Что осталось после нее

ГЛАВА 19 ИЗЗИ

Тюрьма Бедфорд

Октябрьский ветер трепал ей волосы, пока она стояла у железных ворот высотой с двухэтажный дом, разглядывая здание тюрьмы Бедфорд-Хиллс. Ожидая, когда охранник впустит ее внутрь, Иззи повернулась к ледяному ветру спиной и, дрожа всем телом, запахнула плотнее воротник куртки. За воротами она видела нагромождение кирпичных зданий с зарешеченными окнами и многочисленные трубы. Чем-то похоже на Уиллард, если не считать сторожевых вышек и железной проволоки над заборами.

Она посмотрела на парковку, которая находилась через дорогу: Пег сидела в машине на водительском сиденье и следила за ней через лобовое стекло. Она позвонила заранее, чтобы получить разрешение на визит, и предложила пойти вместе, но Иззи сказала, что хочет попрощаться с матерью наедине. От волнения у нее сводило желудок. Может, еще не поздно передумать? Но как только она решила, что все-таки попросит Пег ее проводить, из-за ворот показался охранник. Шаркая ботинками по асфальту, он со скучающим видом огляделся по сторонам.

— Пропуск? — потребовал он, подойдя к девушке.

— У меня нет, — сказала Иззи. — Я… м-м… Я никогда здесь раньше не была. Моя мать сейчас в больнице. Опекунша позвонила коменданту, и он разрешил мне приехать, чтобы ее повидать.

— Как тебя зовут?

— Изабелла Стоун, — ответила она.

— Стой здесь, — велел он.

Охранник открыл черный ящик на столбе рядом с воротами, набрал номер и вкратце описал ситуацию.

— Ага, — подтвердил он. — Иза… как там тебя зовут?

— Изабелла Стоун, — сказала она.

— Изабелла Стоун, — повторил охранник. — Ну да. Ладно.

Он повесил трубку и посмотрел на нее.

— Документы есть?

Она полезла в сумку и достала свидетельство о рождении и ученический билет. Он посмотрел на них, еще раз взглянул на нее, сверяя с фотографией, и открыл ворота.

— Возьми пропуск в администрации, — велел он.

Иззи сунула документы в сумочку, оглянувшись через плечо, махнула Пег и вошла внутрь.

Охранник показал на кирпичное здание справа.

— Видишь синюю вывеску? На ней написано «Для посетителей»?

Иззи кивнула.

— Иди по дорожке ко входу, потом нажмешь на кнопку и повторишь то, что ты мне сказала.

— Поняла, — ответила она и, наклонив голову, пошла навстречу ветру, придерживая полы платья.

Зачем она вообще его нацепила? Когда она была маленькой, мама шила ей платьица, завивала волосы и вплетала в них розовые ленты. Но в шесть лет Иззи взбунтовалась против рюшек и воланчиков. Ей хотелось носить футболки и джинсы, как все ее друзья. Тогда это казалось таким важным! Мама уступила, но Иззи помнит, как она погрустнела, потому что поняла: ее малышка уже выросла. Сейчас она почти никогда не носила платья. И сегодня зря надела. Ветер хлестал по голым ногам, а Иззи думала о том, что мама все равно не увидит, в чем она пришла.

С комком в горле, с трудом сдерживая слезы, Иззи нажала на звонок, и ее впустили внутрь. Администратор в окошечке, не поднимая глаз, протянула ей какие-то анкеты и велела их заполнить. Иззи прошла к стулу и села, стараясь не слишком заметно рассматривать детей, которые играли и читали за детскими столиками в центре комнаты. Там были школьники, малыши и младенцы, мальчики и девочки от десяти до двенадцати лет. Все они смеялись и улыбались, как будто играть в тюрьме — это вполне нормально и естественно.

Сначала Иззи недоумевала, спрашивая себя о том, как они здесь оказались. Потом поняла: дети пришли навестить своих матерей, которые сидят в тюрьме. Она закусила губу. «Интересно, хоть один ребенок из тех, что постарше, отказывался от свиданий с матерью? — подумала она. — Или они всегда приезжали их навестить, несмотря ни на что?» Она начала заполнять анкеты, а внутри тяжело ворочалось чувство вины.

Наконец появилась надзирательница, которая повела ее в больницу. Следуя за ней, Иззи прошла за железную дверь. Они оказались в коротком коридоре. Внутри пахло сыростью, железом, мочой и чем-то похожим на карри. Вдоль одной стены тянулись длинные зарешеченные окна. Напротив она увидела три открытых двери. Охранница остановилась и показала Иззи, чтобы она вошла в первую дверь. Она повиновалась. В комнате рядом с белым столиком стояла другая женщина.

— Я должна обыскать твою сумку, — объяснила она.

Иззи сняла ее с плеча и подала охраннице.

— Подними руки. Ноги на ширине плеч.

Иззи проглотила комок в горле и подняла руки. Тюремщица обыскала ее с ног до головы, пощупала даже между ног и под грудью. Когда обыск закончился, первая охранница отвела ее обратно в коридор. Они подошли к двери из железных прутьев. Иззи стояла за надзирательницей, ожидая, когда она ее откроет. Колени подгибались. В ушах отдавался стук сердца. Побывать в тюрьме само по себе неприятно, но чем ближе она подходила к палате, где лежала ее мать, тем сложнее становилось передвигать ноги.

Иззи последовала за надзирательницей по бетонному коридору. Решетки вокруг лампочек были похожи на миниатюрные клетки. Женщина открыла другую металлическую дверь, и они оказались в маленьком помещении. Охранница велела Иззи сесть и ждать, пока за ней придут. Она послушно села, подсунув под себя руки, и старалась глубоко дышать, чтобы успокоиться. Женщина ушла через другую дверь.

За стеклянной перегородкой сидела медсестра. Открытая дверь за ее спиной вела в какую-то комнату. «А может, все не так уж плохо?» — с надеждой подумала Иззи, смахивая слезы. Она чуть не закричала, вспомнив, как мама лежала на кровати в психиатрической лечебнице. Как же она выглядит сейчас, после десяти лет в тюрьме? Ее затошнило при мысли о том, что она вот-вот увидит ее неподвижное тело, ведь она лежит в коме. Страшные воспоминания о том, как они виделись с ней последний раз, несколько лет преследовали ее во сне. Какую душераздирающую картину увидит она сегодня?

В книге Стивена Кинга «Мертвая зона» рассказывается о человеке, который пять лет после автокатастрофы провел в коме. Очнувшись, главный герой хватал за руку того, кто оказывался рядом, и не отпускал, пока не делал предсказание о его будущем. Прочитав этот роман, Иззи несколько недель мучилась от бессонницы. Ей казалось, что впасть в кому — худшее, что может случиться с человеком. А сейчас в коме лежит ее мать. Иззи раскаивалась в том, что ни разу не приехала к ней за все эти годы. Сердце рвалось на части оттого, что вскоре она останется сиротой, а еще ей было страшно увидеть мать, опутанную проводами аппаратов жизнеобеспечения. Ей хотелось кричать от ужаса, но она должна попросить у нее прощения и проводить в последний путь. Она должна сказать матери, что всегда ее любила. Она обязана это сделать.

Одна из дверей приоткрылась. Иззи от неожиданности подскочила. Надзирательница окликнула ее по имени и распахнула дверь. Иззи пошла за ней и остановилась в холле, до боли сжав кулаки. Темноволосая медсестра в униформе, скрипя подошвами по кафельному полу, повела ее по длинному зеленому коридору. Остановившись у двустворчатой двери, она, к удивлению Иззи, вдруг улыбнулась:

— Ты как, нормально? — спросила она.

Иззи судорожно кивнула.

— Имей в виду, — продолжила медсестра, — мы редко пускаем членов семьи в санчасть. Больных в тяжелом состоянии, как твоя мать, мы отправляем в обычную больницу. Но, если честно, мы сомневаемся, что она выдержит такое путешествие. Твоя опекунша умоляла никуда ее не увозить, пока ты не придешь с ней попрощаться. У тебя есть несколько минут.

Иззи наклонила голову и хотела ее поблагодарить, но во рту вдруг пересохло.

— Не волнуйся, — успокоила ее медсестра, положив руку на плечо. — Твоя мать все равно что спит.

Она открыла дверь и провела Иззи внутрь.

В просторном помещении с белыми стенами стояла дюжина кроватей. На каждой из них лежала женщина. Кто-то из больных дремал, кто-то болтал с соседкой, кто-то читал. За столиком у двери сидела надзирательница. Когда они вошли, все с удивлением и растерянностью посмотрели на них. Медсестра подвела Иззи к первой пациентке, задернула шторку, отгораживающую их от других пациентов, принесла металлический стул и взялась за поручень кровати.

— Джойс, к тебе дочь пришла, — сказала она лежащей на кровати женщине.

У Иззи сжалось сердце, но она постаралась взять себя в руки. Она с трудом дышала, потому что легкие обжигало огнем, казалось, что она вот-вот не выдержит и упадет бездыханной на пол. Иззи приблизилась к кровати, прижимая пальцы к дрожащим губам, и посмотрела на лежащую женщину.

Когда она увидела знакомые черты: высокие скулы, прямой нос, шрам над правой бровью (он остался после того, как она упала на обледеневшей дорожке), у девушки перехватило дыхание. Вокруг глаз у мамы появились морщинки, а в темных волосах — седина, но в остальном, если не считать трубки во рту, она ни капли не изменилась. В детстве мама казалась ей невероятной красавицей. С годами она стала понимать, что каждая девочка считает свою маму самой красивой, а образ, который она хранила в памяти, возможно, идеализировался со временем. Но нет, это правда. Ее мать была очень красива. Она уронила сумку на стул и подошла ближе.

— Может, она все-таки очнется? — спросила она медсестру. — Неужели нет ни одного шанса?

Та покачала головой.

— Нет, солнышко. Когда мы ее нашли, уже было ничего не исправить.

Она обошла кровать и положила ей руку на плечо.

— Мне жаль, милая. Что я могу для тебя сделать? Принести воды или, может, содовой?

— Нет, — с трудом проговорила Иззи. — Спасибо. Я бы хотела несколько минут побыть с…

— Ты правда хорошо себя чувствуешь? Ты так побледнела…

Иззи кивнула. Медсестра потрепала ее по плечу.

— Ну хорошо, — сказала она. — Тогда я оставлю вас ненадолго. Она дернула подбородком, показывая на надзирательницу за столиком: — Только не делай глупостей, ладно?

Иззи попыталась улыбнуться. Медсестра наконец ушла. Не зная, с чего начать, Иззи схватилась за спинку кровати, чтобы не упасть. К металлическому подножию была прикручена тяжелая цепь, которая лежала под одеялом рядом с ногой матери. «Господи, какой абсурд: приковывать к кровати человека в коме!» Никуда она не уйдет, если только не случится чудо. Мать казалась неподвижной, как камень. Бледные руки, ладонями вниз, покоились по бокам, тонкие длинные пальцы цвета слоновой кости выделялись на фоне синего одеяла. Бабушка всегда говорила, что у нее руки, как у пианистки. Иззи хотела дотронуться до нее, но не решалась. Во-первых, она не знала, разрешено ли это в тюрьме, а во-вторых, ей было страшно. Стыдно в этом признаваться, но это так: она не хотела трогать человека в коме, даже если это была ее мать. У нее подгибались ноги, совсем как тогда, когда они разбирали вещи умерших пациентов в Уилларде.

Иззи вытерла щеки и набрала в грудь воздуха.

— Прости меня, — наконец решилась она. — Как мне жаль, что я не читала твои письма. Я сделала это слишком поздно.

Она с трудом подавила рыдания. Ей хотелось завыть в голос или с размаху что-нибудь ударить. Она была в бешенстве оттого, что все так глупо, по-дурацки вышло. Ну почему, почему? В голове промелькнула мысль о том, что другие пациентки, возможно, все слышат. Ну и плевать.

— Мамочка, пожалуйста, прости меня за то, что я к тебе не приходила. Я была такой глупой и упрямой. Просто мне было страшно. Я думала, ты больна. Я забыла все, что делал папа. Теперь я знаю правду. Ты пожертвовала собой ради меня.

Она опустила голову, провела рукавом по лицу, чтобы вытереть нос.

— Я хочу, чтобы ты знала: я всегда, всегда тебя любила.

«Все, хватит!» Иззи рухнула на стул, содрогаясь всем телом. Ну что ей стоило чуть раньше прочитать письма, которые отправляла ей мать? Почему она не приезжала ее навестить? Если бы она это сделала, она бы сразу поняла, что мама не сумасшедшая. Все эти годы ей так не хватало человека, который любил бы ее, с которым можно было бы откровенно поговорить, пусть хоть через решетку! А ведь мама всегда была рядом. Лишь однажды Иззи спросила у бабушки о том, что произошло в тот злосчастный день. Та сразу расплакалась. Иззи тогда было всего семь лет, но она понимала, что, кроме бабушки, у нее никого не осталось, и, чтобы ее не расстраивать, больше никогда не заговаривала об этом. Через три года бабушка умерла.

Иззи подумала о дочери Клары. Если она выжила, то всю жизнь, должно быть, мучилась от подобных мыслей, ведь она считала, что ее мать поместили в психбольницу, потому что она сошла с ума. Иззи встала со стула. Если дочь Клары жива, она должна узнать правду. Пусть прочитает дневник матери. В эту минуту Иззи пообещала себе, что непременно выяснит, как сложилась судьба дочери Клары, и докажет ей, что ее мать была здорова.

А теперь она должна попрощаться с родной матерью. Как же ей хотелось, чтобы она обвила ее руками и прижала к себе, а потом сказала, что любит ее больше всех на свете! Но это невозможно. Иззи бросила взгляд на надзирательницу: смотрит ли она? Но та читала журнал, откинувшись на спинку стула. Иззи глубоко вдохнула воздух, поцеловала пальцы и прижала их к щеке матери.

— Обещаю, у меня все будет хорошо, — сказала она. — Я сильная. Рядом со мной есть люди, которые заботятся обо мне. Мамочка, я тебя люблю. Всегда любила тебя и всегда буду любить. Мне жаль, что я не сказала тебе этого раньше.

Иззи подумала о том, что она могла бы еще что-нибудь добавить, но у нее было такое чувство, будто внутренности разбухают в животе, им не хватает места и она в любую секунду может взорваться, как раскаленный бойлер.

Тут в палату вошла медсестра. Она покачала пальцем, намекая, что пора заканчивать.

Вот и все…

— Прощай, мамочка.