Что тебя ожидает после смерти

XXII. Четвероякое проявление небесной славы

Невозможно здесь сделать больше, чем наметить предчувствия. Все‑таки кажется, что для детей Божиих слава, которую они Ему воздают и которую Он тогда им возвратит, должна была бы выразиться в четверояком совершенстве. Они будут, другими словами, совершенны в самих себе, и совершенной будет их связь–общение с Богом, с миром, с их братьями.

Быть совершенным, законченным в самом себе, ничего не ожидая больше от другого, это значит главным образом, для духовного существа, пользоваться настоящей свободой, так, чтобы оно смогло выполнить до естественного конца свою судьбу. Это совершенство включает в себя прежде всего для человека, для «человеческого состава», для прирождённого посредника чувственного мира, способность полностью развить все его естественные склонности. Следовательно не нужно, чтобы конституция избранных навязывала им, как в состоянии, которое встраивается между смертью и Последним Судом, калечений, которые бы чинили препятствия этому полному расцвету их способностей. Их счастье, например, было ли бы оно полным без владения посредником, жизненно соединенным с личностью, и которым он мог бы действовать на внешний мир и получать в свою очередь воздействия? Этот посредник, это средство, если бы он не отвечал их желаниям, обеспечил ли бы он их высшее счастье, или наоборот? Но это — именно то, что им даст "духовное" тело. Между плотью и духом уже нет конфликта. Больше нет инертности, усталости, слабости, боли, болезни; ничего, что проявляет упадок, "тленность" (1 Кор 15:42- 44.53–54). Не надо будет больше "бдеть" и ополчаться против развращённых желаний и беспорядочных вожделений: тело, абсолютно подчинённое воле, которая самодержавно регулирует его жизнь и функционирование; причём сама воля управляется совершенно, непрестанно сознанием; а оно в свою очередь непосредственно освещается Любовью, так что любое искушение становится невозможным, уже не по отрицательным причинам, как в раю (не желать делать зло), но по положительным (желать свободно, но непреодолимо, делать добро). Человек весь целиком — тело, душа, дух (1 Фес 5:23) — будет обладать внутренним единством, аналогичным единству Бога; вся его деятельность будет вполне связной: полная гармония всех его способностей. Способности, превосходящие все то, что в настоящее время мы могли бы себе представить, будут регулироваться и управляться без малейшего усилия единой центральной властью, а она сама будет вполне устойчива и надёжна, здрава и тверда, внутренне утверждена, укреплена спокойной и доверчивой уверенность несомненной святости, без тени высокомерия, так что не может никогда ослабеть.

Это совершенное здоровье искупленной души мы увидим одновременно как условие, начало и плод жизни совершенных отношений с Богом: «Без святости, никто не увидит Господа» (Евр 12:14). Но как можно достигнуть этого освящения если не через это видение? «Когда Он откроется, мы будем подобны Ему, потому что мы увидим Его как Он есть» (1 Ин 3:2). Обожающее видение Бога в Иисусе Христе, восседающем на Престоле, преобразит тех, кто его получает, в точной мере, в какой они будут способны его вместить. Так как Он у них будет постоянно перед глазами, так что они никогда больше не смогут потерять из вида, их способность вмещения будет прогрессировать постоянно; они увидят Бога, все более и более, «таким, каков Он есть». Вследствие этого, они будут, на "небе" еще больше чем здесь на земле, «преображаться в Образ» Бога, созерцаемый «от славы в славу» (2 Кор 3:18). Все это не осуществится в первое мгновение. Лишь относительно можно сказать, что время веры и надежды пройдёт, потому что наступит эра "видения" (2 Кор 5:7; Рим 8:24). Действительно, надежда и вера, как и милосердная любовь находятся среди реальностей, которые "пребудут", даже когда Святые познают так, как они познаны (1 Кор 13:12–13); вера как и надежда окажутся несовместимыми с различной степенью обожающего видения (1 Кор 15:40–41) лишь для некоторой жесткой и формальной логики, где реальность вскрывается силлогистическим скальпелем. Итак, первые две теологические добродетели будут всегда сохранять их ценность, потому что, каким бы ни было достигнутое блаженство, всегда будет оставаться нечто сверх этого, бесконечность счастья, которое можно черпать в этом неисчерпаемом Источнике всякого блага. По мере того, как будут проходить сроки — так как может ли быть вечность собственно говоря для сложных творений? — не прекратит казаться праведникам, что они едва начинают пробовать и оценивать Славу Бога, и даже, что они едва начинают быть способными к этому (древнее августиновское понятие). Вечная жизнь Святых состоит, на небе как и на земле, в познании Отца как единого истинного Бога (см. Ин 17:3); и можно спросить себя, где оказывается утверждаемым в Откровении, что существуют границы этой жизни, что она прекращает расцветать, укрепляться и распространяться, начиная с того или другого пограничного предела? Бенедикт XII имеет, по этой теме, формулировку, близкую со здесь изложенными взглядами.

Избранные, совершенные в самих себе, в совершенной связи–общении с Богом, будут жить в совершенной антропосфере. Они найдут на «новых небесах и новой земле, где обитает правда» (2 Петра 3:13), бесконечные возможности радости, наслаждения, восхищения и действия благодатей. Без сомнения, мы об этом уже сказали в этой книге, "небо" не является неким "местом", но эта вокабула выражает целую вселенную творений, с которыми искупленные окажутся в отношениях жизни; "небо" это — атмосфера славы. Все то, что, законно, привлекает и удовлетворяет наши чувства, полученные от Бога, искупленные этим будут обладать "вверху" духовно и прославленно вдвойне. Конечно, Церковь не делает из "неба" чувственное представление — наподобие спиритов, у которых люди–призраки садятся на призрачные стулья, чтобы покурить призрачный табак в призрачных трубках — но она не требует, чтобы мы его представляли себе как чисто и просто духовное, как пребывание платонических Идей, так что простые, "малые", «подобные детям» Евангелия и idiôtês (простецы) св. Павла (1 Кор 14:16) не смогли бы найти никакой радости, испытать никакого влечения при упоминании о нём. Преображенное тело будет пользоваться преображенными объектами; их отношения с ними будут совершенны: владение, а не порабощение, мирное и суверенное наслаждение, а не страстное, лихорадочное, жестокое или подлое присвоение, ненадежное и преходящее. Наконец, если мы интерпретируем правильно некоторые отрывки Нового Завета, наше отношение ко вселенной, также прославленной, будет характеризоваться не только настоящей духовной свободой, но также управлением, про–божественным царствованием. Функцию, которую после Падения Ангелы исполняют вместо нас — так как человек, «господин всего не отличается уже ничем от раба», но "попечители и домоправители» управляют космосом до того, как он возьмётся за ум (Гал 4:1–2) — мы вновь возьмём в свои руки. Ставшие сами «равными Ангелам» (Лк 20:36), в отношении того, что нас отличает от них сегодня, из‑за Падения — духовности, власти концентрации, силе интуиции, проникновении духа, размаха понимания, координирующей способности, святости, благочестии (в смысле самопожертвования) — мы будем вполне в состоянии выполнять работы, которые Бог нам поручил до ошибки Адама (Быт 1:28). Способности, которые сейчас проявляются у нас как изобретательность и художественная интерпретация, не могло ли бы быть, что они станут истинными, подлинными творческими способностями, так, чтобы дети Божии завоевали бы, для славы их Отца, новые вселенные, вырванные из хаоса (такой была мечта, между прочим, у Федорова)?

Взаимные связи между избранными будут не менее совершенны, что их отношения с обновленной Природой. В самом центре этой славы, которую мы ожидаем, совершенный союз всех людей во Христе являет это первоначальное единство, точнее пре–архетипичное единство, это единство–принцип, которое является самим единством Блаженной Троицы (Ин 17:21–23; Eф 3:14–15; 4:4–6). Но Откровение очень скупо на сведения о радостях, присущих индивидам, в небесной жизни. Писания обычно занимаются тем, что обще для всех избранных. Конечно, было бы абсолютно ложно предлагать, что на "небе" индивидуальные характеры людей перестали бы существовать отдельно, чтобы позволить существовать только одному смутному сознанию вида, «гению расы», как где‑то говорит Mетерлинк. Св. Петр будет всегда св. Петром; и св. Павел св. Павлом, причём каждый из них ссылается после возвращения тела — "его" тела — на свой собственный опыт, рассматриваемый как прерванный (так как, для сознания жизненно, ипостасно связанного с телом, промежуточное состояние есть как если бы его не было, не более чем человек, пришедший в себя после обморока здесь в этой жизни, вспоминает о своем коматозном состоянии). И никто не сможет непосредственно разделить, по внутреннему качеству, опыт, присущий св. Петру или св. Павлу. Именно это quid proprium (собственное что) означает обещание «камня белого (потому что нового), и на этом камне написано имя новое, которого никто не знает, кроме того, кто получает» (Откр 2:17). Тем не менее, радость каждого избранного распространится, как огонь по бикфордовому шнуру, и сделается общей. Уже здесь в этом мире Христиане образуют Тело, где счастья и несчастья одного есть, или должны были бы быть, счастьем и несчастьем всех (1 Кор 12:26). Однако, на земле, мы симпатизируем обычно лишь заставляя себя, или по крайней мере принуждая себя, всегда сознательно, часто с затруднением; даже среди тех, кого узы крови делают самыми близкими друг к другу, эта симпатия остается несовершенной, подверженной условиям и ограничениям. На небе, она будет спонтанной, инстинктивной, универсальной. Сейчас, союз членов внутри мистического Тела есть предмет веры (Credo… unam Ecclesiam (Верую… во единую Церковь)) и надежды; "вверху " он будет опытом, наглядностью и эмпирической констатацией. Божественная Любовь, больше чем когда‑либо «излитая в наши сердца Духом святым» (Рим 5:5), «Духом Славы», пройдет из души в душу, как передается поток, со спокойной силой и уверенностью поднимающегося прилива, с ритмом победы, который эта Любовь познаёт, когда Она осуществляет, внутри Троицы, circulus (круговорот) божественной жизни. Все то, что, на земле, внушает недоверие и отвращение, исчезнет. Нет больше ложного стыда, стыда перед людьми, мысленной осторожности, ограничения, чтобы скрывать от другого глубокий мотив наших мыслей и наших действий, даже скрывать это от нас самих: «Имя Его будет на челах их» (Откр 22:4).

Но блаженный опыт каждого станет, для всех, общей радостью. На небе как и на земле Христиане соединены достаточно жизненно в одном Теле, чтобы разделять уже не страдания, но радости каждого (1 Кор 12:26). Но эту симпатию, в самом прямом и самом буквальном смысле этого слова, нам надо достигать здесь на земле с заранее обдуманным намерением, с большими усилиями и трудами; даже среди тех, которые являются, естественно и сверхъестественно, наиболее "близкими" друг к другу, она осуществляется всегда только несовершенно: на "небе" она будет спонтанной, бьющей ключем из самого сильного инстинкта, универсальной, общей. Сейчас, взаимный союз членов внутри мистического Тела в плане очевидных реальностей есть лишь предмет надежды и веры — нам нужно верить в Общение Святых, в глубокое единство Церкви и т. д.. — но тогда мы это "увидим", мы будем это полностью сознавать, мы будем это констатировать. Эта «божественная любовь, излитая в наши сердца Духом святым, который нам дан» (Рим 5:5), она проявит этот Дух открыто, да, буквально «перед лицом неба». Сверхсущественная любовь «сойдёт как роса Ермонская»; «жизнь благословения, происходящая от Yahweh, будет установлена навсегда», когда «братья испытают сладость, приятность жить вместе» (Псалом 132). Сверхъестественная милосердная любовь будет распространяться от души к душе, с силой очень мирной, удовлетворяющей, как она циркулирует внутри Самой Блаженной Троицы. Все эти своеобразия, которые нам мешают здесь в этом мире абсолютно отдавать наше сердце, отдавать себя, эти дефекты иногда мелкие, эта мелочность, которая противится совершенному доверию и парализуют в полном движении порыв братьев одних к другим, исчезнут, рассеются как дым. Сердца, открытые одни другим, будут говорить сердцам. Нет больше колебания, сдержанности, ограничений, ложного стыда. Невозможно, бесполезно, отныне, скрывать движущие силы, которые диктуют, подсказывают, внушают малейшую из наших мыслей, наших действий: «Имя Его будет на челах их» (Откр 22:4).

Действительно космическое, универсальное братство. Так как истинная «гора Сион», этот «град живого Бога, который есть Небесный Иерусалим", торжествующая Церковь блаженной вечности, включает «тьмы Ангелов, объединённых в торжествующий собор, избранное собрание первенцев, имена которых записаны на небесах, Судию, который является Богом всех, духи праведных, достигших совершенства, наконец Иисуса, Посредника нового (и сильного) Завета» (Евр 12:22–24). Здесь не место комментировать этот текст достаточно полно, ни оправдывать наш перевод; но можно подчеркнуть характер действительно универсальный, полный этой Церкви окончательно и абсолютно небесной: частью её являются, почти как компаньоны, уравненные в правах — что напоминает Mandatum (Наставление) в Ин 13:2–17 и все смиренное снисхождение Иисуса Христа, этого «Судьи, который является Богом всех» (а не "Богом, который является Судьей всех», как переводит Crampon: kaï krité Theô pantôn), этого Судьи, в руки которого лучше стоит впасть, чем в руки людей, потому что Он — "праведный Судья" (2 Тим, 4:8) — «мириады Ангелов, торжественный собор похвал», радостное и праздничное собрание, объединенное чтобы петь эпиталаму (свадебную песнь) Агнцу, празднующему свой брак (см. Песнь Песней 7:1, в Септуагинте)… В Ветхом Завете, иерархии чистых духов, которые уже являются частью Церкви Бога (Псалом 88:6, где уже появляется Церковь ex Angelis et hominibus (из Ангелов и людей)), представляются почти всегда как бы устрашающими и грозными; Иаков, когда у него было видение их, называет «это место страшным». Еврейские Апокрифы (Товия) начинают переход. В Новом Завете, Ангелы — только красота, доброта, утешение, служба людям (напр. Лк 15:10; Евр 1:14)…

Этот параллелизм и эта ассоциация усилены, в Псалме 88, с поразительной настойчивостью. "Небеса", то есть хоры чистых духов, составляют, вместе с Qahal'ом, Ekklêsia (Церковь), собрание chassidîm (праведных), klêtoï (званных), Двор Царя Yahweh.

Мы обнаружим это грандиозное собрание в самом конце Библии. Если уже Послание к Филиппийцам нам показывает колена "земные" или "видимые", окруженные царствами выше–человеческими и ниже–человеческими чтобы воздавать преклонение пред Христом–Иисусом, ставшим всеобщим Kurios (Господом), Царём такой малейшей былинки как вы и я, заботящимся, как легат Его Отца, о том, чтобы питать птиц, одевать полевые цветы (Мф 6:26; 28:29), заботящимся о падении воробья как об угасании солнца (там же 10–29), неспособным забыть самое незначительное животное (Лк 12:6), Искупителем творения в целом, то Апокалипсис продолжает ту же тему: вокруг небесного Престола, перед Агнцем, вместе со ста сорока четырьмя тысячами, которые являются "первенцами" искупленного мира (Откр 14:4) и «огромной бесчисленной толпой", находятся Ангелы, «множество, насчитывающее тьмы тем и тысячи тысяч». Таково космическое "великое собрание": оно включает все то, что в человеческом роде было искуплено; все духовные иерархии, утверждённые в верности: это — наши co–литурги (со–служители), наши товариши в службе и поклонении (там же 19:10; 22:9), наши "братья": et nunc, frater, aspice, quae gloria (итак, теперь смотри, брат, какая слава)! (3 Ездры 1:38)…

Это однако не всё: к людям, к Ангелам, присоединяются для победного восклицания, «все создания, находящиеся на небе, на земле, под землей, на море и всё, что в них» — можно ли бы более отчетливо выразить абсолютный характер всеобщности? — то есть весь этот смиренный нижечеловеческий космос, который общее поклонение, где каждое из созданий, принимающее в этом участие в соответствии с собственной природой, возводит в великое братство, во всеобъемлющую семью Божию.