Четверть века с отвёрткой в руках

11. Советское электронное производство – практика в Таллине, 87-й год

После четвертого курса, летом 87-го года мы на месяц отправились на офицерские сборы в Горьковскую область, в Гороховецкие лагеря. Из благ цивилизации там была только баня раз в неделю и приказ командира части местному магазину: "Одеколон не продавать" (в часть пришел эшелон с "партизанами" после Чернобыля). Из вычислительной техники были автоматы АК-47 выпуска 1965 года, но зато у каждого. Поэтому производственная практика в Таллине сразу после этого производила очень сильное впечатление. Мои родственники говорили: "Поедешь за границу" (Как в воду глядели).

Практику мы проходили на таллинском предприятии "Punane Ret". Оно состояло из двух частей – в центре города на Нарвском шоссе и на окраине, в районе аэропорта за микрорайоном Ласнамяэ. В центре производство было на старом месте, часть зданий были еще досоветскими, и было оно режимным и секретным (как я понял, делали измерительную аппаратуру с военной приёмкой). На окраине располагался цех БРА – бытовой радиоаппаратуры, там делали стереокомплексы "Эстония". Цех БРА был построен недавно, строили его финны и оснащен он был финским оборудованием. Тогда была такая практика (и соответствующее распоряжение правительства СССР), что каждый оборонный завод должен был на рубль оборонной продукции выпускать на рубль гражданской продукции. По-другому в те времена заставить выпускать гражданскую продукцию было невозможно. Стереокомплексы "Эстония" были высшего класса и стоили довольно дорого – стереопроигрыватель "Эстония" (без усилителя) стоил в магазинах 500 рублей. Но производство гражданской продукции шло не очень, и незадолго перед нашим приездом руководство цеха сменили на вновь прибывших людей из Тольятти. Местных это сильно обидело – во-первых, автомобилисты ничего не понимали в электронике, во-вторых, это имело национальную подоплёку. Среди рабочих было много эстонцев, но руководство было русским.

Собственно, к советской вычислительной технике это всё не имеет никакого отношения, и пишу это я для того, чтобы было понятно, как тогда было устроено советское радиоэлектронное производство.

В цехе бытовой радиоаппаратуры было организован весь цикл производства – пайка плат, сборка, тестирование, упаковка. При цехе было даже небольшое конструкторское бюро. Какие-то мелочи – шильдики, ручки, детали корпусов – цех получал со стороны. Кажется, в другом месте изготавливали печатные платы, но сборка и пайка шла в цехе. Для этого стояла машина пайки волной – платы с установленными радиодеталями на конвейере проходили через ванну с расплавленным припоем. Дальнейшая сборка проходила на конвейере, который занимал большую часть цеха. Собираемая аппаратура ехала по конвейеру на специальных поддонах. В поддонах была даже розетка, чтобы испытывать аппаратуру, не снимая с поддона. На этих поддонах аппараты не только собирались, но и проходили испытания на вибростенде и в камере термопрогона. Снимались готовые изделия с поддонов только на упаковочном участке. Конвейер был финским, как и почти всё остальное оборудование в цехе, и управляла конвейером финская же микро-ЭВМ на процессоре Z-80. Приглядывал за этим чудом техники Юра Злобин, местный программист, который держался с цеховым начальством удивительно независимо. У него было собственное помещение, где он и трудился. В его распоряжении находился лаптоп тех времен – Osborne-1, портативный компьютер с ручкой для переноски, 64К Байт ОЗУ и двумя 5-дюймовыми дисководами, причем Юра не скрывал уверенности, что этот компьютер перейдёт в его личную собственность. Такой техники я тогда не видел даже на картинках, это было время ЕС ЭВМ размером с несколько шкафов. Естественно, я изъявил желание быть поближе к такой технике, и Юра отнесся к этому снисходительно. Его обязанностью были приглядывать за микро-ЭВМ, управляющей работой конвейера, устранять неполадки и в случае необходимости вносить изменения в управляющую программу. Юра изучил управляющую микро-ЭВМ очень хорошо, и выполнение прямых служебных обязанностей занимало у него не очень много времени – по моим наблюдениям, не больше часа в день. Остальное время он совершенствовал свои навыки в программировании, паял простенькие устройства, или уходил к конструкторам. Одним словом, его свобода на производственном предприятии была невероятной даже для многих научных учреждений. Он и объяснил мне, как работает цех, а также причины своего привилегированного положения.

Как и все советские предприятия, цех БРА работал на основе плана. Основным критерием был объём выпускаемой продукции за отчетный период, то есть количество упакованной аппаратуры на конец месяца. Конец месяца для цеха наступал в полночь последнего дня месяца. В принципе, при ритмичной работе цеха выполнить месячный план не составляло труда, но ритмичной работы как-то не получалось – то застопорится конвейер, то заболеет кто-то из рабочих на конвейере, то не подвезут комплектующие, то ещё что-то. Но невыполнение плана наказывалось, а выполнение и перевыполнение – наоборот, поощрялось. Впрочем, было не до перевыполнения – выполнить бы. Поэтому в конце месяца начинался аврал – все начинали суетиться, мастера бегали как посоленные и кричали: "Давай-давай!". Рабочий день удлинялся и в последний день месяца длился до полуночи. Чуть позднее и мне пришлось в этом поучаствовать, но я стоял на упаковке, и поэтому в общежитии был только в 4 утра 1-го августа. Естественно, за такую сверхурочную работу полагались отгулы, поэтому первую неделю месяца цех практически не работал. Это способствовало воспроизведению ситуации в конце месяца. Насколько я понял, это была нормальная производственная жизнь не только этого предприятия. Вообще-то я имел примерное представление о советском производстве на основе того, что читал в журнале "Крокодил". Тогда в нём любили печатать фельетоны и карикатуры про бракоделов, штурмовщину и прочие пороки. Но, как выяснилось, "Крокодил" не сгущал краски.

Как рассказал мне Юра, когда только финны сдали цех, очень много проблем было с конвейером. Конвейер полностью управлялся микро-ЭВМ. Поддоны и исполнительные механизмы конвейера приводились в движение сжатым воздухом, а подачу воздуха регулировали электромагнитные клапаны, которыми и управляла микро-ЭВМ. Основные проблемы были из-за "сырой" управляющей программы. Она могла завернуть поддоны из камеры термопрогона назад на сборку, или же начинала сталкивать поддоны с аппаратурой со стеллажей камеры термопрогона, когда к ним ещё не подъехал лифт. Естественно, всё падало на пол и разбивалось. Несколько раз вызывали финнов, чтобы они всё исправили. Пока финны ехали, цех стоял. Финны приезжали, исправляли программу и уезжали. Спустя какое-то время проблемы появлялись в другом месте. Юра полгода разбирался в управляющей программе, в результате досконально всё изучил, а наиболее сомнительные места переписал. К моменту нашего приезда проблем с управляющей программой не было. После этого Юра справедливо решил, что работоспособность и благополучие цеха во многом зависят от него. Однажды, в один из предновогодних авралов, когда чуть ли не лично начальник цеха встал к конвейеру, пришли и за Юрой – мол, план горит, надо выручать и т. д. На что Юра сказал, что его аппаратура работает нормально, рабочий день кончился, спокойной ночи и с новым годом. Естественно, мастер от такого обалдел, сбегал за начальником цеха, и они напару прочли ему лекцию о плановой экономике вообще и о трудовой дисциплине в частности. На что Юра ответил, что в случае каких-то санкций по отношению к нему конвейер встанет надолго, и отвечать за всё будет, естественно, начальник цеха. Кончилось это тем, что на авралы Юру больше не звали, а начальство его тихо ненавидело, но сделать ничего не могло. Был у Юры предусмотрен и случай, если его увольняют под благовидным предлогом. Он мог заложить в программу логическую бомбу, которая сработала бы уже без него – например, программа отсчитывает 255 поддонов и начинает делать что-то нехорошее, например, сталкивает поддон со стеллажа мимо лифта. Формально Юру было бы не в чем упрекнуть, так как к этому моменту в цехе его давно бы не было. Кроме того, разобраться во всем этом в разумные сроки смог бы только он. Поэтому начальству приходилось с ним считаться. Надо сказать, что человек он был скромный и ничего сверх положенного не требовал. Таким образом, в споре программиста и планово-административной системы победа осталась за программистом.

После аврального конца месяца последовала неделя полного производственного затишья. Мы грелись на солнышке во дворе или дремали на складе на мешках с упаковочным материалом. В эти дни ко мне подошел мастер и сказал, что головной конторе надо послать человека в командировку, а у них все в отпуске, и предложил поехать в командировку мне. Подробностей он не знал, сказал только, что лететь надо куда-то в Подмосковье. Возможность на халяву покататься на самолете меня сильно заинтересовала, и я поехал в центр Таллина на главное производство. Там меня направили в отдел, который занимался снабжением главного производства комплектующими. В задачу этого отдела входило заключение договоров на поставку радиодеталей, а затем отслеживание поставок. Для ритмичного получения деталей одних договоров было недостаточно, и нужны были "толкачи" – профессионалы-снабженцы. Но в летний период все были в отпуске, и поэтому на роль толкача позвали меня – студента-практиканта. То, что толку от меня в этом качестве не будет, было понятно даже мне самому, но то ли ситуация была не слишком горящей, то ли, наоборот, безвыходной. Короче, матёрый дядечка-снабженец поручил мне отправиться "в Подмосковье" – под Новомосковск Тульской области и привезти с конденсаторного завода несколько сотен конденсаторов, которые они должны были давно прислать, но почему-то не присылали, а без этих конденсаторов все основное производство могло остановиться. Был понедельник, и надо было решить, как я отправлюсь в Москву – на самолете или поездом. В то время достать билеты на этот же день было невозможно. Но "Пунане РЭТ" был не последний в Таллине завод, а в снабжении работали профессионалы, и к обеду дядечка отправил меня в центральные авиакассы, сказав, что мне уже заказан билет на вечерний самолет. Потом он объяснил мне дорогу – с Павелецкого вокзала доехать до Новомосковска, там устроиться в гостиницу, номер должен быть заказан, а с утра на автобусе отправиться в город Северозадонск километрах в 15 от Новомосковска, там найти конденсаторный завод, с вахты по местному телефону такому-то найти мастера такую-то, отдать ей требования, получить конденсаторы и привезти их в Таллин. В случае непредвиденных обстоятельств мне предписывалось слать телеграммы по адресу типа "Таллин, Марс, Шмакову". Все это напоминало инструктаж перед заброской в тыл врага.

В 6 вечера я уже сидел в самолете, который направлялся в Шереметьево-1, а в 11 вечера подходил к своему дому. На следующий день я, как меня и инструктировали, выехал с Павелецкого вокзала в Новомосковск. Дорога заняла 6 часов. "Ничего себе Подмосковье, – думал я. – Им из Таллина и Липецк Подмосковьем покажется". Поезд прибыл в Новомосковск в 11 вечера. Город встретил меня слабо освещённой вокзальной площадью и моросящим дождём. По счастью, гостиница находилась через дорогу от вокзала, но вот номер мне заказан не был. И вообще свободных номеров не было, а у стойки толпились командированные, приехавшие со мной на одном поезде. Народу было много – в Новомосковске расположен крупный химический комбинат, а в то время там как раз пускали цех бытовой химии (сейчас там делают стиральный порошок "Миф") Вообще-то командированные говорили, что в городе есть ещё одна гостиница, но дежурная засомневалась, есть ли там свободные номера, да и искать её ночью в незнакомом городе мне не хотелось. В конце концов меня подселили в двухместный номер к пожилому армянину из Еревана, который приехал на хим. завод налаживать установку по производству азотной кислоты.

Утром, в лучах солнца, Новомосковск выглядел более приветливым, чем дождливой ночью. Автобусы в Северозадонск отправлялись с другого конца вокзальной площади, на которой стояла наша гостиница. Я долго думал, как сказать кондуктору, до куда мне нужен билет – ведь конденсаторный завод, наверное, секретный, и местные жители могут не знать о его существовании. Поэтому я протянул кондукторше рубль и сказал нейтральным голосом: "До Северозадонска". "До конденсаторного завода, что ли? – так же буднично отозвалась кондукторша, отдавая сдачу и билет. – Я скажу, когда выходить". Примерно через полчаса автобус переехал через небольшой мостик, у которого стоял знак "река Дон", и слева от дороги потянулись частные одноэтажные домики в окружении садов. Вскоре автобус остановился на остановке в центре большой площади, на окраине которой уходили в даль приземистые цеха конденсаторного завода. У меня возникло подозрение, что большая часть производства расположена под землей. Естественно, никаких вывесок не было. Я зашел в проходную, и из обычной телефонной будки набрал внутренний номер. Вскоре появилась женщина, которая курировала наш завод. Она мельком глянула в требования и сказала: "Это есть, это есть, а этого до конца месяца не будет. Подходи завтра и забирай". Меня такая простота и приветливость поразила.

На следующий день я снова звонил из телефонной будки на проходной. Но жизнь уже вошла в нормальную колею. Сначала никто не отвечал, но после получаса усилий удалось выяснить, что вчерашней женщины на месте нет, а будет позже. Я решил не торчать на проходной, а прогуляться по городу, тем более что проходная постепенно заполнялась моими коллегами – толкачами со всего Союза. Рядом с заводом стояли двухэтажные каменные дома, но в центре Северозадонска был целый микрорайон свежепостроенных пятиэтажек, между которыми были детские сады, школа и даже массивное здание с надписью "Плавательный бассейн". Похоже было, что конденсаторный завод – главное предприятие города.

Когда я вернулся к проходной, на площади уже стояли десятка два крытых грузовиков с номерами разных областей и республик Союза. По телефону мне ответили, что конденсаторы можно забрать только после обеда. Предстояло ждать еще больше часа. Я решил не ехать в Новомосковск, а подождать на площади. Постепенно познакомился с коллегами – парнишкой из Тамбова, мужиками из Мурманска и Еревана. Они мне объяснили устройство конденсаторной промышленности СССР. Конденсаторные заводы были разбросаны по всей стране, но каждый завод выпускал только определённые типы конденсаторов, и список выпускаемой продукции заводов не пересекался, то есть конкретный вид конденсаторов выпускал только один завод в Союзе. В принципе весь выпуск конденсаторов был расписан среди предприятий-потребителей, но из-за неритмичности производства и прочих трудностей (тут я вспомнил производство в Таллине) на всех конденсаторов не хватало. То есть в конце года план все-таки выполнялся (а может, и не выполнялся – не уверен), но заводам-потребителям конденсаторы нужны были постоянно. Тогда в дело вступали толкачи, и конденсаторы доставались тем предприятиям, чьи толкачи были более пробивными. Я к таким явно не относился, потому что, как потом выяснилось, мне дали те конденсаторы, которых и так в Таллине было много, а которых не хватало, мне, наоборот, не дали. Но, выходя с завода, я был доволен, что вообще что-то получил, и поехал в Новомосковск отправлять телеграмму на завод. Накорябав на бланке телеграммы что-то типа "Позиции 1 и 2 получил, а позиции 3 нет", и адрес "Марс, Шмакову", я протянул бланк телеграфистке, ожидая, что меня пошлют с такой писулькой куда подальше. Но телеграфистка равнодушно спросила командировочное удостоверение и протянула мне квитанцию.

Когда я принес коробки с конденсаторами в отдел снабжения, дядечка, отправлявший меня в командировку, воспринял результаты моей командировки спокойно, но тон его был "Другого я и не ожидал". Я подумал, что в институте нам всех тонкостей работы на производстве всё-таки не объясняют.