Давай начнём все с начала

Глава 48

Выхожу, нет, скорее, вылетаю из палаты Арины. Печёт безумно. Слышу какой-то крик, но он тут же затихает, замирает от моего взгляда. Старая бабка в белом халате закрывает свой большой рот и замолкает. А я толкаю дверь и выхожу на улицу, где свежий воздух. Но его не хватает, хватаю его и буквально приваливаюсь на бордюр. Закрываю глаза, их печет, как и раздражающая боль в грудине. Глотаю посильнее воздух и осматриваю небольшой дворик, запоздало понимания, что это чёрный, а точнее, служебный выход для персонала, отсюда и крик бабки, вероятнее всего, санитарки. Зажимаю переносицу и сглатываю.

«Срок небольшой, берегите ребёнка»…

Черт, ударяю кулаком в асфальт. Костяшки разбиваются, кровь моментально пачкает асфальт и кипенно-белую рубашку. А в голове звучат, как в фильме на повторе, слова. Мои, ее, наши.

— Армина, чей это ребёнок? — в этом вопросе всё. Мольба, просьба, огромное желание.

Она молчит, ничего не говоря, словно испытывает меня, мою нервную систему, мою выдержку. А я буравлю ее взглядом, стараюсь найти ответы, а сам молюсь. Я хочу, как же я хочу этого ребёнка. От неё! Никогда ничего так не хотел, никогда, а сейчас хочу безумно.

Она молчит, по-прежнему молчит, а я сжимаю кулаки, с каждой секундой все сильнее и сильнее. Вены на руках вздымаются. Мне кажется, ещё немного, и они лопнут, как, собственно, и я сам.

— Чей? — не выдерживаю. Не говорю, рычу, как зверь. Армина беспомощно закрывает живот, ей страшно, я чувствую запах страха, им словно пропахла вся палата. Дышу тяжело, пытаюсь успокоиться, не волновать ее. Пытаюсь опустить глаза на ее руку, лежащую на животе и успокоить сам себя, чтоб меня не рвануло. Понимаю, не сдержусь. Медленно отступаю и выхожу.

Я уверен в одном: если бы это был мой ребёнок, она сказала бы. Ударяю кулаком. Почему так!? Как мы хотели ребенка, но ничего не вышло, а тут один раз, и она залетела от этого Георгия.

Врачи, бабки-знахарки, редкие истерики Арины. И ничего…

Ударяю рукой, так проще, так не больно там внутри, в груди.

Вспоминаю слова одной бабки. Аринка пришла с глазами, полными надёжды. «Поехали», — просила, мы и поехали, наверное, потому, что верил и я сам, а возможно, потому, что хотел сам.

Бабка заварила чай, что-то шептала, я не вслушивался. Она то вводила, то выгоняла меня из своего маленького дома, сильно пахнущего травами. А когда мы уезжали, отвела в сторону и сказала: сынок, будет у вас ребёнок.

Не знаю, почему, но я вспомнил этот случай. Соврала старая. А я тогда денег отвалил ей на радостях…

— Что вы делаете? Сепсис может быть?!

Услышал я строгий, но совсем юный голос. Поднял глаза и встретился с молодой, голос не подвёл, но бойкой девчонкой в белом халатике, из-под чепчика которой выбивались рыжие кудряшки.

— Не боись, меня не берет ничего.

— Берет всех, — бойко ответила она и начала меня поднимать. — Идемте, надо обработать.

Улыбнулся, встал, пошёл за этой маленькой рыжей бестией. Она мне чём-то напоминала Армину. Нет, конечно, не внешне, внутренне. В свои девятнадцать она была такой же. Бойкая, многие бы сказали — гордая, а она была сама собой. Девочкой, которая всегда держит голову высоко, чтобы не было видно ее слез.

Я шёл за медсестричкой, а она шла перед мной и вела за собой. Кто постарше, смотрели с легкой улыбкой, медсестры помоложе с завистью. Каждая прожигала нас завистливыми взглядами.

Введя меня в процедурный кабинет, она быстро, но не менее профессионально обработала рану.

— Спасибо, теперь, думаю, умру от старости, — подмигнул я ей и положил крупную купюру на стол.

— Вы серьёзным бываете? — обиженно прошептала она, так и не дотронувшись до купюры.

А я, выйдя из кабинета, вдруг понял одно: какая, на хрен, разница, от кого этот ребёнок. Я люблю Армину, люблю свою девочку, она моя, и этот малыш мой. И я люблю их.

Окрылённый новым признанием, я резко начал подниматься по лестнице. Телефон противно разрезал тишину и заставил меня остановиться.

— Да, — почти рыкнул, открывая телефон.

— Савелий Андреевич, пожалуйста, приезжайте.

Секунда, и я развернулся в совершенно другом направлении.