Что осталось после нее

ГЛАВА 12 КЛАРА

Больница в Чапин-Холле, сентябрь 1930 года

Листья на деревьях за окном больницы уже пожелтели. Солнечные лучи отражались от поверхности озера Сенека, словно тысячи разбитых зеркал. Клара подсчитала, что пролежала в больничной палате почти четыре месяца, наблюдая за тем, как серые майские дожди сменились летними днями, пропитанными солнечным зноем. Из-за небывало жаркого августа широкие газоны Уилларда побурели. Ей трижды в день приносили еду и дважды в день выносили горшок. Раз в неделю она ходила с санитаркой в ванную, чтобы помыться. В остальном она жила, как в тюрьме. Правда, здесь было лучше, чем в палате.

Клара сидела на металлическом стуле с мягким сиденьем, который стоял в прямоугольнике солнечного света, пробивавшегося через грязное окно, и думала о том, как долго ее здесь держат. По ее расчетам, уже прошла первая неделя сентября и наступила вторая. Батарея — холодная металлическая колода под кирпичным подоконником — как обычно, не издавала ни звука. Медсестры говорили, что включать отопление еще рано, сезон не начался, однако комната с высоким потолком промерзала за ночь и не прогревалась днем. Клара ложилась спать в носках и свитере.

Казалось, сегодня у озера теплее, чем внутри, в помещении. Ей ужасно хотелось распахнуть окна и впустить внутрь свежий воздух. Как хорошо там, на свободе! Осенний ветер пахнет хвоей, а чистый воздух пропитан запахом влажной земли и сухих листьев, которым суждено стать почвой для новых всходов. Она бы все отдала за то, чтобы ей позволили выйти на улицу и вдохнуть этот аромат. В больнице же воняло заплесневевшим цементом, облупившейся краской, мочой и дезинфицирующим раствором. Порой Кларе казалось, что она различает теплый медный привкус крови и острый душок смерти. Она представляла, как пыль и черная плесень набиваются в ноздри и легкие, не давая молодой здоровой нежной плоти свободно дышать, загрязняя воздушные пути заразой и недугом.

Со слезами на глазах она посмотрела на свою дочь, которая посапывала у нее на руках. Беатрис Элизабет Моретти. Сердце щемило от любви и нежности. Выпустят ли их когда-нибудь из Уилларда? Выйдут ли они на свободу, на солнце и свежий воздух? Разве в этих вонючих казематах можно растить ребенка? Затхлый больничный воздух, в котором витают вредные бациллы, лекарства, пары недуга, проникающие в розовые легкие ее маленькой девочки… Страх холодной рукой вцепился в ее сердце, и она чуть не зарыдала в голос.

— Как жаль, что ты здесь со мной, — прошептала она. — Это я во всем виновата. Надо было выйти замуж за Джеймса. Я бы сказала, что ты его дочь, и у тебя было бы все, что нужно. Но я же не знала. Я понятия не имела, что отец способен на такое. Я не думала, что он просто выкинет меня из головы.

Доктор Роуч сказал Кларе, что сообщил ее родителям о рождении девочки, но они ничего не ответили. Наверное, думала Клара, новость о том, что она родила внебрачного ребенка, еще сильнее взбесила отца. У нее было чувство, что с этого дня им с Беатрис больше не на кого надеяться. Им придется самим заботиться о себе. Если они выживут.

Когда ее водили мыться, Клара, прижимая к себе запеленатую в одеяло Беатрис, слышала, как врачи и медсестры обсуждали пациентов, больных туберкулезом, брюшным тифом, холерой, дифтерией. Насколько она поняла, заразных пациентов держали на другом этаже, вдали от остальных. Но и здесь люди умирали каждый день, и врачи с трудом сдерживали распространение инфекционных болезней. Что будет с ней и Беатрис, если они заболеют? Медсестры предлагали ей искупать или подержать Беатрис, но она отказывалась. Она никому ее не давала, потому что боялась, что сотрудники больницы могут быть переносчиками болезней. Если с ее крошкой что-то случится, она больше не будет мечтать об освобождении из Уилларда, потому что тогда точно сойдет с ума.

Клара старалась прогнать страх. Паника и истерики не помогут. Если она хочет выжить, надо держать себя в руках. Вместо страха у нее внутри зарождалась ледяная злость, которая с каждым вздохом становилась больше и сильнее. Как родители могли так с ней поступить? Как они могли отдать ее на растерзание равнодушным врачам и медсестрам? Неужели они собираются навсегда запереть ее с дочерью в этой комнате, чтобы они сошли с ума, заболели, сгнили заживо? Она подумала о матери: значит, в мире есть женщины, которым неведом материнский инстинкт? Похоже, ее не волнует, что она больше никогда не увидит свою дочь, не поговорит с ней. Разве так бывает?

Она вспомнила тот день, когда родила Беатрис. Очнувшись, она заморгала от яркого света; фигуры двух человек, стоявших-над ней, расплывались перед глазами. Когда зрение прояснилось, она увидела доктора Роуча и медсестру.

— Где мой ребенок? — воскликнула она.

Ее мгновенно охватила паника, лишив возможности нормально дышать. Воздуха не хватало. Она попыталась сесть, но низ живота пронзила дикая боль. Клара почти не обратила на это внимания. Главное, скорее увидеть дочь!

— Лежите спокойно, — посоветовал доктор Роуч.

— Вот твоя девочка, — ответила медсестра, положив ладонь на деревянную кроватку. — Малышка совершенно здорова.

Паника тут же схлынула. Клара выдохнула, сердце стало биться не так часто. Она с трудом приподнялась и посмотрела на новорожденную дочь, завернутую в одеяло. Малышка крепко спала. Клара откинулась на подушки, и ее лицо исказилось от боли: чувство было такое, будто кто-то ударил ее ножом в живот.

— Лучше лежите, — сказал доктор Роуч. — Вы ударились головой. Ничего страшного, но несколько дней вам придется провести в постели.

— Что со мной? — спросила она, прижимая руку к животу.

— Доктор Слейд сделал вам небольшую операцию, — бесстрастно сообщил доктор Роуч. — Ни о чем не беспокойтесь. Вы скоро поправитесь.

— Какую операцию?! — воскликнула она. — Что он сделал?!

Доктор Роуч прошел к изножью ее кровати и взял медицинскую карту.

— Обязанность врача, — заявил он, вытаскивая из кармана медицинского халата ручку, — состоит в том, чтобы заботиться о здоровье общества. Ради процветания человечества мы должны сделать так, чтобы здоровые люди размножались, а больные не имели потомства. Стерилизация — обычная процедура в государственных психбольницах. Наш долг — предотвратить распространение болезнетворных генов безумства.

В горло словно затолкали горящую головешку. Она вспомнила, как радостно искрились глаза у Бруно, когда они говорили о том, что поженятся и заведут детей. Он хотел, чтобы у них было два мальчика и две девочки.

— Да как вы посмели! — закричала она.

Доктор Роуч написал что-то в карте и повесил ее на край кровати.

— Мы поговорим позже, — добавил он, — когда вы поправитесь.

— Вы не имели права принимать за меня такое решение! — не унималась Клара. Если бы ей хватило сил, она бы вскочила с кровати и придушила его. — Вы же прекрасно знаете, что я здорова!

Он повернулся и пошел к двери, клацая лакированными ботинками по плиточному полу.

— Это ребенок Бруно, — срывающимся голосом крикнула ему вслед Клара. — Он существует, что бы ни говорил мой отец!

Дойдя до двери, Доктор Роуч оглянулся.

— Я же сказал, мы обсудим это через несколько дней, — пообещал он. — Во всяком случае, у вас будет меньше проблем. А пока отдыхайте.

В эту минуту малышка проснулась, заворочалась и захныкала, готовясь закричать во все горло. Доктор Роуч вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

— Ну тихо, тихо, — сказала медсестра Кларе и взяла девочку из кровати.

Малышка покраснела и закричала, широко раскрыв маленький ротик.

— Подумай лучше о ребенке.

Медсестра укрыла Клару одеялом, подала ей ребенка и грубо сдвинула ворот сорочки, обнажив набухшую грудь девушки.

Клара, пылая от гнева и унижения, закрыла ее рукой. Впервые после пробуждения она почувствовала, что у нее болят соски. Кто-то прикладывал ребенка к груди, пока она была без сознания.

— Малышка любит покушать, — сказала медсестра.

Клара моргнула и посмотрела на крошечную девочку, которая лежала у нее на руках. Слезы мешали ей рассмотреть ее личико, но она тут же забыла, что рядом стоит медсестра. Щеки у малышки были мягкими, розовыми, словно брюшко ягненка, ресницы длинными и черными. Она взмахивала ими так же, как Бруно. Клара коснулась маленькой тонкой ручки, и дочь взяла ее за палец. Ребенок жалобно всхлипывал и дрожал, а розовый нежный ротик искал материнский сосок. Добравшись до него, малышка приникла к Кларе и успокоилась, опустив припухшие веки. Боль в животе, подобно приливу и отливу, то нарастала мощной волной, то спадала в едином ритме с движениями младенца, сосавшего и глотавшего молоко. Она поцеловала девочку в лоб и опустила голову, зарыдав от всепоглощающей любви и горя, разрывающего ей сердце.

Сейчас, сидя в теплых лучах солнца, пробивающихся в палату больницы, Клара трогала тонкий жесткий шрам внизу живота, с болью думая о том, что произошло. Швы сняли месяц назад, но шрам еще не до конца зажил, и ее переполняла жгучая бессильная ненависть к врачам, которые сделали операцию без ее согласия. Она погладила нежную щечку Беатрис, стараясь не обращать внимания на тень от решетки на бледной кожице. Клара подумала о том, что ее мать, Рут, тоже держала ее на руках, когда она была младенцем. Чувствовала ли она такую же сильную любовь к своей крошечной беззащитной дочери? Или можно родить ребенка, а потом, когда он вырастет, ни капли не переживать о нем, не тяготиться разлукой и не думать о том, что они никогда больше не увидятся? Неужели матери все равно, что ее дочь держат взаперти, избивают, накачивают лекарствами, стерилизуют? Неужели ее не волнует, что она страдает от холода, голодает, мучается от страха?

С каждым днем ее любовь к Беатрис становилась все сильнее. Сердце разрывалось от нежности и боли. Но разве может быть по-другому? Длинными темными вечерами она рассказывала дочери о воробьях и малиновках, прыгающих на ветках, а девочка с любопытством смотрела на нее, лежа рядом на кровати. Беатрис слушала очень внимательно. Она то молчала, то гулила, а Клара придумывала сказки о замках и принцессах, описывала озеро, траву и деревья. Когда Клара вспоминала о том, как познакомилась с Бруно, или мечтала вслух, каким замечательным отцом он станет, если их когда-нибудь выпустят на свободу, шоколадно-карие глаза Беатрис радостно вспыхивали, словно она понимала каждое слово.

К удивлению Клары, доктор Роуч стал к ней внимательнее, чем раньше. Она не понимала, чем вызвана эта забота. Он приходил к ней раз в неделю, расспрашивал о Беатрис, интересовался здоровьем и развитием малышки. Однажды, когда доктор Роуч подошел к кроватке и потянул одеяло, словно для того, чтобы лучше рассмотреть девочку; Клара насторожилась. Она тут же подхватила дочь и отошла к окну.

— Пожалуйста, не подходите к ней, — попросила она. — Я не хочу, чтобы ее кто-то трогал.

— Но я же врач, — запротестовал доктор Роуч. — Вам не о чем беспокоиться. Я волнуюсь о здоровье ребенка.

— Ей не нужен врач! — воскликнула Клара. — И если вы волнуетесь о ее здоровье, дайте нам отсюда уйти!

— Я не могу вас отпустить, это неправильно, — заявил он. — Клара, вы не здоровы. И пока я не приду к обратному заключению…

— Что же вы сделаете? — перебила его Клара. — Навсегда запрете нас в этой палате?

— Нет, — ответил он. — Я жду ответа от вашего отца, и тогда…

Клара чуть не задохнулась.

— От моего отца? Я думала, вы написали ему о том, что у меня родился ребенок. Вы сказали ему, что мне не нужны его деньги? Все, о чем я прошу, — это освободить меня!

Доктор Роуч, поджав губы, покачал головой.

— Нет, нет, — ответил он, взмахнув рукой, — он ничего не ответил.

— Вы от меня что-то скрываете, — сказала она. — Но что?

— Вашему отцу требуется время, чтобы переварить тот факт, что у него родилась внучка, — сказал он. — Уверен, он был потрясен, узнав эту новость, тем более что мы не знаем, кто ее отец.

— Ее отец — Бруно, — заявила она, сверкая глазами. — И моему отцу это прекрасно известно.

— Я уже написал ему, — ответил доктор Роуч, направляясь к двери, — и его ответ поможет мне определиться с тем, как поступить дальше. Если он вообще ответит.

С тех пор Клара каждую ночь молилась о том, чтобы отец признал правду. Ну какая ему радость от того, что она останется в Уилларде? И так понятно, что о свадьбе с Джеймсом Гэллагером и речи быть не может. Ему нужно только сказать доктору Роучу, что Бруно — реальный человек, и ее отпустят. Неужели она многого просит?

Клара уткнулась носом в густые волосы девочки — каштановые и волнистые, как у Бруно, — и вдохнула чудесный детский запах. Им нужно набраться сил. Последние несколько дней Беатрис вела себя беспокойно. Может, настала пора давать ей твердую пищу? Клара мало что знала об уходе за детьми, а Рут, разумеется, и не собиралась делиться с ней материнской мудростью. Но Клара понимала, что в какой-то момент молока станет недостаточно. Она пыталась посоветоваться с медсестрами, но они только пожимали плечами или обещали принести что-нибудь подходящее.

Клара удивлялась тому, что в больнице ее кормили не хуже, чем в лечебнице Лонг-Айленд: на завтрак она получала тост и яйца, на обед — сэндвич с сыром и ветчиной и какой-нибудь фрукт, а на ужин — курицу или свинину с гарниром из бобов, кукурузы или горошка и булочку. Когда она упомянула об этом в разговоре с медсестрой, то узнала еще более странную новость: оказывается, доктор Роуч велел готовить для нее отдельно, чтобы было молоко для ребенка. Но, несмотря на сбалансированную диету, молока становилось все меньше. Подросшей малышке не хватало его, чтобы насытиться.

Вскоре после родов медсестры принесли ей пеленки и три распашонки. Они были зашиты и протерты на локтях. Что ж, это лучше, чем больничные халаты, в которые Клара кутала Беатрис. Она надеялась, что медсестры принесут девочке еду, они ведь помогли ей лишь однажды. А ребенку были необходимы рисовые хлопья, протертые фрукты или, на худой конец, коровье молоко.

Раздумья Клары прервал звук поворачивающегося в замке ключа. Она встала, прижимая к себе Беатрис. Кто мог прийти к ней в такое время? Для обеда еще слишком рано, а доктор Роуч должен навестить ее только в конце недели. Неужели отец наконец ответил на письма? Клара затаила дыхание, глядя на открывающуюся дверь.

В комнату вошла медсестра. Она шагнула в сторону, придерживая край двери. Это была та самая женщина, которая подарила пеленки и одежду для малышки. Она всегда улыбалась и ворковала с Беатрис, восхищаясь тем, какая она хорошенькая. Теперь медсестра смотрела в пол, пряча от Клары глаза. За ней в комнату вошли доктор Слейд и женщина в обычной одежде, без медицинского халата. На их лицах была написала решительность. Женщина была одета в длинное шерстяное пальто, на голове у нее была зеленая шляпа, из-под низких полей которой выбивались пряди рыжеватых волос. На руке у дамы висело розовое одеяло. Она окинула взглядом комнату, сморщив при этом губы, — на них тут же появились продольные полоски, как на линейке. Вслед за доктором Слейдом и незнакомкой в палату вошли два санитара. Они закрыли за собой дверь. Клара не понимала, зачем она понадобилась доктору Слейду. Последний раз он приходил к ней несколько недель назад.

— В чем дело? — испуганно спросила она.

— Это мисс Мейсон, — холодно сказал доктор Слейд и вместе с женщиной направился к Кларе. — Она из Общества усыновления.

Мисс Мейсон коротко кивнула Кларе и перевела взгляд на Беатрис. Санитары остались сторожить у двери, наблюдая за происходящим. Медсестра, опустив голову и положив руку на живот, продолжала рассматривать пол. Как это понимать? Клара попятилась, прижимая к груди Беатрис. Сердце бешено стучало в груди.

— Что вам надо? — спросила она.

— Это не место для ребенка, — твердо заявила мисс Мейсон. — Я найду для нее хорошую семью.

От ужаса Клара перестала дышать, казалось, гигантская рука вырвала у нее из груди сердце. Она глотала ртом воздух, как будто ее кто-то душил, а живот скрутило так, что от боли она чуть не согнулась вдвое.

— Нет! — завопила она. — Это мой ребенок! Не забирайте ее!

Она начала отступать назад, пока не наткнулась на стену рядом с окном. Ноги ее не слушались, руки стали ледяными. Клара задыхалась, с трудом сдерживая приступ рвоты.

Доктор Слейд и мисс Мейсон обошли кровать и стали надвигаться на девушку. Врач попытался схватить ее за руку, а женщина повесила одеяло на кровать и потянулась к ребенку.

— Нет! — крикнула Клара.

Она метнулась в сторону, вырвав у нее Беатрис, и побежала в дальний конец комнаты. Посуровевшие санитары оторвались от двери и двинулись в сторону Клары. Доктор Слейд и мисс Мейсон загнали ее в угол, вытягивая руки, словно пытались поймать дикое животное.

— Отдай нам ребенка, — сказала мисс Мейсон. — Смотри не урони ее!

— Отстаньте от нас! — крикнула Клара. — Я вам ее не отдам!

Доктор Слейд бросился к ней и, крякнув от натуги, обеими руками схватил за плечо. Мисс Мейсон потянулась к Беатрис, стараясь вырвать малышку из объятий матери. Клара оттолкнула мисс Мейсон, и та, судорожно махая руками и округлив глаза, полетела назад. Беатрис проснулась и закричала, наморщив красное личико. Мисс Мейсон, все-таки удержавшись на ногах, подняла руки и снова стала надвигаться на Клару, которая крутилась и извивалась, стараясь вырваться из цепких пальцев доктора Слейда. Она пнула его по голени. Он выругался и сильнее сжал ее плечо, вцепившись в кожу толстыми пальцами. Подоспевшие санитары мигом скрутили Клару: один схватил ее сзади за плечи, а второй встал перед ней, чтобы она не уронила ребенка. Мисс Мейсон потянулась за Беатрис.

Клара изловчилась и с ожесточением ударила ее по подбородку. Женщина прижала руку к нижней губе, а затем очумело уставилась на окровавленные пальцы. Санитары заломили Кларе руку за спину. Мисс Мейсон, разъяренно глядя на нее, вытерла кровь, размазав ее по подбородку. Клара одной рукой прижимала к себе Беатрис. Она сопротивлялась изо всех сил, но все было напрасно — девушка не могла справиться с двумя с санитарами.

— Нет! — кричала она, срывая голос. — Пожалуйста! Не забирайте мою девочку!

— Заберем обязательно, — прошипела мисс Мейсон и, самодовольно осклабившись, с помощью доктора Слейда вырвала Беатрис у Клары.

Собрав последние силы, Клара бросилась вперед, ускользнув от санитаров. Она вонзила ногти в щеки мисс Мейсон и выхватила у нее дочь. Женщина завизжала и закрыла лицо руками. Клара прижала к себе малышку и попыталась бежать, но санитары успели ее задержать. Доктор Слейд выхватил у нее Беатрис. На его лице застыло неумолимое выражение.

— Нет, — всхлипывая, взмолилась Клара, — не забирайте ее. Прошу вас!

— Мне жаль, — сказал доктор Слейд, — но когда-нибудь ты поймешь, что так для ребенка лучше.

Медсестра, в глазах которой стояли слезы, попыталась промокнуть полотенцем кровь на лице мисс Мейсон. Но та, выхватив полотенце, вытерлась сама. Затем она расстелила на кровати одеяло. Доктор Слейд, одной рукой поддерживая темноволосую головку ребенка, передал ей Беатрис. Мисс Мейсон положила дрыгающую ножками девочку на кровать, завернула в одеяло и взяла на руки, покачивая, чтобы успокоить плачущее дитя.

— Вы приняли правильное решение, — обратилась она к доктору Слейду. — Разве эта женщина способна воспитывать ребенка?

Тот кивнул, пытаясь отдышаться.

— Не-е-е-ет! — кричала Клара, пока из ее горла не хлынула кровь.

Она вырывалась, лягалась, боролась из последних сил. Мисс Мейсон направилась к двери, и Клара упала на пол. Каждый ее мускул, каждая косточка изнывали от боли и отчаяния. Санитары придавили девушку сверху, и она с душераздирающим стуком ударилась головой о плиточный пол. Руку словно ужалила змея. Клара повернула голову к выходу и успела увидеть, как мисс Мейсон выходила в дверь с ее дочерью на руках. Сбоку свисало розовое одеяльце. Беатрис истошно кричала.

Клара лежала на жесткой подушке. Серый предрассветный свет пробивался через зарешеченное окошко. Сквозь него она увидела кедровые деревья и мужчину в резиновых сапогах, который шел по дорожке, закинув на плечо лопату. Вдруг раздался чей-то вопль. Она резко села и огляделась по сторонам. На ржавых металлических кроватях сидело несколько женщин. Их ноги были цепями прикованы к спинкам кроватей. Клара опустила глаза: вокруг ее лодыжки тоже была цепь. Значит, ее перевели в изолятор.