Что тебя ожидает после смерти

VI. "Сон" смерти не есть бессознательное состояние

Но усопшие, если они нормально неспособны, в состоянии отделенных душ, иметь положительную связь с внешним миром, другими словами иметь с космическим комплексом (психосоматическим) непосредственные контакты — так как мы не можем здесь принять в расчет исключительные случаи, где вступает в действие всемогущество Бога, чудо: например для Илии – то можно ли сказать, что их условие (существования) есть состояние чистой потенциальности, вид комы? Жизнь духа была бы у них сравнимой с жизнью растений зимой? Имеет ли место устранение психических сил? Нет, так как Писание придерживается совсем другого языка. Св. Павел неоднократно говорит об умерших как об «уснувших во Христе», «уснувших в Господе»; один раз даже Апокалипсис придерживается того же языка. Иногда еще Новый Завет говорит нам об умерших, что они были упокоены (koimêthênaï). Выражение отсылает не к бессознательному состоянию, к психологической пустоте, но к ослаблению, к отрешённости, к невозмутимости. Спящий отрезал себя от внешних контактов лишь для того, чтобы лучше погрузиться в свой внутренний мир; "сны" могут его волновать, интересовать, захватывать, глубоко волновать, намного больше, чем любое приключение в состоянии бодрствования. Даже здесь в этой жизни некто просыпается от кошмара с преждевременно поседевшими волосами. Известны случаи сердечного, иногда смертельного приступа, вызванные сном. Можно ли сказать, что этот мир снов не имеет никакой реальности, пусть это будет реальность sui generis (своего рода), в этом тварном мире, где всё относительно, следовательно sui generis также? Мы сами в течение нескольких лет каждую ночь соединяли как бы цепью наши сны со снами ночи предыдущей, вспоминая все предшествующие детали, как глава (из романа) принимает в расчет предыдущую главу. Мы с самой строгой логикой обсуждали, продолжая спать, правдоподобие наших снов, учитывая то, что произошло к такой‑то предшествующей дате. Таким образом установилась двойная серия событий, двойная catena (цепь), логики и детерминизма, достаточно соединённых в том и другом случае: уже годы как это длится. Короче говоря, два существования: одно в состоянии сна, другое в состоянии бодрствования. Как мы понимаем слово Джуан–дзы: «Я видел во сне в эту ночь, что я был бабочкой. Кто же я — человек, которому снилось, что он был бабочкой, или бабочка, которой снится теперь, что она человек?» Сон следовательно очень далеко от любой синонимии с бессознательным состоянием. Это — внимание, обращённое внутрь. Опускаются жалюзи взгляда, как агонизирующий поворачивает его собственные глаза внутрь.

С другой стороны, св. Петр и св. Павел говорят нам тот и другой, что Христос, переходя из этого мира в Schéôl, «был оживлён в том, что касается духа» (1 Петра 3:18). А вся глава 15 Первого Послания к Коринфянам уведомляет нас, что воскресение Христа это — модель нашего воскресения… Итак давайте поймем, что душа освобождена от всей деятельности и внешних впечатлений, относящихся к миру психосоматического опыта; она помещена в покой, чтобы она смогла сосредоточиться, чтобы она была в состоянии развивать в себе самой целый мир внутреннего сознания. Вот она — пленница самой себя, заключенная между этими четырьмя стенами, о которых Паскаль нам говорит, что здесь в этой жизни «всё зло происходит от того, что мы неспособны остаться там затворёнными». Лишенная материального мира и опьянения, которое он вызывал в ней, душа, заточенная в себе самой, оказывается вынужденной к тому чтобы видеть себя, обнаружить в ней самой целую духовную вселенную, от которой она отвращалась в недавнем прошлом, впрочем почти всегда бессознательно; у нее нет больше другой функции, больше другого занятия, чем созерцать великие реальности, которые имеют значение. Мы знаем слишком хорошо, насколько нам трудно и болезненно, здесь в этой жизни, вырывать самих себя из вИдения "phénomènes" (феноменов), чтобы повернуть нас к "noumènes"[19] (ноуменов), покинуть видимость для реальности. Эта задача становится напротив легкой и естественной для мертвых, в течение промежуточной стадии "развоплощения". Это — единственная деятельность, которая была бы для них возможна отныне. Неспособные убежать, как мы, в то, что Паскаль называл "развлечениями" материального мира, временной жизни, они оказываются обязанными прощупывать жизнь духа и — так как, отныне, их предназначение состоит в том, чтобы нести и обнаружить в них самих Три Личности — "вечные" реальности, на этот раз в смысле уже не иудео–христианский aiônïos в первом веке, но в метафизическом приятии вневременного. Они здесь в этой жизни без конца бродили по миру; их тело и их дух скитались по этой "широте" и этой "долготе", о которых говорит Св. Павел; они возобновят позже, телесно — после Воскресения — их исследование этой космической протяжённости. Оно им недоступно сейчас; отделенные души в состоянии перемещаться только в этом измерении "глубины" (Eph ., 3:18), о которой св. Афанасий нам скажет, что она представляет собой пребывание мертвых.

Можно предположить, что душа, столкнувшись с существенными истинами существования — столкновение нового порядка, внутренне лицом к лицуи сердцем к сердцу, прямое и интуитивное общение сущностей, в конечном счёте почти–ангельское знание — чувствует себя охваченной волнением. Это последнее слово (волнение) будет понято почти в бергсоновском смысле, то есть без допущения малейшего плотского, чувственного или чувственного элемента: волнение чистое, исключительно духовное, подобное волнению, очень внутреннему, предшествующему малейшему звуку, который порождает в душе музыканта основная мысль будущей симфонии. Нет больше покрывала, как здесь в этой жизни, нет больше medium'а, нет больше чувственного знака для невидимой реальности, нет больше "таинства"; ничто не вмешивается больше между душой и предметом её знания: понятие и образ не принадлежат больше этой новой жизни. Сами реальности, quiddités (чтойности) существ, отпечатываются отныне такими, какие они есть, без "сверхчуственных видов" — как здесь в этой жизни на самых высоких ступенях мистического знания — в чистом сознании. Нет больше способа убежать от истины, ее скрыть; двусмысленность, ошибка, недоразумение, лицемерие становятся невозможными. То, что происходит в душе, её содержание, её деятельность, её осознание, всё это становится тем более поразительным, оставляет тем более глубокие следы и обогащается реальностью, настолько же более плотной, насколько исчезает искажающий туман чувственного знания. Сумма Теологии (3–ья Часть) показывает нам всю психическую систему глубоко измененную развоплощением: страсти, например, теряют все то, чем они обязаны были здесь в этом мире симбиозу души и тела (темперамент, нервный порыв, аппетиты, подстрекаемые "плотью"), чтобы стать чистыми стремлениями духа. Отнюдь не теряя в реальной жизненности, в подлинной силе, психическая деятельность напротив выигрывает. Ночь пришла: Джуан–Дзы превратился в бабочку, ведя жизнь бабочки…

Тогда следовательно, когда упоминается "сон" смерти, когда прибегают к аналогии сна, речь идет только о том, чтобы показать, как душа, отделенная, отрезанная от любого контакта с миром чувственного опыта, обнаруживает в самой себе целую духовную вселенную, которая не только субъективна, но и приносит ей также внутреннюю реальность, психическую изнанку внешнего космоса. Но в противоположность спящему, покойник не находится в борьбе с тенями. Отнюдь не создавая сам иллюзорную психосферу, происходящую из одной души, как ткань паука, он сталкивается с творением Бога, с миром объективным, реальность которого, перманентность, ускользают от его контроля. Наконец и главным образом, в то время как в земном сне Я, как пленник его низших способностей и парализованное ими, неспособно осуществить свой моральный выбор, выносить суждения, опирающиеся на свободу воли, в промежуточном состоянии, напротив, которое нам представляется hinc et nunc (отсюда и сейчас) как "сон" лишь потому, что оно является "сверх–бодрствованием", экстатическим вниманием, неслыханной здесь в этой жизни концентрацией, Я, какбы искалечено оно не было отсутствием тела (из‑за недостатка "славы", "полноты", в смысле 1 Кор 11:3; Еф 1:23), оказывается как раз, как никогда ранее во «дни плоти», способно наконец «понести в руке своего совета", "как было в начале" человеческой доли (Еккл 5:14–17).