Давай начнём все с начала

Глава 27

— Доверься мне, — просит Георгий, как только мы переступаем номер люкс, усыпанный лепестками роз и, кажется, состоящий из несколько комнат. — Тебе будет хорошо, — продолжает он, а я смотрю на него, молчу, не говорю ничего вслух, но мысленно задаю вопросы сама себе. А будет хорошо? Точно? Почему Георгий так в этом уверен? Только потому, что хочет меня, желает…

— Ариша, — шепчет тихо.

Ариша. Не разу он так ко мне не обращался, не называл. Хотя, возможно, мысленно называл именно так, ласкал, смаковал, готовился. Сейчас все иначе, по-другому, и я позволила, дала зеленый свет этим событиям.

Я не сопротивляюсь, когда он вводит меня в комнату с огромной кроватью, подталкивает к ней. Слегка охаю, когда ощущаю его лёгкие, такие нежные поцелуи на своей шее. Но тут же сдаюсь, опускаю плечи, слегка откидываюсь на кровати, прикрываю глаза. Полумрак, царящий в комнате, помогает, а цветочный аромат притупляет резкий парфюм мужчины.

— Не закрывайся, доверься, — кажется, в сотый, а может, и тысячный раз шепчет Георгий и продолжает целовать меня всю без разбора, скользит губами по шее, губам, скулам. Словно старается завладеть мною, пометить каждый участок моей кожи, поставить метку, а я сравниваю его поцелуи с Савелием и понимаю: всё по-другому, гоню от себя эти мысли, но они приходят, накрывают, словно и сейчас он имеет на меня право. Тело чувствует, протестует, кричит «Чужой», а мозг напоминает флешбеками картинки, как она вела ногой по его ноге, в зале, конечно, такого не было видно, а сверху прекрасный обзор до малейшей детали. Я поднимаю руки, обвиваю жесткую шею руками, робко отвечаю на поцелуй. Тело сигнализирует, но я не реагирую, глушу сигналы, доказываю себе, что могу…

Георгий чувствует, действует ещё нежнее, осторожнее, чтобы не спугнуть, но настойчиво, чтобы я не ушла, не вырвалась.

Я резко сжимаюсь, когда чувствую лёгкую прохладу от скинутого с меня платья, надо отдать должное, мужчина умеет быстро раздевать. Он спускает лямки моего лифчика, оголяет кожу, и я тут же прячусь, почти вжимаюсь в него чтобы его руки не прикоснулись к моему телу, а глаза не видели того, что никто не видел, кроме Савелия. Никто и никогда. В данную секунду я понимаю — это черта, крах невозврата. Дальше не будет дороги назад.

Встретившись на секунду с голодным взглядом мужчины я утверждаюсь в крахе и невозврате. Даже если я захочу, он не оставится.

— Я тебя пугаю, прости.

— Всё нормально.

Закрываю глаза, так проще. Ни слез, ни лица мужчины, ни страха… А он есть, пожирает, поглощает. Мне страшно: я маленькая, он большой, я хрупкая, а он скала стальных мышц.

Он видит, чувствует мои слезы, проводит пальцами по щеке, приподнимает лицо, целует, клеймит дорожки с моими слезами. Чувствую его дрожь, желание, и думаю только об одном: он сдерживается или так сильно хочет меня?

— Я не обижу, не предам, моя девочка, моя Арина, — обещает, клянется, а для меня это как оголенный нерв. Режет слух, делает больно и так сильно напоминает Савелия.

— Не называй, никогда не называй меня так, — шепчу, пытаясь вырваться.

— Прости, я обещаю. Больше никогда тебя так не назову… не напомню.

Он действует ещё мягче, нежнее, скользит по всему моему телу, изучает каждый изгиб, шепчет ласковые слова, просит разрешения дотронуться, а мне все равно, словно всё это происходит со мной и не со мной. Когда он опрокидывает меня на кровать, я пытаюсь закрыться, он ловко разводит мои руки в сторону, и я не смею их поднять. Сердце бешено колотится, когда я понимаю, что будет дальше. А внутри пустота, дыра, я не владею собой. Сломанная кукла. Георгий на секунду отстраняется, снимает рубашку. Я вижу его красивое тело, мускулистую грудь и закрываю глаза, так проще.

— Ты очень красивая, — наклоняется он ко мне и шепчет в самое ухо, я приоткрываю глаза и вижу его глаза. Восхищение, обожание, в них всё есть, но меня это не трогает.

Он рассматривает меня, ему нравится, я вижу это по его горящим глазам, полным азарта и восхищения. А себя ощущаю жертвой, на алтарь которой возложила себя же сама.

В приоткрытые шторы попадает уличное освещение, и я замечаю глубокий шрам на спине.

— Откуда он? — задаю вопрос, не знаю даже сама, зачем. Так, наверное, проще, а может, я хочу оттянуть неизбежное.

— Авария, где погибла жена.

Лицо Георгия меняется, заметно, что ему больно и, кажется, неприятна данная тема. Он накрывает моё тело собой, целует в разы грубее, словно своим вопросом я разозлила его.

Я застываю, становится страшно, неизвестность этого мужчины пугает.

— Не зажимайся, — просит он, а я прикрываю глаза, отворачиваю лицо и прикусываю губы, чтобы не попросить… нет, не отпустить, знаю, не отпустит, а чтобы сделал всёбыстрее.

Он медленно целует, губам уже больно. И я понимаю, он мечтал об этом с первой минуты нашего знакомства, и теперь наслаждается, исполняет свое желание.

— Я не предам, не сделаю больно, ты веришь мне? Слышишь?

— Да, — вторю ему тихо.

Он гладит моё тело, клеймит его поцелуями, а когда сжимает грудь, я беспомощно прикусываю губу и ощущаю, как он доходит до бедер, ласкает. Обмякаю под ним, когда мужчина понимает, что я не сопротивляюсь. Он медлит, растягивает свои движения. А я кусаю до крови губы, молясь, чтобы все поскорее закончилось.

— Посмотри на меня, — зовёт, просит.

Приподнимаю веки, смотрю на него, он берет мою руку, целует тот палец, на котором было обручальное кольцо и, смотря мне в глаза, говорит:

— Я клянусь, ты никогда не пожалеешь, я никогда тебя не обижу.

Я смотрю на него и понимаю — это больше чем предложение, это признание.

— Ты веришь мне?

Я молчу, но понимаю, что это глупо, и моргаю глазами. Он выпускает мою руку, она падает на белоснежную простынь. А сердце учащенно бьется внутри, словно птица, закрытая в клетке, мечтающая о воле.

Шелест, и я замечаю отблеск пряжки ремня. Георгий отбрасывает его, а я смотрю ему в лицо. Он сгорает от жаждыи желания обладать. Борется сам с собою, не зная, как взять: нежно или жёстко. Приподняв моё тело, он лишает меня последней преграды из белья. Не знаю, что излучала я, но он — безумие с нескрываемым жаждой обладания. Он захватывает мои губы, жёстко, больно, часто. Ему нравится меня целовать, но это имеет эффект: внизу живота растекается приятная теплота вкупе с желанием, между ног становится мокро.

Сжимая меня, Георгий скользит по груди, задевает соски, спускается настойчиво вниз к бёдрам.

Ему надоела прелюдия. Он хочет бóльшего, но поднимает на меня глаза, проверяет мою реакцию, как я поступлю.

— Сделай быстрее, — молю, понимая, что не вынесу, а большего ему не надо.

Он резко одним движением входит в меня, заполняет собой, а я запоздало понимаю, что всё произошло. Мы дошли до краха, невозврата.

Он вертит мною, как ему нравится, ставит на колени и шепчет как заведенный: «Моя, моя…»

Я закрываю глаза, чувствую всё, но не реагирую. Слезы непроизвольно льются, он вытирает их, целует те места, куда они попали.

— Ариша, — шепчет, сильнее вжимая меня в себя.

— Не называй, — прошу вновь, он обещает, просит прощения, а мне безразличны его обещания, лишь бы не называл так.

Сместив руку, укладывает меня иначе, вместо руки кладёт подушку и это позволяет ему входить глубже. Сам смотрит только на меня, пожирая взглядом.

Он везде, но не в сердце, оно больше никому не принадлежит.

— Не больно? — изредка интересуется, а мне все равно. Я не ощущаю уже ничего.

— Я люблю тебя, моя хрустальная девочка.

Я молчу, ничего не отвечаю. Мне не нравится такое обращение, но и спорить я не хочу.

— Ты забудешь о нём, — обещает и сильнее сжимает в своих объятиях.

Когда пресыщается мной, укладывает на свою грудь, но продолжает ласкать руками.

— Я устала, — говорю тихо, не поднимая глаз.

Он сжимает в своих объятиях, а я отстраняюсь, сворачиваюсь калачиком, но чувствую его удушающие объятия. Мне всёравно.

Темнота окутывает, я мечтаю провалиться в сон, но слышу: шум воды, скрип кровати, поцелуй в плечо, сигаретный дым, Георгий курит, я запомнила аромат его сигарет. Но упорно держу глаза закрытыми, делаю вид, что сплю. Потом чувствую тёплые удушающиеся объятия, но я так устала, так хочу забыться, что не реагирую ни на что, а потом сон забирает меня.