Черноводье

Глава 24

Быстро летит время. Промелькнул уже сырой промозглый август, пролетело благодатное бабье лето, и наступила пряная осень.

По утрам бодрящие утренние заморозки припорашивали серебристым инеем жерди изгородей, опоясавшие огороды, потемневшие тесовые крыши, до ломкого звона вымораживали перезревшую траву. Воздух пропах забродившими опавшими листьями и еще трудно объяснимой грибно-травяной, болотно-ягодной смесью. Васюганские бабы и ребятишки мешками таскали с ближнего болота клюкву; в каждой избе в холодных сенях наполнялись доверху бочки крупной янтарно-красной ягодой. На солнцевсходе, облюбовав вершины могучих кедров на окраине поселка, восседали черные с проседью глухари.

На крыше смуровской избы, стоящей по соседству с комендатурой, с беззаботным квохтаньем ходила копалуха. Дойдя до конца конька, она разворачивалась и неторопливо шла в обратную сторону. Талинин с интересом следил за беспечным поведением птицы.

«Доходишься, дурочка!» – подумал он, увидев Ваську с ружьем в руках, старшего сына Ефима Смурова. Подросток поднял ружье: хлесткий выстрел разогнал вездесущих до нахальности ворон. С неистовым, заполошным карканьем они поднялись в воздух и разлетелись в разные стороны, рассаживаясь на деревьях позади огородов. Копалуха, споткнувшись на ходу, покатилась по тесовому скату крыши, теряя коричневые перья, и с глухим стуком ударилась о землю. Васька подбежал к добыче и с торжествующим видом поднял над головой убитую птицу.

«Вот так и в жизни… – подумал неожиданно комендант про спецпереселенцев. – Хитрый и умный всегда увернется от выстрела, а попадет – простодырый, бесхитростный мужик!» – От этой неожиданно пришедшей на ум мысли, простой и правдивой, потянуло леденящим холодком.

Талинин отошел от окна и сел к столу. Бумажные дела требовали к себе внимания. Неисполненные документы возвышались неряшливой стопой на краю стола. Всю душу выматывали Талинину ответы на запросы вышестоящей комендатуры, месячные и квартальные отчеты. С брезгливой гримасой он отодвинул кучу бумаг еще дальше на край стола, буркнув себе под нос:

– Ниче, подождут…

Затем открыл ключом дверки металлического шкафа и достал два листка бумаги. Комендант положил их перед собой. Кажется, сдвинулось с места это щекотливое дело. Перед Талининым лежали первые донесения. Он торжествующе улыбнулся, взял в руки листок бумаги и стал внимательно разбирать нацарапанные карандашом каракули: «Бригадиры наши Федот Ивашов и Лаврентий Жамов ненадежные для совецкой власти».

– Та-а-ак! – Талинин оперся спиной о стену. – Гноби их, мать твою за ногу! – И стал читать дальше. «Власть наша собачья заставляет делать гробы самим себе».

Докончив читать писанину, он отложил донесение и тихо проговорил:

– Ну что ж, дорогие бригадиры, полежите покуда: начнете кочевряжиться – хвост быстро прижмем! – Немного помедлив, взял в руки второе донесение. Оно было написано убористым мелким почерком с красиво загнутыми концами букв.

«Прямо полковой писарь!» – подумал Талинин и с интересом углубился в чтение: «Комендант Сухов грубый человек. Избивает ременной плеткой спецпереселенцев. Выменивает вверенную ему муку на золото, как то: серьги, кольца». Внизу стояла подпись: «Филин».

Кончив читать, Талинин осторожно отодвинул от себя донесение. По его спине невольно пробежали холодные мурашки.

Он вспомнил, как нынче летом проезжал с инспекционной поездкой по поселкам его комендатуры работник районной ОГПУ:

– Черт его знает – о чем он токовал с людьми и с комендантами. Может, и на меня в каком-нибудь сейфе лежит донесение! – пробормотал Талинин, а память услужливо подсовывала слова преподавателя по оперативной работе: «В нашей работе на наш век сволочей хватит!» – Твоя правда, капитан, – сволочей на наш век хватит! – Талинин отодвинул донесения и усмехнулся: – Вот тебе и Христосик! – Он вспомнил кличку Поливанова. – Казалось, воды не замутит, а сам под Сухова роет.

– Рой, рой! – пробормотал Талинин, доставая из сейфа чистый журнал. – Под тебя тоже кто-нибудь выроет; все мы завязаны в одно кольцо! – На обложке журнала аккуратно сверху написал «Сов. секретно» и ниже – «Журнал регистрации и учета агентуры Средневасюганской комендатуры». Заполнив журнал первыми донесениями, он с удовольствием проговорил:

– С первым уловом вас, Михал Игнатьич!

Кончив заниматься канцелярской работой, Талинин положил журнал в сейф и поднялся из-за стола. Он с наслаждением потянулся и подошел к окну.

Перед глазами, с высокого крутояра открывался вид на реку. Широкий плес разлегся от поворота до поворота. Вдруг в нижнем течении плеса из-за поворота вынырнул обласок. Талинин внимательно пригляделся и недоумевающе пожал плечами:

– Кого это еще несет? Вроде не наш, не поселковый!

Прошла уже неделя, как Александр Щетинин расстался с Павлом Кульменевым на черемуховом веретье. За это время он уже привык к таежному одиночеству, а в первые часы, когда Павел скрылся за поворотом, было не по себе на пустынной реке.

Медленно ползли назад молчаливые угрюмые берега, черная васюганская вода с монотонным равнодушием шлепала по носу утлую посудину. Обласок покачивался с борта на борт, то зарываясь носом в пологую волну, то, легко подхваченный загустевшей осенней водой, лихо задирал нос к низкому серому небу. Быстро накатила темная осенняя ночь. Александр приметил в надвигающихся сумерках стайку остроконечных пихт и пристал к берегу. Почти в полной темноте собрал большую кучу валежника.

Тихо потрескивал костер. Слабо освещенный неровным светом круг еще больше подчеркивал чернильную темноту осенней ночи, навалившуюся на слабый огонек. Одинокая человеческая фигура, устало согнувшись, застыла около живительного тепла.

Чем ближе был конец пути, тем тревожнее и тревожнее было на душе у Александра. Он гнал от себя тягостные мысли, но не так просто было выбросить их из головы…

Щетинин помешал в котелке закипевшую уху. В бурлящих струях щербы вынырнула щучья пасть, оскалив острые зубы, глянула на повара жутковатыми белыми глазами и снова скрылась в бурлящем водовороте. Александр передвинул на тагане котелок подальше от огня и повторил слова своего недавнего спутника:

– Пусть настоится. Щерба, паря, слаще будет! – поджидая уху, он привалился спиной к дереву и устало прикрыл глаза. Сумрачно и грозно шумела рядом тайга. Плескался о топкий коряжистый берег черноводный Васюган. Все было в этом далеком таежном крае чужим и угрожающим.

Рано утром Щетинин уже был снова в пути. Скованность озябшего на утреннем заморозке тела постепенно прошла. С каждым гребком Александр чувствовал, как по всему телу разливается живительное тепло.

Рассвело. Путник неторопливо плыл вдоль приметного яра, густо истыканного стрижиными норами. В конце яра он обратил внимание на узкую протоку, скрытую густым черемушником. За протокой река, потершись боком о пески, круто падающие в воду, потянула пологим поворотом влево. Обогнув пески, Александр услышал стук топоров.

«Опять скоро поселок!» – с внутренним трепетом подумал Щетинин. С приближением каждого очередного поселка ему страстно хотелось встретить своих, и все же с каким-то странным чувством облегчения убеждался – родных здесь нет, и момент встречи отдалялся еще на неопределенное время.

Александр медленно подплывал к истоптанному берегу. Недалеко от воды был вбит кол с прибитой дощечкой, на которой углем была написана цифра «пять».

«Пятый поселок, – подумал Щетинин, у него болезненно сжалось сердце. – Может быть, и мои тут!»

Берег был пустой. В поселке, скрытом густыми прибрежными зарослями, слышался нескончаемый перестук топоров.

– Все строятся! – тихо проговорил Щетинин. Он сидел в обласке, удерживая равновесие веслом, воткнутым в илистое дно.

На одной из тропинок, ведущей из зарослей тальника, показалась женщина с пустым ведром в руках.

– Тьфу ты, язви тебя, – ни раньше ни позже! – чертыхнулся Александр. – Вот уж некстати! – Мысленно сплюнув три раза, он окликнул женщину: – Хозяйка, откуль будете?!

Вздрогнув от неожиданности, поселенка резко остановилась. Увидев обласок и пассажира, она смущенно улыбнулась:

– Осподи, задумалась и не вижу, че кругом деется! – женщина с интересом рассматривала чернобородого крупного мужика и в свою очередь спросила:

– А ты откуль взялся?

– Да еду вот, своих догоняю! – негромко ответил Александр и с надеждой спросил: – Можить, и мои здеся. Не слыхала – Щетинины! Мы из Омской области, деревня Лисий Мыс.

Женщина сочувственно посмотрела на него:

– Нет, мил человек, омских тут нет; мы Новосибирской области, Татарского района!

– Соседи, значить! – улыбнулся Александр и про себя подумал: «Где-то теперь совсем рядом!» И ждал мужик, и боялся предстоящей встречи. И снова возникло чувство облегчения, которое совсем не облегчало, а скорее наоборот… Встреча опять откладывалась на неопределенное время.

Щетинин изучающим взглядом рассматривал поселенку. Одетая в старенькое ситцевое платье, с худым изможденным лицом, изрезанным глубокими морщинами, и только глаза, остро блестевшие из-под повязанного платка, выдавали сравнительно молодой возраст женщины. Под пристальным взглядом красивого мужика она смутилась и стала быстрыми неверными движениями поправлять русые волосы, выбившиеся из-под платка.

Александр отвел глаза. Оправившись от смущения, женщина проговорила:

– Тут недалеко, вверх по реке, участковая комендатура. Там все узнаешь у коменданта Талинина.

– А сколько это – недалеко? – поинтересовался Александр.

– Не была я там, но, говорят, километров пять, шесть, не больше! – и успокоила мужика: – Ты не сумлевайся – не проедешь мимо! Церковь там на высоком берегу, говорят, больно приметная. Белая церковь… Так навроде и село зовут при ней.

– Спасибо, хозяйка! – поблагодарил Александр. – Поеду я! – и он оттолкнул обласок от берега.

– Куда же ты, мил человек, отдохнул бы немного с дороги!

– Нет, нет! – заторопился Щетинин; загребая веслом, он развернул обласок в нужную сторону. Повернувшись к женщине, широко улыбнулся, обнажив белые зубы: – Отдохнем, хозяйка, на том свете. Там времени будет много…

Поселенка еще долго стояла на берегу, провожая взглядом обласок, пока он не скрылся за поворотом.

…Выехав из-за поворота, Щетинин невольно бросил грести. Река одним берегом уперлась в высокий песчаный яр, склоны которого поросли редкой травой. Вдоль яра тянулась реденькая цепочка домов, за которыми густо темнели могучие кедры. В середине улицы стояла пара двухэтажных домов. Перед домами, на самом краю яра, в окружении стройных сосен парила высокая, обитая светлым тесом церковь с голубым, точно весеннее небо, куполом.

– Крепко мужики жили! – пробормотал Щетинин. – Вон какие дома отгрохали и церковь! – Он набожно перекрестился и взялся за весло. Перевалив речную стрежу, Александр погнал обласок к тому месту на берегу, где стоял длинный, потемневший от времени, склад. Игравшие в песке ребятишки с интересом рассматривали незнакомого человека. С легким шипением нос разогнавшегося обласка выполз на песчаный берег. Разминая от долгого сидения тело, Щетинин с трудом поднялся. Он мучительно улыбнулся, неловко переступая одеревеневшими ногами, чувствуя, как живительными толчками, кровь все ближе подбирается к ступням ног. Наконец мурашки, рассыпанные по всему телу, прошли, приезжий уже легко переступил с ноги на ногу и спросил у любопытствующих ребятишек:

– Эй, мужики, где у вас комендатура, не подскажете?

Один из «мужиков», который постарше, шмыгая носом, махнул ручонкой.

– Во-он, дядя, двухэтажный дом, – и пояснил: – Ближний к нам, там на первом этаже и будет комендатура. – Он уставился любопытными глазенками на приезжего. – А вы, дядя, кто? Новый комендант! Ага!

– Ну, брат, это ты хватил! – рассмеялся Александр.

– Ну да, комендант! – ввязался в разговор второй «мужик». – У коменданта военная форма, как у Талинина, и сбоку ливольверт!

– Твоя правда, – подтвердил рассуждения пацана Александр. – Никакой я не комендант, а просто-напросто обыкновенный ссыльный.

– Ну да, ссыльный! – не поверил мальчишка. – Ссыльных охраняют, а ты сам приехал!

– А я, паря, как та собака, – не привязана, а визжу. Вот сам и приехал. Ладно, ребятня, пойду к коменданту. – И Щетинин зашагал в гору.

Около калитки стоял человек в военном обмундировании. Фуражка с синим околышем была слегка сдвинута на затылок.

На буром обветренном лице выделялся высокий белый лоб. По всему было видно, человек мало находится в помещении, а больше был знаком с нарымскими ветрами и солнцем.

– Здорово, гражданин начальник! – проговорил Щетинин охрипшим от волнения голосом.

– Здорово! – ответил военный.

– Мне бы коменданта, гражданин начальник!

– Я комендант, Талинин Михаил Игнатьевич. – И в свою очередь спросил: – Что нужно?

Щетинин опустил котомку на землю и вытащил из внутреннего кармана пиджака объемистый бумажник. Дрожащими от волнения пальцами достал свернутый лист бумаги и подал его коменданту.

– Тут мои где-то – жена с ребятишками, Щетинина…

Талинин взял лист бумаги, развернул его и стал читать:

– Так, так! – приговаривал комендант. – Значит, Щетинин Александр Дмитриевич. Одна тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года рождения. Житель деревни Лисий Мыс Омской области.

Щетинин согласно кивал головой.

Бросив читать, Талинин поднял голову и снова стал внимательно рассматривать стоящего рядом мужика.

– Как же так получилось, Щетинин, что семью выслали, а ты остался? А?

– Дак не было меня дома! – смущенно оправдывался Александр, словно был в чем-то виноват. – В отъезде я был: к старшему сыну в город ездил. Хотел насовсем туда уехать. Пока ездил – моих и увезли!

– Значит, не успел сбежать, забарабали! – с кривой ухмылкой проговорил комендант.

Щетинина словно ударили, он прямо уставился в глаза коменданта и процедил сквозь зубы:

– Выходит, не успел, гражданин начальник!

– Ну, ну, полегче! Я не люблю, когда хвост пушат! – сухо проговорил Талинин и неожиданно для себя закончил: – Тебе бы, Щетинин, в лейб-гвардии служить! Вон какой вымахал!

– А я, гражданин начальник, и служил в лейб-гвардии его императорского величества полку, в первом взводе, – все были черной масти и одного роста! – спокойно заметил Щетинин. – Зимний дворец охранял!

– Ишь ты, – удивился Талинин. – Значит, самого Николашку в постели охранял!

– И во внутренних покоях караул несли. Приходилось и около спальни евонной стоять!

– Дак ты – что? Николашку видел живого? – не скрывая откровенного любопытства, продолжал расспрашивать комендант.

– Как вас, – невозмутимо ответил Александр. – И много раз!

– Ишь ты-ы! – почти пропел Талинин. Его лицо, с наивной глуповато-восхищенной улыбкой, делало его похожим на того деревенского парня, каким он был еще совсем недавно.

Александра так и тянуло сказать: «Закрой рот, деревня, не то ворона залетит!» Но он только подавил в себе распиравший его смех.

Наконец комендант спохватился. Чувствуя, в каком смешном положении оказался, он напустил на себя строгий вид и с излишней сухостью в голосе проговорил:

– Ваша семья, Щетинин, в настоящее время проживает в поселке номер шесть!

– Ну вот, кажись, добрался! – Горячими болезненными толчками забилось в груди сердце, лицо обдало сухим жаром. – Это где, далеко? – глухо спросил Щетинин.

Видя растерянность и почти детскую беспомощность мужика-гвардейца, комендант окончательно оправился от смущения и снисходительно произнес:

– Рядом! И шести километров не будет. – Он сложил справку и сунул ее в нагрудный карман гимнастерки. – Эта бумажка тебе больше не нужна, лейб-гвардеец. Теперь тебя охранять будут, как императора! – с издевкой закончил говорить комендант.

Александр проследил взглядом за справкой, как за ней захлопнулся клапан кармана гимнастерки и застегнули на пуговицу.

«Точно амбарный замок повесили! – с тупым равнодушием подумал Щетинин. – Вот теперь уж точно приехал!»

Вялым, угасшим голосом спросил:

– Дак че, начальник, мне ехать, али как?

– Езжай! – приказал Талинин. – Поселковому коменданту скажешь, документы у меня оставил.

Поднял мешок с вещами и закинул его за спину совершенно другой человек. Тот, свободный, остался где-то на дороге, в пути, и появился новый – подневольный. Александр тяжело зашагал на берег реки.

Комендант, провожая взглядом удалявшуюся фигуру спецпереселенца, задумчиво проговорил:

– А ведь мне тоже бы в поселок надо съездить… и попутчик объявился! – И, как человек, быстрый на подъем, еще не успев додумать мысль до конца, громко окликнул удалявшегося спецпереселенца:

– Гвардеец, у тебя обласок большой? Двоих поднимет?

Щетинин остановился и, обернувшись на голос коменданта, недоуменно отозвался:

– А че? Вообще-то до Чижапки вдвоем ехали!

– Вот и ладненько! – обрадовался Талинин. – Подожди меня, я быстро. Вместе поедем в поселок.

Осенний день, солнечный и прохладный с утра, к вечеру изменился: потеплело, и стал накрапывать дождь. Оголились речные берега. За низменным правым берегом реки проглядывали широкие просторы васюганской ливы; слева тянулся высокий глинистый обрыв. Еще совсем недавно эти берега через край переполняла бившая ключом жизнь. Сейчас было непривычно тихо. Опустели тысячные колонии дроздов, заселявшие густые кусты тальника между курьей и Васюганом, исчезли утиные выводки, пропало звонкое многоголосье бесчисленных куликов, отлетались в голубом васюганском небе вилохвостые стремительные стрижи. Серо, сыро, промозгло… Только редкие вороны, нахохлившись, молчаливо восседали на обвисших от сырости тальниках, равнодушно провожая взглядом плывущий по реке обласок. Слабый северный ветерок на открытых плесах развел небольшую волну. Разбиваясь об острую скулу долбленки, мелкие брызги неприятно орошали сидящих в обласке путников.

– Ну и погодка! – ворчал сидевший в носу обласка комендант, вытирая ладонью мокрое лицо.

Свалившись с середины реки под глинистый яр, где было сравнительно тихо, Александр, равномерно загребая веслом, мощными толчками продвигался вперед. Между делом с нескрываемым интересом изучал впереди сидящего пассажира. Глядя на вьющиеся шелковистые волосы, выбившиеся из-под околыша форменной фуражки, на гладкую точеную шею, думал: «Совсем молодой еще – сосунок, а власть над людьми какую имеет… Сейчас все они – не успели вывалиться, а уже настеганные…»

Течение, ударившись о крутой глинистый берег, завихрялось, образуя многочисленные улова. Обласок на водоворотах взбрыкивал, точно уросливая кобылешка, стараясь развернуться поперек течения. Щетинин умело усмирял непредсказуемый бег своего скакуна. Но один раз, не рассчитав, он сильнее навалился на весло и качнул обласок. Тот, накренившись, черпнул речную воду через край.

Талинин судорожно хватился руками за борта. Обласок качнулся сильнее, набрав еще больше воды.

– Не хватайся за борта, гражданин начальник! – гаркнул Щетинин. И уже спокойнее: – А то ить утопнем. Я же плавать не умею!

Талинин отдернул руки и нервно хохотнул:

– Я ведь тоже, гвардеец, плавать не умею. Утонем, так вместе!

Бег обласка выровнялся; по дну обласка тихонько журчала вода, сливавшаяся в корму. Успокоившись, Талинин задумчиво проговорил:

– А че, гвардеец, утонем – и никому дела до нас не будет. Ты – спецпереселенец; я – комендант при вас. Вычеркнут тебя и меня из списков, и все… Были – и не стало нас… Земля не перевернется!

– Земля не перевернется, а все же рано пока! – поддержал рассуждения коменданта Александр.

Талинин охотно согласился:

– Конечно, рано! Да и земля тут больно богатая. Умирать жалко!

«Земля-то богатая, да не больно в радость богатство сквозь тюремную решетку!» – подумал с горечью Щетинин и ничего не сказал в ответ.

Впереди, между редкими кустами черемушника, показался натоптанный берег, и едва заметная тропинка пролегла на верх обрыва.

– Пристань здесь. Тут таска, – показал рукой комендант на тропинку. – Километра два сократим. Че зря воду лопатить!

Вытащив обласок наверх, путники врезались в густую, уже полегшую траву.

– Мамочка моя родная! Травищи-то, травищи!.. Сколько ее пропадает здесь! – остановился в восхищении Щетинин. Полегшая трава плотно сбившейся кошмой лежала по обочинам узенькой тропинки. Разделенные носовой частью обласка, путники с трудом выдирали ноги из травяного месива. Наконец Александр не выдержал:

– Слышь, комендант, давай я один потащу. Легше будет!

Талинин отпустил носовую распорку:

– Твоя правда, леший бы по ней не ходил! Весь упарился. – Он подождал, пока мимо него проползла корма обласка, и шагнул на тропу.

– Передохни, че торопишься. Теперь уж недалеко, скоро в поселок приедем!

Щетинин остановился.

– Видишь, какой крюк сократили! – Талинин показал рукой на убегавшую к горизонту ленту тальников; где-то там, на пределе видимости, лента развернулась и снова приблизилась к путникам.

– Не река, а сплошные петли, – проговорил Щетинин и взялся за носовую распорку.

Через некоторое время обласок снова скользил по черной воде широкого васюганского плеса.

– В конце плеса и поселок! – негромко проговорил комендант.

И снова у Александра защемило сердце:

«Значит, мои родные места теперь будут здесь», – подумал он, оглядывая все те же, сопровождавшие его на протяжении всего трехсоткилометрового пути, низменные берега, перемежавшиеся глинистыми и песчаными крутоярами, заросшие светлым тальником и непроходимым черемушником. Александр еще издали увидел высокую осину; подъехав ближе, на ней можно было различить затес с полузатертой цифрой «шесть».

Щетинин завороженно смотрел на полузатертую цифру. В голове навязчиво вертелась мысль, от которой невозможно было освободиться: какая здесь ждет их жизнь и надолго ли? Даже сама мысль, что тебя насильно привезли сюда, что тебя охраняют здесь и что тебе никуда нельзя без разрешения, – убивала. Ты был раб, узник, поднадзорный – не можешь сам, по своей воле, сделать лишнего шага. Александр положил весло и безвольно опустил руки. И копилась в душе простого сибирского мужика невысказанная и до конца не осознанная горечь:

«Русь моя… Русь дикая. Русь прекрасная! Народ мой – Богом проклятый и Богом отмеченный… Доколе же в рабстве тебе жить? Доколе будешь ты рабов плодить и в рабстве умирать? Посмотри кругом – земля твоя неухоженная. Жилища – скотские. Разве можно украсить жизнь подневольным трудом? Разве можно вырастить красивых людей за железной решеткой?»

Не мог мужик красиво и складно говорить, но чувства, созвучные такому настроению, переполняли его. Александр взял в руки весло и тихо проговорил:

– Мы не рабы, рабы не мы!..

– Что это ты?! – Талинин повернулся к напарнику и подозрительно посмотрел на него.

– Да так это, гражданин начальник. Вспомнил, как ребятишки учились читать по букварю; все долдонили: «Мы не рабы. Рабы не мы». Даже не верится, что скоро увижу их. Соскучился по ним я, паря! – просто и проникновенно закончил говорить Щетинин.

– А-а! – неопределенно промычал в ответ комендант и отвернулся.

Подгребая веслом, Александр подогнал обласок к пустынному берегу. Все так же дул промозглый осенний ветер, уныло посвистывая в голых почерневших от сырости ветках прибрежного тальника. Накрапывал дождь. Сырая земля уже не впитывала воду, и дождевые капли копились, собираясь в человеческих следах, понижениях, образуя причудливые лужицы и лужи.

– Пошли, гвардеец, в комендатуру! – расставляя ноги пошире, комендант зашагал по тропинке. Следом за ним, выбирая место посуше, двинулся и Щетинин, забросив свой тощий мешок за спину.

Поселок словно вымер. Пока шли в комендатуру, не повстречали ни одного человека. Кругом полуразрушенные шалаши, почерневшие на земле круги от старых кострищ… В центре поселка стояли три рубленых барака. Полузакопанные в землю, они невысоко возвышались над землей. Два барака были закрыты пологой односкатной крышей, сверху она аккуратно была заложена дерном; у третьего – крыша была еще не доделана.

Против бараков комендант остановился и, оглядывая строительную площадку, коротко похвалил:

– Молодцы, успели к зиме!

Александр внимательно осматривал в беспорядке разбросанные шалаши, стараясь определить, в каком из них живет его семья.

«Разве в этом муравейнике определишь!» – подумал Александр и безнадежно махнул рукой.

Талинин взбежал на крылечко из трех приступок и, открыв дверь, повернулся к попутчику:

– Заходи!

Александр тяжело протопал по ступеням и вошел вслед за комендантом в избу.

В жарко натопленном помещении густо пахло смолой, замешанной на чем-то кислом и затхлом. Против двери у окна стоял стол. Слева и справа от входа вдоль стен – два топчана. На одном топчане, распустив гимнастерку, лежал поселковый комендант. Около стола сидел помощник.

Увидев входившего начальника, Сухов торопливо поднялся, одергивая гимнастерку.

Талинин молча прошел к столу и сел на лавку, словно не замечая вытянувшихся по стойке смирно подчиненных.

– Почему поселок пустой?

– Дак погода… И похороны седни, старика Христораднова хоронят, – оправдывался Сухов.

– Как дела с постройкой бараков? – продолжал расспрашивать Талинин.

– В двух живут, третий – достраиваем! – докладывал поселковый комендант.

– Торопись, вот-вот белые мухи полетят! – Талинин строго посмотрел на Сухова и, показав на своего спутника, топтавшегося около порога, сухо проговорил: – Принимай пополнение. Еще один спецпереселенец – Щетинин Александр Дмитриевич.

– Это че, муж Акулины Щетининой? – Сухов перевел взгляд на стоявшего у порога высокого мужика.

Александр утвердительно кивнул головой и хриплым от волнения голосом нетерпеливо спросил:

– Мои здесь? Они живые?

– А где же им быть! – усмехнулся Сухов и вопросительно посмотрел на Талинина.

– Пусть идет! – разрешил Талинин.

– Иди, Щетинин! – приказал Сухов и тут же пояснил: – Твои в ближнем к реке бараке живут. Щас на похоронах они.

Никто не отводил кладбище в поселке номер шесть, его отвела сама жизнь. Как похоронили первых спецпереселенцев в мелком березняке подальше от жилья, там нашли успокоение и все остальные.

Старика Христораднова пришло провожать все население поселка. На краю могилы лежал гроб, выдолбленный самим стариком из осиновой колоды. Федот Ивашов прибивал гвоздями колотые доски, закрывающие гроб.

– Прощай, Аким Северьяныч, мы выполнили твою волю: похоронить тебя по-хрестьянски!

Мужики разобрали веревки, приподняли гроб с земли и осторожно опустили в могилу. Дмитрий и Михаил, сыновья старика Христораднова, взяли по горсти земли и бросили в могилу. Сырая земля глухо ударилась о крышку гроба. Следом застучала земля, брошенная в могилу остальными провожающими. Зазвенели лопаты… Захлюпали носами, запричитали бабы. Акулина стояла в толпе, держа на руках маленького Костю, оробевший Федька жался к матери. Крапавший с неба дождь сменился снегом. Сверху падали крупные белые хлопья.

Горе и радость на Руси рядышком ходят…