Даниил Кайгородов

ГЛАВА 8

Когда взошло солнце, Федосья с Данилкой были уже далеко от Шуйды. Сторонясь людей и дорог, шли тайгой, приближаясь к лесному кордону, где жил Афоня.

Стоял жаркий полдень. Прячась от палящего солнца, они уселись под густую ель. Развязав узелок, Федосья подала сыну хлеб.

— Поешь, поди, проголодался. А лоб перекрестить надо или нет? — спросила она, видя, что сын, не перекрестившись, энергично взялся за краюху.

— Ты с этим Ахмедом совсем бога забыл. Грешно, — наставительно заметила женщина, — он наш заступник.

— А когда меня Гурьян драл, почему бог не заступился? — сдвинув белесые брови, спросил Данилка.

Федосья всплеснула руками.

— Да где ты этому, варнак, научился? — спросила она сердито.

Данилка, не желая больше огорчать мать, замолчал.

— Настоящий мухамет стал. Гляди, скоро и мать с отцом признавать не станешь. Смотри у меня, своевольничать не дам, — погрозила она пальцем.

— Я ведь, мама, просто спросил, — заговорил виновато Данилка. — Бога не забываю, да и Ахмед по вечерам молится своему богу.

— То-то, — вздохнула с облегчением женщина.

Данилка пробормотал что-то себе под нос и растянулся на траве.

Отдохнув, они подошли к дому Афони. На стук вышла Серафима и, прикрикнув на метавшегося на цепи пса, открыла калитку.

— Водицы бы испить, — попросила Федосья.

Хозяйка провела их в просторную избу. Данилка присел на край скамьи и стал водить глазами по стенам, на одной из них висело полотно, на нем были вышиты птицы. Одна из них особенно удивила его. Тело птичье, а голова женская.

— Мам, а мам, что это вышито? — подтолкнул он Федосью.

— Это птица гамаюн, — ответила та.

— А что, она баско поет? — не отставал Данилка.

— Кто услышит ее голос, сейчас же засыпает.

— Вот хорошо-то, — протянул Данилка, — если бы она на рудник прилетела, Гурьян бы уснул, а ребята бы отдохнули. — Данилка первый раз за всю дорогу улыбнулся.

— Смышленый у тебя парнишка-то, — добродушно заметила хозяйка.

— Бог умом не обидел, — отозвалась Федосья.

Афони дома не было, и Серафима была рада поговорить с «живым человеком», как она выразилась. Высокая, полногрудая, с темно-карими глазами красавица была одета, как все кержачки, в кофту из тонкого материала и высококлинный сарафан, опоясанный цветным гарусным поясом, длинные кисти которого спускались почти до пят. Лоб Серафимы до самых бровей закрывал платок, заколотый под мягким округлым подбородком дорогой булавкой. Злые языки утверждали, что эту булавку ей подарил Мясников.

Большой крестовой дом Афони был из двух половин. В одной из них — большая горница и уютная светелка. Освещалась она маленьким оконцем, которое выходило на вымощенный камнем двор. Ровным четырехугольником стояли обнесенные высоким частоколом надворные постройки. Массивные, окованные жестью ворота, крепкая калитка с железными засовами. Все это напоминало крепость.

Немолодой Афоня следил за каждым шагом жены. Серафима сначала побаивалась мужа, а затем, как-то заметив на себе пристальный взгляд Мясникова, стала смелее.

Появление Фатимы в ее доме Серафима считала лишь прихотью богача. И только ждала удобного случая избавиться от своей соперницы.

Показывая Федосье новое платье, купленное Афоней в Катаве, Серафима, услышав стук из светелки, повернула голову к закрытой двери и спросила:

— Что тебе, Фатима? У нас там башкирка живет, — ответила она на недоуменный взгляд Федосьи.

Поговорив с хозяйкой, Федосья стала собираться в путь, но Данилки в горнице не было.

«Куда он девался?» — тревожно подумала она и вместе с хозяйкой вышла за ворота. Но сына и там не было.

«Наверное, ушел вперед», — подумала Федосья и, простившись с Серафимой, торопливо зашагала Ио дороге на Катав.

Тем временем Данилка что есть духу бежал обратно к Ахмеду. Он знал со слов охотника об исчезновении Фатимы. Рассказывая о ней, Ахмед, как мог, поведал юному другу всю историю своей любви к жене тархана.

— Белорецк ходил — нет Фатима. Сатка ходил — нет. Нукуш, Нургуш лазил — нет. Где Фатима, не знам, — Ахмед горестно разводил руками и, опустив голову, долго сидел у костра в тяжелом раздумье.

Данилка жалел друга, но помочь ему ничем не мог.

И вот сейчас, услышав от Серафимы, что Фатима заперта в светелке ее дома, он неслышно выбрался из горницы и, проскочив через калитку, бросился бежать в тайгу к Ахмеду.

Охотника он застал у шалаша в овраге.

— Фатима здесь! — подбегая к нему, радостно крикнул Данилка. — Она на кордоне заперта. У Афони.

Охотник в волнении схватил Данилку за плечо.

— Друк, ты шибко большой друк, — произнес он с чувством, усаживаясь, рядом с подростком. — Ночью тащим Фатима. Мне мало-мало помогайт надо, — заговорил Ахмед уже более спокойно.

Остаток дня наши друзья провели в обсуждении плана освобождения Фатимы.

На тайгу спустились сумерки. Ахмед и Данилка, захватив с собой веревку, сплетенную из свежего лыка, чутко прислушиваясь к вечерней тишине леса, направились к жилью Афони. До темноты скрывались в небольшом ущелье. Когда показались звезды, осторожно стали подходить к дому старовера. Вот и пригоны. Прижимаясь к их стенам, ощупью добрались до амбаров и вновь прислушались. Ни звука.

В большом, мрачном доме Афони огней не видно. Лениво протявкала собака и вновь умолкла. Данилка по знаку охотника влез на крышу ближнего амбара и кошкой пополз по ней. Ахмед настороженно следил за движениями подростка, готовый в любое мгновение оказать ему помощь. Крыша амбара почти вплотную подходила к стене маленькой горенки, где была Фатима. Между окном пленницы и крышей амбара, по которой полз Данилка, было небольшое пространство. Там рос высокий тополь, ветви которого были на одном уровне со скатом. Если ухватиться за них, то можно дотянуться рукой до окна. Все это Данилка заметил днем, когда с матерью проходил через двор Афони.

План освобождения Фатимы был прост, но опасен. Добравшись до тополя, Данилка должен скатиться по крутому скату крыши, на ходу успеть ухватиться за ветви дерева, затем подняться на тополь, передать Фатиме веревку, по которой она должна, поднявшись на крышу, спуститься к Ахмеду.

Прежде чем отправиться на кордон, Ахмед с Данилкой поспорили. Охотник не соглашался подвергать опасности своего друга, но тот убедил его, что ветви тополя не выдержат тяжести Ахмеда, и он может упасть во двор, а там собака. С тяжелым сердцем Ахмед согласился с Данилкой, что тот передаст веревку Фатиме.

— Если она побоится вылезти из окна, тогда как? Меня-то не знает? — Глаза подростка в упор посмотрели на охотника.

— Дай это. — Ахмед вытащил из кармана небольшую монету с едва заметным отверстием и вручил Данилке. — Фатима мне дал.

Данилка спрятал монету и неслышно пополз. Вот и тополь. В темноте его могучие ветви казались огромными лапами какого-то чудовища. Не выпуская веревки из рук, второй конец которой держал стоявший внизу Ахмед, подросток не раздумывая покатился по крутому скату крыши. «Лишь бы успеть ухватиться за сук», — промелькнуло в голове. Вот и ветвь. Несколько мгновений — и он взобрался на дерево и замер. Со двора донеслось тревожное гоготанье гусей. Гремя цепью, сонно гавкнул пес. Затем все стихло.

Держась за толстый сук, висевший над головой, подросток переместился ближе к окну и, нащупав ставень, оттянул засов. В светелке было темно. Побарабанив слегка пальцем по стеклу, подросток стал ждать. В окне обрисовался силуэт женщины.

— Фатима, Фатима, тебя ждет Ахмед, — зашептал Данилка.

Женщина отошла от окна и постояла в раздумье.

— Фатима, открой, вот твоя монета.

Услышав имя Ахмеда, пленница неуверенно раскрыла створки. Данилка вложил ей монету в руки. Фатима стала ощупывать ее. Обмана нет. Это ее монета, которую она подарила Ахмеду.

Торопливо одевшись, пленница приняла веревку и закрепила ее за дверную скобу. Держась за нее, Фатима перебралась с подоконника на дерево и с него на крышу. Данилка последовал за ней. Внизу послышался приглушенный голос Ахмеда.

— Фатима!

Женщина, не выпуская из рук веревки, скатилась по ней в объятия Ахмеда. На дворе залаял пес. В сенках скрипнул засов, и на крыльце с топором в руках показался Афоня.

— Эй, кто там бродит? — бросил он угрожающе в темноту.

Но беглецы были уже далеко.

Рассвет застал их в знакомом ущелье. Днем Ахмед говорил Данилке:

— Мало-мало провожай тебя, потом с Фатимой шагам Зюраткуль. Там будем зимовать. Плохо Катав жить, айда ко мне, казарга делам, тайга вместе бродим.

— Спасибо, Ахмед, я сейчас домой пойду, мама меня и так потеряла. А где тебя искать на Зюраткуле-то?

— Живем берег озера.

— Ладно, — кивнул Данилка. — А провожать меня не надо. Афоня, наверное, хватился Фатимы, рыщет, как волк. Тебе лучше с ней уходить из этих мест. До свидания, Фатима!

Женщина слабо улыбнулась.

Ахмед тревожно посмотрел на нее. События последних дней так потрясли женщину, что она казалась больной.

— Твой якши сказал, уходить надо, — согласился он. — Твоя ждем Зюраткуль, — пожимая руку Данилки, сказал Ахмед. — Моя друк не забудет, — голос охотника дрогнул.