр.

Робко потянулись к рыбе первые руки, потом все разом осмелели. Рыбья куча вмиг растаяла. Слышалось только сосредоточенное чавканье и швырканье горячей щербы. Гостям досталось по одному кусочку щуки.

Далеко за полночь люди стали расходиться на ночлег.

Елена отправила после ужина Саньку с ребятишками спать, а сама озабоченно проговорила:

– Куда же вас, гости, спать положить?

– Ты не беспокойся! – успокоил женщину Александр. – Мы с Павлом у костра переспим!

– Холодно щас! – не согласилась с Щетининым Елена.

– Че думаешь? – посоветовал дед Матвей. – Пусть в балагане переспят.

– А и верно! – обрадовалась Елена. – Идите в балаган, мы в нем летом спали. Да и щас ребятишки днем там спят. Я недавно траву сменила. – Она проводила гостей к балагану. Александр встал на колени и полез вовнутрь.

– Хорошо, как пахнет свежей травой, – прогудел из балагана Щетинин.

– Там в головах дерюжка, вы ее под себя постелите, а укрыться я принесу.

Елена ушла и вскоре вернулась:

– Возьмите, мужики, укройтесь! – она просунула вовнутрь балагана одеяло.

– Спасибо, хозяйка! Ты не беспокойся сильно за нас! Не велики баре! – принимая одеяло, проговорил Александр.

Елена постояла молча около балагана, тяжело вздохнула и тихо удалилась.

Александр лег на спину, закинув руки за голову, и быстро уснул в своей любимой позе.

Проснулся Щетинин рано. Павла в балагане не было.

– Где это он? – удивился Александр.

Было раннее утро. Солнце только показалось над горизонтом. На реке причудливыми лентами вился туман. Закоченевшая трава, кусты краснотала и крыша балагана – все покрыто сверкающим инеем. Александр поежился, осторожно наступая сапогами на ломкую траву, пошел к реке. Головки сапог побелели от инея. Даже сквозь обувь нога чувствовала жгучий холодок. На реке слышались человеческие голоса. Щетинин вышел на берег. Рядом, в затончике, Павел с Санькой ставили сетку.

– Ишь ты! Успели подружиться! – улыбнулся Александр.

Павел неторопливо говорил своему напарнику:

– Вот так надо делать! – учил он мальчишку. – Укладывай наплава по порядку, чтоб не путались. Ты, паря, главное, сетку суши. Два дня постоит в воде – сымай и суши. Не будешь сушить – сгноишь сетку. Рыбы в реке многа – всем хватит!

Мальчишка внимательно слушал наставления остяка.

– Эй, рыбаки, скоро управитесь? – окликнул их Щетинин.

– Щас, дядя Александр, кончаем! – деловито отозвался Санька.

Неслышно подошла Елена. Она слышала весь разговор сына с Павлом. Глаза ее влажно блестели.

Наконец сетка поставлена. Санька, увидев мать, лихо выскочил из обласка на топкий берег. Глаза его сияли:

– Мамка, дядя Павел сетку мне дает. Сам рыбалить буду! Кормить вас буду!

– Кормилец ты мой! – Елена прижала к себе сына. Санька вывернулся у нее из-под руки.

– Ну, мам! – покраснел Санька и смущенно глянул на стоящего рядом Щетинина.

Елена, не обращая внимания на смущение сына, простодушно спросила:

– Как же ты рыбалить будешь, вплавь, что ли?

– Ну да, вплавь! – объяснил мальчишка матери. – Плотик из двух бревешек сделаю, а весной дядя Павел мне обласок пригонит! Верно, дядя Павел?!

– Сделам, Санька. Сделам!

– Дожить еще надо до весны, сынок! – грустно усмехнулась Елена. – Иди, рыбак, разжигай костер. А то дед Матвей скоро в свой колокол ударит.

Проснулся и поселок… Люди сновали из землянки в землянку. Задымились костерки, на которых готовились нехитрые завтраки. Около балагана, где ночевал Щетинин с напарником, тоже дымился костер. Елена повесила на таган закопченный котелок и такой же чайник.

Щетинин с болезненным любопытством оглядывал поселок.

Это была обширная поляна, на краю которой росла развесистая береза. На стволе березы прибита на один гвоздь покосившаяся доска. На доске написаны фиолетовым карандашом неровные буквы: «поселок Новая Жизнь». На поляне, заросшей густой травой, вкривь и вкось набиты тропинки и тропы до голой земли. Посреди поляны – подобие улицы, по обе стороны которой стоят по два длинных барака, полузакопанных в землю. Высвеченная ярким утренним солнцем, эта картина оставляла в душе гнетущий и горький осадок.

– Новая жизнь, – задумчиво пробурчал Щетинин. – Однако, весельчак придумал название.

Около ближнего барака сиротливо стоял куст обломанной черемухи. На редких нетронутых ветках густо чернели длинные, уже подсохшие ягодные кисти.

«Ребятишки обломали!» – подумал, усмехнувшись про себя, Александр.

Из барака выбежала белоголовая девчушка и присела под куст черемухи.

– Анютка-а! – послышался голос Елены. – Ты че, бесстыдница, делашь! Вот я тебе… бежи в лес!

– Ага, в лес… – плаксиво, сонным голосом тянет девчушка. – Холодно!

– Я вот покажу те – холодно, враз согреешься! Ишь, барыня выискалась! – пригрозила Елена дочери.

Анютка припустила босиком в лес по запотевшей на солнце траве.

– Эй, гости, идите завтракать! – позвала Елена.

– Пошли, гость! – окликнул Александр Павла, который был на берегу.

Хозяйка разлила по мискам суп:

– Своя уже картоха! – с гордостью похвасталась Елена. – Жалко, щавель кончился, пресная похлебка… – Она дала мужикам по кусочку черной слипшейся лепешки.

– Че она такая черная? – с интересом спросил Александр, разглядывая хозяйкину стряпню.

– Черемуху толченую добавляем, – пояснила Елена. – Ее нынче пропасть уродило!

Наконец около костерка собралась вся семья Елены. Анютка и средний братишка, Мишка, уплетали жиденькую похлебку из одной чашки.

– Ты че без очереди в чашку лезешь! Щас дам в лоб ложкой! – явно подражая взрослым, проговорил Мишка, швыркая носом, плотно засиженным темными веснушками.

– Ага, без очереди, – огрызалась Анютка. – У тебя ложки полнее, у меня проливаются!

– Замолчите вы или нет?! – сорвалась вдруг Елена.

Наступило тягостное молчание. Александр искоса посмотрел на ребятишек, жадно хлебавших похлебку; к горлу мужика подкатил горячий комок. Чтобы разрядить обстановку, Александр спросил:

– Че это за сруб?

– Этот? – Елена посмотрела в ту сторону, куда показал Щетинин. – Хозяин мой, покойничек, хотел землянку на зиму сделать, да, вишь, не успел!

Щетинин быстро дохлебал похлебку, встал с земли и подошел к срубу… Он долго стоял и смотрел на оплывшую землю в недоделанной землянке, потом перевел взгляд на бараки, за которыми разлегся неглубокий ложок. На другой стороне ложка, на опушке леса, виднелись свежие кресты. От холодного бешенства у Александра потемнело в глазах. Обычно сдержанный, он вдруг разразился длинной тирадой:

– В бога, в новую жизнь… – Наконец ярость, кипевшая в груди, понемногу улеглась. Окончательно он пришел в себя от резкого дребезжащего звука. Александр оглянулся. Около барака стоял дед Матвей и бил палкой по дырявому ведру, которое висело на черемуховом суку.

– Эй, Новожизня, выходи на заутреню!

– Дед Матвей на работу зовет! – пояснила гостям Елена.

Она быстро собрала посуду. – Пошли, Санька!

– И мальчишка с тобой на работу ходит! – невольно вырвалось у Александра.

– Дак на один рабочий паек не проживешь! – грустно проговорила Елена. – Их у меня – три рта, три иждивенца!

Санька поднялся с земли:

– Пошли, мам!

Уже собравшись на работу, мать строго наказывала младшему сыну, малолетнему мальчишке:

– Мишка, следи за Анюткой! Смотри… если че, штаны сразу спущу!

– Знаю! – независимо ответил Мишка, солидно швыркая носом.

– Прямо душа вся за них изболится, пока на раскорчевке! – пожаловалась женщина.

– Не беспокойся, Елена, – неожиданно проговорил Александр. – Мы с Павлом останемся сегодня здесь!

Это решение к нему пришло неожиданно, пока он стоял около незаконченного сруба. В своем напарнике Щетинин не сомневался, а про себя подумал:

«Днем раньше, днем позже, какая теперь разница. Тут хоть доброе дело сделаем!»

Целый день, не прерываясь, работали Александр и Павел. Щетинин все махал и махал топором, не замечая усталости. От него не отставал и Павел; ловкий, сухощавый, он тоже мастерски владел топором. В середине дня они уже рубили последний венец сруба. Вырубая паз в осиновом бревешке, Александр бубнил себе под нос:

– Врешь, не помрем; а помрем – так на миру! На миру и смерть красна!

И целый день под ногами путался Мишка. Не по-детски серьезный, он деловито елозил граблями, сгребая в кучки щепу и корье. Того и гляди, попадет малец под топор. Александр не отгонял его, а все поглядывал на работящего Мишку. Злость, не отпускавшая мужика с самого утра, теперь отступила. У него полегчало на душе.

Не удержавшись, он подхватил мальчишку и подбросил его вверх, затем поймал худенькое тельце и крепко прижал к груди:

– Ниче, парень, перезимуем! Верно, Мишка?!

– Верно, дядя! – впервые за день рассмеялся мальчишка, обнажив белый ряд зубов, в котором недоставало два верхних передних зуба.

– Э-э! Да ты, брат, с бабкой спишь!

– Не-е, у меня баушки нету; она на барже померла. Мне мамка их ниткой выдернула! – похвастался Мишка.

– Геройский ты мужик, Мишка. – Александр поставил мальчишку на землю и, взъерошив его светлые волосенки, с улыбкой закончил: – С такими героями не пропадем!..

– Дя-я, дя-я! – лепетала Анютка, дергая за штаны Щетинина: – Дя-я, гляди, солнышко! – Она протянула букетик поздно расцветших ромашек.

Александр присел перед девочкой на корточки, и Анютка, трогая тонкими пальчиками белые лепестки, обясняла:

– Дя-я, гляди, – это лучики. Это, – она показала на оранжевую сердцевину цветка, – это – само солнышко!

– Ты смотри! – искренне удивился взрослый мужик. – И правда, Анютка, – солнышко!

Девочка все смотрела на Щетинина васильковыми глазами и тихо сказала:

– Дя-я, я ись хочу!

Щетинин поперхнулся и беспомощно оглянулся на Павла:

– У нас вроде оставался кусочек лепешки? – неуверенно спросил он у напарника.

Кульменев молча врубил топор в горбыль, который он обтесывал для двери, и пошел на берег к обласку. Павел вскоре вернулся, держа в руке два маленьких кусочка хлеба. Он протянул их ребятишкам и виновато сказал:

– Последний – стряпать надо!

Анютка засунула кусочек сухой лепешки в рот и, смакуя его, с восторгом проговорила:

– Ой, скусно ка-а-ак!

Проголодавшиеся взрослые отвели глаза от жующих хлеб ребятишек.

– Пойду сетку проверю, рыба пулькат! – равнодушно проговорил остяк и вразвалку пошел на берег.

К концу дня землянка была почти готова. К тому времени, когда раскорчевщики вернулись в поселок, строители кончали бить из глины маленькую печурку. Услышав голоса людей, возвращавшихся в поселок, Александр и Павел вышли из землянки. Хмельные от хорошо сделанной работы, они весело смотрели на изумленную хозяйку. У женщины от радости навернулись на глаза слезы, она растерянно проговорила:

– Ой, мужики, чем же я с вами рассчитаюсь?

Щетинин не на шутку рассердился:

– Какой может быть расчет, Елена, о чем ты говоришь!

– Спасибо, мужики! Вот уж не думала…

– Это другое дело, а то – чем рассчитаюсь! – улыбнулся Щетинин, и они с Павлом стали вытирать руки от глины, сгоняя ее ладонью от локтя к кисти.

– Да-а! Перемазались! – откровенно смеялся Александр, показывая на глину, которой был перемазан напарник. – Сразу видать – печник! Хорошо, хоть догадались рубахи снять!

– У тебя, паря, тоже вся спина в глине! – проговорил немногословный остяк.

– Раз в глине – пошли на реку мыться! – пригласил Кульменева Александр.

– И то верно, – встрепенулась Елена. – Идите мойтесь, а я вам рубахи простирну.

– Не выдумывай! – хотел было возразить Александр, но Елена решительно его прервала на полуслове:

– Нет, Александр, ты уж со мной не спорь. Я лучше тебя знаю, че мне делать!

Щетинин посмотрел на решительное лицо женщины, пожал плечами и ответил:

– Делай как знашь!

И снова наступил вечер, и снова варили коллективную уху. Люди не расходились, они инстинктивно жались друг к другу, льнули к костру, к его животворному, объединяющему теплу. Темные тени от багровых сполохов метались на их лицах.

Щетинин пристально, с каким-то болезненным любопытством, продолжал вглядываться в эти лица, пытаясь найти в них растерянную обреченность. Как ни вглядывался Александр, ничего подобного не замечал. А была на лицах только усталость; тяжелая, иссушающая тело, усталость. Александр, проживший в поселке Новая Жизнь день и две ночи, успокоился. Страх перед неведомым, терзавший его все лето, отступил. И в споре, который он постоянно в мыслях вел со своим районным и сельским начальством, давно ставшим для него олицетворением земного зла и личным непримиримым врагом, мог, наконец, со спокойной совестью высказать тупым равнодушным рожам: «Что, гады, Щетинина хотели похоронить? Вре-е-ешь, нас тут, Щетининых, много. Всех не перехоронишь!»

За кормой вдруг сильно хлобыстнуло. Ходко бегущий обласок вдруг мягко и сильно затормозился, точно чья-то мощная рука, ухватившись за корму, крепко всадила ее в упругую воду. Александр очнулся от своих дум и оглянулся. Туго натянутая бечева дорожки в руках Павла со свистом резала воду.

– Здоровая попалась…

Незаметно пролетело на Васюгане благодатное бабье лето, ненастье захватило их в ночь, когда они ночевали на черемуховом веретье, где была похоронена Марфа Глушакова. Утром сырой промозглый ветер разогнал попутчиков: одному надо было идти в свое зимовье на чворе, другому – вверх по реке в Средний Васюган.

Александр сидел в корме обласка. Павел взялся за нос утлой посудины, раскачал ее, оторвал присосавшееся в прибрежный ил днище и столкнул обласок в воду. Стоя на берегу, он долго провожал взглядом плывущего путника, пока лодка не скрылась за речным поворотом…