Что тебя ожидает после смерти

XVI. Предвестия Парусии

Если есть, в провозвестии Самого Иисуса Христа доктрина, неоспоримо подчёркнутая, так это — доктрина Его возвращения. Мы читаем правда в Евангелии, что «мир уже судится» (Ин 12:31). Утверждается охотно в наши дни, и с полным правом, что Воплощение представляет собой средоточие Истории, критическую точку или решающий момент человеческих судеб. Уже, старец Симеон видел в Младенце больше, чем простого человека: "знамение", пробный камень, обладателя откровения. Он пророчествует, что Иисус будет центральной мишенью самого существенного противоречия. Именно по отношению к Нему «откроются тайные помышления сердец», и когда ipso facto (в силу самого этого факта) люди сформулируют о самих себе неопровержимые мотивы Суда. С тех пор всё в жизни Иисуса, начиная с тайны Его зачатия, подвергнуто испытанию, искушению человеческого рода: припереть к стенке! Но Церковь в свою очередь, которая нас возмущает уже скоро двадцать веков, и которая продолжает, сообщает и распространяет Иисуса Христа, не осуществляет ли она, она также, условия Суда? Не обязаны ли мы ей разменной монетой Парусии? Христос не приходит ли Он к нам в Писании, столь отвратительно пренебрегаемом столькими Христианами? И в Таинствах, с которыми Христиане "напротив" обращаются с подобной бесцеремонностью? И, под видом Смерти, нет ли у Него встречи с каждой христианской душой? Не приходит ли Он к своей Невесте, Церкви — "скоро ", говорит Он Сам (Откр 22:17–20) — в решительные часы её судьбы: падение Иерусалима, "обращение" Константина, крушение Римской Империи, рождение Ислама, Крестовые походы, Великий Раскол, Реформация, Французская Революция, мировое потрясение XX–го века, встречи, которые мы с полным правом называем кризисами, то есть моментами и актами выбора, переключения, сортировки, а, следовательно, суда?

Но это все‑таки — только подготовительные начала, предварительные события, "репетиции" великой драмы. Человеческая трагедия завязывается от одного акта к другому перипетиями, которые в данный момент выступают в роли развязок. Но есть одна финальная, необратимая, строго окончательная развязка, когда «прекратится время», когда творение превзойдёт само себя: транстварное творение. В универсальной драме она принесет самое художественное, самое походящее опущение занавеса, собирающее в одну единую последнюю катастрофу все меньшие Пришестия, которое они предвосхищали.

Когда же будет иметь место это событие, которое положит конец Истории? Мы об этом не знаем ничего. Что касается разных предвестий, перечисленных Самим Христом, то кто их распознает наверняка? Кто прочитает их значение на поверхности событий? Человек, наиболее одарённый в отношении духовной рассудительности, не рискнул бы на это! Но если, в качестве реакции против этого раздражающего невежественного и даже кощунственного любопытства, которое доводит некоторых сектантов до расчёта дня и часа — вопреки категорическому запрещению Спасителя собственной персоной — и возможно также из‑за равнодушия, потому что мы думаем больше о нашем гнусном маленьком личном спасении чем о adveniat Regnum tuum (да приидет Царствие Твое), мы оцениваем, с бесцеремонностью, что Парусия ещё очень далеко — как слуги в притче, которые мурлыкают: «Ба! Господин медлит!» — то само это равнодушие, и наше убеждение в откладывании Парусии на после дождичка в четверг, указали бы скорее, что она приближается. Так как единственная уверенность, которая у нас есть на этот счёт, состоит в том, что его дата собьёт с толку все наши расчеты: мы будем удивлены как современники Ноя Потопом: они были унесены почти не зная этого: «Вы не знаете, в какой час ваш Господь должен прийти. Итак бодрствуйте; будьте готовы, так как Сын Человеческий придёт как раз тогда, когда вы об этом не будете думать» (Мф 24:37–44).

Можно сказать, что Христос, сама Премудрость, действующая во всех вещах с самой совершенной адаптацией средств к целям — максимум результата благодаря минимуму усилия — появится, как во время своего первого Пришествия, лишь в "полноте времён"; так как каждый эон, цикл, kalpa, должен дойти до зрелости. Предположим, что мир нам не кажется еще зрелым для "конца". Но знаем ли мы о его тайной гнили, видимой одному Богу? Плод ещё не созрел? А если он перезрел? Его "совершенство" (telos в Евангелии, которое мы переводим как конец) не состоит ли оно, согласно некоторым употреблениям слова krisis в Евангелии (Лк 10:18; Ин 12:31; 16:11; 1 Ин 5:19) и притче о плевелах, смешанных с хорошим зерном до жатвы, в тотальной сортировке; так, что псалом (42) Judica me (Суди меня) — «избавь меня, Господи, от человека несправедливого» — выразил бы постоянный суд — «история мира есть суд мира», говорил Шиллер — который, будучи полной сортировкой в глазах Бога, кристаллизировался бы во Втором Пришествии? В конце концов, «для Господа день один как тысяча лет» (2 Петра 3:8); существует в физике то, что называется «равномерно ускоренным движением», и, когда Дух святой, это Дыхание, вмешается, чтобы надуть паруса человеческой каравеллы, события будут мчаться как при грозном стремительном натиске циклона. Давайте откроем глаза: элементы Парусии оказываются уже в пробирке; достаточно капли реактива или катализатора, чтобы растворить или коагулировать, чтобы их ускорить…, это воистину так! Каждый раз, когда Спаситель говорил о своем возвращении, это чтобы нам внушать один и тот же урок: всегда Его ожидать, всегда держать себя наготове, никогда не предполагать, что Он далек. Знаем, что это — то, что делают — и с каким жаром, с какой энергией! — огромное большинство Христиан.

Мы упомянули предвестия: Господь слелал на них ясные намеки на Елеонской горе; позже, св. Павел об этом говорил в Послании к Римлянам (гл. XI), и св. Иоанн в Апокалипсисе. Было бы опасно анализировать в буквальном смысле слова, которое "убивает", эти знаки, которые должны нас скорее ввести в определённое состояние души, чем снабжать нас документальными данными. Вообще говоря, кажется все‑таки, что предвестия Парусии будут принадлежать к двум порядкам фактов: в областях, столь часто находящихся во взаимодействии Природы и Истории. Воскресение умерших и преображение живых не будут иметь места в неизменившейся антропосфере. Как мы это показали в Космосе и Славе[49], связи, соединяющие человека с миром, микрокосмос с макрокосмосом, резюме с целым произведением, для этого слишком интимны, слишком жизненны: настоящий симбиоз. Так, Христос говорит о «знамениях на солнце, луне и звёздах» (Лк 21:25); св. Петр, об «огне», о «разгоревшихся стихиях», о «воспламененных небесах» (2 Петра 3:7.10. 12), короче орадикальном распаде нынешнего космоса, так, чтобы был углажен путь для нового мира. Эти родовые схватки видимой вселенной, какова будет их форма? Ни Откровение, ни светская наука нам об этом не говорят; но и то и другая приписывают нашему «пространственно–временному континууму» начало, и, следовательно, конец. Но эта — только возобновление, «возрождение», говорит Иисус (Мф 19:28), восстановление вне всякой тени, в полной славе. Творение в целом, несмотря на то, что у него было, разделило упадок и нищету человека; оно воспользуется также привилегиями, которые нам дарованы Искупителем. Когда в силу Парусии, то есть Воскресения, осуществится «искупление нашего тела», принятого также в божественное усыновление, тогда, как мы попытались это доказать в Космосе и Славе, творение «всё в целом», которое «сейчас мучается в муках рождения», «будет освобождено от рабства, которому оно подчинено, чтобы иметь часть в прославляющей свободе детей Божиих» (Рим 8:19–24). Таким образом родовые страдания, которые оно переносит с момента Падения, и о которых Ветхий и Новый Завет нам говорят так часто, не останутся совсем бесплодными. Они окончатся этим «повторным рождением», этой космической paliggenesia или "восстановлением", на которое Христос сделал однажды самый беглый и таинственный, но также и самый ясный намек (Мф 19:28).

Именно "православная" эсхатология (русская особенно) последнего полувека продвинула дальше всего изучение взаимодействия между Природой и Историей. Мы верим в одновременность, сопутствование великих человеческих кризисов с судорогами земного шара; мы находим правдоподобной причинную связь, которую некоторые традиции инициации, которые впрочем могут сослаться на Библию, устанавливают между неистовством человеческих страстей и неистовством земных сил: есть больше, чем символ в "мифе" об Атлантиде. И во всяком случае, так же, как Природа, измененная грехами людей — так как mens agitas molem[50] : если печень делает желчным, то гнев делает печеночным больным! — но "направленная" также их наукой и их техникой, и впрочем ориентированная собственным внутренним детерминизмом, прилагает все усилия, прогрессирует и движется к пришествию её Искупителя, Который есть также и наш, и ускоряет по–своему дату… таким же образом и люди, их Историей. Проповедь Евангелия всем Народам (Мф 24:14) и затем обращение, общее, нацнальное "остатка", который Бог сохранил Себе в Израиле, готовят, как бы соревнуясь, Парусию. Действительно кажется, уже несколько лет мы приближаемся к этой двойной стадии.

Католическая Церковь отказывается напрасно рассуждать о "тысячелетии", в течение которого Христос царствовал бы буквально и видимо на земле среди Святых, уже воскрешенных измёртвых; но она верит, и ее инстинкт Невесты ее не обманывает, что перед последней гонкой к пропасти, которая должна нас загнать, нас по–быстрому подтолкнуть к престолу Суда, она узнает победы, намного превосходящие все триумфы, которых она добилась до настоящего времени. Великие дальневосточные нации, а также самые скромные племена Африки, обеих Америк и Океании, должны еще способствовать полноте его кафоличности (вселенскости) Её единство разорванное, изуродованное, серьезно повреждённое, должно быть восстановлено, чтобы она смогла направить миру послание, которому она не должна первой противоречить, отрицать, самим своим существованием в состоянии disjecta membra (разрозненных членов). Невозможно, чтобы Невеста Иисуса Христа выйдет Ему навстречу как однорукая и безногая, сведённая к состоянию "женщины без рук и ног"…

Тогда, наконец, сортировка, проведенная на протяжении всей Истории, приходит к последней перипетии: все силы, которые Демон может мобилизовать в этом мире, он их концентрирует и, преследованием, которое эсхатологические предсказания Самого Христа нам представляют как прибегающее скорее к обольщению, чем к насилию[51], он их бросает против Церкви для окончательной атаки. Именно тогда плевелы и хорошее зерно, зло и добро, столь таинственно смешанные здесь в этом мире, попробуют разделиться, освободить себя одно от другого, явиться в их откровенной наготе, чтобы завоевывать землю. Таинственный Мятежник — Антихрист, который будет возможно утверждать, и многие не откажутся быть уловленными, что он — Христос собственной персоной — в свою очередь "взойдёт", но уже не «как хрупкий отпрыск», как "росток, выходящий из сухой нивы, не имея ни вида, ни красоты, чтобы привлекать наши взоры, не имея вида, чтобы пробуждать нашу любовь, презренный, оставленный людьми, изведавший болезни, муж скорбей, подверженный презрению» (Исаия 53:2–3). Он, напротив, «поколеблет землю, потрясёт царства, всю вселенную сделает пустыней» Искушения; он «выше звезд вознесёт престол свой, он взойдёт на небеса» (Исаия 14:12–17). Своим жертвам, пленникам его грозного обольщение, он никогда больше не позволит вновь найти дорогу в Отчий Дом, отцовский Дом (там же, стих 17). Но когда этот персонаж дойдет до зенита своей власти, когда на всей земле любая социальная жизнь «будет носить его печать» и что он сможет принять себя за бога, тогда, также внезапно как грозовая молния в свежий весенний день, Господь Иисус явится, чтобы «истребить его явлением Пришествия Своего» (2 Фес 2:8).

Каждый день, когда мы читаем Pater (Отче наш) — но только думаем ли мы об этом? — мы умоляем Бога, что Он ускорил космическое явление Его победоносной благости: «Да приидет Царство Твое!» Это мессианское обещание, которое мы обнаруживаем впрочем в неоднократной еврейской молитве, призывает с великим воплем Суд, следовательно Возвращение во власти и славе Иисуса Христа. От искренности, от убеждения, от глубины, от ностальгии, от пыла и, короче говоря, от «голода и жажды» Бога социального триумфатора, которые мы вкладываем в эту просьбу, от серьезности и интенсивности, которую мы вносим, формулируя ее "онтологически" — когда всё наше существо и наше дейстие становятся adveniat regnum tuum (да приидет царствие Твоё) — зависит без сомнения дата, близкая или далекая, этого Пришествия, которое одно только может нам принести всеобъемлющие мир и счастье.