Дай оглянуться… Письма 1908 — 1930

1922

<Из Берлина в Париж,> 6/1 <1922>

Спасибо. Но что теперь Lafont[318]? Может быть, вы поговорите с ним лично и по моей просьбе? Вы ведь знаете все обстоятельства дела. Должен Вас предварить, что в «Clarte» [319]появятся мои статьи о русском искусстве. Правда, теперь отношение франц<узского> прав<ительства> к русским делам несколько изменилось, и я думаю, что можно добиться отмены постановления обо мне. Во всяком случае, приятно было б, если бы Lafont в случае неудачи черкнул об этом в «Humanite» — история ведь постыдная.

На днях вышлю Вам новые свои книги и с ними «Лик войны». Я скучаю, пишу, пью скверный кирш. Помните <1 франц. слово нрзб[320]>? Ваша статья в «E N»[321] в России очень понравилась. Вышла ли антология Gitl’a? Если б с Вами встретиться! Вы ведь понимаете, как мерзко писать, — сам процесс. Это обезьянничанье писательства. Тоже искусство, но дилетантское.

Я Вас помню, с радостью жду Ваших писем.

В<ладимиру> А<лексеевичу> — привет. Вам — целую, если позволите, Ваши руки.

Напишите о Лафоне.

Впервые — Russian Studies. С. 243. Подлинник — ФЛ, 11.

<Из Берлина в Петроград,> 13 января <1922> Prager Pension

Prager Platz 4a

Дорогая Мария Михайловна,

вчера пришло Ваше третье письмо (от 2/I). Верю, что Ваш детеныш (лучше детинец) совсем поправился и Вы прояснились. — Ваши письма меня очень радуют, у Вас слова хорошие, большие и лохматые, как медвежата или мои любимые собаки (дворняжки-бородачи). Я Вашей книжки не получил и этим очень огорчен. Надеюсь, Пильняк[322] привезет. Читал лишь в случайно забредшем № «Летописи Дома лит<ераторов>» отзыв о ней и цитаты[323]. Жду, тогда напишу. (Вам и в «<Русской> Книге»). Присланные прошлый раз стихи 3 мне по душе — об этом уж писал Вам. Очень нравится мне название новой книги («Барабан»[324]). М.б., от испорченности моей — я без желчи иронии или без льда пафоса жить не могу. (Пафос и ирония — одно и то же, и полярны искренности просто). — Сегодня я выслал Вам в Москву с оказией безусловной следующие книги: 1) «Неправдоподобные истории» (рассказы), 2) «Лик войны», 3) «<Русская> Книга» (<№>7–8), 4) «Раздумья»[325]. Вы их, вероятно, получите вскоре после этого письма. Жаль, что я не мог выслать уже вышедших «Необычайные похождения Хулио Хуренито» (слишком тяжело), это моя главная вещь и хорошо изданная (рассказы так же плохо). № 9 «Книги» и «Кануны» я Вам послал недели две уж по почте. Получили ли? — Ваши стихи пристрою. — В сборнике напечатаны (он все еще у брошюровщика) — «Людовик», «Как часто...», «Петр<опавловская> Крепость». — Кончаю книгу стихов «Опустошающая любовь» — шлю Вам 2 стихотвор<ения> оттуда. Пишите чаще. Обнимаю.

<…>[326]

Горячий привет от Любови Мих<айловны>. — Почему меня ругали за статью?[327] Для питерских писателей также рад сделать все, о чем писал в Москву[328]. Передайте. — До свидания. Пишите.

Впервые — Диаспора IV, 522–524. Подлинник — ФШ, 3.

<Из Берлина в Петроград,> 11/2 <1922>

Дорогая Мария Михайловна,

Ваши книги, заказным посланные, дошли. Какая Вы нежная и хорошая! Спасибо! Получили ли Вы посланные через Бориса Леонидовича <Пастернака> мои книги[329] — рассказы и роман? По почте послал Вам «Книгу» дважды. В ближайшем № будет моя статья о «Mater Dolorosa»[330]. — Пильняк сидит еще в Ревеле, и рукописи Вашей я еще не получил. Получив, сделаю все. В начале месяца я послал Вам длинное письмо и стихи. Получили? Пишите обо всем, адрес: Prager Pension, Prager Platz 4a. Нежно целую Вашу руку.

Шлите стихи свои и чужие. Я издаю «Вещь»[331].

Впервые — Диаспора IV, 524–525. Подлинник — ФШ, 7.

<Из Берлина в Париж,> 11 II 1922[332]

Дорогой Липшиц,

неделю тому назад я выслал Вам книгу «А все-таки она вертится». Очень рад буду услышать Ваше мнение о ней.

Теперь обращаюсь к Вам с просьбой помочь «Вещи»[333], предназначенной для России. В частности, следующие пункты:

1) Мы устраиваем анкету. Ответьте срочно на вопрос: «Каковы, по Вашему мнению, состояние и тенденции современной скульптуры». Желателен обстоятельный ответ. (Если Вы предпочитаете по-французски, да не послужит это задержкой).

2) Обратитесь ко всем известным Вам художникам и скульпторам (интересным) с просьбой прислать материал — репродукции, статьи, сообщения и пр. Жду от Вас скорого письма и ответа на анкету.

От Любови Михайловны и от меня горячий привет.

Пишите непосредственно мне:

Prager Pension. Prager Platz 4a.

Впервые (с купюрами) — XI, 237–238. Подлинник — собрание наследников Липшица (Франция).

<Из Берлина в Париж,> 14.2.1922[334]

Prager Platz 4а

Наконец-то Вы мне ответили. А молчали Вы так упорно. За краткость моих писем не сердитесь. Бывают такие полосы. Если 1 рубль идет сейчас за 10.000 <марок>, то каждое слово моих писем — тому. Жизнь моя сильно сейчас смахивает на неправдоподобную историю со всякой оперной бутафорией, вплоть до дуэли. Истинное слово. Понимаете, как это мне подходит все? Единая радость — я послал книгу «А все-таки она вертится» (получили ли Вы ее?) в Лондон фабрике трубок Donfull и получил в подарок чудесную трубку[335].

Вы мне ничего не пишете об Учителе. А это единственная книга, которую я люблю[336]. Не можете ли Вы мне помочь устроить ее перевод на французский?

Я издаю здесь журнал «Вещь». Очень прошу Вас пропагандировать. Нужны нам: статьи, освещающие последние поиски в области искусства Зап<адной> Евр<опы>, фотографии, заметки, стихи и пр. Журнал специально для России.

Пишите чаще, не считаясь с моим полузначительным и незначительным молчанием! — Целую нежно Ваши руки

О Лафоне напишу в следующий раз.

Впервые — Russian Studies. С. 243–244. Подлинник — ФЛ, 12.

<Из Берлина в Петроград,> 16/2 <1922>

<…>[337]

А это Вам будет ответом на Ваше стихотворение об Агари[338], которое очень хорошо и очень возмутительно![339]

Получил рукопись «Барабан» от Пильняка[340]. Еще не прочел как следует. В цепом лучше первой. Крепче. Прочитав, напишу. Зачем пишете четверостишия как прозу?[341] Пишите. Целую Ваши руки.

Впервые — Диаспора IV, 525–526. Подлинник — ФШ, 4.

<Из Берлина в Париж,> 22/II <1922>

Дорогой Липшиц,

со всем, что пишете в письме, я согласен. Говоря «не он задумал» — указывал на связь с кубизмом (Пикассо — Брак), но выявленную в другом виде искусства. В скульптуре же считаю Вас зачинателем. — Письмо Ваше будет в № 1 «Вещи»[342]. Хотим приложить репродукцию 1 Вашей работы. У нас есть 2 снимка Вашей вещи 1920 г. и та, что в книге[343]. Ответьте тотчас же, что Вы предпочитаете. Можем только одну репродукцию. Пожалуйста, пропагандируйте нашу «Вещь» — чтоб ей слали снимки и статьи. — Привет горячий от Люб<ови> Мих<айловны> и меня.

Спасибо.

Prager Platz 4а.

Впервые. Подлинник — собрание наследников Липшица (Франция).

<Из Берлина,> 1/III <1922>

Уважаемый г. Цион,

получил Ваше письмо. Посылаю при сем «Неправдоподобные истории». Рассказ «Бубновый Валет» был переведен на английский и напечатан в американском журнале «Broom». Остальные ни на английский, ни на шведский переведены не были. — Прошу Вас сообщить мне конкретно условия, которые Вы можете мне предложить. — «Опуст<ошающая> Любовь» не вышла, к тому же это стихи. — Если Вам удастся устроить рассказы, я вышлю Вам только что вышедший мой роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито», который интересен и легок для перевода. Жду ответа. Уважающий Вас

Впервые (по ксерокопии, предоставленной Дж. Шероном). Подлинник — Гуверовский институт (США).

Сергей Анатольевич Цион (1874–1947) — политический деятель и журналист; после революции жил в Швеции.

<Из Берлина в Петроград,> 7 марта <1922>

Дорогая Мария Михайловна,

сегодня после довольно долгого перерыва получил Ваше письмо заказное. Очень взволнован словами о Вашем здоровье. Верю, т. е. хочу верить, что все это не так страшно. Что Вы думаете о том, чтобы Вам поехать на несколько месяцев сюда полечиться? Это серьезно. И, думаю, с материальной стороны устроимо. Подумайте! Родная, читаю и ненаписанное. Весь сейчас с Вами и очень нежно целую Ваши руки.

Как дети?[344]

Сегодня наконец добился от издателя[345] ответа. «Барабан» выйдет не позже чем в апреле. Я подписал договор. Три тысячи марок. Издан будет хорошо. На гонорар сегодня же послал Вам: продовольств<енную> посылку через ARA[346] (десятидолларную). Получите, вероятно, в мае. И аптечку — это придет, полагаю, через месяц — всякие снадобья, термометр, ножницы, мыло и пр. Большой ящик. Хорошо ли поступил?

Напишите, что Вам нужно?

Сегодня ж выслал Вам почтой заказной бандеролью следующие книги: 1) «Хулио Хуренито», 2) Рассказы, 3) «А все-таки она вертится», 4) «Поэзия револ<юционной> Москвы» (там Ваши стихи). Хочу думать — получите. Жду очень вашего письма об Учителе (Хулио).

За книги крепкое спасибо. Только, Бога ради, не тратьтесь. «Дом Искусств» видел (обе книжки). «Зап<иски> Мечт<ателей>» также[347].

Скажите Шкловскому, чтобы писал скорее[348]. Первый № «Вещи» выйдет через неделю, второй — 15 /IV[349]. О подписке не беспокойтесь. Будете, конечно, получать. Скажите и другим о «Вещи». Еще скажите писателям, чтобы слали рукописи. Устрою и деньги вышлю посылками или валютой. А сборник петербургских стихов?[350]

На всякий случай, если пропадут письма или предыдущие, повторяю две просьбы:

Дать Екатерине Оттовне Сорокиной, Лесной Старопарголовский, 32, кв. З, мои книги почитать («Огонь», «Кануны» и др.). Там же посмотреть на мою дочку Ирину и написать подробно, какая она теперь?

Найти поэтессу Елизавету Полонскую. Сказать ей, что книгу получил[351]. Хочу ей написать, не знаю адреса.

Теперь я знаю, кто издательница — Лиза Шлюмэр![352] Горячий привет ей. Жду «Раздумий». Скажите ей, что если захочет, может мое что угодно перепечатывать. Скоро (дня через три) выйдут здесь мои «Опустошающая любовь» и «Портреты русских поэтов». Тогда пошлю. Объявление ее напечатаю в газете.

Мне жалко, что в «Книге» о Вас пишет Пильняк[353]. Во-первых, потому что пишет о себе, а не о Вас (единств<енное> верное — «Розанов» — чужое). Во-вторых, п<отому> ч<то> я не могу писать[354]. Зато напишу о «Барабане». Он мне ближе. Его физиологичность беспокойней. А чудно — дальше всего «Явь» — это уже не мое и еще не мое[355]. Сейчас я (по спирали) на другом конце. Приду.

Еще? Много трудного. И во внешнем (травят здесь, страшно за то, что там, и вообще гадко) и во внутреннем. Но сейчас весна. Я ходил по улицам все утро — посылал посылку и пр. Заметил почки зеленые. Девочки играли в странную чужую игру — так мы не играли, но смеялись. Зашел в кафе. Пусто. Пишу Вам письмо. В другом углу парочка влюбленных. И зачем писать нам стихи, когда все уже написано! Помните Тютчевское: «…каким бы строгим испытаниям вы б ни были подчинены, что устоит перед дыханьем и первой встречею весны?..»[356]

До свидания, милая! Дышите хорошо и крепитесь. Очень жду Ваших писем.

Впервые — Диаспора IV, 526–527. Подлинник — ФШ, 5.

<Из Берлина в Москву,> 12/III <1922>

Erenburg

Prager Platz 4а

Prager Pension

Дорогая Рахиль Сауловна,

если Ваш адрес верен и это письмо дойдет до Вас, напишите, как вы живете. Буду рад получить от Вас весть. Мы уехали из Москвы в марте. Были в Париже, откуда нас вскоре выслали. С осени в Берлине. Летом, верно, вернемся домой. Люб<овь> Мих<айловна> шлет Вам крепкий привет. Не нужно ли Вам ч.-л. прислать из Берлина?

Как Ваше здоровье?

Целую Ваши руки.

Впервые — Три строчки из прошлого. Публикация С.Хлавны // ВЛ. 1998. № 1. С.378. Подлинник — собрание наследников Р.С.Бахмутской.

С женой писателя А.Соболя, врачом Р.С.Соболь (Бахмутской; 1892–1979) ИЭ познакомился либо в 1917–1918 гг. в Москве, либо в 1919 г. в Феодосии (подробнее см. в указанной публикации С.Хлавны). В ЛГЖ упоминается, как в 1920 г. в Коктебеле Р.С.Соболь помогала лечить тяжело заболевшую Л.М.Козинцеву-Эренбург (7; 92).

<Из Берлина в Москву,> 21/III <1922>

Дорогой Владимир Германович, письмо Ваше получил — рад буду Вам быть полезен. Шлите рукописи. Устроить их довольно легко. Гонорар от 1000 до 2000 за лист — в среднем полторы т<ысячи> (конечно, марок). Напишите также выслать ли Вам в случае продажи посылки через АРА? С Ал<ексеем> Ник<олаевичем Толстым> у меня отношения дурные[357] (гл<авным> обр<азом> по причинам литер<атурно>-идеолог<ическим>), так что я смогу передать рукописи, которые Вы укажете, ему. Остальные устрою в журнале Белого «Эпопея»[358], в и<здательст>вах «Геликон», у Ефрона[359] и др. Очень рад буду, если напишете, что нового в литер<атурой> Москве. Дошли ли до Вас мои книги? Я послал в Союз <писателей> несколько раз книги, а также деньги — гонорар за сборник московских стихов — через Ю.К.<Балтрушайтиса>. Дошло ли все это? Передайте всем горячий привет. Крепко жму руку.

Полностью — впервые. Подлинник — собрание Е.В.Лидиной (далее не указывается; ныне письма Эренбурга Лидину переданы в РГАЛИ); здесь все письма Лидину (кроме оговоренного случая) печатаются по фотокопиям, сделанным с любезного разрешения Е.В.Лидиной.

С прозаиком Владимиром Германовичем Лидиным (Гомберг; 1894–1979) ИЭ познакомился и подружился зимой 1917-18 гг. в Москве; их переписка, начавшись в 1922 г., продолжалась все годы, когда ИЭ находился не в Москве; встречались они также в Германии и во Франции; Лидин написал воспоминания об ИЭ «От Бретани до Пензы» (Новый мир, 1979, № 6. С. 64–67); имя Лидина не раз встречается в ЛГЖ.

Берлин <в Петроград,> 23/III 1922[360].

Уважаемый г. Голлербах,

«Вещь» очень рада будет Вашему сотрудничеству. К сожалению, присланные статьи нам не подошли. О фарфоре для нас чересчур «музейно». О поэтах — Вы нападаете на Москву в резкой форме, а ведь мы все же, употребляя дурацкую российскую терминологию, обретаемся в «левом» фланге искусства.

Очень рады будем особливо всякого рода информации (выставки, книги, журналы и пр.).

Лично я могу пристроить здесь Ваши статьи — о поэтах в «Русской книге» (Ященки), другие, м.б., в «Эпопее» или в новой газете «Накануне»[361] — если хотите, напишите. Передам.

Буду рад всячески содействовать Вам во всяких литерат<урных> делах.

«Вещь» выйдет 1-го апр<еля> и будет вам выслана. Еще раз спасибо и привет.

Полностью впервые. Подлинник — РНБ ОР. Ф.207. Ед.хр. 99. Л.1.

Эрих Федорович Голлербах (1895–1942) — искусствовед, критик; автор «Открытого письма Илье Эренбургу» (Накануне. Берлин. 1923, 30 сентября), содержащего интересную оценку романов «Хулио Хуренито» и «Жизнь и гибель Николая Курбова» и неприятие книги «А все-таки она вертится».

<Из Берлина в Петроград,> 29/III <1922>

Спасибо, дорогая, за книгу[362]. Многое в ней очень по мне (всё, что о наших днях, т. е. о пафосе потери). Я об ней напишу в «Русской Книге» (единств<енное> место, где здесь могу писать). Дошли ли до тебя мои книги? Я посылаю тебе сегодня «Необычайные похождения Хулио Хуренито» — это как будто самое подлинное из всего мной сочиненного. Ты, верно, знаешь, что я был прошлым маем в Париже, недолго, 18 дней — выставили. Там много хуже, <чем> прежде. Впрочем, возможно, что мы переменились больше, нежели города. Очень хочу получить от тебя весть — тогда попытаюсь написать и о себе. Мой адрес наверху![363] Если хочешь здесь издать стихи или напечатать в «Эпопее», пришли мне. Не забудь.

Впервые — Б. Фрезинский. Письма Ильи Эренбурга Елизавете Полонской. 1922–1966 //ВЛ. 2000, № 1. С.303. Подлинник — РНБ ОР.

С Елизаветой Григорьевной Полонской (урожд. Мовшенсон; 1890–1969) ИЭ познакомился в Париже зимой 1908/09 гг.; об истории их взаимоотношений см. главу «История одной любви (Елизавета Полонская и Илья Эренбург)» в книге: Б. Фрезинский. Судьбы Серапионов (СПб., 2003. С. 296–345).

<Из Берлина в Петроград,> 29/3 <1922>

Дорогая Мария Михайловна,

после довольно долгого перерыва — Ваше письмо от 20/III. Не знаю, получили ли Вы мои — одно послал в конце февраля, два в марте. — Сильно тревожусь за Ваше здоровье. Хочу верить, что доктор Вас пугает. Главное — Вам необходимо передохнуть и пожить в хороших условиях — осуществимо ли это? Напишите мне больше о себе. Берегите себя! Не сердитесь за приевшееся — говорю Вам это по праву давней дружбы и любви.

Ваша книга набирается. Выйдет в конце апреля. Посылаю Вам объявление[364]. Ужасно обидно, что до Вас не дошли мои книги. Делаю еще попытку — вышлю сегодня по почте «Хуренито» — это самое важное. Кроме того, Вам из склада вышлют завтра две мои книги, которые только что вышли: «Опустошающая любовь» и «Портреты русских поэтов». Надеюсь, что дойдет до Вас это, а также посланы в Москву рассказы «А все-таки» и «Хуренито». Мне кажется, что когда Вы прочтете «Хуренито», Вы во второй раз познакомитесь со мной. В понимании этой книги три ступени — кретины видят философию нигилизма и негодуют, «середняки» — решают, что это сатира, и смеются, а немногие… вот сие не умею определить, должное понимание. Знаю, что это и то и другое и еще всякое.

Елиз<авете> Лаз<аревне Овсянниковой> передайте объявление — оно было напечатано несколько раз. Очень буду рад получить книги, о которых Вы пишете (а посланные Вами в феврале получил — писал, благодарил). Любопытно будет взглянуть на питерское изд<ание> «Раздумий»[365]. Да, не выдумывайте, никаких вещей мне не покупайте[366]. Вы ведь знаете, что деньги у меня теперь имеются, приеду с вещами. Тратьте как знаете, иначе буду очень сердиться. Покупать что-то в Питере для заграничного человека — это не товарищески!

Мне понравились стихи Полонской[367] — те, где о наших днях (пафос оскудения). О любви и иудейские — нет. Понравилось еще стихотворение Зоргенфрея во 2 № «Дома Искусств» — «… прикреплялись, гражданин…»[368].

Пильняк мне не «чужд», не «далек», а просто неинтересен. Он здесь вел себя очень нехорошо[369]. Писать об этом не следует, да и скучно. Когда дойдет до Вас «Хуренито» — Вы найдете там собирательного Алексея Спир<идоновича> — это его двойник. Как писатель много лучше, хотя сырье и копирование порой Белого и Ремизова[370].

О «Барабане» напишу в «Книге» обязательно, я не уступлю никому[371]. — «Вещь» выйдет наднях — вышлю Вам. — Очень рад, что Екат<ерина> Отт<овна Сорокина> понравилась Вам. Она — удивительная! Какие мои книги были у нее? Если сможете ей быть в чем-либо полезной, меня страшно обрадуете. Постарайтесь взглянуть на Иринку[372] — какая она? Вчера от нее получил довольно большое письмо. —

Напишите мне, дошла ли до Вас ARA и фармацевтическая посылка. Наднях пошлю шоколад. Напишите мне, пожалуйста, что Вам нужно. М.б., что-либо для ребят? Теперь иногда можно посылать «образцы без цены» до 1ф<унта> весом просто. Дочка получила так краски. —

Люба <Козинцева-Эренбург> все собирается Вам написать; но лень… Сейчас, впрочем, она начала работать. В мае ее выставка в «Sturm»’e[373]. — Вот Вам все «внешнее». О себе не знаю, что сказать. Много работаю. По вечерам пью кирш. Сплю мало. Но мир как-то не замечаю: почти ощущение какой-то беременности. Вероятно, к<акой> н<ибудь> ерундой.

Нежно целую Ваши руки! Пишите!

Впервые — Диаспора IV, 529–530. Подлинник — ФШ, 6.

<Из Берлина в Париж,> 7–4 — <19>22[374]

Спасибо за письмо и за Ваши попечения о Великом учителе. Газеты заняты теперь выяснением его философской и политической позиций[375], забывая, что он особенно любил трубки ВВВ, красные фуляровые платки и Айшу[376].

Еще к Вам большая просьба. Мне необходим мой перевод повести Жамма «Клара Элебез». Возможно, оттиск его имеется у <Ж.>Лебедева или <В.В.>Дилевского[377]. Если же нет, м.б., Вы можете проглядеть в Тургенев<ской> Библиотеке «Русскую Мысль» за 1916 г., приблизительно летние месяцы (кажется, июнь), взять эту книжку и выслать мне заказным. Я Вам верну ее через 3–4 дня с неимоверной(!) благодарностью. В Тургеневке журнал имеется.

«Вещь» выходит наконец завтра (двойной №) и будет Вам выслана.

Буду вправду и сильно рад увидеть Вас здесь. Жизнь внешне легка. Если Вы умеете писать на машинке и знаете языки, службу найти можно. Комнаты здесь идут примерно 500 м<арок> в месяц. Квартиру найти трудно. Пансион примерно 80 м. с человека (от…). Жду статьи для майского № <«Вещи»>. Что нового в Париже и в Rotonde? Из 6 рассказов написал 4. Скоро кончу. Название: 6 повестей о легких концах.

На днях получите мои стихи в «Портретах»[378]. Не забывайте!

Целую нежно Вашу руку.

Впервые — Russian Studies. С. 244–245. Подлинник — ФЛ, 14.

<Из Берлина в Париж,> 15-4 — <19>22[379]

От Вас давно — ничего.

Здесь неожиданная (впрочем, все это всегда бывает неожиданным) весна. Я сижу на террасе кафе и склонен верить, что это Париж.

Реальном всячески трудно, частично пакостно, но… «Каким бы строгим испытаниям…» и т. д. (Тютчев[380]). Шлю Вам сборник новых стихов[381]. «Вещь» вышла и высылается Вам.

Жду Жамма. Еще просьба — нет ли у Вас «Жилета Семена Дрозда»[382], или у к<аких>-л<ибо> знакомых одолжите на несколько дней для перепечатки. Как перевод «Х<улио> Х<уренито>»?

Нежно с Вами

Впервые — Russian Studies. С. 245. Подлинник — ФЛ, 15.

<Из Берлина в Петроград,> 24/IV <1922>

Дорогая Мария Михайловна,

я очень встревожен Вашим молчанием! Привык к радости получать Ваши письма и теперь не знаю, что придумать. Уж не больны ли Вы? Ваше последнее письмо было страшно мрачным. Обязательно напишите, хоть пару слов, успокойте.

У меня ничего нового. Вчера закончил наконец новую книгу рассказов: «6 повестей о легких концах». Во всяком случае — хорошо или плохо — значительно лучше летошних «Неправдоподобных историй». Получили ли Вы все мои книги? (Посылал Вам несколько раз почтой.) Печатание Вашей книги «Барабан» — немного задержалось — искали подходящую бумагу. Теперь нашли, и как будто она должна быть готова в первых числах мая. Я Вам выслал 3-го марта 10 долл<аровую> посылку через ARA и другую с медикаментами. Дошли ли уже?

«Вещь» Вам выслана. Вышли ли мои «Раздумья»?

Родная, не забывайте меня и пишите. Нежно целую Вашу руку.

Привет горячий от Любови Михайловны!

Впервые — Диаспора IV, 531–532. Подлинник — ФШ, 25.

Берлин <в Петроград,> 26-4 — 1922[383]

Prager Platz 4а

Prager Pension.

Уважаемый Эрих Федорович,

материал получен. К сожалению, кроме части информации — «Вещи» не подходит. Я Вам посылаю № 1–2 — Вы сами в этом убедитесь и, надеюсь, если журнал Вам придется по вкусу — сами найдете подходящую тему. — Присланные статьи передаю Ященке в «Нов<ую> Р<усскую> Книгу»[384] и для двухнедельника «Накануне» (последнее по Вашему указанию). Привет!

Душевно Ваш

Впервые. Подлинник — РНБ ОР. Ф.207. Ед.хр.99. Л.2

<Из Берлина в Париж> 3/5 <1922>

Неужели до сих пор до Вас не дошли «Портреты» и «Вещь»? Черт знает что! Напишите, как Вам «Вещь» понравилась. В здешней русской прессе из-за нее целый скандал[385]. Как ее встретили русский Пасси и русский Montparnasse?[386]№ 1–2 мы сделали академическим. 15/5 выходит 3 №. Там уже много боевого. На все фронты. Не движется ли дело с «Хуренито»? «Дрозда» получил — спасибо. Когда перепишут — верну. «Клару» же уж продал[387]. Не думаете ли серьезно перекочевать в Берлин? Очень хотелось бы вас увидеть. Сейчас вожусь с «13 трубками»[388]. Кончу, напишу настоящее письмо. А Вы не ждите и пишите!

Как бал в Rotonde — жду подробного описания.

Впервые — Russian Studies. С. 245–246. Подлинник — ФЛ, 16.

<Из Берлина в Москву,> 4/5 <1922>

Prager Platz, 4а

Дорогая Рахиль Сауловна,

спасибо, что отозвались и сказали о себе. Очень хочется, чтобы Вам стало хорошо, чтобы Вы внутри выпрямились. Ведь я Вас мало знаю, но к Вам — огромная нежность (и это я правду говорю). Что о себе? Самое лучшее, кажется, в этом отношении сделал — послав Вам третьего дня две из моих последних книг: «Хулио Хуренито» и «Опустошающую любовь». Первое — как будто самое подлинное и самое мое из всего, что я до сих пор написал. Верю, что не рассердитесь за ее недобрый смех и увидите все другое. Рад буду, если напишете, как Вы ее встретили. Главное мое утешение и, пожалуй, единственная радость — мое ремесло. Живу здесь, в общем, замкнуто и много работаю. Постарел. Чаще молчу. Еще больше курю свою трубку. Кажется, мрачен. Любовь Мих<айловна> шлет вам горячий привет. Она осенью тоже много работала. Недавно открылась ее выставка[389]. Помню Вас и на вокзале в Москве, и в домике на горе, и на возу с курицей[390]. Нежно помню. Напишите — порадуете.

Как Марк?[391] Вырос?

Впервые — ВЛ. 1998. № 1. С.378-379. Подлинник — собрание наследников Р.С.Бахмутской.

<Из Берлина в Петроград,> 5/5 <1922>

Дорогая Мария Михайловна,

Вы меня разволновали долгим молчанием после очень мрачного письма. Наконец — вчера порадовался, узнав, что Ваше здоровье лучше и настроение тоже как будто.

Сопоставляя «Хуренито» и стихи, укажу, что первый в неск<ольких> планах, вторые всегда солисты (иначе и быть не может). Хуренито мне дорог потому, что никто (даже я сам) не знает, где кончается его улыбка и начинается пафос. Об этом пишут, спорят и пр. Одни — сатира, другие — философия etc. В нем я более чем где-либо правдив, без обязательств хоть к<акой>-н<ибудь>, хоть иллюзорной цельности. Популярность — неважна (хотя мне было и занятно узнать, что при всей остроте и актуальности он очень понравился Ленину[392] и Гессену[393]). Занимательность-находка. Это европейская проза[394]. Ну, будет мне расхваливать свой товар. Лучше Вы напишите еще и подробнее о нем и о других книгах. Вам были посланы еще две мои книги: «Портреты русск<их> поэтов» и «Опустошающая любовь», также № 1–2 «Вещь» (вокруг последней здесь в прессе сплошной скандал. Кстати, если в Петр<оградских> изд<аниях> будет что-либо забавное о «Вещи» или о моих книгах — сообщите или пришлите).

Вчера отправил Вам № 3 «Нов<ой> Русской Книги», где рецензия Пильняка о «Mater Dolorosa». Кстати о посылках. Выслано Вам 7.3. <1921> АРА, 7.3 медикаменты, 19.4. и 3.5 шоколад. Духи переслать можно только с оказией — когда будет, обязательно сделаю (слабость — понимаю — почти разделяю). Вещи же вышлю на днях. Гонорар мой тратьте вовсю (на плитку шоколада хватит?). Очень обидно, что до сих пор не получил моих «Раздумий». —

Ваш «Барабан» несколько задержался из-за бумаги, но выйдет в течение этого месяца. Тогда вышлю Вам 20 экз. О других книгах так — рукописей я до сих пор не получил. Сборник «Бр<атья>Серап<ионовы>»[395] можно продать немедленно по 2000 за лист (40 т<ысяч> букв). Сборник стихов — общий — также нетрудно продать. Труднее с отдельн<ыми> книгами молодых поэтов. Во-первых, здесь поступили в продажу петербургские издания. Во-вторых… стихи! Ненапечатанные отдельные стихи можно пристроить в журналах («Вещь», «Эпопея» и др.). Во всяком случае сделаю все от себя зависящее. Гонорар, думаю, лучше всего выслать посылками ARA, мелкий Нансеновскими[396] (2½ долл<аров>). Итак, жду рукописей и книг. Пришлите Ваши новые стихи для журналов. Вот и все дела.

Вы спрашиваете меня о Пильн<яке> и др. Вы правы в догадках. То есть о нем лично я Вам писал — он мне очень не понравился. Вел себя во всех отношениях неблагородно, каялся и пр. Напоминал сильно Алексея Спиридоновича <Тишина>[397]. С А.М.<Ремизовым> и Б.Н.<Андреем Белым> сложнее. Официально отношения хорошие. Внутри, сих стороны, неприязнь. Причины? Первая и главная та же, что у Дома Литераторов. Далее отмеченное Вами мое умение резкостью отчуждать. Еще — «Хуренито», «А все-таки», «Вещь» и пр. — чужое, непонятное. Думаю, что считают лицемером и подлецом. Я к ним отношусь хорошо (никогда не строю моего отношения на отношении ко мне[398]). Но от злобы устал — старость. Еще прибавился Кусиков (стойлопегасовская армейщина)[399]. Тьфу! Люблю (лично) Пастернака и Цветаеву. Глубоко ценю Маяковского (тоже лично). Мария Михайловна, Вас очень нежно люблю и помню. Нашей дружбе радуюсь. Пишите чаще. Целую руки.

Люб<овь> Мих<айловна> шлет привет. Открылась выставка ее работ в Sturm’e.

Впервые — ВЛ. 1973. № 9. С.198—199. Здесь исправлено по рукописи. Подлинник — ФШ, 10–11.

<Из Берлина в Петроград,> 12/5 <1922>

Дорогие Серапионовы Братья,

позавчера лишь я получил ваш альманах[400] и рукописи. Говоря предварительно с «Геликоном» я думал, что речь идет о неизданных вещах. Присланное ввиду того, что это выходит в России, уж он взять отказался. Я обошел другие и<здательст>ва. Хочет взять «Русское творчество» (ред<актор> А.Толстой)[401] Лично мне это и-во не особенно по вкусу, но сие не столь важно. Условия они предлагают хорошие. Сегодня должны дать окончательный ответ. В случае положительного постараюсь вам завтра же выслать посылки через АРА на имя Полонской. «Геликон» же Вас просит прислать неизданные вещи. — Вот и все. Позволю прибавить, что альманах по-моему хороший. Дружеский привет.

Впервые — И.Эренбург. Письма / Публикация А.Рубашкина // ВЛ. 1987. № 12. С. 178. Здесь исправлено по рукописи. Подлинник — ЦГАЛИ СПб. Ф.414. Оп.1. Ед.хр.65. Л.1.

<Берлин в Петроград,> 14-5-1922[402]

Дорогая Мария Михайловна,

писал Вам 4/5. Сейчас сообщаю гл<авным> обр<азом> о делах. Вот новости.

Альманах Серапионовых Братьев я получил и продал за 15 т<ысяч>. Высылаю посылку через АРА в 50 долл<аров>.

Больше ничего не получил. Сборник стихов петерб<ургских> поэтов не получил. Жду.

Изд<ательство> «Мысль» — там, где вышли «Кануны», — издают, правда, гнусно — хочет издать книжку Овсянникова «Последние дни»[403] — но я ее до сих пор не получил. Срочно пришлите. За нее надеюсь получить тысяч восемь. Также АРА?

Voilá[404]. «Раздумий» моих я также не получил.

Вы получили 1) ARA, 2) Посылку с медикаментами, 3) шоколад, 4) «Нов<ую> Русск<ую> Книгу» № 3, 5) «Опустошающую любовь» и «Портреты русских поэтов», 6) «Вещь»? Я не знаю также, читали ли Вы «Неправд<оподобные> истории».

Напишите откровенно, что думаете о моих новых стихах. — У меня все по-старому. Прилетел на аэроплане Есенин с Дункан[405]. Произвел большой «бум». Если б не возраст[406] (см. «Суждения Учителя о земной любви»[407]), все было бы великолепно.

Скоро выходит Ваш «Барабан».

Мне обидно, что здесь бойкотируют «Хуренито» — всячески замалчивают[408]. Если бы это был «вечный мрамор», я бы не тревожился. Но это — сегодня о сегодня. Пожалуйста, пропагандируйте Учителя. Нельзя ли о нем где-нибудь написать в питерских изданиях? Дайте его почитать писателям, в частности Серапион<овым> Бр<атьям>[409]. У них больше всех мне понравился рассказ Слонимского. «Дэзи» Никитина очень хорошо задумана, но скверно сделана[410].

Весь с Вами.

Пишите часто!

Впервые — Диаспора IV, 534–535. Подлинник — ФШ, 12-12а.

<Из Берлина в Париж,> 15-5-<19>22[411]

Простите и молчание и краткость этого письма. Причины: 1) Прилетел Есенин с Дункан (в России прозвана «Дунька-коммунистка»). Изумительный roman d’aventure[412]. Лучше Стивенсона (15 лет тому назад он пас коров). Едет с ней в Америку — ангажемент ему 5000 долл<аров> в месяц. Объясняются друг с другом жестами.

2) Приехала Марина Цветаева с дочкой. Живут у нас[413]. Толкотня. Гам. Рассказы. Стихи.

3) Издатель беснуется, требуя сдачи просроченных рукописей.

4) Хочу 1-го июня уехать из Берлина. Куча дел.

Видите — резоны все веские. — Вашей критике «Вещи» рад. Насчет «устарелости» новостей не согласен. Вы забываете, что «Вещь» предназначена для России, а там постановки 1917 г. тоже «новость». Что с Хуренитой? Бал в «Ротонде»? Париж? Вы?

Пишите!

Нежно целую Вашу руку.

Впервые — Russian Studies. С. 246. Подлинник — ФЛ, 17.

Берлин <в Москву,> 15-го мая <1922>

Prager Platz 4а

Prager Pension

Уважаемый Петр Семенович,

Марина Ивановна Цветаева говорила мне, что Госиздат был бы склонен издать мои книги. Дело идет о «Необычайных похождениях Хулио Хуренито» и «А все-таки она вертится» (выпускать в России вторую без первой мне не хотелось бы)[414]. Если это действительно так, то думаю, что с моей стороны не будет задержки. Обе книги изданы здесь в 3000 экз<емплярах>, в Россию пришли лишь отдельные экз. Причем «Хуренито» разошелся уже в колич<естве> 2000 экз. и к 1 июля будет весь распродан. Итак, в случае принципиального согласия прошу сообщить мне: 1) когда (крайний срок) книги будут выпущены в свет — это главное обстоятельство. 2) Условия. «Хулио Хуренито» должен пойти в том же виде. «А все-таки» кое-что — детали — прибавлю (из показательных явлений последнего года). Также заменю некот<орые> иллюстрации. Могу выслать готовые клише по соглас<ованию> с и<здательст>вом.

Мар<ина> Ив<ановна Цветаева> говорила также, что Вы написали статьи об этих моих книгах[415]. Буду Вам очень признателен, если Вы пришлете вырезки газетные в статье — здесь достать невозможно.

Искренний привет!

Впервые (с купюрой) — X1, 254; здесь печатается по рукописи. Подлинник — РГАЛИ. Ф.237. Оп.1. Ед.хр.147. Л.1.

П.С.Коган (1872–1932) — критик, историк литературы; президент Государственной академии художественных наук.

Берлин <в Москву,> 19 мая 1922[416]

Дорогой товарищ!

Вам отправлен № 1–2 журнала «Вещь». Обращаемся к Вам с убедительной просьбой прислать нам воздушной почтой для № 4, который будет специально посвящен искусству в России, статью о постановке «Великодушный рогоносец»[417] и фотографии ее.

Гонорар за присланное будет выслан Вам американской или нансеновской посылкой.

Шлем наш товарищеский привет.

Впервые — В.Э.Мейерхольд. Переписка. М., 1976. С.215. Подлинник — РГАЛИ. Ф.998. Оп.1. Ед.хр.2667. Л.2.

<Из Берлина в Париж,> 28/5 <1922>

Спасибо!

Статья оч<ень> хороша по обстоятельствам места. Переводы напечатать не можем. Пришлите в оригинале (по-польски) то стихотв<орение>, где обращение к Маяковскому, Пастернаку и пр. Мы его напечатаем вслед за Вашей статьей[419].

№ 3 выйдет 1-го числа.

Через 10 дней уезжаю не то в Шварцвальд, не то на остров Гельголанд. Устал. Здесь сейчас пакостно.

Как Ваш приезд в Германию?

Жарко. Предотъездная суета и пр. Скоро напишу по-настоящему. А вы отвечайте даже на молчание — к Вам оно всегда настороженное и хорошее.

Жду писем.

P.S. Встретив Дилевского, скажите, что мне действительно и срочно необходима фотография Екатерины Оттовны <Сорокиной>!

А м. б., он совсем погиб?

Впервые — Russian Studies. С. 246–247. Подлинник — ФЛ, 2.

<Из Берлина в Москву,> 29 мая <1922>

Дорогой Давид Петрович,

вчера получил <…> письмо. Спасибо! Спешу обратиться к Вам с делами:

1) Завтра выходит № 3 «Вещи». К сожалению, агентство «<Международная> Книга» не может взять его для России (№ 1–2 они взяли 1500 экз<емпляров>) ввиду введенной теперь пошлины. От нее освобождаются только учебные и технические книги. Необходимо, чтобы срочно добились и телеграфировали сюда <…> распоряжение, что «Вещь» приравнивается к техническим изданиям и от пошлины освобождается. Выходящий номер интереснее первого, и будет жаль бросить дело. Материалом мог обеспечить на 6 №№, но бессмысленно издавать для заграницы.

2) № 4 «Вещи» специально посвящен России. Необходимо, чтобы срочно выслали: Вашу статью <…>, ответы на анкету: Ваш, Татлина, Малевича, Родченко, Поповой, Удальцовой, Альтмана, Стенберга и др.,<…> чего-нибудь, статью о новой русской живописи, Маяковского о поэзии, Мейерхольда «Великодушного Рогоносца» и др.

3) Я бы очень хотел, чтобы мои книги «Хуренито» попали бы в Россию. <…> Они продают теперь «Хуренито» 12 м<арок>, «А все-таки»… 90 м. Скидка 50 %. Книги эти идут и здесь хорошо, но я-то их писал для России.

Спешу отослать это и жду ответа. <…>

Впервые — М.П.Лазарев. Давид Штеренберг. М., 1992. С.167–168. Подлинник — собрание наследников дочери Д.П.Штеренберга.

<Из Берлина в Москву,> 31 мая <1922>

Дорогой Давид Петрович,

я отправил Вам на днях письмо с различными просьбами. Теперь — следующее:

Агентство «Книга» приобрело и повезет в Москву № 1–2 «Вещи». М.б. эти экз. не поступают в продажу и лежат в Москве на таможне из-за пошлины. Вы можете добиться и беспошлинного получения, доказав, что «Вещь» является технически-производственным органом. <…> на всякий случай и прочтите изложенное в предыдущем письме. 1. На днях (послезавтра) выходит № 3 «Вещи». Составлен он довольно хорошо. Статьи (в отделе живописи) Озанфана[420] и Жаннерэ[421]<…> репродукции Пикассо…

Мой горячий привет Вам и всем. <…>

Впервые — М.П.Лазарев. Давид Штеренберг М., 1992. С. 168. Подлинник — собрание наследников дочери Д.П.Штеренберга.

<Из Берлина в Петроград,> 31/5 <1922>

Дорогая Мария Михайловна,

После всего я также вздумал расхвораться и пишу Вам валяясь, посему кратко и о делах:

1) «Барабан» наконец-то отпечатан, брошюруется. Как только будет готов — вышлю.

2) Сало[422] (entre nous[423]) — я. (Неужели Вы думали, что кто-нибудь другой может избрать себе подобную фамилию?)

3) Прошу либо написать где-нибудь о «Хуренито», либо одолжить его кому-нибудь, кто сие сделает. Не думайте — тщеславие. Эта книга — для совр<еменной> России, и как раз там ее не знают. Пусть услышат хоть по отзывам.

4) Если видели Иринку, напишите, какая она? Поругайте при встрече Екат<ерину> Отт<овну Сорокину>, Тихона Ив<ановича Сорокина> и Ирину за то, что так редко пишут.

5) Пришлите мне как-нибудь экземпляр моих «Раздумий», я их так и не видел.

6) Дайте Замятину на прочтение «Хуренито» и «Неправдоподобные истории» — я его ценю как прозаика (лучше Пильняка много. Единственный европеец!)

7) Запретите Пильняку хвалить меня и вообще произносить мое имя.

8) Сераф<има> Павл<овна>[424] действительно при встрече на днях была со мной ласкова и звала к себе. Я не пошел, п<отому> ч<то> вообще никуда не хожу (страшусь), а тем паче туда (1000 пудовый). Она очень славная.

9) Я выслал Братьям Серап<ионовым> 50-долларную посылку ARA за сборник, который здесь продал (15 000). Жду для продажи книгу Овсянникова и др., сборник петербургских поэтов и пр.

10) Скоро уезжаю к морю — отдохнуть. Искренне заработался. Вы пишите на прежний адрес.

11) У меня теперь гостья — Мар<ина> Цветаева.

12) Болит голова (небольшой жар).

13) Пишите!

На этой милой цифре кончаю. Нежно целую Вашу руку.

Впервые — Диаспора IV, 536. Подлинник — ФШ, 13.

<Из Берлина в Москву,> 3/6 <1922>

Дорогой Владимир Владимирович,

О «Вещи» —

она издается только для России (эмиграция не в счет). Но —

1) Мы не получаем из «России» материала. № 4 должен быть спец<иально> посвящен России. Шлите свое и всех, кому «Вещь» близка. (Не гневайтесь за всякие промахи, в том числе за опечатки в № 1–2.) Без срочной присылки серьезной партии материала из России (стихи, статьи, хроника и пр.) мы прикончимся. За все платим, хоть немного (250 м. стр<аница> прозы, 10 м. строчка стихов) — можем высылать натурой —

2) № 1–2 «Вещи» взяла «Книга» (1500 экз<емпляров>) для Москвы. Но он почему-то не поступил там в продажу. № 3 они вообще не хотят брать, ссылаясь на пошлину и пр. Не может ли кто-либо (оптом или часть) взять на себя распространение «Вещи»?

Простите, что Вас утруждаю этим. Но, повторяю, без материала и без возможности распростр<анения> в России «Вещь» прикончится, хотя денежно она здесь обеспечена на 6 №№. А я думаю, что она, окрепнув и связавшись с Россией, т. е. выровняв линию, сможет быть полезной.

Жду от Вас срочно ответа на эти вопросы. И материала.

Передайте то же Асееву[425] и др.

В № 3, который выходит на днях, перевод Вашего стих<отворения> «Слушайте, сволочи» на франц<узский>[426] и стих<отворение> Асеева[427].

Я послал Вам мои книги «Хулио Хуренито», «А все-таки <она вертится>» и др. (на «Росту»[428]). Получили ли Вы? Очень хотел бы получить Вашу — «Люблю», ее здесь нет. Попросите Асеева переслать «Стального Соловья» — также нет!

Жму руку дружески

Впервые — Б.Фрезинский. Эренбург. «Вещь». Маяковский / ВЛ. 1992. № III. С.307–308. Подлинник — ГЛМ ОР. Ф.130. РОФ 9080. КП 54249/7.

С В.В.Маяковским (1893–1930) ИЭ познакомился в Москве зимой 1917-18 гг. Маяковскому посвящена 6-я глава 2-й книги ЛГЖ (7; 39–50); очерк их взаимоотношений см. в указанной статье составителя.

<С острова Рюген в Берлин,> 10/VI <1922>

Villa Algir

Strandpromenade

Binz am Rugen[429][430]

Дорогая Марина Ивановна,

мне очень хочется написать Вам, но не знаю, где Вы ныне. Боюсь, что без моего присмотру, и к тому же укрепленная моим неудачным открыванием островов, — Вы засели в Берлине.

Пришлите адрес!

Сегодня ветер и впервые море напоминает о море (осознание своей сущности). Вчера — блюдечко. Гляжу и думаю — до чего все-таки мне чужда идиллия. Да (вероятно, и Лермонтов знал об этом) — в бурях есть покой!

Я начинаю видеть нашу встречу и рад моим последним словам. Они были уже правдой. Т. е. я жду от Вас после «переулочков» — проспектов (а ведь это название от перспектив!) Понимаете?

Напишите скорей. Помимо всего хочу узнать различные факты — приехал ли наконец Серг<ей> Як<овлевич>[431]? Куда едете (уехали)? Пришлите Ваше «письмо» Толстому[432], и — если были — отклики на него.

Не забудьте отдать рукописи «Верст»[433].

Обнимаю моего Бегемота[434], С.Я. горячий привет. Нежно и прямо (по-собачьи) целую Вашу голову.

Впервые — ВЛ. 1973. № 9; здесь исправлено. Копия рукой Цветаевой в тетради «Письма моих друзей» — РГАЛИ. Ф.1190. Оп. З. Ед.хр. 141.

Со стихами М.И.Цветаевой (1892–1941) ИЭ познакомился в Париже в 1910 г., с ней лично — в Москве летом 1917 г. По признанию ИЭ, сделанному за два дня до смерти Б.Слуцкому, Цветаева и Мандельштам — «самые личные, самые близкие, самые пережитые им поэты». Цветаева посвятила ИЭ цикл стихов «Сугробы», а также стихотворение «Вестнику» (1921). Сохранились черновики двух писем Цветаевой ИЭ (1921, 1922) — М.Цветаева. Собр. соч. в 7 т. Т.6. М., 1995. С. 211–215. Цветаевой посвящена 3-я глава 2-й книги ЛГЖ (7; 18–25; см. там же комментарий: с. 745–750). По свидетельству дочери Цветаевой, с отъездом ИЭ на о. Рюген «Илья Григорьевич и Марина писали друг другу часто, по два-три раза в неделю» (А.Эфрон. Марина Цветаева. Калининград, 1999. С. 196).

<С острова Рюген в Петроград,> 11/6 <1922>

Villa Algiz, Strandpromenade

Binz a Rugen

Дорогая Мария Михайловна,

отвечаю Вам уже из иных мест. Сижу на острове, который, увы, чрезвычайно обитаем. Собираюсь отдыхать и пр. (действительно, сильно всячески износился).

Все, что Вы пишете о «Хуренито», меня очень радует. Но, пожалуйста, как только появится ч<то>-л<ибо> о нем, — пришлите. В Берлин ничего не доходит. Так пришлите и «Лит<ературные> Зап<иски>», где ругают мои «Неправ<доподобные> Ист<ории>»[435] — я их не читал.

Книг еще не получил. Жду очень. Как только получу Ольшевского, а м.б., и другие, пристрою.

Скажите:

М.Шагинян[436], что ее хочет издавать «Геликон» (желательно проза и ненапечатанная, т. е. не вышедшая отдельной книгой).

«Брат<ьям> Серапионовым», что «Геликон» хочет приобрести их ненапечатанные вещи.

Поэтам — сборника не получил.

Ваш «Барабан» выходит в течение ближайшей недели.

Меня оч<ень> интересует мнение Замятина[437] о «Хуренито».

Получили ли Вы, наконец, шоколад (2 раза) и медикаменты? «Сер<апионовым> Бр<атьям>», кроме 50 долларовой посылки> ARA, я выслал остаток (300 м<арок>), шоколад.

Ваш рассказ пришлите — попытаюсь его пристроить (прозу много легче, чем стихи). Если б написали книжку о совр<еменных> частушках[438] — с материалом листа в 2–3, легко бы продал ее за 8-10 т<ысяч марок>.

Я послал Вам № 4 «Книги» — там найдете мою «Автобиографию».

Вот как будто все достоверности. Вокруг: немецкий курорт, море, главным образом как понятие (нечто вроде бобового кофея, который пьет теперь вся Германия, не 5 моргая глазом — гордо его именуя «мокка»). В Берлине шип братьев-писателей (накануновцы[439] не хотят мне простить отказа писать у них, но что делать? — я слишком лев для них) и пр. Внутри некоторый феномен усталости, quand-même[440] клубок страстей (нечто вроде «комка у горла»), отчаянное желание писать с десяток больших романов, отвращение к письменным принадлежностям и пр.

Как Ваше здоровье? Оч<ень> хочется, чтобы Вы за лето оправились! Видите ли Вы Ек<атерину> Отт<овну Сорокину>? Узрели ли наконец Ирину? Ежели да, не забудьте мне всячески описать свои от ее впечатления!

Пишите!

От Люб<ови> М<ихайловны> — привет.

Нежно целую Ваши руки.

Впервые — Диаспора IV, 537–538. Подлинник — ФШ, 34. Письмо цитировалось в ЛГЖ (7; 194).

<С острова Рюген в Париж,> 11/6 <1922>

Villa Algir. Strendpromenade.

Binz a. Rugen

Как видите — новоселье. Остров (отнюдь не необитаемый). Курорт и пр. пр.

Море по сравнению с Северным явно эрзацное.

Впрочем, сносно. Собираюсь — одновременно отдыхать и работать[441].

Около 10–15 июля я буду (на несколько дней) в Берлине. Увидимся ли мы тогда? Очень хотел бы!

«Дрозд» еще нужен (перепечатывают). Недели через две верну. За польские стихи спасибо.

Что нового в Париже — вообще, в Париже — Rotonde, и в Париже — Вы?

Если Дилевский поддается мерам нравственного воздействия еще — попытайтесь.

Нежно целую Ваши руки.

Впервые — Russian Studies. С. 247. Подлинник — ФЛ, 3.

<С острова Рюген в Петроград,> 14/I[442] <1922>

Villa Algiz, Binz a. Rugen

Дорогая Мария Михайловна,

на днях послал Вам письмо обстоятельное. Сейчас получил Ваше через Алекс<ея> Мих<айловича Ремизова> — более старое. — Спасибо за все, что пишете об Ирине. Даже печальное — крепко радует. Нет ли у Вас к<акого>-л<ибо> знакомого с аппаратом сфотографировать её?

Я не получил до сих пор сборника поэтов и поэтому ничего с ним предпринять не мог.

Также не получил книг: ни «Раздумий», ни Ольшевского (для перевода), ни др. — ? —

Оч<ень> хотел бы, чтобы Вы мне прислали «Литер<атурные> Зап<иски», № 1> и все, что будет обо мне.

Видали ли «Р<усскую> Кн<игу>» № 4?

С Вами

Впервые — Диаспора IV, 538–539. Подлинник — ФШ, 22.

<С острова Рюген в Берлин,> 14/6 <1922>

Villa Algir. Binz a. Rugen

Дорогой Александр Семенович,

Мой адрес (до конца августа) — найдете в заголовке сего письма. О сем местожительстве никаких деталей Вам не сообщаю, ибо Вы сами знаете оного природные достоинства и дополнительные пороки.

Очень прошу Вас и Гуля[443], ежели Вам попадется ч<то>-л<ибо> о моих книгах и пр. прислать сюда. Также, разумеется. «Книгу».

Крепко жму Вашу руку и шлю дружеский привет Вашему местному «диктатору»

P.S. Убрали ли книги с пола?

Впервые — РБ, 147. Подлинник — Гуверовский институт.

<С острова Рюген в Берлин> 15/VI <1922>

Villa Algir

Binz am Rugen

Дорогая Марина Ивановна, я очень сержусь на Вас. Как бы и чем бы Вы не были заняты, я полагаю все же, что у Вас могло найтись несколько минут, хотя бы для чисто делового письма мне.

Вы хорошо знаете мои «опекунские» по отношению к Вам чувства и понимаете, что знать, что с Вами, почему (по письму Веры Лаз<аревны>[444]) Вы хотите писать в Прагу и пр. — для меня не праздное любопытство.

Пока не ответите, ничего не могу сказать, кроме этих слов укора.

Вас и Алю[445] целую.

Впервые — X1, 262. Копия рукой М.Цветаевой из тетради «Письма моих друзей» — РГАЛИ. Ф.1190. Оп.З. Ед.хр.141.

<С острова Рюген в Берлин,> 16/VI <1922>

Дорогая Марина,

я получил наконец жданную весть. Простите мне мое вчерашнее письмо с укором. Я думал, что Вы одна в Берлине, и не понимал Вашего молчания[446]. Теперь многое знаю.

Наша собачья правда — не предавать. Поэтому там, где могло быть сто путей, — один путь.

Очень жду Ваших новых стихов. Пришлите! Жду еще, когда, прочитав «Хуренито», скажете мне о нем. Отдых у меня чудной: позавчера начал новую книгу: «13 трубок» (13 историй). Каких? Гнусно-мудро-трогательных.

Пока написал 3 — английская трубка лорда Эдуарда Грайтана, баварская Петера[447] Шуллера и голландская — Мартина ван Броота.

По существу — смута. Возможно, что эта классификация чужих трубок (жизней) поможет найти некоторое равновесие. Ибо в дальнейшем хочу дописать мой роман[448], а для него, кроме больших сил, нужно и большое равновесие — он о катастрофе, о торжестве стихии над волей, а отправляясь на тиф, нужно сделать прививку.

Жду писем и стихов. Нежно обнимаю и целую вашу голову, которая может по-кошачьи западать, но по-песьи — прямо сгибаться.

P.S. Передайте Серг<ею> Як<овлевичу> благодарность за память и привет горячий от Любови Михайловны (Вам тоже) и от меня. Куда Вы едете? Если будете недалеко от Берлина, то через месяц увидимся!

Впервые — ВЛ. 1973. № 9. С. 196–197. Копия рукой М.Цветаевой в тетради «Письма моих друзей» — РГАЛИ. Ф.1190. Оп.З. Ед.хр.141.

<С острова Рюген в Петроград,> 17/6 <1922>

Дорогая Мар. Мих.,

Письмо Ваше получил. Все, о чем просите, — сделаю. Книги жду. Что касается «Хуренито», отсюда не могу послать. Но не зная, что Полонская получила 1-ый экз<емлляр>, я перед отъездом <на море> послал ей еще один.

Пишите. Спасибо за всю ласку.

Впервые — Диаспора IV, 539. Подлинник — ФШ.14.

<С острова Рюген в Берлин; середина июня 1922>

Дорогая Аля,

из тебя выйдет хороший писатель романов для газет. Ты не только умеешь описывать трагические события Зоо[449] и другие, но природная бегемотская лень подсказывает тебе верный прием. Говоря о происшествии с Белым, ты пишешь: «Он вошел…», точки (продолжение в следующем номере). Изволь дописать.

Здесь много голых немцев. Еще есть: море, кафе, торты, газета «Руль», будки, простокваша из снятого молока, ревень, четки, кодаки, пароходы, песок и еще всякое иное. Целую тебя крепко.

Впервые — ВЛ. 1973. № 9. С. 196. Местонахождение подлинника неизвестно.

С дочерью М.Цветаевой Алей ИЭ познакомился в Москве в 1917 г., о чем рассказал в ЛГЖ (7; 19); в 1950-1960-е гг. ИЭ и А.С.Эфрон встречались и переписывались.

<С острова Рюген в Петроград> 19/VI <1922>

Villa Algir, Binz a. Rugen

Дорогой поэт,

Вашу открытку мне переслали. Книг еще нет. С большой радостью сделаю все от меня зависящее, чтобы устроить Ваши книги. Легче всего как будто пристроить Шенье[450], труднее другую драму. Во всяком случае, пришлите все и напишите также, можно ли дать отдельные стихи в журналы. Укажите также, в каком виде предпочитаете обрести гонорар? (по опыту, как будто, лучше — большой, т. е. за книгу, посылками ARA, маленький, журнальный, — посылками Нансена).

Рад буду и сам прочесть после столь длительной поэтической разлуки Ваши стихи.

Дошли ли до Вас журнал «Вещь» и мои последние книги («Необыч<айные> похождения Хулио Хуренито», «А все-таки она вертится» и др.)?

Привет!

Душевно Ваш

Впервые. Подлинник — ГЛМ ОР. Ф.247. ОФ 6152. Л.4.

<С острова Рюген в Берлин,> 19/VI <1922>

Дорогой Александр Семенович, честно по утрам я работаю у себя на балконе (удовлетворяюсь толпой, т. е. грудой рубенсовских туш в отдалении). Закончу вскоре новую книгу «13 трубок» (истинное наследство Великого Учителя[451]). В кафе же хожу лишь на часок после обеда и вечером. Словом, Вы не были далеки от истины, говоря, что я добрый и хороший человек.

Адрес Марины Цветаевой: Trautenau Str. 9 «Trautenau Haus» (возле моего Prager Platz). Думаю, что при напоминании надлежащее последует[452].

Здраво подумав (влияние свежего морского воздуха), я пришел к заключению, что для того, чтобы написать статью, о которой я Вам говорил[453], мне необходимы некоторые книги под рукой для справок. А именно: 1) сборник Серапионовых[454] и 2) рассказы Всев. Иванова[455] — по крайней мере. Хорошо бы еще что-нибудь. Если Вы пришлете к 1-му июля эти книги бандеролью, я привезу их со статьей в Берлин примерно 13-го — 14-го июля.

Получили ли Вы книги в «Геликоне»? («Окно», стихи Чулкова, Слезкин[456]).

Любовь Мих<айловна> шлет привет.

Если будут какие-либо пикантные справки о моих убогих писаниях, не поленитесь прислать.

Впервые — РБ, 147–148. Подлинник — Гуверовский институт. США.

<С острова Рюген в Берлин,> 20/VI <1922>

Дорогая Марина,

(позвольте отчество опустить — не фамильярность). Ответить могу лишь на своем языке.

1. Люблю Вас истинно и крепко. Не так-то и так-то, а просто — как могу. Люблю и предан.

2. Никогда не хочу никого обращать в свою веру — нищий не может одарить богача.

В безверие — не понимаю желания раздеть другого (мешает добродушие). Если Вы этих двух обстоятельств не поймете, мне остается только заскулить:

«А кухарка думает иначе:

По-особому, не по-собачьи».

Очень увлечен «трубками». Пишу уже 6-ю.

За то, что остались в Берлине, журю.

Но рад буду увидеть Вас через три недели. Кафе на Prager Platz. Хорошо?

Бегемоту ничего не дарите! Прозу обязательно печатайте предварительно в «Современных Записках» (и мне пришлите на денек — а я им прямо перешлю, прочитав, чтобы не было задержки.

Очень жду Ваших стихов.

Дайте стихи в «Сполохи»[457] (minimum 10 мар. строка). За переводы берите minimum 1500 с листа. Не сердитесь — это законное опекунство.

Как вы получаете рукописи?

От Б<алтрушайти>са?[458]

Серг<ею> Яков<левичу> привет и от всего сердца желанье хорошей работы.

Как Вы решили быть с «Лебединым Станом»?

Хуренито не идеи, а лирика!

Марина, дорогая, простите, что пишу о «титаническом горе», а не о том, о чем бы хотел говорить. Но я не умею писать. В кафе (наше место!) Вам расскажу. А Вы — пишите!

Нежно Вас целую.

Впервые (с купюрой и неточностью прочтения) — ВЛ. 1973. № 9. С.197–198. Копия рукой Цветаевой в ее тетради «Письма моих друзей» — РГАЛИ. Ф.1190. Оп.З. Ед.хр. 141.

<С острова Рюген в Петроград,> 21/6 <1922>

Сейчас получил от тебя 3 книги стихов. Огромное спасибо. Книги пока только проглядел, но уж многое в «Орде» определенно понравилось. О ней (а может, о всех) напишу[459]. Я тебе послал неделю тому назад письмо[460]. Надеюсь, получишь и ответишь. Прочла ли ты «Хуренито»? Много работаю.

Нежно с тобой

22/6 Сегодня получил еще письмо от «Островитян»[461]. Сижу читаю стихи.

Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С.304. Подлинник — РНБ ОР.

<С острова Рюген в Берлин, 22 июня 1922>

Дорогая Марина,

шлю Вам письмо Пастернака. По его просьбе прочел это письмо и радуюсь за него. Радуюсь также за Вас. Вы ведь знаете, как я воспринимаю Пастернака[462]. Жду очень Ваших стихов и писем.

Впервые (без даты) — в комментариях к: М.Цветаева. Собр. соч. Т.6. М., 1995. С.280. Копия рукой Цветаевой в ее тетради «Письма моих друзей» — РГАЛИ. Ф.1190. Оп. З. Ед.хр.141.

Книжные посылки из России (книги, журналы, газеты, рукописи) были получены ИЭ 21 июня 1922 г. Среди них находилась и бандероль от Б.Л.Пастернака, отправленная из Москвы 14 июня и содержавшая, в частности, «Сестру мою жизнь» с дарственной надписью Эренбургу, а также письмо Цветаевой, которое ИЭ отослал ей 22 июня с этой сопроводительной запиской.

<С острова Рюген в Берлин,> 23/6 <1922>

Дорогой Александр Семенович, посылаю Вам две заметки некоего молодого критика, присланные для этой цели из Москвы[463]. Ежели найдете подходящими, напечатайте, и во всяком случае меня об их судьбе известите. — Я получил неск<олько> сборников стихов из Петрограда, и об одном из них, «Орде» Николая Тихонова, напишу для Вас заметку и привезу — считайте en reserve[464].

Что касается статьи о прозе, то я уже Вам писал, что мне нужно для нее две книжки minimum.

Привет!

Впервые — РБ, 148. Подлинник — Гуверовский институт.

<С острова Рюген в Петроград,> 23/6 <1922>

Дорогая Мария Мих<айловна>, посылаю Вам старое письмо, зря летавшее в Москву по случаю жары и моего рассеянного воображения.

Теперь актуальная сторона большинства вопросов устарела. Вчера послал Вам воздушной почтой и как будто в Петроград письмо[465]. Касательно списка опечаток в «Раздумьях». Очень важно!

Впервые — Диаспора IV, 539. Подлинник — ФШ, 15.

<С острова Рюген в Берлин,> 24/VI <1922>

Дорогая Марина, спасибо.

Мне кажется, что в отношении меня Вы начинаете прозревать. Или только до первого café. О костюме Шмидта[466] (так же как слезы Продкома). Но гнусно. Пишу 8-ю трубку. Занятно. Приеду — прочту Вам. А Вы — стишки. И записи. И еще полаете, помурлычете. И в «Diele»[467]. И напротив. Много! (Буду в Берлине около 10-го -15 июля). Грустно — нет эти дни ветра. А я неистово люблю ветер. Обнимаю.

Пишите! И пришлите все же стихи!

Впервые (с купюрой) — X1, 265. Копия рукой Цветаевой в ее тетради «Письма моих друзей» — РГАЛИ. Ф.1190. Оп.З. Ед.хр.141.

<С острова Рюген в Петроград,> 1/7 <1922>

Спасибо, родная, за письмо. Стихотворения об Агари[468] в нем не оказалось. Жду его, так же как и других твоих стихов.

Рецензия Шагинян[469] вполне комильфотна[470] и даже хороша в иных местах (Кандид[471], нежность к Хур<енито>, свет и тени и пр.). Меня несколько смешит часть о «релятивизме»[472]. Не знаю, в чем тут дело — непонимание до конца самой вещи или необходимость блюсти общ<ественную> мораль? (Noblesse(???) oblige[473]). Если ты встречаешься с ней, передай от моего имени благодарность и приветствие. Очевидно, она как-никак умный majeur[474].

Шлю тебе единств<енную> карточку, которая у меня под рукой, «паспортную». Она все же не менее похожа на мое личико, чем учен<ик> Илья Эр<енбург>[475] на меня. Напиши мне, как зовут твоего сына[476] и какой он масти? (земные приметы). Какая ты теперь?

Год тому назад — в апреле 1921<-го> — пароходик, на котором я ехал, часов в 5 утра причалил к Pillau. На берег сойти никому не позволили. Но я и не пытался. — Кажется, что мы с тобой уже совсем взрослые и можем вспоминать. Правда?

Когда увидишь мою дочь, напиши мне, какая она?

Я заканчиваю книгу «13 трубок» (уже сделал!!) Кроме того, курю из них штук 5 и на солнце старею. Это главные внешние особенности моего здешнего житья.

О всех литературных делах я тебе писал в 2 письмах, отправленных отсюда. Получила ли ты посылку за Серапионовых <Братьев>?

Сердишься ли на меня за рецензию?[477] (ей-ей, «Лошадь как лошадь»).

Если что будет еще о Хур<енито>, присылай.

А особливо пиши и пришли свои стихи.

Нежно с тобой

Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С.304–305. Подлинник — РНБ ОР.

<С острова Рюген в Берлин,> 4/7 <1922>

Дорогой Алекс<андр> Семенович, спешу отослать Вам заметку о разл<ичной> сволочи, которую очень прошу поместить в ближайшем № «Книги»[478]. По цитатам Вы увидите, что ругаюсь я по ослам.

Я напишу в ближайшие дни маленьк<ие> заметки о следующих книгах:

Тихонов «Орда»,

Пастернак «Сестра моя жизнь»,

Сборник «Наши дни»,

—,,— «Современник»[479].

Жду «Серапионовых Братьев» для статьи и Вашего ответа касательно прилагаемой нужды.

Что нового?

От Люб<ови> М<ихайловны> и меня сердечный привет.

Впервые — РБ, 149. Подлинник — Гуверовский институт.

<С острова Рюген в Петроград,> 4/7 <1922>

Дорогая Мария Михайловна,

Сегодня получил книги. Большое спасибо. Книги Зоргенфрея, <Г.> Иванова, Одоевцевой[480] знал уже. О последней писал в «Книге»[481]. У Зоргенф<рея> очень хорошо стихотв<орение> о чорте. Иванов — редко скучен и пошл. Верховский скучен, но благороден[482]. «Утренники»[483] — крайняя пошлость, в особенности все рецензии. Авторов отзывов о Цветаевой и Белом я бы с наслаждением избил бы[484]. Т. к. на расстоянии этого сделать нельзя, то я ограничиваюсь статьей о хамстве критиков, которую послал уже Ященке[485]. Что касается отзывов обо мне, то они в порядке вещей[486]. Конечно, «Аверченко» (представляю, что они скажут о «Трубках», где чистый буфф, безо всяких идей. Конечно, «жаль Эр<енбурга>» (Вы слышите — я плачу, растроганный). Был такой милый, откровенный, перед всеми сподники скидывал и душу вытаскивал и вдруг — дверь заперта, ничего нельзя понять. Если Вы знаете этих дядей лично, скажите, что подобные казусы бывают — плакаться нечего, сподников на свете много помимо моих, а в запертые двери приличным людям нечего зря ломиться. Все равно ничего не поймут. А между нами, все же хорошо, что я пишу теперь не «Огонь» для Алекс<ея> Спирид<оновича Тишина>[487], а «Опустош<ающую> Любовь».

Ну, довольно о дряни!

Получил также статью Шагинян о «Хуренито»[488]. Не только лестно, но и умно. «Дневник» еще не прочел[489]. О «Веч<ернем> ч<асе>»[490] говорить не буду — Вы ведь сами считаете его слабой книгой — многие стихи помню еще с парижских времен.

Недавно имел большую радость, получил «Сестру мою жизнь» Пастернака. Наконец-то выпустил Гржебин[491]. Удивительные стихи!

Что Вы делаете? Как сестрорецкие намерения?[492] Здоровье? Пишете ли? Видитесь ли с Екатериной Оттовной <Сорокиной>?

Я только вчера закончил новую книгу рассказов «13 трубок» — чистый кинематограф.

Викт<ора> Бор<исовича Шкловского> все еще нет в Берлине[493]. Я же скоро буду неск<олько> дней в Берлине. Здесь остров и все прочее.

Получили ли № 3 «Вещи» и «Книгу»? Наконец — лекарства? Еще — какао? Вышло мое «Золот<ое> сердце» (вещь старая)[494], не высылаю, жду «6 повестей».

Пожалуйста, благодетельница моя, присылайте все, что интересного у вас будет. А уж непременно — где обо мне — «Хуренито» и вообще. А еще — пишите почаще.

Дали ли Вы список опечаток?

Получили ли Вы «Барабан»? Бумага хорошая. Но обложка и шрифт неудачны (на мой вкус!). Это — Ваша переходная книга. Что пишете теперь? Пришлите. Пишите.

Нежно с Вами

Впервые — Диаспора IV, 539–540. Подлинник — ФШ, 16.

<С острова Рюген в Берлин,> 7/<7[495] 1922>

Дорогой Алекс<андр> Семенович.

На днях я послал Вам статью о критиках. Сейчас посылаю три рецензии[496]. Полагаю, что никаких возражений с Вашей стороны не будет. Это все, что я Вам дам в ближайшее время, т. к., не получив книг, написать статью[497] не смог и теперь не смогу до своего возвращения из Берлина, т. е. до августа. Я буду у Вас примерно 19-20-го числа и надеюсь исправить тогда корректуры статьи и заметок. Пожалуйста, напишите мне, получили ли Вы все и спокойно ли приемлете дары поэта?

Привет!

Впервые — РБ, 147. Подлинник — Гуверовский институт.

<С острова Рюген в Берлин,> 7/7 <1922>

Дорогой Александр Семенович, я утром отправил Вам письмо с разъяснениями, а сейчас получил Ваше, также книжицу. Все, что писал, остается в силе, т. е. статью о прозе (хочу, чтоб была обстоятельная) смогу написать лишь в августе. Пока прошу напечатать статейку о критиках и рецензии. Первую можете либо поместить как рецензию «Утренники № 2», либо как статейку «О некоторых критиках» — как хотите. Буду у Вас 19-20-го.

Люб<овь> Мих<айловна> шлет сердечный привет, также я.

Ваш Эренбург

Кончил книгу рассказов «13 трубок» — 7 печатных листов — 18 дней (при купании и прочем!).

P.S. <Андрей> Соболь просит передать Вам благодарность за «Книгу».

Впервые — РБ, 149. Подлинник — Гуверовский институт.

<С острова Рюген в Москву,> 12/7 <1922>

Дорогой Борис Леонидович,

шлю Вам рецензию о «Сестре <моей жизни>», которая будет в «Книге»[498]. Бога ради простите ее примитивизм, не забывайте, что это «рецензия», т. е. нечто для кретинов par excellence[499].

Мар<ина> Цветаева написала о Вас длинную и вероятно прекрасную (еще не читал) статью «Светлый ливень»[500]. Пойдет в «Эпопее» — журнал Белого.

Дорогой, пишите! Я Вам отправил последнее время несколько писем[501].

Обнимаю крепко.

Впервые — X1, 267–268. Подлинник — собрание Е.В. и Е.Б.Пастернаков (Москва).

С Б.Л.Пастернаком ИЭ познакомился в Москве летом 1917 г. Пастернаку посвящена 5-я глава 2-й книги ЛГЖ (7; 31–39; см. там же комментарий — с.751–755).

<С острова Рюген в Петроград,> 12/7 <1922>

Villa Algir, Binz a. Rugen

Дорогой поэт,

я получил письмо, стихи (рукописные) и пьесу[502]. Последнюю еще не прочел. Мне очень понравился «Титаник»[503] с его изумительным концом и многое в других.

Я еду через несколько дней в Берлин (на неделю). Там попытаюсь пристроить стихи в журналы («Эпопею» Белого и др.) и пьесу. Последнее нелегко (именно потому, что драмат<ургическая> форма).

Жду о Шенье.

М.б., у Вас имеется стихов на новый сборник?

Книг еще не получил[504].

Из Берлина вышлю Вам «Хулио Хуренито». В настоящем письме высылаю один из сборников стихов.

Привет!

Впервые. Подлинник — ГЛМ ОР. Ф.247. ОФ 6152. Л.1.

<С острова Рюген в Петроград,> 12/7 <1922>

Binz a. Rugen

Villa Algir

Дорогая Мария Михайловна,

сегодня получил Ваши два письма. Спасибо. Вы напрасно корите меня за неласковость моих. Вы ведь должны были уже привыкнуть к тому, что я исключительно неуклюж в эпистолярном деле. М.б., оттого, что я занимаюсь писательством и поэтому в письме обхожу всякую литературу, особливо лирику.

О делах уже сообщал Вам — книги получил. Насчет Ольшевского ответа от издателя еще не имею. Зоргенфрея — попытаюсь, но в успехе сомневаюсь (прекрасно стихотв<орение> с простонародным чертом!). От Шагинян жду дополнительных статей — тогда все передам в «Геликон». Буду на будущей неделе неск<олько> дней в Берлине и все выясню. Я написал в «Книгу» ругательную статью о «критиках» из «Утренников». Заметку об «Орде» и «Литер<атурном> Дневнике»[505]. Я получил из Москвы «Сестру мою Жизнь» Пастернака. Книга изумительная! Вообще из Москвы почти ничего не имею.

От Слонимского письма еще не получал[506].

Пусть Ховин[507] напишет точно, что он хочет: размер и о какой литературе (русской загр<аничной> или французской)?

На днях я вышлю Вам некоторые рассказы из «13 трубок» (книга выйдет к октябрю). Если Вам удастся их пристроить, на гонорар купите ч<то>-л<ибо> Иринке.

Ал<ексей> Ник<олаевич Толстой> — ? Одарен (примитивно), по природе не зол, глуп, но способен на гнусь сложную[508]. С Ремизовым о «Хуренито» не говорил. Белый очень хвалил, но по-моему не читал. Понравилось Викт<ору> Бор<исовичу Шкловскому>[509] (он приехал в Берлин, но я с ним еще не видался).

Начал писать стихи. К осени будет книжонка. Назову ее «Звериное Тепло». Вот одно из стихотв<орений> <…>[510]

Спасибо, милая, за все, что пишете об Иринке. Еще! Каждую строку перечитываю.

Неужто до сих пор нет лекарств и мелких посылок? Получили ли Серапионовы АРУ и пр.?

Пишите, милая, и за сушь не сердитесь. Это от жары.

Целую Вашу руку.

Впервые — Диаспора IV, 542–543. Подлинник — ФШ, 35.

<С острова Рюген в Петроград,> 28/7 <1922>

Дорогая Мария Михайловна,

не сердитесь ни за молчание, ни за краткость этого письма. Я ездил в Берлин. Суета, маета, дела, беготня и пр. пр. Вернулся сюда вчера. Корректура, груда писем и пр.

Прежде всего о Ваших делах: я продал «Кровь-Руду» в «Эпоху»[511] за 8000. Это хорошо. Договор посылаю[512]. Аналогичный был о «Барабане». На эту Вы получите АРУ и Нансеновские. Если Вы до 1 августа не получите медикаментов — я получу назад деньги и вышлю Вам ч<то>-л<ибо> на них (хотите теплые чулки — ребятам?)

Надеюсь, Вы получили уже «Барабан» (обложка — отвратительная!). Я получил «Руду» в Берлине и наспех проглядел. Многое знал. Пока не прочту, боюсь ч<то>-л<ибо> сказать о книге. Спасибо, родная, за все, что Вы пишете об Ирине. Не забывайте меня в этом и впредь. Даете огромную радость каждой строкой.

Пишу стихи. Маленькая книга. Называется «Звериное тепло».

Видал Викт<ора> Бор<исовича Шкловского> и дружественно беседовал обо всем. Ваш привет ему передал.

Шагинян передайте следующее: «Геликон» в принципе согласен издать ее «Дневник», если она даст еще статей, не бывших в этой книге, столько же примерно, сколько там (напечатанных в период<ических> изд<аниях>, но не бывших в книге). Заплатит за одно издание в 4000 экз. по 3000 марок за лист в 40 тыс<яч> букв. Если она согласна, то пусть пришлет мне добавочный материал и указания, что сделать с деньгами.

Теперь моя просьба. Я посылаю Вам в рукописи 2 рассказа из «13 трубок» — они не были нигде напечатаны (книга выйдет в октябре). Дайте их в журнал или в газету, по Вашему усмотрению, а на гонорар купите подарок Ирине.

Появилась ли хоть одна статья из возвещённых о «Хуренито»? Что нового? Пишите! И на скудный мой листок отвечайте десятью! Как здоровье Ваших ребят? Как Ваше? Нежно целую Ваши руки

Впервые — Диаспора IV, 544. Подлинник — ФШ, 36.

<С острова Рюген в Берлин,> 7/8 <1922>

Villa Algir

Binz a. Rugen

Дорогой Алексей Михайлович, так как Вы блюдете дела Пильняка, обращаюсь к Вам по следующему делу. В свое время я предложил Борису Андр<еевичу Пильняку> устроить перевод одного из его рассказов («При дверях») на английский. — Удалось. Теперь я получил чек на имя Пильняка на 450 лир (итальянских). Можете ли вы ему переслать этот чек? Ежели нет, то я обращусь в редакцию с просьбой выписать иной просто на предъявителя и вышлю его сам, но это отнимет несколько недель. Чек у меня — жду Вашего ответа.

Как Ваше здоровье? Отдохнули ли?

Вам и Серафиме Павловне <Довгелло-Ремизовой> сердечный привет от нас обоих.

Впервые. Подлинник — The Amherst Center for Russian Culture, USA. Предоставлено проф. С.Рабиновичем и Дж. Рубинштейном.

<С острова Рюген в Петроград,>Binz, 8 августа <1922>

Дорогая Мария Михайловна,

дней десять тому назад я Вам послал два рассказа, теперь шлю стихи. И то и другое дайте в к<акой>-л<ибо> журнал (а трубку с мыльными пузырями[513] можно и в газету). Гонорар весь употребите на подарок Ирине. Я писал Вам. Настроение скверное[514]. К тому же расхворался — (сердце), посему сейчас замолкаю. Получили ли наконец «Серап<ионовы> Братья» Ару, а Вы медикаменты?

Нежно с Вами

О «Кровь-Руде» писал.

Впервые — Диаспора IV, 545. Подлинник — ФШ, 37.

<С острова Рюген в Петроград,> 20/8 <1922>

Дорогая Мария Михайловна,

Вы долго молчали и письмо снова грустное. Очень тревожусь за Ваше здоровье. Вам необходимо было бы где-нибудь абсолютно отдохнуть и поправиться — осуществимо ли? Смотрите — не пренебрегайте сим!

О Ваших делах: я послал Вам договор на «Руду». Примерно такой же на «Барабан». АРУ (за «Руду») Вам выслали прямо из «Эпохи» — должны были по курсу тех дней выкроить одну АРУ и еще остаток — Нансеновскую в 2 дол<лара> (всего 8000 м<арок> — 12 долл<аров> — тогда). Я из Берлина послал Вам шоколад. С чулками — у Ек<атерины> Отт<овны Сорокиной> попросили столько пошлины, что она отказалась принять[515]. Разузнайте, продолжается ли это.

О моих: Вы пишете, что Шагинян в хлопотах, суете и пр. Устроит ли она в таком случае рассказы? Кроме них я послал Вам с той же целью (два или три — не помню) стихи. Если мои опасения правильны — заберите у нее и дайте кому-нибудь свободному. Лев<изна> изданий меня не смущает. Стихи хотел бы не в газету, а в журнал. — Если к «Сер<апионам>»[516] — очень прекрасно. — Если были где-либо статьи о «Хурен<ито>» или о других моих книгах — пришлите! И не сердитесь, что отягощаю Вас просьбами!

О Поле Форе[517] думаю мало и посредственно. (Большего не стоит).

Кстати (по зрительской ассоциации), зачем Вы пишете Ваши стихи как прозу?[518] Это необоснованно. Сейчас легче понять обратное[519].

Прочли ли Вы «Трубки» и стихи? Сейчас сижу над романом (начал его еще зимой, но забросил) — «Жизнь и гибель Николая Курбова». — Ритмическая проза (при желании мог бы выдать за стихи, но неприлично — вышло бы томов десять). Кончил детство своего героя (чекиста) и юность. Написал 11 глав из 40. Замысел отважен: гибель неотвратимая, т. е. трагедия сильного «конструктивного» человека. Как выйдет не знаю. Часто одолевает лень. Тогда курю трубку. Гляжу на дождик. C’est tout[520].

Читали ли Вы в № 6 «Н<овой> Р<усской> Книги», как я обругал «Утренники»? Если у Вас по сему поводу с этими мужичками будут разговоры, не забудьте посплетничать.

Когда будете писать Пильняку — сообщите след<ующее>. Он меня просил устроить перевод рассказа. Его «При дверях» я устроил (на англ<ийский>). Получил чек на 450 итал<ьянских> лир и оный чек, а также 2 экз<емпляра> журнала переслал Алексею Михайловичу Ремизову>[521].

Очень спасибо за все об Иринке. Вы с ней хороши — походатайствуйте, чтобы она мне как-ниб<удь> написала! Не знаете — сняли ее?

Любовь Мих<айловна> шлет Вам привет. Нежно целую Ваши руки.

Еще просьба (видите, как я могу надоедать) — разузнайте в издат<ельских> кругах — не хочет ли кто купить право на переиздание «Хуренито» в России. Здешнее издание разошлось.

Скоро прочту всю рукопись «Руды» — тогда напишу Вам о стихах.

Впервые — Диаспора IV, 545–547. Подлинник — ФШ, 38–39.

<С острова Рюген в Петроград,> 20/8 <1922>

Villa Algir

Binz a. Rugen

Дорогая моя,

я писал тебе — кажется — дважды — ты молчишь. Почему? Деловое — получила ли ты наконец посылку АРЫ «Серапионовых <Братьев>», которую я послал на твой адрес? Она выслана из Лондона 3 июня под № «Е 75468».

Получила ли письма и стихи?[522] И почему не выслала обещанной Агари?

Я как-то говорил с Викт<ором> Борисовичем[523]. Он тебя очень ценит и любит. Он славный, но без базы, т. е. без больших прямых линий. Весь — детали. Впрочем, м.б. так и лучше.

Если были где-либо статьи об «Учителе»[524] и обо мне — пожалуйста, пришли. Напиши также можно ли тебя обременить небольшим литерат<урным> поручением?

Главное — просто напиши. Целую

Если встречаешься с издат<елями>, расспроси, не хочет ли к<то>-л<ибо> приобрести право переизд<ания> «Хуренито» в России. (Здешнее — разошлось). Очень прошу — простить за просьбу. <…>[525]

Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С.306–307. Подлинник — собрание составителя.

<С острова Рюген в Берлин, август 1922>

Дорогой Александр Семенович,

я никак не могу написать к 8 № статью — мозги бастуют[526]. Твердо обещаю к 9.

Можете при встрече даже обругать меня, но предупреждаю — помня коломенские заветы[527] — я в ответ скажу:

«Поцелуемся

Христос воскресе,

брат».

Voila!

Впервые — РБ, 150 (где датировано составителями сентябрем 1922 г., когда ИЭ уже был в Берлине). Подлинник — Гуверовский институт.

<С острова Рюген в Берлин,> 22/8 <1922>

Villa Algir

Binz a. Rugen

Дорогой Алексей Михайлович, вышлите, не откладывая, Ваши «Шумы» — для перевода на испанский по следующему anpecv: M-me Belov-Rivera[528], 6 rue Desaix. Paris. Это для мексиканских журналов. Гонорар пополам с переводчицей (в мекс. пезетах!). Если у вас есть что-либо Пильняка, а в особенности «Серапионов» — приложите — для той же цели.

У меня здесь нет «портретов»[529]. Когда приеду в Берлин — дней через 10 — занесу. Также «6 повестей о легких концах», которые только что вышли у <А.Г.>Вишняка.

Привет Вам и Серафиме Павловне <Довгелло-Ремизовой> от нас обоих

Впервые. Подлинник — The Amherst Center for Russian Culture, USA. Предоставлено проф. С.Рабиновичем и Дж. Рубинштейном.

<Из Берлина в Петроград,> 24/8 <1922>

Дорогая Мария Михайловна,

высылаю Вам еще три рассказа для той же цели, что и предыдущие.

Вчера видал издателя «Геликона» <А.Г.Вишняка> и сообщил об ответе Шагинян. Он сказал, что марка с тех пор пала и продолжает падать, поэтому он предлагает ей гонорар в твердой валюте — а именно 1 англ<ийский> фунт с печатн<ого> листа. Сообщите ей[530].

На днях послал Вам настоящее письмо.

С Вами

Впервые — Диаспора IV, 547. Подлинник — собрание составителя.

<Из Берлина в Париж,> 24/8 <1922>

Спасибо за Ваше письмо.

Дело: шлю Вам два моих рассказа[531]. Взялись ли Вы б их перевести, чтоб пристроить в какой-нибудь revue? Гонорар по-товарищески — пополам. После успеха с «Хуренито» (его купил «Renaissanse de Livre»[532]) я надеюсь и с этой мелочью выйдет. Если не можете, верните, пожалуйста, рукопись назад!

Дождь. Угрюмо всё (и я в том числе). Преодолевая сие —

Нежно целую Ваши руки — помня и дорожа

Впервые — «Russian Studies». С. 247–248. Подлинник — ФЛ, 6.

<Из Берлина в Париж,> 10/9 <1922>

Ну, разумеется, я не буду на Вас сердиться за Ваш недосуг. Тем паче, что он касается переводов, а не писем мне.

Кто это таинственный — «Н.М.»?[533] — Если не ответил, пришлите, пожалуйста, рукопись мне.

Я никак не могу устроиться и почти вокзально живу[534]. Нежно о Вас думаю и целую Ваши милые руки

Не соберетесь ли сюда в течение зимы?

Впервые — Russian Studies. С.248. Подлинник — ФЛ, 7.

<Из Берлина в Петроград,> 13/9 <1922>

Helikon-Verlag

Bamberger Str. 9, Berlin

Дорогая моя,

спасибо за твое хорошее письмо. (Мне кажется, что ты умеешь писать и прозу.) Это — первое. Остальные, верно, пропали. Пришли мне обязательно свои новые стихи!

Приехал сюда Пастернак. Это единственный поэт, которого сумел я полюбить настоящей человеческой любовью (человека). Вне всего этого — у него изумительные стихи. Мне — радость. Знаешь ли ты его «Сестра моя Жизнь»?

Стараюсь вопреки всему (а всё бывает всяким и часто всем) работать. При прозе это — письменный стол и многие часы. — Роман[535]. Что выйдет, не знаю. Чую меж подъемов страшные срывы. Многие главы будут, вероятно, слабыми. Впрочем, написана лишь 1/3, и ту переделываю.

«Хуренито» у меня купил Госиздат[536]. Скоро обременю тебя некоторыми поручениями.

Вчера получил письмо от Слонимского и Груздева[537]. Очень милое. Отвечаю.

Пильн<як> меня не только ненавидит, но и распространяет обо мне самые мрачные слухи, так что у меня с ним не может быть никаких дел, кроме членовредительских.

Спасибо за то, что пишешь об Ирине. Мне это много сказало. М.б., ее привезет ко мне сестра моя этой зимой[538]. Может быть, весной я буду в Питере.

Я бы очень хотел тебя видеть и говорить (вне навыков нашего ремесла). Пиши мне. Целую!

<…>[539]

Посылаю тебе две книги: «Золотое сердце» (старые вещи) и «6 повестей о легких концах».

На Рюгене я напоминал бабушку из твоего стихотворения[540] — я не мог равнодушно зреть на берегу множество бревен, щепок и пр. горючего материала: сила привычки. Целый год в Коктебеле мы топили «мангалку» (местное слово — couleur local[541]) тем, что давало море. Пропитанные солью доски весело горели синим огнем. Это — по поводу.

Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С. 307–309. Подлинник — собрание составителя.

<Из Берлина в Петроград,> 13/9 <1922>

Helikon-Verlag

Bamberger Str. 9

Дорогой Слонимский,

наконец-то одно из Ваших писем дошло до меня (привез Лозович[542]). Плеврит очень скучное дело (я три раза за него брался) и я Вам желаю скорей с ним развязаться.

Спасибо за всё, что пишете. Елизавета Гр<игорьевна Полонская> (а может, Шкапская) Вам, верно, говорили, что я писал о Вашем рассказе[543]. Жду с большими надеждами Вашу книгу[544] (не забудьте послать!). У Вас еще острее, чем у некоторых Ваших «братьев», чувствуется, что сила притяжения не в чувствительности материала, а в обработке, что в России начали писать настоящую прозу.

Спасибо еще за хлопоты о моих «трубках».

Посылаю на имя «Серапионовых <Братьев>» экземпляр только что вышедшей моей книги «6 повестей о легких концах».

Сегодня позвоню в «Русск<ое> Тв<орчество>» (кажется, издательство похабное) и добьюсь, чтобы они выслали Вам авторские экземпляры[545].

«Геликон» просит передать «Серапионам», что он бы купил и издал альманах ненапечатанных вещей. Его условия — 10 % с номинала. Расплата по выходе книги (не позже известного срока). Частью аванс.

Поблагодарите Груздева за письмо. Его слова передам Ященке, который, безусловно, будет рад воспользоваться его сотрудничеством. О присылке книг и<здательст>вам скажу.

Рад буду Вам лично и всем «братьям» служить как могу. Если Вам попадется что-либо занятное о моих книгах — пришлите. Сюда ничего не доходит.

Еще раз спасибо и дружеский привет.

Крепко жму Вашу руку

Впервые — ВЛ. 1987. № 12. С. 178–179. Здесь все неточности исправлены по рукописи. Подлинник — ЦГАЛИ СПб. Ф.414. Оп.1. Ед.хр.65. Л.2.

Личное знакомство ИЭ с Михаилом Леонидовичем Слонимским состоялось в 1924 г. в Ленинграде; их переписка продолжалась, включая первую половину 1930-х гг.

<Из Берлина в Петроград,> 5/10 <1922>

Haus Trautenau

Trautenau Str. 9

Дорогая Мария Михайловна,

наконец-то Вы откликнулись. Пауза была долгая, и я тревожился всурьез — не расхворались ли Вы? Радуюсь Вашим новостям, тому, что Вы в Москве, и тому, что еще помните меня. Вы корите меня за краткость и «business»[546] моих писем. — Но ведь это мой основной порок. Я столько пишу вообще, что не умею вовсе писать писем.

Я пишу и вправду много. Если не количественно, то в смысле упора. Я завядаю перед трудностью работы — романа. Ответств<енность> темы, сложность сюжета, ритм меня доконают. Это самое трудное из всего, что я делал в моей жизни (если не считать растапливание коктебельских «мангалок»[547]). Кончив первую часть (15 глав), я ее всю переделал. Теперь сижу над 17-ой главой. А всего что-то около сорока! Хочу кончить к Рождеству, а боюсь, что будет посмертным (не тревожьтесь: только сильный насморк и ennui de vivre[548]).

На днях поехали на Ваш питерский адрес «6 повестей»[549]. Дошли ли и как Вам понравились?

В № 8 «Р<усской> Книги» рецензия на «Барабан» Берберовой[550]. Читал о Вас в статье Троцкого[551]. Насчет бога невредно…

Продавать «Руду» в России не можете («официально»), а комбинировать сборники из тех же стихов — сколько угодно. Бог в помощь!

Я продал уже 2-ое изд<ание> Хуренито Госиздату. С Пильняком обо мне не говорите: я доподлинно и из разных источников, вполне достоверных, знаю, что он распространяет обо мне клевету мерзкую. Я получил одно письмо от Слонимского (через Лозовича) и ответил ему на него. Я искренне люблю всех «Серапионовых <Братьев>».

Здесь теперь моя радость — Пастернак[552].

Ходасевича не люблю[553] (ни поэта, ни человека). Так что это у нас обоюдное.

Имеете ли какие-нибудь известия об Иринке? Пишите, милая, больше и чаще, невзирая на мое нерадение (оно от бедности, а ведь это не порок).

Где Вам удалось устроить мои рассказы? Нельзя ли продать в «Круг» целую книгу, напр<имер> «6 повестей»?[554]

От Люб<ови> Мих<айловны> сердечный привет. Целую нежно Ваши руки.

Впервые — Диаспора IV, 548. Подлинник — ФШ, 8–9.

<Из Берлина в Петроград,> 10/10 <1922>

Адрес!

Haus Trautenau

Trautenau Str. 9

Лапидарность твоя мне нравится в стихах, если хочешь в «автобиографии», но не в письмах мне. Это во-первых.

Потом — стихи. Отрывки?

Вообще — где же ты (т. е. просьба показаться). Знакомиться так знакомиться.

Я много пишу (и это должно оправдывать краткость писем). Мой роман — на 19-ой главе. Дело трудное, скверное, но занятное все же. Хотя план расчерчен детально заранее и напоминает диаграмму какого-нибудь главка, но… меняется, хоть биография остается прежней. В общем он хороший человек, но, увы, должен погибнуть. Месяца через два это будет сделанным делом (т. е. он погибнет).

«6 повестей» ты, вероятно, уже получила.

Здесь сейчас моя любовь — Пастернак. Знаешь ли ты его стихи? А в Питере у вас как общее явление прозу пишут хорошую, а стихи скучные. В чем дело?

Я получил от Слонимского одно письмо и ответил ему. В «Серапионов» — очень верю и всячески их люблю.

Дорогая моя, не забудь, не забывай — говори (и не скороговоркой). Прости письмо — отнюдь не стилизация, но обалдение.

Еще здесь сейчас Познер[555]… Очень милый мальчик. Стихи пока плохие. Белый его возвел в Пушкины[556] — как бы не свихнулся.

Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С. 309–310. Подлинник — собрание составителя.

«Haus Trautenau»

Trautenau Str. 9 Berlin <в Москву,> 19/10 <1922>

Дорогой Николай Иванович,

чую, что Вы пробуете на меня сердиться, и эти попытки хочу пресечь в корне. Я чист (как всегда!). Я не написал Вам до сих пор статьи об искусстве, потому что работаю исступленно над своим новым романом. Нахожусь ныне в главе 23-ей и кончу его через месяц. Тогда тотчас же напишу статью.

Что касается статей иных, то они будут вскоре пересланы Вам, а именно — из немцев Карла Эйнштейна[557] (очень забавный отрок, его недавно судили за богохульство[558], и на суде был неслыханный будёж[559], - хотел описать это, но Пастернак пишет в «Известия»[560], и потом роман, роман!..) и Франка[561]. Из французов статьи архитектора Корбюзье-Сонье, художника Глеза[562] и писателя Блеза Сандрара[563]. Статьи будут, верно, крепкие.

Умоляю — напишите предисловие к жизнеописанию незабвенного Учителя![564] Если руку приложит Мещеряков[565] — беда!

Получили ли мои «6 повестей»?

Очень прошу Вас сказать в конторе, чтобы мне выслали газету[566].

Здесь теперь Маяковский и, следовательно, идет будёж, но уже веселого порядка.

Крепко жму руку.

Впервые — Б.Фрезинский. Илья Эренбург и Николай Бухарин // ВЛ. 1999. № 1. С 297–299. Подлинник — РГАСПИ. Ф.329. Оп.2. Ед.хр.4. Л. 165.

Николай Иванович Бухарин (1888–1938) — гимназический друг ИЭ, вовлекший его в подпольную большевистскую организацию. О взаимоотношениях ИЭ и Бухарина — см. ВЛ. 1999. № 1. С.291–334.

<Из Берлина в Петроград> 29/10 <1922>

Вот мой адрес:

Trautenau Str. 9

«Haus Trautenau»

Дорогая моя,

я получил твое письмо. Снова наши письма скрестились. Ты спрашиваешь — «в тон ли»? А разве это новый тон. Разве не слышишь его в детской форме еще в 1909 году? Читая письма, вижу твою улыбку. Кажется, ей (и следовательно, и «Хуренито», и многому иному) мы учились вместе. Порой мне жаль, что ты не пишешь прозы, злой, кусачей и в то же время нежнейшей.

Почему ты не присылаешь мне своих новых стихов? Я люблю в них свое, то, чего нет в русских стихах, где «славянских дев как сукровица кровь»[567]. Твоя не такая.

Я все работаю. Кончаю роман. В нем как будто maximum меня теперешнего[568].

Меня очень весело ненавидят. Вчера была здесь обо мне большущая статья в «Накануне» некоего Василевского[569]. Предлагает бить меня по морде костью от окорока. По сему случаю Василевского и Толстого хотят откуда-то исключать[570] и прочее, а я веселюсь — в полное семейное удовольствие, сказал бы Зощенко[571].

Приехал Маяковский. Гляжу на «эту глыбу»[572] и радуюсь. Читал свои старые стихи («Флейта Позвоночник»): прекрасные стихи, сам разволновался. Было очень жутко.

Еще что? Еще ходит Ходасевич и злится. Друг твой[573] все носит тот же стакан с самодельной бурей. А немцы стонут: доллар растет — всё призрачно (как у Вячеслава Ивановича <Иванова>) — пальто, ломтики мяса, небо и нежные взгляды немок (пару чулок хотя бы Florasalon).

Ты меня правильно видала во сне. Я предпочтительно сижу в кресле, курю трубку и молчу. И потом, я действительно устал. Впрочем, последнее вещь относительная.

Не забывай меня и напиши скорей!

С тобой Эренбург

P.S. Если будет что-либо обо мне в питерских изданиях или вообще занятное — пришли. («Россию» читал[574]). И ты напиши — какие бы книги хотела отсюда.

Получила ли ты мои «6 повестей» и «Зол<отое> Сердце». Напиши, что думаешь о них, особенно о первой?

Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С. 310–312. Подлинник — собрание публикатора.

<Из Берлина в Петроград,> 29/10 <1922>

Haus Trautenau

Trautenau str. 9

Дорогой Слонимский,

(простите — не знаю вашего имени и отчества), я получил Вашу хорошую книгу[575]. Большое сердечное спасибо. Скажу еще раз, что крепко и по-настоящему верю в Вас как в строителя новой прозы.

Посылаю Вам: статью о «Серап<ионах>» в «Clarte»[576] и мою статейку, которая пойдет в ближайшем № «Русской книги»[577]. Она написана наспех для чужого издания и поэтому крайне легковесна. Вот возобновляется «Вещь», и там я полагаю написать на ту же тему нечто серьезнее, в частности и о Вашей книге.

Получили ли Вы от «Р<усского> творчества» авторские экз<емпляры>? Уверяют, что выслали.

Желаю Вам успешной работы и вообще всего хорошего!

Привет.

Впервые — Илья Эренбург и «Серапионовы Братья» / Вступит. заметка, публикация и коммент. Б.Фрезинского // ВЛ. 1997. № 2. С.244. Подлинник — ЦГАЛИ СПб. Ф.414. Оп.1. Ед.хр.65. Л.4.

<Из Берлина в Москву,> 30/10 <1922>

Спасибо, дорогая Мария Михайловна, за все Ваши хлопоты. Мне совестно, что так спекулирую на Вашей дружбе.

Вы стали мне редко писать. Кто в этом повинен — Москва ли? «Клубок» ли? Или просто время, которое превращает меня в более и более литературную абстракцию? (Точнее, не время — пространство.) Во всяком случае, это непохвально.

Напишите Ваше резюме касательно Москвы. Об Асееве еще (он пишет очень хорошие стихи). Здесь теперь Маяковский. Разговаривая с ним, мне приходится задирать к небу подбородок — и это очень показательно. Большой поэт. Огромный, глыбистый человек (м<ежду> пр<очим>, хочет казаться проще, примитивней, чем на самом деле).

Что Вам говорил Пильняк обо мне? Асеев? Другие? Напишите правду. Первый вопрос в порядке комическом. Остальные — не сплетня, но желание осознать себя в литературе. Кстати, здесь сейчас большой «литерат<урный>» скандал вокруг статьи (в литер<атурном> приложении к «Накануне») Василевского обо мне. Статья действительно аховая. Но, по-моему, — ерунда. А Белый, Шкл<овский>, Ходасевич хотят исключить его и Толстого из «Дома Искусств» и пр.

Я — весь в романе (выдумываемом!). Сейчас идет 27-ая глава. Осталось 7 глав. Скоро конец.

Получили ли Вы наконец мои «6 повестей». Как они Вам? (Да, я не совсем понял — Вы предложили «Кругу» переиздать эту книгу?)

Еще деловое: какие стихи Вы дали в альманах, точнее сколько штук? И какие «Трубки»? Много ль Вам удалось всего набрать?

Напишите, какие книги из вышедших здесь Вам бы хотелось получить, — я вышлю.

Очень жду Вашего письма. — Как нашли Иринку? Как теперь живется Екат<ерине> Отт<овне>? (Она то не пишет об этом!) Пожалуйста!

Если будет ч<то>-л<ибо> интересное (книги, журналы) пришлите мне. Также, если увидите рецензии о моих книгах.

Берберова написала о Вас очень скромно[578]. Я выслал Вам № 8 «Книги». Еще здесь обретается бант Одоевцевой[579].

Пишу Вам, как сами чуете верно, из кафе. Я здесь в сборе, т. е. трубка в зубах. Музыканты изображают нечто рвотное: «Schwarse Sonia» — немецкий сентим, романс о любви к русской Соне. Рюмочка. Эти слова: границы, далее может начаться лирика или философия и я, будучи сухим по природе, вовремя останавливаюсь.

Кстати, и лист кончился. Пишите же! Целую Ваши руки.

Прочтите обязательно статью обо мне в «Накануне» от 29/10 (литер<атурное> приложение).

Впервые — ВЛ. 1973. № 9. С. 199–200. Здесь — исправлено по рукописи. Подлинник — ФШ, 17.

<Берлин, не позже 6 ноября 1922>

М<илостивый> Г<осударь> господин редактор!

Прошу Вас не отказать поместить в Вашей газете следующее.

В № от 5 ноября «Руля» напечатана заметка, утверждающая, что я, совместно с Виктором Шкловским и г. Бахрахом[580], поднял вопрос об исключении г. Василевского (He-Буквы) и А.Н.Толстого из числа членов берлинского «Дома Искусств». Это — ложь. Насколько мне известно, как одному из членов президиума «Д<ома> И<скусств>», подобное предложение действительно поступило и было подписано группой писателей. Разумеется, я никакого участия в этом не принимал и принимать не мог, как «заинтересованная сторона».

Я полагаю, что все прочитавшие статью г. Василевского обо мне смогли сами оценить употребляемые им приемы травли писателя, построенные на передержках и явной лжи.

Я оставляю также на совести газеты «Накануне» печатание подобных нападок на писателя, который в силу своих воззрений не участвует ни в одной из берлинских газет и поэтому лишен возможности на них ответить.

Считаю нужным одновременно заявить, что после инцидента, происшедшего на последнем собрании «Д<ома> И<скусств>», я вышел из президиума этого учреждения.

Настоящее письмо я направляю также в московскую газету «Новости» и в берлинскую «Дни»[581].

С уважением

Впервые — Накануне, 1922, 7 ноября. Местонахождение подлинника неизвестно.

<Из Берлина в Москву,> 16/XI 1922

Уважаемый Владимир Германович, прошу Вас настоящим принять на себя хлопоты по продаже моей книги «Неправдоподобные Истории», подписание договора и получение гонорара.

Впервые.

<Из Берлина в Москву,> 18/11 <1922>

Наконец-то, дорогая Мария Михайловна, Вы раздобрились на письмецо. Пишете, что в России меня могут забыть. Насчет России не знаю, зато насчет Вас — похоже: забываете меня — нехорошо! Вот Вам и готова семейная сцена.

Я радуюсь, что Вы обжились в Москве. Город, что и говорить, хороший, со всей правдоподобностью тяжести и радости. Рад и Вашим литературным успехам. Не забудьте мне прислать книги, когда выйдут. А «Руда» выйдет в декабре. Я заработался до умопомрачения. Чувствую себя отвратительно. Дал себе клятву до весны ничего не писать. Если удастся, съезжу на Рождество недели на две в Париж, нет — в Брюссель или в Прагу. Хотел в Италию, так там назло фашисты объявились. Не везет.

Кончил роман (сейчас диктую машинистке — дикое занятье!). Вышел он лохматым и разным по манере и неровным по подъему. Но все же, кажется, я в нем чего-то достиг. Это — роман (как таковой) и наш, т. е. современный. Никогда я не знал такой трудной, сложной и мучительной работы.

Я уже продал его представителю московского и<здательст>ва «Новая Москва». Очень хорошо (по 60 золотом за лист). Выйдет одновременно — в марте в Москве и здесь в «Геликоне».

Получили ли Вы наконец «6 повестей»? Почему мне о них ничего не написали? Меня здесь страшно травят (такая полоса) со всех сторон. Вероятно, статья Василевского (в которой он предлагал меня бить костью от окорока) в «Накануне» дошла до Вас? Но нападают и иные — Белый[582], Ходасевич, даже В.Б.<Шкловский>. Т. к. я устал и нервничал вообще, то как-то реагирую внутренне на это. Знаю — не нужно.

Напишите — что говорят и пишут обо мне в России. Это мне очень важно.

За все хлопоты огромное спасибо. Вы милая очень. Напишите, как нашли Екат<ерину> Отт<овну> и Ирину. Деньги за «Трубки» и стихи передайте Е.О., а «6 повестей» не продавайте, не сообщив мне предварительно условий.

Скоро напишу больше. Сейчас болен, зол и пр. Что ж, это со всяким бывает — не корите.

Нежно целую Ваши руки.

На днях удалось выполнить мое давнее желание — послать Вам с оказией духи.

Впервые — Диаспора IV, 551–552. Подлинник — ФШ, 18–19.

<Из Берлина в Париж,> 18/11 <1922>

Trautenau 9

«Haus Trautenau»

Я Вам долго не писал, п<отому> ч<то> много работал: кончил роман.

Теперь диктую его. Вскоре освобожусь и настанет временное безделье. К Вам приедет поэт Маяковский (он сегодня уехал в Париж, визу ему устроил Дягилев[583]). Помогите ему посмотреть парижских обормотов[584]. Я сам помышляю съездить недели на две в Париж. Остановка только за визой. Правда, теперь легче много, чем в прошлом году. Не могли бы Вы мне помочь? От мысли о возможной скорой нашей встрече я радуюсь.

«Вещь» будет выходить[585]. Каталог вышлю[586]. Если что-либо выйдет из рассказов, напишите.

Не забывайте!

О визе в Париж (а также о встрече) очень серьезно. Напишите скорее.

Целую Ваши руки нежно.

Впервые — Russian Studies. С. 248. Подлинник — ФЛ, 19.

<Из Берлина в Петроград,> 18/11 <1922>

Дорогая моя, я пишу тебе, как полагается, в кафэ. Играют джимми. И дядя, как истукан, раскачивается. Словом, все в порядке. Но, между прочим, я очень грустен. Никакие романы — ни написанные по утрам, ни организуемые по вечерам — мне не могут помочь. Дело в том, что я ужасно стар. Теперь, заработавшись, я это чувствую особенно ясно: дряхлость, тупость, тишину (скверную). Вообще — чую — это письмо будет жалостливым — не сердись! Я кончил роман. Он большой (по размеру), нелепый до крайности. У меня к нему болезненная нежность — немудрено, он мне обошелся весьма дорого. Такой опустошенности, как теперь, кажется, никогда не испытывал. Не буду по крайней мере полгода ничего писать.

Болит голова. Хочется на неделю в Париж — здесь и отдохнуть нельзя. Да не пустят. А вот Маяковского пустили — вчера уехал. Ну, обойдусь.

Еще меня здесь все ужасно обижают. Скажи, почему множество людей меня так ненавидит? А я ко всему стал внешне очень мягким и даже вежливым (честное слово!). Самое интересное — это ненависть Толстого. В «Нак<ануне>» была статья Василевского (верно, она дошла до тебя) — предлагает бить «такого Илюшу» костью от окорока. Белый и Ходасевич тоже злятся. Первый, поссорившись, обругал в газете мои «6 повестей»[587]. Даже твоего приятеля[588] натравили на меня. Я не знаю, что делать — купить полицейскую собаку (предлагают за 30.000 марок) или нанять помесячно секунданта (это еще дешевле) или стать буддистом (а это уже ничего не стоит). Как ты советуешь?

Напиши мне скорей и больше. Пришли мне свои новые стихи. Получила ли ты «6 повестей»? Напиши о них тоже. Не забывай меня, родная!

Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С. 312–313. Подлинник — собрание составителя.

<Из Берлина в Москву,> 22/11 <1922>

Дорогой Владимир Германович, спешу Вас попросить о следующем: если Вам денег не выдадут тотчас же или если их нельзя перевести — телеграфируйте мне (конечно, за мой счет — это изрядно стоит) — «деньги не выдают», но так, чтобы я телеграмму получил не позднее 4–5 декабря. Дело в том, что неврастеник[589] обещал тогда выдать половину здесь. Он мне здорово надоедает: после бессонных ночей и вселенских сомнений торкается, умоляя… изменить условия!

На днях напишу Вам подробнее о местном быте — сейчас спешу. Как Вы нашли Москву? Как Вольф?[590] На последнем вопросе настаивает особенно Люб<овь> Мих<айловна>. Она хотела приписать Вам сама, чтобы поблагодарить за цветы и пр., но я пишу сейчас из Prager-Diele, где обретаюсь в одиночестве. Кто-то (Вам — в утешение сообщаю) будет вскоре пить silberfitz[591]: слышен ритуальный шум. Напишите обо всем! Привет

Впервые.

<Из Берлина в Москву,> 23/11 <1922>

Дорогая Мария Михайловна,

на днях писал Вам. Сейчас строчу (пока отдыхает переписчица, которой диктую роман) вот по какому поводу: Екат<ерина> Отт<овна> пишет, что «Круг» взял… «Тараканий Брод»[592]. Это, конечно, неправдоподобно. Но боюсь, что они взяли «6 повестей» — это тоже несчастье, т. к. мне придется отобрать у них — я связан здесь с этой книгой. А роман я уже продал.

Я Вам послал, кажется, очень печальное письмо. Не обращайте внимания. Теперь снова пью вино и стоек (хотя «Нак<ануне>» продолжает[593]).

Пишите скоре как живете.

Целую Вашу руку

Впервые — Диаспора IV, 552. Подлинник — ФШ, 20.

<Из Берлина в Москву,> 25/11 <1922>

Дорогая Мария Михайловна,

я писал Вам совсем недавно. Написал бы сейчас еще, п<отому> ч<то> очень обрадовался Вашим большим, хорошим письмом, но… еще диктую. Это проклятье. Поэтому ограничиваюсь частью фактической. Посылка АРА послана Вам 19-го августа. На днях Вы ее, вероятно, получите. Книга[594]выйдет в декабре.

Книги вышлю на днях. Скоро выходят (у «Геликона») две прекрасные книги стихов (толстые!) — «Темы и вариации» Пастернака и «Ремесло» Цветаевой.

Адрес Бялика[595] узнаю и сообщу.

Я Вам на днях писал о «Круге», но это Ек<атерина> Отт<овна> спутала. Роман я уже продал и<здательст>ву «Новая Москва». А «6 повестей», если «Круг» захочет взять, пусть сообщат условия (не хочу продешевить!).

Спасибо, милая Мария Михайловна, за ласку и защиту. Меня все изрядно обижают, и я более чем когда-либо чувствителен к ласковости Вашей.

Вы, вероятно, читали новый донос Василевского на меня и пр. Впрочем, я теперь привел себя в порядок и больше не поддаюсь. А вот когда кончу диктовать роман, окончательно повеселею и напишу Вам удивительное письмо!

Почему — обидная фраза о том, что я… смеюсь над Вами? Стыдно! Во всяком случае, менее, чем над собой (вообще же усмешка, не насмешка — дар Хуренито!).

Спасибо еще раз за все, что пишете об Екат. Отт. и Иринке. Скажите, как мне наиболее рационально помочь им (Вещи? Деньги? АРА?). И за все хлопоты — спасибо! Впрочем, знаю, что это лишнее — в Вас более чем товарищеская заботливость — редкая дружба, и за это нельзя «благодарить».

Встретив Веру Инбер, скажите ей, что я нежно помню ее, недавно читал случайно дошедшие до меня «Бренные слова»[596] и выучил наизусть «Омара»[597], что прошу ее написать мне. (Мы с ней давние друзья.)[598] Где она? И что с ней?

Пильн<як> — негодяй! Честное слово! И ничем оправдать его нельзя. А каяться он умеет — все щеки мне облизал (три дня отмывал).

Пастернак здесь. Чудный!

Иду диктовать. Брр!.. Пишите чаще. В общем, я держусь только письмами из России, а то бы совсем пал духом.

Нежно целую Ваши руки

Впервые — Диаспора IV, 553–554. Подлинник — ФШ, 21.

<Из Берлина в Петроград,> 25/11 <1922>

Дорогая моя, спасибо! Сразу два, и это изумительное обжорство — два обеда после месяца без оных. Кстати, ты, кажется, удивилась, что тебе вернули то письмо, но, как это ни горько, русский алфавит экзотичен и невнятен немецким почтальонам. Надо было заменить его латинским — вообще. И тебе в частности, когда пишешь адрес. Впрочем, это задним числом.

Вольфила[599] привела меня в предельное умиление — я готов был расплакаться или по меньшей мере стать честным. Ведь это ж нечто рассказанное Учителем. Ты знаешь — ты могла бы быть его прекрасной ученицей! То, что он «опасен», — я знал. Но это заметили как будто поздновато: ведь Госиздат купил у меня второе издание, оговорив, что снабдит оное предисловием, которое должны были писать или Бухарин (я хотел), или Покровский[600]. М.б., теперь они передумают (точнее, их). Напиши мне подробно все, что знаешь об изъятии этой книги.

Радуюсь, что «6 повестей» дошли до тебя, — почти все экземпляры, посланные другим, были возвращены назад[601]. Если ты получишь второй экз<емпляр>, передай его «Серапионам». Вчера вечером беседовал с матерью Слонимского[602]. Я их всех заглазно очень люблю, в особенности тех, которые не живописуют истинно русскую деревню и не знаются с Пильняком. В.Б.<Шкловский> очень хвалит Каверина[603], но я его мало знаю. Стихи Тихонова мне нравятся, но в них есть одно плохое: какой-то arriere-gaut акмеизма[604]. После стихов московских — Пастернака или даже Асеева стих (материал) порой пресен. Но думается, он (т. е. Тихонов) еще сильно переменится. С большим нетерпением жду я твоих новых стихов: их очень люблю и чувствую всегда неотъемлемо своим, особо их неуживчивость и горечь.

Дошел ли до тебя эпиграф из «6 повестей»[605] — Овидий о Бессарабии, я (иудей) о России? Это и фабула «Суток»[606], и тема остального. Эпиграфы моего нового романа: 1) уравнение[607], 2) «Цыпленки тоже хочут жить».

Сборник в «Геликоне» не выйдет, но шоколад ты получишь. А я разлюбил: объедался месяцами. А помнишь завтраки на Guy de la Brosse[608]: бананы, petit-beurre («lu»)[609] и голубоглаз<ая> девушка, которую звали Наташей?[610] Еще: чай на улитках?

На днях выйдет здесь новая книга Пастернака («Тема и вариации»), я тебе ее пошлю. Постарайся достать «Сестру <мою жизнь>».

Пиши же чаще! Помни! Целую.

Давыдову[611] и Серапионам привет.

Спасибо за то, что пишешь об Ирине. Большое!

Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С. 313–315. Подлинник — собрание составителя.

<Из Берлина в Петроград,> 26/11 <1922>

Дорогая, я вчера отправил тебе письмо и забыл ответить касательно пьес[612]. Конечно, я ничего не имею против того, чтоб ты их дала театральным людям на просмотр, но на успех не рассчитываю (внешние препятствия). Во всяком случае можно попробовать.

Посылаю тебе кусок пробной книжки моей «Звериное тепло»[613]. Жду больших писем!

Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С. 315. Подлинник — РНБ ОР.

<Из Берлина в Москву> 29/11 <1922>

Дорогой Владимир Германович, несколько слов — наспех:

1) Телеграмму получил. Спасибо!

2) Ангарский[614] в Лондоне. ¹/₂ рукописи[615] он уже получил.

3) Ваша книга набрана. Я дал Вере Лаз<аревне Вишняк> «Наши дни» для корректуры[616].

4) Телеграмму Соболя получил. Сегодня беседовал с <А.Г.>Левенсоном[617]. Книга еще не набиралась. Обещал ждать объяснительного письма.

Рецензии о Вашей книге пока не было (кроме той, что знаете в день Вашего отъезда). На днях напишу. Привет от Любови Мих<айловны>. Напишите, что нового.

Впервые.

<Из Берлина в Москву,> 5/12 <1922>

«Haus Trautenau»

Trautenau str. 9

Уважаемый Петр Семенович,

простите, что тревожу Вас. Но знаю Ваше доброе отношение ко мне как к писателю и поэтому решаюсь поделиться с Вами своими горестями и попросить Вас, если сие возможно, выяснить, в чем дело. Вы знаете мое отношение к Сов<етской> России и поэтому легко поймете, как подобные вещи угнетают меня. Вот по порядку.

1) Московский Госиздат приобрел «Хулио Хуренито». Я не знаю, печатают ли его. Но знаю точно, что в Петроград<е> ГПУ конфискованы все экземпляры «Хуренито».

2) Я получил почти все авторские экз<емпляры> «6 повестей» назад, в том числе и посланный Вам на адрес «Известий» (я потерял Ваш домашний адрес) с пометкой «non admis»[618].

Эту же книгу я предложил Госиздату, но ответа не получил. Никак не могу понять, почему «повести» не пропущены.

3) В «Новостях» печатались мои «Трубки». И вот одна (в № 13/XI) появилась с непостижимыми купюрами, даже не обозначенными многоточиями и совершенно уродующими рассказ[619]. А ведь газета тоже, кажется, — издание Госиздата.

Если это не чересчур затруднит Вас, м.б., Вы смогли бы выяснить, в чем дело? Я пишу только для России. Эмиграции я чужд и враждебен. А в России…

Еще просьба: если Вы писали где-либо о «Хуренито» или о «6 повестях», пожалуйста, пришлите. Сюда ничего не доходит.

Искренний привет и благодарность.

Полностью — впервые. Подлинник — РГАПИ. Ф.237. Оп.1. Ед.хр. 147. Л.3–4.

<Из Берлина в Петроград,> 5/12 <1922>

Спасибо, дорогая, за письмо. То, что ты пишешь о «6 повестях», очень хорошо и правильно — мои оговорки: 1) «Витрион» — сносный рассказ, по замыслу же крупней как будто, 2) «Сутки» (без замысла) густы (в бытовом смысле). Хочется, чтоб ты скорей прочла мой новый роман! Но, увы, придется подождать до весны.

Что ты пишешь? В журналах я встречал отдельные твои стихи — нравились. Ты мне не ответила, почему ты не пишешь прозы и, конкретней, что ты делаешь со своим прекрасным (мной, думаю, как никем понятым и любимым) сарказмом.

Спасибо за «Рупор»[620]. Альманах Серапионов попрошу выслать. Посылаю тебе роман бельгийца Элленса[621] «Басс-Бассина-Булу» — прекрасная вещь, только перевод гнусный[622].

Меня смущает серия: судьба Учителя в Петрограде, прибытие большинства авторских «6 повестей» с отметкой «non admis», наконец, безбожная ампутация одной из моих «трубок» (той, что с Болячкой) в московских «Новостях»[623]. Недоумеваю.

Василевский и К° не унывают. Продолжают. Была снова «резвая шутка» особого порядка обо мне[624]. Читала ли?

Еще — пустыня. Белый. Хохол волос и гениальность. Поссорившись со мной (из-за Маяковского), обругал печатно «6 повестей»: «жалкий талант». Потом встретились (за обедом), растрогался, признался: а я ведь книги не читал[625]. Впрочем, гению быть человеком вовсе не обязательно. И вероятно то, что мы больше люди, нежели прочие (т. е. пророки или, проще, homo des lettres), — просто hommes без «des» — признак нашей посредственности.

Я хотел бы видеть сейчас твою прекрасную усмешку! Откровенно говоря, я сильно одинок. Т. е. ни «соратников»[626], ни друзей, ни прочих смягчающих вину (жизни) обстоятельств.

Мне бы надо было б одно из двух: или иметь много (по-иудейски весь стол) детей, сыновей, или быть коммивояжером в Африке. Получилось третье, и худшее.

Прости, что жалуюсь. Я сильно устал.

Напиши больше о себе. По крайней мере о внешних выявлениях, т. е. о сыне и о поэмах, которые теперь пишешь.

Опиши, если не лень, подробнее, что говорят о моих книгах в литературном Петрограде. И никогда не применяй к влюбленностям «формального метода». Из этого ничего не выходит (опытное рассуждение).

Пиши чаще. Твои письма всегда большая радость.

Целую нежно.

Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С. 315–317. Подлинник — собрание составителя.

<Из Берлина в Париж,> 5 /12 <1922>

Ваше молчание смущает меня. Неужели пропало мое письмо?.. Послал я его недели три тому назад. Писал важное, а именно — хочу приехать к Рождеству в <Париж>[627]. Поездка Маяковского и многое иное указывает, что получить визу не невозможно. Но нужно, чтобы в Париже нажали. М.б., Вы сможете мне в этом помочь. Офиц<иально> выбрав поручение от ряда русских и<здательст>в приобретать droit d’auteur[628] французских авторов.

Я радуюсь, думая о нашей мыслимой, быть может, скорой встрече! Ответьте же скорее!

Целую Ваши руки

Впервые — Russian Studies. С. 249. Подлинник — ФЛ, 18.

<Из Берлина в Москву,> 7/12 <1922>

Дорогой Владимир Германович, пишу вам наспех из Prager Diele о срочном. Прежде всего обещаю: как только кончу исправлять копии романа, сейчас же напишу Вам пространное письмо о здешних новостях. Пока главнейшие:

1. Юшкевич[629] сказал, что основоположником футуризма является Бунин, а его последователями я и Ходасевич.

2. Таиров[630] пил Зильберфиц[631] в «Prager Diele».

3. Прусское м<инистерст>во запрещает танцы.

4. Ангарский не вошел в кафе, испугавшись вращающихся дверей.

Остальное — на днях. Теперь дела:

1. Деньги переведите мне как удобнее, т. е. так, как наименее разорительно, но, конечно, не в марках. В принципе не возражаю против чека.

2. Напишите, как с «Непр<авдоподобными> Ист<ориями>». — Жду Вашего ответа, чтоб вернуть здешнему и<здательст>ву аванс и пр.

3. Ваши рассказы я дал в «Broom» (амер<иканский> журнал), в конце декабря жду ответа.

4. Одна из моих «Трубок» (та, что с Волячкой) дико ампутирована. Не знаете ли Вы, в чем дело? Боюсь, что роман постигнет такая же судьба, и не соглашусь на это.

5. Не забудьте присылать все, что будет о моих книгах. О Вас пока ничего не было. (В «Днях» в день Вашего отъезда вы ведь видали?) Я напишу в «Р<усской> Книге»[632]. Слежу специально и пришлю все, что появится.

Пью за Вас и за Ваш приезд весной! Крепко жму руки.

От Люб<ови> Мих<айловны> сердечный привет.

Впервые.

<Из Берлина в Москву,> 16/12 <1922>

Дорогой Владимир Германович,

со мной произошло нечто чаплинское, т. е. «трагедия-буфф», как пишут в умных журналах: вчера среди бела дня я потерял бумажник, в коем находилось все мое богатство — около 200 долларов!

Что же, как иудей я вспомнил талмудические утешения и купил на аванс новый бумажник. Пошел в «Prager Diele».

Сегодня я получил от матери Савича[633] 30 английских фунтов. Великое спасибо!

Ангарский меня сведет в могилу. Ноет ежедневно. Надеюсь, что Вы получите остальные деньги, ежели он не выдаст мне в марках их здесь. Наклевывается американский перевод Ваших рассказов. Как только будет точно известно, сообщу. Я получил № 1 «Паруса»[634]. Моя «Трубка» с дикими опечатками — ну, да это неважно. Ваша книга[635] в «Геликоне» уже сверстана. Мои «Трубки» выходят на днях[636]. Да, кстати — я просил Ангарского привезти мне трубку из Лондона. Он привез и потребовал за нее деньги. Скот!

Выходит альманах «Струги». Там идет Ваше нечто. Мое (отрывок из романа)[637]. Должен был идти Алекс<ей> Ник<олаевич Толстой>, но он потребовал, чтобы выкинули Бор<иса> Ник<олаевича Бугаева, т. е. А.Белого> и заменили его Дроздовым!!![638] Как видите, здесь все по-прежнему. Пришлю Вам с Ангарским сигары, если он возьмет только. Хотел было выслать Goldfitz[639], но не возьмет. Вольфу жму лапу и желаю ему бодро переносить климатические испытания. По-моему, он похож на героя Пильняка из «Третьей столицы». Напишу на днях больше.

Пишите. Если что будет о моих книгах, пришлите. Любовь Мих<айловна> шлет горячий привет.

Впервые.

<Из Берлина в Москву,> 17/12 <1922>

Дорогой Владимир Германович,

вчера отправил письмо — писал, что деньги от г-жи Савич получил (30 фунтов) и рассказывал про свои беды — позавчера я потерял бумажник на улице со всем достоянием (свыше 200 долл<аров>).

И вот представьте — вчера вечером я получил по почте в конверте бумажник со всеми долларами. Письмо без марки. Адрес выведен честным, довоенным готическим почерком. Ни письма, ни адреса отправителя. Вынуты лишь германские марки, ничтожная сумма относительно с долларами — около 80 тысяч. Забавное предприятие — правда? Нормальная наша жизнь разрушена, ибо, если один день тратишь полтора миллиона марок, а другой зарабатываешь столько же — то какой здесь честный бюджет. Вся «Prager Diele» потрясена. Хочу с Анг<арским> послать Вам ящик сигар. Заставляю его взять. Он скот. Хорошо, что познал по крайней мере морскую болезнь. Как «Неправдоподобные истории»? Пишите! От Любови Мих<айловны> сердечный привет.

Вера Лаз<аревна Вишняк> сейчас звонила мне: хочет со мной посоветоваться касательно чего-то в Вашей книге. В газетах пока рецензий больше не было. Но Гессен читал лекцию и в оной утверждал, что Вы вместе с Аросевым[640], Пильняком и Зощенко(!) — маститые!

Пришлите, если что будет обо мне.

Впервые.

<Из Берлина в Петроград, 17/12 <1922>

Дорогая, спасибо за письмо и за вырезку (живописный термин — правда?). Последние дни живу довольно оживленно, главным образом со стороны бюджетной, а именно: позавчера потерял на улице бумажник со всеми своими богатствами (240 долларов), а вчера, когда уже садился за какую-то халтуру (переводить), получил по почте от неизвестного покровителя русской литературы все назад.

Викт<ор> Б<орисович Шкловский> говорил об этом как о сюжете. «Сюжет как явление стиля»[641]. Точно. Еще он, прочитав мой последний роман (заглавие «Жизнь и гибель Николая Курбова»), <заметил> что у меня есть не то двойник, не то вроде — Слонимский. Почему ты мне не шлешь своих стихов? Я по ним соскучился.

Сейчас — в кафэ. Воскресенье. Выползает Лафорг[642]. От этого в глубине не вылечился и, вероятно, не вылечусь. И ужасно люблю понедельник.

Устал. Стар. Много сплю. И хочется брюзжать. Еще шаг — мягкие туфли. Не влюбляйся — это самое воскресное занятие. Лучше пиши злую прозу и нежно люби. И то и другое — твое. Это я наверное знаю.

Получила ли ты «Звериное тепло» и негритянский роман?[643] Я послал тебе также «Тему и вариации» Пастернака. Старика у меня нет, за исключением Минского[644], которого я вижу раз в неделю. Он хихикает и, говоря о любви, жалуется, что «испорчена машинка». Это тоже нечто воскресное. Лучше об этом читать.

Очень возможно, что в апреле я буду в Питере — вот тогда наговоримся! А пока — пиши. Не забывай меня! Целую

Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С. 317–318. Подлинник — РНБ ОР.

<Из Берлина в Москву,> 17/12 <1922>

Дорогая Мария Михайловна,

спасибо за большое, хорошее, ласковое письмо. Не сердитесь, что отвечаю на него запиской. Хочу Вам скорее послать «Звериное тепло». А писать трудно. Я совсем обалдел. Не сердитесь, что жалуюсь и хныкаю. Но я только теперь чувствую до какой степени устал от работы. Решающим ударом оказался роман. Он меня совсем опустошил, — так я его писал. Прочитав его в рукописи, Викт<ор> Бор<исович> (Ш<кловский>) сказал: «Это самая храбрая вещь, ибо не знаю, кто теперь не будет вешать на вас собак». И это верно. И это еще впереди. Пока надо отдохнуть. В январе уеду куда-нибудь на две недели. Немного развлекли меня похождения моего бумажника. Я потерял все свое состояние — 200 с лишним долларов — на улице, но какой-то честный немец вернул мне все по почте. Это почти Диккенс.

Теперь неск<олько> слов о делах. Завтра я еще раз справлюсь относительно Вашей АРЫ. «6 повестей» можете дать для переиздания, но на пристойных условиях — не менее 40 золот<ых> рублей за лист. Письмо, в котором Вы писали о своем московском друге, не получил. Также «портретов». Также анкеты. Все это пропало. Пришлите еще раз. Книги Цветаевой и Паст<ернака> пришлю[645], также «13 трубок» на той неделе. Напишите о «Зверином тепле». Белый о ней напечатал восторженную статью[646]. Я относительно люблю эти стихи. Они верно мои. Зверь я, во всяком случае, хоть и цивилизованный.

Спасибо, милая моя, за все Ваши ласковые строки еще раз. Я отвечаю на них чем могу — то есть своим невзрачным, не бог весть каким теплом. Не забывайте меня — чаще пишите. А если будет что-либо интересное, пришлите. Напишите, как Иринка? Видите ли ее?

Целую нежно Ваши руки

Впервые — Диаспора IV, 554–555. Подлинник — ФШ, 57.

<Из Берлина в Париж,> 17/12 <1922>

Все, что я писал, отнюдь не «условность». Я действительно был совершенно задавлен своим романом — вплоть до неврастении и пр<очих> послесловий. Удивлялся же я тому, что Вы не отвечаете не вообще, а ввиду «делового» характера моего письма — ведь в нем я просил Вас предпринять что-либо «визовое». — Вот необходимые разъяснения.

Теперь по существу. Я очень хочу приехать на две недели в Париж. К русским эмигрантам обращаться, разумеется, не стоит. Помочь могут французы влиятельные.

Для облегчения хлопот и пр. N.B.:

1) что я не выслан (expalse), мне лишь отказано в permis de sejoir[647],

2) у меня фактически «серьезные поручения от нескольких из<дательст>в заказать права французских авторов на перевод»,

3) и<здательст>во «Renaissance de Livre», где выходит перевод «Хур<енито»>, думаю, не откажется засвидетельствовать, что мое присутствие необходимо в Париже.

Я очень надеюсь, что Вы сделаете все, что сможете.

Теперь сторона развлекательная. Позавчера на улице я потерял бумажник, в котором находилось все мое имущество, а именно двести двадцать долларов; акт первый. Вчера я получил по почте бумажник с долларами! Правда, фантастика?

Роман мой уже переписан. Выйдет он весной одновременно в Берлине и в Москве.

Посылаю вновь Каталог, на сей раз прямо вместе с письмом.

Вижу уже сумерки в Париже вместе с Вами и нежно целую Ваши любимые грустные руки.

Впервые — Russian Studies. С.250. Подлинник — ФЛ, 20.

<Из Берлина в Москву,> 19/12 <1922>

Дорогая Мария Михайловна,

спешу сообщить Вам ответ «Эпохи» — в Петербург едет Белицкий[648]. Если до дня его приезда Вы не получите АРЫ, он Вам выдаст 10 долларов.

Пишите чаще. У меня настроение мерзкое, и я не знаю, что еще потерять. Себя ли? — Не стоит — вернут уж подавно (в конверте).

Не забывайте!

Впервые — Диаспора IV, 555. Подлинник — ФШ, 58.

<Из Ризенгебирге в Петроград,> 25/12 <1922>

Сторона сюжетная: я поехал с толстой 35-летней немкой (переводчицей моих oeuvre’oв[649] в горы. Комнат не оказалось. Спим с ней вдвоем в нетопленной мансарде + снег — это почти славянофильство. Толстозадые немки в рейтузах день и ночь съезжают на своих собственных с горок. Это называется «Винтершпорт»[650]. Учитель же умер! Посему ты не забывай меня в своих молитвах. В.Б.<Шкловский> сказал обо мне прекрасно — «Павел Савлович»[651] (я переделал в Пал Салыча и так себя именую). Но в книге написал, что у меня «кровь еврея-имитатора», а у тебя нет — хорошая, густая[652]. Это мне надо говорить «никто меня не любит», а не ему.

Но ты с хорошей кровью, не забывай. По меньшей мере пиши.

Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С. 318–319. Подлинник — РНБ ОР.

<Из Ризенгебирге в Москву, 25 декабря 1922>

Дорогой Владимир Германович, я отвечу Вам подробнее на днях. Сейчас занялся странным делом: уехал со старой немкой-переводчицей в горы и гляжу, как толстые бабища весом в 8 пудов каждая, в рейтузах съезжают на собственных с гор. Как после этого не поверить Шпенглеру?[653] С <А.Г.>Вишняком переговорю и надеюсь на успех (хотя бы частичный). С Ангарским послал Вам десяток сносных сигар. Больше не брал.

Привет.

Пишите чаще. Что в Москве? Нажмите на Ангарского касательно денег.

Впервые; датируется по штемпелю.

<Из Берлина в Париж,> 27/12 <1922>

Дорогой Липшиц,

спешу ответить. Хлопотать нужно в Минист<ерстве> Иностранных Дел. Gleizes[654] обратился к Herriot[655], пока без результатов. Через кого Вам лучше всего действовать, не знаю — Вам виднее, знаю только, что должно быть предписание Ministere des Affaires Etrangery[656] сюда в консульство. Маяковский получил через Дягилева (я не могу). Таиров — через некоего Маршака. Переводить я никого не хочу, но разные и<здательст>ва просили меня купить у франц<узских> авторов, которых я считаю интересными, право перевода. Авторы самые различные: Romains, Gleizes, Bloy, Vildrac, Mac-Orlan, Duhamel, Delluc, Кокто, Cendrars[657] и др. Приехать хочу на 2 недели в январе (необходимо не позже). Был не выслан (expulse), но только refuse de demande de sejoir (юридич<еское> различие). Mac-Orlan[658] согласен свидетельствовать от «Renaissance de Livre», что мое присутствие в Париже необходимо. Ответьте как можно скорее! Люб<овь> Мих<айловна> благодарит за память и шлет свой привет. Пастернаку передам.

К выставке приписаться не могу.

Спасибо!

Впервые. Подлинник — собрание наследников Липшица.

<Из Берлина в Москву,> 29/12 <1922>

Дорогой Владимир Германович, я получил от Ангарского телеграмму — просит вернуть Внешторгу какие-то деньги. Я не знаю его адреса, поэтому очень прошу Вас передать ему прилагаемое письмо.

Денег от Вас я не получил (остальных) — кроме 30 ф<унтов> через г-жу Савич.

О Вас была хвалебная рецензия в «Сполохах» Пиотровского[659] (о «Повестях <о многих днях>»). Мне сказали, что они Вам выслали этот №. Ежели нет, напишите — я тотчас же вышлю.

Как с «Неправд<оподобными> Истор<иями>»?

Вручил ли Вам Ангарский сигары?

Пишите, как живете. Спешу. От Люб<ови> Мих<айловны> и меня сердечный привет.

Впервые.

<Из Берлина в Москву,> 29/12 <1922>

Уважаемый Николай Семенович, получил Вашу телеграмму. Но:

1) я еще остальных денег не получил.

2) Когда получу — сколько должен вернуть — 100 тыс<яч> марок и 5 фунтов — или и 200 т<ысяч> марок, выданные вначале?

3) На чье имя вручить во Внешторге (для перевода или для хранения)?

Напишите мне, и тогда тотчас же, как только получу деньги от Лидина, внесу их.

Очень прошу выслать мне корректуру, ибо в рукописи тьма опечаток!

Корректуру верну немедленно, через представительство с первым же курьером воздушной почтой.

Впервые. Подлинник — собрание составителя.

Марксистский критик Н.С.Ангарский; в 1920-е годы глава издательства «Недра». Пообещав ИЭ осуществить издание романа «Жизнь и гибель Николая Курбова» в Москве, заручился поддержкой главы Моссовета Л.Б.Каменева, поддержавшего выпуск романа в издательстве Моссовета «Новая Москва».

<Из Берлина в Москву,> 30/12 <1922>

Дорогой Владимир Германович, вчера послал Вам цидульку для Ангарского, а сегодня получил Ваше письмо, объясняющее несколько темноты его телеграммы. Раньше всего хочу еще раз Вас поблагодарить. Вы гениальный покоритель издателей и отменный товарищ. Я в ужасе, что доставил Вам столько дрянных забот. Чем и когда смогу отплатить?..

30 ф<унтов> от г-жи Савич я получил. Остальные — сегодня (по телеграмме Ангарского) Вы тоже выслали. Как только получу их, а также точные указания от Ангар<ского>, внесу их. Успокойте его, что не надую. (Представляю себе, как Вам весело беседовать, — не стали ли Вы меланхоликом? У нас теперь в Праговом Логове[660] говорят по поводу всякой мутной задумчивости и пр. «Опять анг<елами?> стали?»)

Ваши рассказы находятся в «Broom’е» — они выбирают и один, безусловно, возьмут. Кроме того, я надеюсь в январе съездить недели на две в Париж, и тогда я там постараюсь организовать перевод В<аших> рассказов на французский.

Ваша книга[661] в Гелик<оне> выйдет в феврале. Вера Л<азаревна Вишняк> говорит, что была грандиозная корректура, т. к. текст в книге[662] и в рукописи сильно разнился. Все исправлено по книге («Н.Дни»)[663].

Где Вы будете печатать новую вещь? Где хотите устроить ее здесь?

Я Вам, кажется, писал, что о «Повестях <о многих днях>» был отзыв в «Сполохах». Сегодня скажу Ященке, чтоб он выслал Вам «Книгу». Как «Неправд<оподобные> Истории»? Написали ли Вы обо мне где-ниб<удь>?

Советую Вам прочесть следующую лекцию:

что в Берлине

что зильберфитц? что «Вернона»? что просто фиц?

флип? и что кникбейн?[664]

Крепко жму руку.

Как обстоит дело с цензурой моего романа? Не знаете ли Вы результатов чтения Каменевым[665] его?

Если его будут печатать, убедите, пожалуйста, Анг<арского> выслать мне корректуру — в рукописи тьма опечаток.

Приписка Л. М. Козинцевой-Эренбург:

Дорогой Владимир Германович, одно из Ваших писем так растрогало меня, что я немедленно приобрела в Pr Diele фиц extra взбитый и кость для Вольфа у Ферстера[666], отправилась нагруженная к Ангарскому, который, тупо посмотрев на меня, решил, что я легкомысленная женщина, а не сознательный товарищ, и послал меня к черту.

Привет. Л. Козинцова.

Впервые.