1923
<Из Берлина в Петроград,> 7/1 <1923>
Дорогая,
камни собирать надо хотя бы для того, чтобы было X.Y. Z. что разбрасывать (тебе ли говорить это — у тебя сын, тебе и карты-камни — в руки).
Впрочем, я этим не занимаюсь, если не считать писание романов собиранием камней.
Прозу тебе все же следует писать, а Москва — хороший город (письмо мое напоминает статьи Викт<ора> Борис<овича Шкловского>, но это не торжество формального метода, а предельная меланхолия!).
Я рад, что тебе понравилось «Звериное тепло». Но неужели ты не получила книжки в цельном виде? Я послал и заказной бандеролью. Кажется, стихи неплохие. Хотя, конечно, «капитуляционные». Что-то смахивающее на Ходасевичей, и эта часть самая плохая.
Вышла «Тема и вариации» Пастернака. Я брежу ею. Слушай:
Увы, любовь, да это надо высказать!
Чем заменить тебя? Жирами? Бромом?
Как конский глаз, с подушек, жарких, искоса
Гляжу, страшась бессонницы огромной[667].
М.б., я особенно люблю его мир, как противостоящий мне и явно недоступный.
Спасибо за стихи. Люблю последнюю строчку.
Очень хорошие стихи пишет Тихонов.
«Негритянский роман», конечно, не «Батуала»[668] (дрянь) — «Басс-Бассина-Булу» бельгийца Элленса. Надеюсь, ты получила его. Напиши, понравилось ли (перевод гнусен крайне).
Прочти в «Кр<асной> Нови» отрывок из моего романа (из первых глав и в первой редакции — я переделал и сильно сгладил «ритмичность» — т. е. «беловщину»[669]. Не знаю, как будет с московск<им> изд<анием> — пропустят ли его. Знаешь ли ты, что «6 повестей» не пускают в Россию? Снято ли запрещение с «Хуренито» в Питере? Все вместе это меня огорчает, тем паче, что я почти наверняка весной приеду в Россию (на все лето), в Питер и в Москву. Всё жду, чтоб кто-нибудь в России написал обо мне нечто внятное. Жду тщетно. Кроме статьи Шагинян[670] — ни слова!
Встрече с тобой радуюсь и не боюсь ее. Есть вера и уверенность.
Пиши чаще!
Целую.
Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С. 319–320. Подлинник — РНБ ОР.
<Из Берлина в Москву,> 12/I <1923>
Дорогой Владимир Германович,
1) письмо пришло вовремя; сегодня же послал г-же Савич горшок с цикламенами[671];
2) насчет денег. Я получил здесь от Анг<арского> 5 фунтов + 100 т<ысяч> марок. Вы можете вернуть ему 5 фунтов и 5 долл<аров>. образующих 50 т. марок. Остальные 50 т. я верну здесь через Внешторг. Остальные 10 фунтов, пожалуйста. перешлите мне (если можно не через банк, чтоб не терять). М.б., снова тем же путем мыслимо?
3) еще раз спасибо за все.
4) <А.Г.>Левенсона нет в Берлине; как только приедет, переговорю с ним;
5) Ваша книга в «Геликоне» выйдет с обложкой Альтмана[672], вероятно в феврале. Она уж давно набрана;
6) пожалуйста, напишите, удалось ли устроить Вам что-либо с «Непр<авдоподобными> Ист<ориями>»? Дело в том, что Ефрон[673] хочет их печатать здесь, и в случае Вашего успеха мне нужно с ним срочно ликвидировать аванс;
7) Если что-либо напишете обо мне или будут заметки, не забудьте прислать. Мне это оч<ень> важно, т. к. собираюсь весной в Москву; кроме того, угнетают неприятности — запрещение «6 повестей» и пр. О Вас было пока в «Сполохах». В «Р<усской> Книге» буду писать я. Посылаю вырезку из «Clarte»;
8) прилагаемое письмо, пожалуйста, передайте Анг<арскому> или перешлите, но не откладывая. Отдал ли он Вам сигары?
Любовь Михайловна шлет сердечный привет.
«Струги» издает Пиотровский (из б<ывшего> «Веретена»).
Что с моей главой из романа? Продолжаются ли «Паруса»?
Впервые.
<Из Берлина в Москву,> 12/1 <1923>
Trautenau str. 9
«Haus Trautenau»
Уважаемый Николай Семенович,
Владимир Германович <Лидин> вручит Вам 5 фунтов, а также 5 долларов, которые соответствуют приблизительно 50 т<ысячам> марок, т. е. 1/2 суммы, полученной мной марками. Остальные 50 т. марок я внесу здесь во Внешторг на Ваше имя, как только получу деньги, высланные Влад<имиром> Герм<ановичем>.
Я очень прошу Вас не печатать романа без моей корректуры: уж после Вашего отъезда я заметил в копии тьму опечаток, искажающих смысл. Пожалуйста, вышлите гранки в наше представительство, хотя бы на имя товарища Мирова[674]. Я тотчас же верну их. Все вместе займет две недели, не больше (считая дорогу).
Известите меня также, пожалуйста, как разрешился вопрос с цензурой. Это меня тревожит.
Привет.
Впервые. Подлинник — собрание составителя.
<Из Берлина в Москву,> 16/1 <1923>
Дорогой Владимир Германович, спасибо за письмо и вырезку. Отвечаю по пунктам:
1) передайте Ангарскому 5 фунтов и доллары. Остающиеся 10 фунтов перешлите мне, — если можно, через него или иначе, так, чтобы не взяли 10 % за перевод. Передайте также Анг<арскому> два письма, которые я послал через вас. Я очень боюсь, что он издаст роман без моей корректуры, а в рукописи (на машинке) не менее тысячи описок;
2) «6 повестей». — Посылаю доверенность. Постарайтесь оговорить следующий пункт: уплата здесь через их представителя (Гринберга). Я согласен был бы здесь даже на условия меньше тех, о которых Вы пишете: 3 фунта с листа — причем уплачивают здесь марками по курсу дня;
3) предложите тогда «Непр<авдоподобные> Ист<ории» к<акому>-л<ибо> частному и<здательст>ву. Дело в том, что мне надо дать ответ Ефрону — либо согласиться, либо вернуть ему аванс (теперь довольно значительная сумма, ибо считаем в валюте). В книге 4 с лишним листа. Согласен был бы продать ее за 10 фунтов;
4) <А.Г.>Вишняк упорно не хочет менять условий. Я с ним много раз говорил, но в ответ лишь лирика. Он предлагает… если книжка пойдет, еще 1 фунт! (sic![675]). Насчет новой вещи он настроен выжидательно. «Мыш<иные> Будни» выйдут с обложкой Альтмана в феврале месяце;
5) сегодня куплю «Спол<охи>» и пошлю вырезку. Пришлите в свою очередь те, о которых пишете («Россия» и «Печать и револ<юция>»[676]);
6) «Broom» принцип<иально> взял Ваш рассказ, но он пойдет не раньше мая (до этого лежат перевед<енные> уже два: В<с>. Ив<анова> «Дитё» и один мой);
Вот и все «дела». Вчера в «Prager Diele» читал выдержки из Вашего письма и передал растроганной гардеробщице привет. В ней («Diele») все по-старому.
Да и вообще в Берлине, т. е. горничные грешат, трубки обкуриваются и пр. Только все дико вздорожало. Мы обормотствовали, и я ухлопал тьму денег.
Толстой продолжает в «Нак<ануне>» ругать всех и расхваливать «Аэлиту»[677] (редкая дрянь — тургеневская девушка даже на Марсе).
<А.Г.>Левенсон на Вас злится, очевидно, из-за Соболя[678].
На днях сажусь снова за работу: авантюрно-утопическое-сатирическое нечто: «Трест „Гибель Европы“». Вышли мои «13 трубок»[679], и я их высылаю Вам.
Любовь Мих<айловна> благодарит и шлет сердечный привет. Пишите!
Впервые.
<Из Берлина в Москву,> 30/1 <1923>
Дорогой Владимир Германович,
почему Вы не отвечаете? Дней десять тому назад приехал Ангарский, и я не знаю, как с ним быть. Отдали ли Вы деньги там (т. е. 5 фунтов и 5 долларов) или нет? Тотчас же напишите мне, также вышлите остальные, пожалуйста, — мы здесь распустились, продулись и пр.
Что с «6 повестями» и с «Непр<авдоподобными> Ист<ориями>» Напишите об этом тоже сейчас же, а то здесь предложения для России, но я жду предварительно ответа от Вас.
Я написал о Вашей книге в «Книгу».
«Prager Diele» закрывается в 11 ч. (polizei stunde[680]). Увы!.. Я пишу новую книгу «Трест Д.Е.» (История гибели Европы по последним данным).
От Люб<ови> Мих<айловны> и меня горячий привет.
Впервые.
<В Берлине,> 30.I <1923>
ЕГО ОБЕЗЬЯНЬЕМУ
ВЕЛИЧЕСТВУ ЦАРЮ АСЫКЕ I
В Обезьянью Великую Вольную Палату
Прошение
Бьем челом Вашей Милости и просим смиренно разрешить нам именовать Кавалера Обезьяньего Знака с Барсучьими Пупками Вишняка-Шварца-Оскорбительного[681] соответствующими званию и достопримечательности прозвищами:
1. Бафомет (Верховный Козел).
2. Макабуз (Недойная Коза).
Ковал с хоботком жужелицы Илья Эренбург
Недослужившаяся до звания Любовь Козинцова
Ковал с журавлинной ногой и Турецкий Посол Обезьяний А. Бахрах
Великая иностранная Вельможа и Кавалер Caplunus [682]
Без звания В.<Л.>Вишняк
Кавалер с Лисичкиным хвостиком М.Шкапская
Резолюция:
Согласен
Вольный Кавалер
AR
Впервые. Подлинник — ИРЛИ ОР Ф.256. Оп.2. Ед.хр.13. Л.23.
Написано на бланке «Proger Diele».
О литературной игре А.М.Ремизова в Обезьянью Великую Вольную Палату (Обезвелволпал) см. монографию: Е.Обатнина. Царь Асыка и его подданные. СПб., 2001. ИЭ познакомился с Ремизовым в Берлине в 1921 г. и вскоре стал Кавалером Обезвелволпала с хоботком жужелицы. Ремизову посвящена 5-я глава 3-й книги ЛГЖ (7; 212–216). В архиве Ремизова (ИРЛИ) хранится также Прошение А.Г.Вишняка, А.Бахраха и Caplunus'a, написанное в тот же день на таком же бланке: «Честь имеем покорнейше ходатайствовать разрешить кавалеру Обезьяньего Знака 1 ст. с хоботком жужелицы Илье Григорьевичу Эренбургу именоваться впредь
ФРА ИППОЛИТО,
а в общежитии
ИППОЛИТ
согласно его религиозным воззрениям. Позволяем себе надеяться, что просьба наша будет уважена» (л.24).
<Из Берлина в Петроград,> 2/2 <1923>
Спасибо, дорогая, за хорошее твое письмо.
Насчет Нади Островской[683] очаровательно.
Насчет Шк<апской> хоть и зло, но приблизительно верно.
Ужасно скверно лишь то, что все злое почти всегда соответствует действительности. А потом… потом рецензент пишет (о «13 трубках») «Эренб<ург> из совр<еменных> писателей наибольший циник»[684]. Извольте…
Я пишу в кафэ. Оркестр чувствительно исполняет «распошел», а немцы вздыхают («доллар, доллар»).
Еще я пишу книгу:
Трест Д.Е.
история гибели Европы по последним данным.
Это очень смешно, но невесело. Все-таки я ее очень люблю — эту пакостную едкую Европу!
Получила ли ты мои «трубки» (это не «всурьез»).
Кланяйся от меня Серапионам. Они хорошие, особливо их иудейская часть + Зощенко и Тихонов (стихи о Хаме[685] очень тяжелые — приятно даже до одышки).
Что ты пишешь? Я жду твоих новых стихов.
Ругают ли меня в Питере так же сильно, как в Берлине? (скажи правду!)
Целую тебя нежно и очень жду твоих писем.
Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С. 320–321. Подлинник — РНБ ОР.
<Из Берлина в Москву,> 2/2 <1923>
Дорогой Владимир Германович,
спасибо за письмо и за вырезку из «Эхо»[686].
У Ангар<ского> 7 пятниц. Денег возвращать ему, разумеется, не следует. Так как мне нужно выслать сейчас деньги дочке и сестрам, я посылаю Вам телеграмму, в которой прошу все деньги, т. е. 15 ф<унтов> и 5 д<олларов>, отдать моей сестре Изабелле Григорьевне Эренбург, Кривоколенный пер.14, кв.45. Этим закончатся Ваши мытарства по эренбургско-ангарским преисподням. За все сделанное великое спасибо!
Очевидно мое письмо с вырезкой из «Сполох» и с ответом на ряд Ваших вопросов пропало. Пишу снова, а завтра куплю «Сполохи» и вырезку пошлю еще раз.
<А.Г.>Вишняк на изменение условий не согласен. Самое большое, что мне удалось добиться, — это мелочь: 1 фунт и… после выхода книги, при условии продажи и пр.!..
Вчера я был специально у <А.Г.>Левенсона. Он мне клялся, что послал Вам 30 экз. заказным. Обещал сегодня выслать на всякий случай 1 экз. Альманах не печатается еще. От «Нов<ых> сполох<ов>» (впрочем, как и от старых) предостерегаю. «Струги» — терпимое, ред<актор> их мальчишка — Пиотровский. «Шестая дверь»[687] еще не вышла. Только альманах «Одиссея».
Ященке просьбу Вашу передал сегодня.
Выслал Вам «13 трубок».
Здесь все стало хуже. Из Прагового Логова выгоняют в 11 ч. вечера. Все весьма напоминает кафэ Бома в сентябре <19>17-го.
Горький, Ходасевич и <А.Н.>Тихонов издают толстый журнал «Эпоха». Белый собирается, кажется, жениться. Ремизов ищет квартиру и т. д. Какие-то крысиные будни!
Статьи о себе в № 8 «Печати и Рев<олюции>» я видел. Не было ли обо мне ч<то>-ниб<удь> в статьях-обзорах Брюсова и Асеева в № 7 того же журнала? Если вообще будут рецензии, не забудьте прислать. № 5 «России» я не видел. Скажите в редакции, чтобы мне как сотруднику выслали. Вообще пропаганд<ируйте> присылку мне журналов и книг!
Буду отвечать тем же.
Я послал Вам доверенность на заключение договора о «6 повестях». Что с «Непр<авдоподобными> Историями»?
Пишите.
Любовь Мих<айловна> благодарит и шлет горячий привет обоим (т. е. Вам и Вольфу). А я Вам пишу из «Prager Diele»!!!
Впервые (с купюрой) — X1, 301.
<Из Берлина в Москву,> 8 февр<аля 1923>
Дорогой Владимир Германович,
большое спасибо за письмо и вырезки.
На днях Вам обо всем писал, в частности о деньгах. Если Вы их не переслали еще, передайте моей сестре: Изаб<елле> Григ<орьевне> Эренбург, Кривоколенный 14, кв. 45. А то мне отсюда надо будет высылать в Питер[688]. В «Нов<ую> Москву»[689] ничего не возвращайте. <А.Г.>Левенсону просьбу передал, но Вы лучше ему сами напишите. Время терпит, т. к. он не приступил к набору. В «Геликоне» Ваша книга[690] выйдет в начале марта. Вышли: альманахи «Одиссея» и «Струги» — дрянь, № 11–12 «Р<усской> Книги» (Ященко Вам высылает, в «обзоре» имеется о Вас[691]). Что с «6 повестями»? Я получил от Воронского[692] письмо, в котором он говорит, что задерживает Мещеряков[693]. Нельзя ли двинуть дело? А «Неправд<оподобные Истории>»? Еще просьба: узнайте, набирают ли уже Курбова? Здесь тишина. Пастернак едет в Москву. Сидим в «Prager
Впервые.
<Из Берлина в Москву,> 9 февраля <1923>
Trautenaustrasse 9
Haus Trautenau
Дорогой Александр Константинович, спасибо за ответ и доброе отношение.
Сестра моя[696] получила официальную справку в иностранном отделе Главлита (Москва, Сретенский бульвар) о том, что «6 повестей о легких концах» в Россию не допускаются. Буду Вам бесконечно благодарен, если вы поможете разъяснить это явное недоразумение и настоять на пересмотре решения.
Я жду ответа от Госиздата касательно этой книги (т. е. «6 повестей»).
Я сейчас пишу новую вещь:
«Трест Д.Е.
(История гибели Европы по последним данным)».
Это сатира-утопия. Европа гибнет между 1928–1940 гг. при содействии американского треста, организованного авантюристом Енсом Боотом.
Я предлагаю эту вещь для «Красной Нови»[697]. В ней будет около 6 печатных листов, и ее можно напечатать в двух книжках. После этого издать отдельной книгой. Я написал уже около 16 глав. Всего будет 40, и книгу я закончу в течение месяца.
Если Вас «принципиально» эта вещь занимает, напишите мне (также и об условиях), и я Вам вышлю всё, что будет к этому времени написано.
В Москву я полагаю приехать весной.
Еще раз спасибо и сердечный привет.
P.S. Вот названия написанных глав:
Часть первая
Енс Боот и организация «Треста Д.Е.»
1. Первый завтрак мистера Твайта
2. Другие события того же исторического дня
3. Корень зла, или непростительная рассеянность монакского принца
4. Дальнейшие последствия рокового шага
5. «Мерси, я не танцую» (о роли личности в истории)
6. Европа, или m-lle Люси Фламенго
7. Честь рода лордов Хэгов оскорблена
8. Тяжелое расставанье
9. Превосходная бритва за 20 центов
10. «Час изобретений»
11. В радужном предвиденьи свадебного путешествия
12. Но что «но»?
13. Небольшое аналитическое отступление
14. «Д.Е.»
Часть вторая Гибель Европы
1. Именины Енса Боота
2. Предсмертные слова фараона Ферункануна
Гонорар, о котором Вы пишете (75 з<олотом>), очень хорош. Но мне были бы важны следующие обстоятельства:
1) чтоб скоро вышло (это главное);
2) чтоб гонорар был выплачен здесь или переслан сюда в валюте;
3) чтоб я имел право издать здесь эту книгу (только для заграницы, конечно).
Впервые — Из истории советской литературы 1920—1930-х годов. Новые материалы и исследования / Литнаследство. Т.93. М., 1983. С.579–580. Публикация Е.А.Динерштейна. Подлинник — Архив Горького, П-ка КН. 1-94-2.
С А.К.Воронским ИЭ поддерживал деловые литературные отношения в 1920-е гг. — изредка печатался в «Красной Нови» (впрочем, после изгнания Воронского — тоже), издавался в «Круге». Оголтелых нападок на ИЭ ортодоксальных левых критиков Воронский никогда не разделял.
<Из Берлина в Петроград,> 9/2 <1923>
Дорогая,
ни с Евреиновым[698], ни при Евреинове ничего не пил (клянусь!).
«Непр<авдоподобные> Ист<ории>» мои первые рассказы, и я их послал тебе больше года назад.
Рецензии в «Книге и Рев<олюции>»[699] не читал. Если будет, пришли.
«Серапионам» привет. Я посылаю им со Шкапской[700] «конструктивные» карандаши, а тебе перо. Можешь писать стихи с успехом. Еще духи, но немецкие. (За Coty[701] здесь можно получить в морду).
Я пишу новую вещь Трест Д.Е.
(История гибели Европы по последним данным)
Весело. Действие происходит между 1926–1940 гг. Трест американский, а во главе европейский авантюрист Енс Боот.
Получила ли ты «13 трубок» и читала ли в «Кр<асной> Нови» отрывок из «Курбова»? Напиши. Жду очень твоих новых стихов. Люблю их по-настоящему.
«Хам» Тихонова — здорово. Прекрасный тяжеловоз.
Целую крепко и жду писем. Прости за невнятность мою — не выспался.
Шоколад мой. Что написал обо мне Горнфельд?[702]
Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С. 321–322. Подлинник — РНБ ОР.
<Из Берлина в Петроград,> 20/2 <1923>
Дорогая,
я, кажется, долго тебе не писал. Главным образом вследствие чихания на мир (отнюдь не аллегорического, но жестоко-простудного).
Посылаю тебе рецензию. Я дал одному старательному юноше твою книгу, и вот что из этого вышло[703].
Я показал В<иктору> Б<орисовичу Шкловскому> то место твоего письма, где ты говоришь о женщине[704]. Спросил: из-за кого? Отрицает. Я тоже не знаю. Более того, я замечал, что женщины, которые нравятся ему, отнюдь мне не нравятся. «Почему же не любить?» — «Не знаю. Вероятно, из-за механизации (sic!)». Так<им> обр<азом> я… автомобиль.
По этому случаю я изменил моей «карамбе» и купил желтую кожаную каскетку. Что же касается моей механистичности, то… тебе виднее!
Сегодня сажусь за прерванный болестями «Д.Е.». Это очень веселая и жуткая штука. Уже 2/3 Европы ликвидированы. Остаются пустяки.
Получил листы московского изд<ания> «Курбова». Смысл текста трудно понять: 600 (шестьсот) смысловых опечаток.
Впрочем, все это вздор. Не забывай меня: важнее. Пиши. Целую крепко.
Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С. 322–323. Подлинник — РНБ ОР.
<Из Берлина в Москву,> 21/2 <1923>
Дорогой Владимир Германович,
Таиров[705] передал мне 15 ф. Спасибо!
Вышла Ваша «Шестая дверь»[706]. Только что получил ее. Издана средне. Получил «Одиссею»[707] — сборник, по-моему, на редкость плохой, частью позорный (рассказ Савватия[708], напр<имер>). Посылаю Вам рецензию на него в «Днях».
Ваша книга в «Геликоне» уже брошюруется. Обложка наборная — красный и черный шрифты. Мне нравится, как издано.
Я получил корректуру «Курбова» (московского изд<ания>). Там около 600 (шестисот) опечаток! Дал телеграмму, чтобы задержали печатанием, но не знаю — успеют ли.
Если будут отзывы о нем и о сборнике «Недра»[709], пожалуйста, пришлите.
Получили ли Вы «Русск<ую> Книгу» № 11–12?
Как с моими книгами — с «6 повестями»?
Пишите.
Здесь нудные морозы. «Diele» вновь открыта до 12. Вопреки молве тихо и скучно.
Любовь Мих<айловна> шлет сердечный привет.
Впервые.
<Из Берлина Москву,> 28/2 <1923>
Дорогой Владимир Германович, я получил Вашу рукопись у Ангарского, он ее, конечно, не берет. Я много дал бы, чтобы присутствовать при том, как он читал некоторые главы. Сейчас рукопись у <А.Г.>Вишняка — он ее читает. Но он предлагает 1 фунт за лист — напишите, согласны ли Вы, — немедленно.
Я залпом прочел «Морской сквозняк» (кстати, заглавие мне кажется неубедительным). Многое в ней мне очень понравилось. Глава о чуде XX века, о гусе и князе и др<угие> — превосходны. Я страшно радовался ее языку, который, очевидно, означает известный перелом. К недостаткам (или свойствам, мне чуждым) я отношу 1) элемент философский, неск<олько> близкий… «третьей столице», напр<имер> все главы о России, ученый и пр.; 2) отсутствие единого объединяющего сюжета — порой кажется, что это том превосходных рассказов в комплекте журнала за год, то есть начало 1-го рассказа, 2-го и т. д., потом продолжение 1-го, 2-го и т. д.
За эти замечания не сердитесь. В общем вещь хороша, и только русской некультурностью можно объяснить дальнейшее, т. е. успех «Третьей Столицы»[710] и пр.
Посылаю Вам снова вырезку из «Clarte», где имеется о Вас.
Как «6 повестей» и «Непр<авдоподобные> истории»?
Я заканчиваю «Д.Е.». Сегодня получил телеграмму от «Круга»[711] с предложением дать им по 75 рублей за лист. Вероятно, так и выйдет.
Здесь все по-старому — вчера были на балу «Sturm»[712]. Немцы целовались и густо камемберисто пахли.
Пришлите мне, пожалуйста, «Эхо» и др<угие> московские журналы.
Письмо <А.Г.>Левенсону переслал.
«Мышиные будни» уж в брошюровочной. Обложка наборная — красная и черная, хорошая.
Сердечный привет от Люб<ови> Мих<айловны>.
Впервые.
<Из Берлина в Москву,> 28/2 <1923>
Trautenaustr. 9
Уважаемый Аросев (простите, не знаю Вашего отчества), сегодня я получил Вашу телеграмму. В течение ближайших 2–3 дней вышлю Вам через представительство 24 главы «Треста Д.Е.». Всего в книге 31 глава. 7 глав Вам вышлю не позднее 10-го марта.
По получении рукописи (24 глав) прошу Вас телеграфно сообщить мне Ваш окончательный ответ.
В телеграмме сказано «условия согласны». Очевидно, это относится к письму Воронскому. На всякий случай, во избежание недоразумений повторю вновь:
Гонорар 75 р. за лист (одно издание 5000 экз<емпляров>).
Г онорар уплачивается мне в Берлине в фунтах или долларах по курсу котировальной комиссии (московской).
Книга должна выйти не позднее чем через 3 месяца по предоставлении рукописи.
Я имею право продать здесь издание этой книги (только для заграницы).
Итак, жду Вашего ответа и благодарю.
Пользуюсь случаем, чтобы передать Вам лично мой искренний привет и благодарность за Ваше ко мне доброе отношение.
P.S. Если М.М.Шкапская уедет <из Берлина> не позднее 5-го марта, пошлю рукопись через нее.
Да, еще забыл: к книге должна быть приложена карта Европы (фантастическая). В трех цветах. Ее здесь делает по моим указаниям художник[713]. Я высылаю ее Вам вместе с рукописью. Она может служить обложкой. В крайнем случае можно печатать одним цветом. За карту Вы заплатите по Вашим ставкам.
Впервые. Подлинник — собрание составителя.
В ту пору с А.Я.Аросевым, обратившимся к ИЭ по поручению московского кооперативного издательства «Круг», ИЭ лично знаком не был; они встречались впоследствии, когда Аросев был на дипломатической работе в Европе (1924–1933) и руководил ВОКСом в Москве (с 1934 г.).
<Из Берлина в Москву,> 2/3 <1923>
Дорогой Владимир Германович, на днях писал Вам обо всем.
«Морской сквозняк» сейчас у <А.Г.>Вишняка. Он, кажется, возьмет ее. Но даст только по фунту за лист. Приемлемо ли это для Вас?
Позоеву[714] я не видел и рукописей, о которых Вы пишете, не получал.
Я заметил в «М<орском> с<квозняке>» две описки, которые Вы исправьте: Вестей — запад, а не восток (Остен), шампанское не Seck, a Seckt.
Что писал обо мне Брюсов?[715]
Здесь все по-старому. Бьют фицы[716].
Привет!
Впервые.
<Из Берлина в Москву,> 10/3 <1923>
Дорогой Владимир Германович,
Вишняк прочел «Морской скв<озняк>» и хочет его взять, но предлагает по 1 фунту за лист. Напишите, согласны ли Вы, — если нет, то что сделать с рукописью.
Алексеев[717] требует у меня рукописи Вашу, Соболя, Яковлева[718], но у меня нет их — артистка, очевидно, надула. Посылаю вам рецензию.
Книга «Мышиные будни» готова и Вам выслан пробный экз<емпляр>.
Как мои дела?
Горячий привет.
Впервые.
<Из Берлина в Петроград,> 10/3 <1923>
Дорогая моя,
книгу твою можно устроить здесь. Предлагает «К<нигоиздательств>о писателей» — 10 % с облож<ной> цены (по коэф<фициенту> для выплаты). Расплата 1/3 по получении рукописи, 1/3 по выходе книги, 1/3 через 6 месяцев после выхода книги.
Если тебе это подходит, пришли мне сейчас же рукопись. Я спрашивал у Ш<кловского> о Гржебине — ничего определенного.
Да передай Тихонову, что это же и<здательств>о предлагает ему издать для заграницы книгу («Брагу» или другую комбинацию из 2 книг) на тех же условиях, т. е. 10 %.
Сегодня отбывает Шкапская. Она везет тебе перо. Возьми у нее[719]. Погляди у нее же фотографию Sturm’бала — там найдешь Ш<кловского> и меня., также Шкапскую самоё[720]. О ней: и Шкапчик просто раскрывался (это по поводу фотографии).
Прочла ли ты «13 трубок»?
Спасибо за хорошие сухие стихи.
Я кончаю «Д.Е.».
«Жизни Иск<усств>»[721] и статьи Лунца[722], о которой пишешь, не получил, — снег и скучно. Сегодня Дуров[723] с крысами придет ко мне, т. е. в «Prager Diele» (кафе, вместо Rotonde’ы).
Целую нежно.
Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С. 323–324. Подлинник — РНБ ОР.
<Из Берлина в Петроград,> 28-го марта <1923>
Не вздумай, получив сие послание, решить, что я, возлюбив «машинизм», отныне письма буду исполнять на машинке. Нет, подобный способ моему пассеистическому сердцу весьма претит. Но я, уступая соединенным мольбам переписчиц, издателей, корректоров и прочих заинтересованных лиц, приобрел себе дорожную машинку и теперь должен практиковаться. Ты на меня не сердись.
Я тебе писал о твоей книге. Получила ли ты письмо? На всякий случай повторяю. Ее хочет издать здесь «К<нигоиздательст>во Писателей» (марка не ахти какая), условия: 10 % с номинала. Думаю, что издание в России не остановит их. Напиши мне ответ. Пришли мне свои последние стихи, очень хочу.
Особливо хочу прочесть «Лирическую фильму»[724].
С Асеевым лично не знаком. Стихи его большей частью люблю. Его же статьи остроумны, но чрезмерно легки, и не той легкостью, которую я люблю.
В.Б.<Шкловский> кончил новую книгу «ZOO». Среди зверей сего сада имеюсь и я, описан не особенно удачно, но «благожелательно»[725]. Встретив меня, как-то спросил: «Скажите, а почему я вас так не любил?». Но я никак не мог ответить на сей важный вопрос.
С Европой я кончил и от жалости чуть-чуть не плакал. Мне очень хочется поскорей тебя познакомить с моим новым героем, племянником Хулио Хуренито с Енсом Боотом. Ах, как умел любить этот человек m-me Люси Бланкафар, урожд<енную> Фламенго — финикианскую царевну — Европу! Посылаю тебе в качестве экзотики последнюю страницу рукописи. Издавать ее в России будут, кажется, если сему не воспрепятствует ни прекрасная «Анастасия»[726], ни не менее прекрасный пильнячок Б.
Меня продолжают усердно хаять. Дело в том, что я должен быть чем-то средним между неслыханным циником и Боборыкиным[727]. Получить это среднее не так-то легко, и естественно, что люди потеют. Однако рецензии ты мне пришли.
Вчера я осматривал радио-станцию Науена. Очень здорово. Большое голое поле, а в нем тонкие, стройные мачты вышиной в Эйфелеву, держатся они на одной точке. В самом доме гигантские машины и 3 человека. Слышал божественное чириканье: это сообщили в Чили курс марки и пезо. Voile![728]
Дорогая, не забывай меня. Пиши чаще. Нежно целую
Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С. 324–325. Подлинник — РНБ ОР.
<Из Берлина в Москву,> 29/3 <1923>
Дорогой Владимир Германович,
тяжело писать Вам о литературных делах, зная о Вашем горе[729].
Хочу рассказать Вам, что «Мышиные Будни» поступили уже в продажу. Они очень хорошо изданы. Обложка — наборная — великолепна. Встречены тепло. Я пишу о них в «Р<усской> Книге»[730].
Элиасберг[731] переводит один из рассказов на немецкий язык.
«Геликон» хочет издать и «Морской сквозняк» — он только ждет Вашего ответа.
Дорогой Владимир Германович, если Вы решите приехать сюда — рассчитывайте на меня в смысле высылки визы. Я думаю, что Вы соберетесь сюда на лето и мы Вас очень ждем.
Крепко жму Вашу руку.
Впервые.
<Из Берлина в Москву,> 31-го марта <1923>
Дорогая Мария Михайловна,
я хотел было просить Вас, чтобы Вы меня простили за то, что я пишу Вам на машинке, но подумал, что после Берлина Вы мне все простите! Причины сего явления лежат глубоко: с одной стороны Ангарский, презирая меня и превознося Орешина[732], однако выдал мне какие-то неожиданные фунты. Константиновский[733] бы сказал «вот так фунт!». Впрочем, он ничего не сказал, а я купил себе дорожную машинку. Великолепие! Конструктивизм, как говорит моя горячо любимая супруга. Но на машинке, оказывается, надо уметь писать. Как раз теперь происходит редкое в природе явление: я не пишу никакой книги, кончив «Трест Д.Е.», и не желаю столь вскоре возвращаться к нравам уже погибшей Европы. Итак, остается практиковаться на письмах к друзьям, неизбалованным моим глубоко светским почерком.
Спасибо за письмо и за все хлопоты. Я было взволновался за судьбу чемодана, но сегодня получил письмо от сестры<Из. Г.Эренбург> — он получен. Только при осмотре, очевидно, пропали различные мелочи, как-то перо Ек<атерине> Отт<овне Сорокиной> и др.
Сестра мне писала, что Вы были у нее, и всячески Вас расхваливала. И за это спасибо.
От Аросева я пока получил только телеграмму с просьбой выслать конец <рукописи романа «Трест Д.Е.»> и с обещанием письма. Я выслал неделю тому назад ему через представительство конец рукописи. Ответа еще не получил. Читали ли они ее при Вас? Как нашли со стороны цензурной?
Жду от Вас подробного письма, что нового нашли Вы в литературном мире.
Здесь же все по-старому, пожалуй за исключением совсем удивительной весны. В «Цоо»[734] обо мне, между прочим, имеется: скоро весна, в «Прагер Диле» вынесут на веранду столики и Эренбург наконец увидит небо. Итак, я сижу на верандах кафэ и вижу небо. Вероятно, это плюс чисто женское воспитание сделают меня действительно новым Жуковским.
Я читал заметку Лунца о «Хуренито» в «Городе» и был польщен[735]. Все мои грехи там ровно вдвое умалены: я писал эту книгу не 2 месяца, а 28 дней.
Жду с подлинным нетерпением достойный трактат Слонимского[736]. Кстати, курит ли кто-ниб<удь> из Серапионов трубку? «Курбов» наконец вышел в Москве; здесь же будет готов на днях.
Простите за несуразное письмо. В следующий раз напишу лучше, честное слово!
Любовь Мих<айловна> и я <низ страницы оборван, и 2 слова неразборчивы>
Напишите об Ек<атерине> Отт<овне> и Иринке — как нашли их?
Целую нежно Ваши руки.
Впервые — Диаспора IV, 556–557. Подлинник — ФШ, 23.
<Из Берлина в Москву,> 19/4 <1923>
Дорогой Владимир Германович,
чтоб прожить хорошо 3 месяца в каком-нибудь местечке у моря или в горах, по сегодняшним ценам и сегодняшнему курсу Вам нужно примерно 60–80 долларов. Я буду очень рад, если вы решите приехать. Если Вам нужно будет ч<то>-л<ибо> касательно визы и пр. — можете рассчитывать на меня. Ященко выслал Вам № 2 «Р<усской> Книги», где имеется большая рецензия о «Шестой Двери»[737]. О «Морском Сквозняке» я буду сам писать в «Книге»[738].
Адрес моей сестры <Из.Г.Эренбург>: Кривоколенный пер., 14, кв.45.
«Эхо» получил — спасибо!
Авторские «Мыш<иных> Будней» Вам посланы уже недели две тому назад. Прилагаю рецензию на эту книгу Юлия Исаевича <Айхенвальда>[739].
Если что нужно — напишите. Напишите и вообще, когда будет возможность и охота.
От Любови Мих<айловны> и меня сердечный привет.
Крепко жму руку.
Впервые.
<Из Берлина в Петроград,> 21/4 <1923>
ЛЮБЕЗНАЯ,
теперь ты от Шкапской все знаешь (не только Шкапчик, но и Эренбург, оказывается, просто открывается), знаешь, что я отнюдь не поэт божьей милостью, но деловой американец, т. е. сам мистер Куль[740]. По сему случаю, блюдя стиль, пишу на машинке марки «ПРЕСТО» и не стыжусь. Кстати, расскажи, что тебе еще сообщила наша матердолороза?[741] В частности, беремен ли я? от кого? на каком месяце? Алло![742]
Что касается «трубок» и халтуры, то должен тебе откровенно сознаться — здесь ты имеешь дело не просто с виноватой нежностью во взоре, а со священной проституцией. Я написал эту книгу в две недели, сидя на балконе в Бинце. Писал и сам вслух смеялся. Это на меня действовало ничуть не хуже морского воздуха. Если же выражаться менее изысканно: охота пуще неволи. Я буду очень рад, если ты меня разругаешь за подобные занятья подробней.
Ты наверное уже получила моего «Курбова». Вот эту книгу я писал с великим трудом. Правда, я почти заболел от нее. Не знаю, вышла ли она от этого лучше. Напиши свое мнение — им я очень дорожу. Кстати или, вернее, некстати: вопреки всем серапионам вселенной — программа-максимум — писать легко (увы, это граничит с вздором и редко когда и редко кому дается).
Здесь все то же, т. е. Берлин, холод и в достаточной дозе графалексейниколаевичтолстой (тьфу, какое длинное слово).
Читал твое стихотворение «Договор»[743] — хорошо. Я определенно люблю твой пафос. Вообще я тебе верю: искусство существует вне антуража. «Лефы», вероятно, ерунда, а стих Пастернака и Коонен в «Федре»[744] — реальность. Итак, я снова отрекаюсь[745], я снова за искусство.
Прекрасен «Хам» Тихонова. Баллад не люблю. Что делают Серапионы?
Здесь зачинается «Беседа» (Горького с Ходасевичем)[746]. Это очень приличная беседа, и меня туда не пущают. Да, так вот, Горький напечатал в одном бельгийском журнале переводы Зощенко («Казимира») и Федина («Сад») и статью о Серапионах[747]. О поэтах там сказано следующее — точно перевожу — «согласно мнению Ходасевича, который, по-моему, является самым крупным поэтом современной России, молодой Николай Чуковский[748] подает величайшие надежды. Его поэма „Козленок“ идет в первом № „Беседы“. Я люблю баллады Познера, молодого человека, проживающего ныне в Париже, где он учится в Сорбонне. Весной он собирается в Россию и вновь присоединится к „серапионам“. Он пишет свободным стихом с юмором. В его стихах интересная смесь иронии и благородства. Баллады Одоевцевой полны оригинальности и интереса». Теперь ты видишь, как хорошо информируют симпатичных бельгийцев!
Алло! Алло!
Пиши мне чаще и не сердись на это послание.
Целую тебя крепко!
Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С. 325–327. Подлинник — РНБ ОР.
<Из Берлина в Москву,> 29-го апреля <1923>
Дорогая Мария Михайловна, прощать после Берлина Вы должны мне все лишь потому, что здесь познали всю мою низменную природу. Говорят, кстати, «лучше поздно, чем никогда». Говорят и наоборот. На машинке, надо надеяться, я скоро буду писать сносно и число моих грехов уменьшится на 1[749]. И то хорошо — я не избалован. За присланную рецензию[750] русское спасибо и земной поклон (как видите, черты национальные свойственны не одному Пильняку. Вот я скоро научусь каяться, тогда вы меня окончательно полюбите). Этот Князев[751] удивительно мягкий и сердобольный человек. Мне только не совсем ясно, куда он меня хочет поместить по моем приезде в Питер — в клинику или в то место, о котором я, по его словам, недостаточно уважительно отзываюсь[752]. Напишите, как отнеслись петроградские труженики, получившие предостережение, к двум столь вредным книжкам?[753] Я вправду опасаюсь теперь за судьбы Коли Курбова. Если увидите еще рецензии, пришлите, пожалуйста, а также не поленитесь, напишите, что говорят о том же Коленьке, а следовательно и об Ильюшеньке в сферах высших, как-то литературных и пр. Да здравствует Прагердиле и Ферстер!!! Я весьма расстроен упорным, чисто эпическим молчанием Аросева. Конец рукописи <романа «Трест Д.Е.»> они давно получили. Телеграфировал. Ответ «письмо послано». Еще раз. Тоже самое. Странные бывают письма (чтоб не сказать люди). Может быть, Вы можете как-нибудь воздействовать на них, чтоб они ответили. Если можно, пришлите мне пьесу, о которой пишете. Дело в том, что я, поглядев Коонен в «Федре», решил во что бы то ни стало написать для Камерного театра трагедию[754].
От Екат<ерины> Отт<овны Сорокиной> давно не имею писем. Даже не знаю, как ей понравились вещи. Радуюсь, что она наконец, склоняется к мысли съездить сюда летом.
Спасибо, что пишете о сестрах и об Ирине. Бунтовать дело хорошее, можно сказать, родное дело, но объектов Вашего бунта я на сей раз не разделяю. На А.М.<Ремизова> сердиться грех — честное слово, Асыка[755] на том свете накажет. Кстати, причисляется ли у Вас обезволпал[756] к мистическим понятиям?
Письмо Ваше передано[757]. «Цоо» веселая книга. Как поживают Серапионы? Видал оттиски «Беседы»[758]. Скучная беседа. Психеечка и пр. Белый в своей статье там м<ежду> пр<очим> упоминает Вас[759].
Я написал Вам исступленно длинное письмо, так как все еще стучу одним пальцем, натер мозоль. А Вы еще хотите, чтобы я о знаках препинания думал!
Не сердитесь за скомканное письмо.
Любовь Мих<айловна> шлет сердечный привет.
Целую Ваши руки.
Впервые — Диаспора IV, 558–559. Подлинник — ФШ, 29.
<В Берлине, апрель-май 1923>
Небезызвестный Ященко,
я собираюсь писать о Лидине. Но имейте в виду, что в ближайшем № Вы обещали писать о новых книгах. Напишите сразу о двух, т. е. о «Курбове» и о «Д.Е.». Это удобней. Оставляю Вам пробные экз<емпляры>. Не надуйте. Привет!
Впервые — РБ, 150. Подлинник — Гуверовский институт.
<В Берлине, апрель — май 1923>
Дорогой Александр Семенович, где Ваша статья обо мне? Я думал, что она уже в наборе! Если Вы не написали, то напишите сегодня же!!! Не то… не то я Вас буду лечить с помощью небезызвестного «Афро». О Лидине дам, лишь когда увижу Ваше[760].
Впервые — РБ, 150. Подлинник — Гуверовский институт.
<Из Веймара в Петроград, открытка с интерьером Дома-музея Гёте; штемпель Петрограда 8 мая 1923>
О чудачестве. Гёте изучал теорию цветов. Остались приборы. В Веймаре имеется ультра-«левая» академия. Художники приходят в домик и дивятся, глядя в стекла. Рядом со стеклами приходо-расходная книга г. советника — «за овощи 65 пф.». Дальше плохая кровать. Конец. Гёте умер. Сторожу на чай. В академии открывают новое искусство. Я еду в Берлин. Это в порядке вещей. А еще: пиши мне.
Целую.
Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С. 327–328. Подлинник — РНБ ОР.
<Из Берлина в Москву,> 15/5 <1923>
Дорогой Владимир Германович, я получил «Морской сквозняк». Хотел писать о нем в «Р<усской> Книге». Но Ященко получил уже тоже книгу и дал писать о ней Бахраху (которому книга весьма нравится). Я послал ее сегодня моему переводчику на немецкий — надеюсь, выйдет. Ю.И.<Айхенвальд> писал о Вас в «Р<уле>»[761]. Хвалил. То, о чем Вы меня просите, стоит 6 долларов. Устрою немедленно. Рад буду Вас видеть здесь. «Круг» выписал телеграфно мою книгу «Трест Д.Е.», а теперь почему-то не отвечают и, очевидно, «саботируют». Не знаете ли Вы, в чем дело? Напишите мне. Я весьма заинтригован. Карточку пришлю[762]. Мне пишут из Петербурга, будто там «Курбов» изъят. Так ли это? Здесь говорят, что им все возмущены. Бедный Ангарский наверное рвет на себе волосы.
Привет от Люб<ови> Мих<айловны>. Ваш Эренбург.
Впервые (с купюрами) — XI, 314–315.
<Из Берлина в Петроград,> 16/5 <1923>
Дорогой Евгений Иванович,
я прочел Вашу статью о моих книгах[763], и очень захотелось поблагодарить Вас. Мое восприятие Вас как самого большого мастера заставило меня с волнением ожидать Вашей оценки. Поэтому ваши хорошие слова так порадовали и ободрили меня. Для меня они не рецензия, а письмо мне же в порядке вежливости.
Надеюсь, что судьба как-нибудь сведет нас и сможем побеседовать.
Сердечный привет!
Впервые — НЛО, 19. С.171. Подлинник — ИМЛИ. Ф.146. Оп.1. № 11. Л.1.
Это письмо, отправленное на адрес редакции журнала «Россия», положило начало переписке ИЭ с писателем Е.И.Замятиным (1884–1937). Об их отношениях см. статью составителя в НЛО, 19.
<Из Берлина в Москву,> 18-го мая <1923>
Дорогой Владимир Германович, вчера я видел Николая Семеновича <Ангарского> и узнал от него о всех злоключениях, постигших «Курбова». В итоге он написал, не спросив моего согласия, предисловие[764], которое даже в его пересказе носит возмутительный характер. Неужели книга в Москве действительно так встречена всеми? Вспомните, что я здесь ничего не знаю, что это для меня крайне важно, и напишите.
Очевидно, в связи с этим моя вторая беда: сегодня я получил телеграмму от Воронского: «Трест Д.Е.» политически отклонен. Это меня совсем зарезало.
Я рассчитывал на гонорар за эту вещь. Деньги мне теперь нужны до крайности. Посему очень прошу вас, если «Трест» не запрещен вообще цензурой, то попытайтесь предложить его в другое и<здательст>во, а если запрещен, то отрывки в журналы. Очень устроите.
Напишите, удалось ли что-нибудь сделать. Как с моими старыми книгами?
Посылаю карточку. Если не годится, то возьмите ту, что у Соболя.
Я сказал Ященке, что хочу писать о «Сквозняке». Он согласился. Писать буду на днях.
Собираетесь ли приехать и когда? Сердечный привет от Люб<ови> Мих<айловны>.
P.S. «Мор<ской> Сквозняк» — перечел. Прекрасная вещь! Послал ее Элиасбергу на предмет перевода.
Впервые.
<Из Берлина в Москву,> 18-го мая <1923>
Дорогая Мария Михайловна, почему Вы не пишете мне? У меня тьма неприятностей. Во-первых, был изъят «Курбов». Ангарский вчера признался мне, что он добился отмены сей меры ценой для меня тяжкой: он написал предисловие весьма сомнительного свойства, для меня всячески неприемлемое[765]. Я возмущался, но ничего поделать не мог.
Далее: сейчас получил телеграмму от Воронского — «Трест политически отклонен рукопись передана Шкапской». Зарезали! Теперь надежда на Вас: может быть, можно как-либо помочь. Я не знаю, отклонило ли рукопись данное издательство или цензура. В первом случае, может быть, Вам удастся устроить это в другом месте. А во втором придется ограничиться печатанием отрывков в журналах, тогда раздайте отдельные главы в различные места. Главное, выколотить сейчас 200 рублей, необходимых Екатерине Оттовне <Сорокиной> на проезд и пр. Не сердитесь, милая, что я столь нагло обременяю Вас! Сама судьба и Воронский сделали Вас наперсницей бедного Енса[766].
Я очень хочу, чтобы Екатерина Оттовна поскорее выбралась. Я устроил дело с визой, и деньги на пребывание ее здесь у меня имеются. Но на проезд должен дать «Трест». Только не посвящайте, пожалуйста, ее во все мои финансовые соображения, а как только Вам удастся заполучить что-либо за «Трест», передайте ей. Получив сумму в 100 рублей, она сможет уже выехать.
Живу неважно. Хвораю: сердце саботирует. Ничего не пишу. Ездил немного по Германии. Мечтаю об отдыхе.
Злоключения «Курбова» меня не радуют. Зато была большая и полновесная радость: прочел статью Замятина обо мне[767]. Редко чьи-либо слова произвели на меня столь ободряющее впечатление.
Вышла «Беседа», пристойная и безмерно скучная. Нравится мне «Цоо». Больше никаких новостей. Весны не было вовсе: дождь и ветер. Скучно! А впрочем, простите, что скулю.
Не забывайте и пишите. О судьбе «Треста» напишите, как только удастся Вам что-либо выяснить.
Пишете ли что-нибудь?
Любовь Мих<айловна> шлет привет. Не забывайте. Целую Ваши руки.
Впервые — Диаспора IV, 560–561. Подлинник — ФШ, 30–31.
<Из Берлина в Петроград,> 19/5 <1923>
Дорогая моя, ты стала чрезвычайно скупа на письма. М.б., рецепт и хорош в лаконичности своей, но меня этим не вылечишь. А болен я злобой. Суди сама: «Курбова» изъяли. После сего издатель, не спросив меня, чтобы спасти книгу, написал к ней возмутительное предисловие. Каково? Далее — вчера получил от Воронского телеграмму о том, что «Трест Д.Е.» отклонен по политическим мотивам. Меня против моей воли загоняют в «ZOO». Напиши, есть ли место в Петербурге, где я могу печататься и где сносно платят. Существуют ли издательства, которые купили бы что-ниб<удь>. Не забудь — узнай и напиши.
Если ты встречаешься с Замятиным, скажи ему, что я очень обрадован статьей его обо мне и послал ему письмо через «Россию». Не думай, что я столь падок на похвалы. Просто я ценю очень мастерство и европейскость Замятина. Читала ли ты «Курбова»? «Д.Е.» здесь выходит на днях, и я постараюсь тебе переслать его, хотя это теперь трудновато. Что ты делаешь и что пишешь? Здесь так холодно, что мне кажется, будто Гольфстрем окончательно покинул Европу. Вышла ли твоя новая книга?[768] А о Пастернаке ты зря: он не виртуоз, но вдохновенный слепец, даже не сознающий, что он делает.
Пиши же чаще. Целую.
Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С. 328–329. Подлинник — собрание составителя.
<Из Берлина в Москву,> 22/5 <1923>
Дорогая Мария Михайловна,
спасибо за письмо и за все заботы обо мне. Я удручен неудачами. Судьба «Курбова» мне непонятна. Я никак этого не ждал. Очевидно, отвык от климатических условий. Напишите мне, пожалуйста, подробно, что говорят о нем как в литературных, так и в нелитературных кругах.
Еще непонятна судьба Енса[769]. Я злюсь сильно на <издательство> «Круг» — они тянули дело три месяца и все время давали неправдивые телеграммы: «ответ послан» и т. п. (это Аросев).
Мои материальные дела пошатнулись и продать «Д.Е.» в Россию для меня более чем полезно. Может быть, Лидину и удастся это сделать. Если что-либо узнаете в этой области до Вашего отъезда в Крым — напишите мне, не поленитесь.
Я себя плохо чувствую. Думаю, что скоро удастся выехать из Берлина. Рад за Вас, что едете в Крым.
Увидав Ек<атерину> Отт<овну>, скажите (я ей писал на днях и скоро опять напишу), чтобы она нелепыми слухами не смущалась. Я надеюсь, что хотя бы части «Д.Е.» Лидин продаст. Тогда он ей переведет 56 долларов, и пусть не задумываясь немедленно едет. Уговорите ее, пожалуйста!
Спешу отослать письмо — пишу мало. Да и мрачен (все от сердца — без аллегорий). Не забывайте и пишите мне.
Впервые — Диаспора IV, 561–562. Подлинник — ФШ, 32.
<Из Берлина в Москву,> 22/5 <1923>
Дорогой Владимир Германович, сейчас получил письмо от Шкапской — описывает неудачу с «Д.Е.». Сообщает, что рукопись передала Вам и что Вы пытаетесь ее устроить в и<здательст>ве «Главбума». Я страшно благодарен Вам и стыжусь, что так эксплуатирую Ваше доброе ко мне отношение.
Устройство этой вещи в России имеет для меня первостепенное значение сейчас: деньги я все прожил, а здешние гонорары, как Вы знаете, ничтожны. Я рассчитывал на «Д.Е.» и сейчас сел весьма живописно. По письму вижу, что цензурного запрета нет (да и вряд ли он мог быть — вещь абсолютно безвредна). В худшем случае дело, очевидно, ограничится купюрами. Итак, постарайтесь! Буду Вам бесконечно признателен. Что касается условий, то всецело полагаюсь на Вас, — если 75 с листа много, пусть — меньше. Вам видней. Вы можете от моего имени подписывать договор в случае успеха. Главное — деньги. Мне очень важно получить 100 долларов сюда и 50 долларов переслать в Питер (Ек<атерине> Отт<овне> Сорокиной, Фонтанка, 18, кв. 29). Последнее — в первую очередь. На купюры соглашайтесь с тем, чтоб они были отмечены (точками).
Напишите мне, пожалуйста, почему «Курбов» вызвал такую бучу? Как он встречен в литературных кругах? Были ли о нем отзывы?
«Д.Е.» здесь уже готова. Обложка вышла хорошо (карта Европы). Гонорар гроши.
Моя статейка о «Морск<ом> Сквозн<яке>» будет помещена в ближайшем № «Русской Книги».
«М<орской> С<квозняк>» для немецкого перевода послал. Также жду ответа от «Renaissanse du Livre»[770] о переводе «Мышиных Будней» на французск<ий>. Последнее, по всей вероятности, выйдет. Заплатят примерно 600 франков.
Жду с «понятным нетерпением» известий от Вас о «Д.Е.».
Жду Вас — (не передумали ли приехать?). Жизнь здесь, считая навскидку, снова несколько подешевела. Пансион в курорте стоит 1/2 доллара в день (хороший).
Привет от Люб<ови> Мих<айловны> сердечный.
Впервые.
<Из Берлина в Москву,> 24/5 <1923>
Дорогой Владимир Германович,
посылаю Вам статейку, которая появилась в здешней газетке «Дни» о моей книге[771]. Думаю, она может пригодиться для образумления и<здательст>в и цензуры.
С нетерпением жду вестей.
Сердечный привет.
Впервые.
<Из Берлина в Москву,> 28-го мая <1923>
Дорогой Владимир Германович, сейчас получил Ваше письмо о том, что Вам удалось пристроить «Д.Е.», и пришел в великий восторг. Спасибо большое! Радуюсь Вашему хорошему ко мне отношению. Потом, Вы прекрасный товарищ, а мы все этим не избалованы.
О деле. Я послал Вам за последние 10 дней 4 письма, в одном из них доверенность. Условия — 60 рублей, — разумеется, годятся. Вот только вопрос в переправе денег. Нельзя ли добиться, чтоб они переправили деньги сами через госбанк по курсу официальному в долларах или фунтах (т. е. по паритету), не то при двойном обмене большая потеря. Пожалуйста, по получении денег 100 р<ублей> зол<отом> передайте по адресу: Спиридоньевский пер.,5, кв.1 Тихону Ив<ановичу> Сорокину[772] (это вместо того, чтоб пересылать в Петербург). А остальные перешлите мне. Я «курбовский» гонорар проел, и все расчеты на «Д.Е.». Печатать они должны с берлинского издания. Я вчера выслал Вам экземпляр, а сегодня Лежневу[773]. Если эти не дойдут, сообщите по воздушной почте с указанием, на какой официальный адрес я могу переслать книгу через представительство. С рукописи пусть не набирают: там тьма описок, кроме того, я сделал кое-какие изменения. Что касается надписей на полях, которые имеются в берлинском издании, то в случае затруднений их можно упразднить. Обложку здешнего издания (карту) можно взять, заплатив художнику. Пропуски в тексте, если таковые будут, отмечать точками.
Насчет журналов: конечно, если и<здательст>во не препятствует, дайте отрывки. Гонорар присовокупите к посылаемому или передайте сестре.
Касательно «6 повестей»: согласен на 4. Но очень хотелось бы сохранить 2: «Витрион» и «Меркюр» (хотя бы с пропусками)[774]. Выясните это, пожалуйста, и напишите. В берлинском издании этой книги много опечаток. Поэтому для набора мне придется в случае успеха выслать исправленный экземпляр.
Вот все деловое. Еще раз за все спасибо.
Кто писал в «Россию» из Берлина, нас также весьма занимает[775].
Вас лягнула на днях мимоходом Нина Петровская[776] в «Накануне». От переводчика насчет «Сквозняка» ответа не имел еще. Я радуюсь успеху этой вещи. Мне она кажется значительной. Это несомненное торжество Вашей особой наблюдательности. Некоторые главы («Чудо XX века» и др.) изумительны.
Я расхворался и на днях уезжаю в Гарц. Не теряю надежды летом здесь встретиться с Вами. Пишите мне на адрес «Геликона» Bambergerstr. 7 Helicon-Verlag.
От Любови Мих<айловны> и меня сердечный привет
Впервые (с купюрами) — X1, 319–320.
<Из Гарца в Петроград,> 3/6 <1923>
Твое письмо получил. Спасибо за доброе слово о «Курбове». Я его особенно воспринимаю, п<отому> ч<то> ты совершенно права, говоря, что эта книга «для немногих». Его ругают и будут ругать. Он больное дитя и не сделает карьеры как «удачник», баловень Хуренито. Но я за это его люблю — за то, что писал его мучительно. И видишь, моя ненависть передалась тебе (первоначально эпиграф ко всей книге был: «Молю, о Ненависть, пребудь на страже»[777]). Пишу тебе из курорта в Гарце, куда я отправился утишать свое взбунтовавшееся сердце. Ничего из этого пока не выходит. Бессилие и тоска. Холодно немилосердно (ты ведь знаешь, что солнце остыло на 4 %?). Сижу в кафэ. Немцы богомольно слушают какой-то фокстротик. Когда я скрипнул стулом, раздалось «тссс». Так мы развлекаемся в Европах. Здесь я останусь на 2 недели. Потом до конца июля буду в Берлине. Лунц, верно, сразу попадет к Ходасевичу и Кº и его настроят[778]. Ты ему скажи, чтоб он все же разыскал обязательно меня. Кроме тебя и «великой русской литературы» у меня с ним еще одна общая любовь — старая Испания[779].
«Д.Е.» я тебе выслал. Напиши, дошло ли? Как читала? Книгу твою очень жду. Помимо всего, книги — ведь, пожалуй, письма, и весьма «по существу».
Я хочу писать лирико-эпическую поэму. Ты, м.б., слыхала о том, что постройка какой-то дамбы в Америке лишит Европу Гольфстрема. Вот поэма об этом[780]. Борьба за жизнь, любовь и гибель.
Ehrenburg, Helicon-Verlag, Bambergerstr. 7, Berlin.
Вот по этому адресу теперь пиши мне. Скепсисом я занимаюсь мало. Для кафейных кретинов. Читая Диккенса и глядя мелодрамы, являю крайнюю сантиментальность. Что хорошего пишут у вас? Что говорят о моих новых книгах? Не забывай и питии чаще! О, какой чувствительный вальс. Бобовый кофе стынет. За окном, осиливая скрипача, бесится зимний ветер. На Брокене[781] снег. Скучно. Крепко тебя целую.
Впервые — ВЛ. 2000. № 1. С. 329–330. Подлинник — собрание составителя.
<Из Гарца в Москву,> 4/6 <1923>
Дорогая Мария Михайловна,
Вашу открытку получил. Получил наконец и письмо от Аросева (странное, где он м<ежду> пр<очим> упоминает о каком-то откровенном разговоре с Вами после возвращения рукописи). К счастью, Лидину удалось устроить «Трест». Надеюсь скоро увидеть здесь Ек<атерину> Отт<овну>. Я чувствую себя плохо, и доктор загнал меня в Гарц. Сегодня над нами на Брокене выпал снег (это в июне-то), отель топят. Сплошное Д.Е.! Сижу здесь, пока не поправлюсь (простуда). Хочется работать. С «Курбовым» у меня несчастье. В чем дело, толком я не знаю. Если напишете обо мне подробно, очень обрадуете. Я послал Вам на питерский адрес экз<емпляр> «Д.Е.». Как он показался Вам в целом? Издан, по-моему, очень забавно[782]. Видели ли Вы Иринку? Что она? Как Ваше здоровье? Пишете ли? В Крыму, верно, тепло — это хорошо. Я стосковался по солнцу.
Пишите мне на «Геликон». Привет от Люб<ови> Мих<айловны>.
Целую Ваши руки.
Привет мой Марк.[783] и Бубе.
Впервые — Диаспора IV, 562. Подлинник — ФШ, 33.
<Из Гарца в Москву,> 4/6 <1923>
Дорогой Владимир Германович, я уж послал Вам письмо, в котором благодарил Вас за все и просил принять условия «Земли и Фабрики». Если можно, добейтесь выплаты немедленно всего гонорара. Если нет, то ограничьте сроки. Также очень важно мне получить как можно скорей деньги сюда. Я послал Вам «Д.Е.». Но если книга не дойдет, сообщите, как переслать на официальный адрес, ибо в рукописи тьма описок, пусть набирают с здешнего издания (есть и изменения).
Что же касается «6 пов<естей>», то мне необходимо выслать им экз<емпляр> исправленный, но как (т. е. на какой адрес — частным лицам не пропускают)? Почему они выпускают «Витрион»? Ведь он и «Мерюор» только и стоят чего-либо. Остальное хлам. Аросев мне пишет, что Курбов конфискован. О том же говорит Ангарский. Так ли это? Письмо худощ<авому> брюнету переслал. На рецензию Бахраха[784] никто внимания не обращает. Рецензию Ю.И.<Айхенвальда> постараюсь достать и дошлю. От <переводчика на немецкий> Элиасберга ответа не имел еще. Как Ваши планы?
Пишите мне на адрес «Геликона».
От Люб<ови> М<ихайловны> и меня сердечный привет.
Спасибо!
Впервые.
<Из Гарца в Берлин,> 7/6 <1923>
Hotel Kurhaus
Schierke
Дорогой Александр Семенович, посылаю Вам рецензию о книге Лидина.
Надеюсь, что и Вы сдержали свое обещание!
Здесь мороз, и мы, возможно, на днях перекочуем в Берлин.
Сердечный привет.
Впервые — РБ, 151. Подлинник — Гуверовский институт.
<Из Гарца в Петроград,> 12/6 <1923>
Дорогая, сегодня я получил твое письмо. Очень хорошее. Спасибо. Но за правду — правда. Не отдавай еретичества. Без него людям нашей породы (а порода у нас одна) и дня нельзя прожить.
Если хочешь, я понимаю психологически опалу Курбова. Он тоже еретик. Поэтому он и погиб. Наша ненависть как-то «беспредметней», подобающей и поэтому легко обращается в несоответствующую сторону. Но это мне дороже остального. Мне кажется, что разно, но равно жизнью мы теперь заслужили то право на, по существу, нерадостный смех, которым смеялись инстинктивно еще детьми. Не отказывайся от этого. Слышишь, даже голос мой взволнован от одной мысли.
Мы евреи. Мы глотнули парижского неба. Мы поэты. Мы умеем насмехаться. Мы… Но разве этих 4<-х> обстоятельств мало для того, чтоб не сдаваться?
Я получил твои две книги[785]. Спасибо нежное. Мне понравился ряд стихотворений, особенно о революции (первое, потом насчет «корабля», с Перуном[786] и др.). Потом, с каменным дождем. Меньше — 3-ий отдел. «Агарь» недостаточно дика и зла.
Я пишу стихи (впервые после годового перерыва). Это моя слабость. Писать трудно, т. к. плохо здоровье. Написал уж два.
Ты пишешь, что шлешь мне 2 рецензии. Но получил я лишь одну (о «Портретах»[787]).
Как с «Курбовым»? Были ли еще отзывы?
Получила ли ты «Д.Е.»?
Пиши мне на «Геликон» (Bamberger Str., 7). Через несколько дней я уезжаю в Берлин.
Целую.
Впервые — ВЛ. 2000. № 2. С 231–233. Подлинник — собрание составителя. В конце письма переписано стихотворение «Страшный ящер и сивиллы в духе» из книги «Не переводя дыхания», которая издана не была, а рукопись ее затерялась.
<Из Гарца в Москву,> 13/6 <1923>
Дорогой Владимир Германович, сейчас получил Ваше «воздушное» письмо и тороплюсь ответить.
Спасибо за устроение книг. Набирать с рукописи ни в коем случае нельзя: есть важные изменения и тысячи описок. То же самое и с «6 повестями» — там, напр<имер>, такие опечатки: «повоем» вместо «повоюем», «мешали пиво с водой» (вместо «водкой») и пр. Очень много их.
Я выслал Вам и <И.Г.>Лежневу «Д.Е.» заказной бандеролью. Очевидно, не дошло. В понедельник 18-го я буду в Берлине и вышлю Вам экз<емпляры> «Д.Е.» и «6 повестей» через наше представительство воздушной почтой, так что не позже 23-го они будут у Вас. Пожалуйста, до этого времени задержите набор. На этом я категорически настаиваю.
Далее непременное условие — все купюры отмечаются строчкой многоточий.
Доверенность вновь высылаю.
С деньгами: 100 з<олотых> р<ублей> отдайте, пожалуйста, Тих<ону> Ив<ановичу> Сорокину, а остальные перешлите мне, чем скорей, тем лучше.
Т.И.Сор<окин> пишет, что говорил с Вами касательно жульничества «Первины»[788]. Согласно Вашему совету я посылаю Вам письмо в «Союз писателей», членом которого состою.
Я до сих пор не получил ответа от Элиасберга. Сегодня пишу ему снова. Что касается французов, то они вообще на редкость медлительны. И даже если берут, то платят по выходе книги (т. е. в лучшем случае через год. Я до сих пор не получил за «Хуренито»). «Broom» прогорел. Но все же я не теряю надежды устроить ч<то>-л<ибо> с Вашими переводами. Высылаю «Мыш<иные> Будни» одной знакомой шведке.
Вышла 4<-ая> «Эпопея». Там Ваша «Курга Баба». Мне нравится, за исключением языка, т. е. нарочитости синтаксической чересчур «национальной».
В рецензии на «Сквозняк» я как раз указываю на преодоление Вами этого «славянофильства».
Я очень рад буду написать о Вас в «России». Но написать хотел бы больше и содержательней, нежели в «Книге», — поэтому в ближ<айшую> неделю не могу: мы завтра уезжаем, в понедельник — в Берлин, без комнаты и пр.
Нельзя ли в № 11?[789] Ответьте!
Чувствую я себя неважно и хандрю.
Люб<овь> Мих<айловна> благодарит за память и шлет Вам сердечный привет.
Пишите! (на «Геликон»). Спасибо еще раз за все.
P.S. Можно ли в статье для «России» писать о Вас вообще, т. е. «исторически», или только о «последних» книгах?
Ради бога, задержите набор моих книг!
Впервые.
<Из Гарца в Москву,> 13 июня 1923 г.
В марте 1921 г. я продал гр. Ройзману[790] рукопись «Портретов русских поэтов» — права на одно издание в 1000 экз<емпляров>.
Весной 1922 г. я издал в Берлине (и<здательст>во «Аргонавты») книгу «Портреты русских поэтов», в сильно измененном и дополненном виде. Недавно и<здательст>во «Первина» перепечатало в 3 или 4 тысячах экз. берлинское издание, дополнив тысячей опечаток и не сняв даты. Эта книга резко отличается от проданной в 1921 г. рукописи (в последней отсутствовал портрет Пастернака и пр.). Я написал в «Первину», но ответа не получил.
Прошу, если это возможно, потребовать у «Первины» следуемый гонорар и передать его Влад<имиру> Герм<ановичу> Лидину, которому я доверяю также выяснение всех вопросов, связанных с этим делом.
«Helicon-Verlag» Bambergerstr. 7
Berlin W
Впервые. Подлинник — собрание составителя.
<Из Берлина в Москву,> 19-го июня <1923>
Дорогой Владимир Германович,
недавно послал я вам письмо с подробными ответами на все Ваши вопросы, а также вторично доверенность. Теперь спешу сообщить, что выслал Вам через представительство обе книги для набора, т. е. «6 повестей» и «Трест Д.Е.». Вы сможете получить их начиная с пятницы 29-го в отделе дипкурьеров у Каплана или Маркус. Они идут через Мирова[791] на Ваше имя. Умоляю «Трест» набирать не с рукописи, но с здешнего издания, а «Повести» исправить по посылаемому экземпляру.
Приехав в Берлин, узрел, что мою заметку о Вас[792] почему-то обкорнали. «Книга» выходит на днях.
Пришлю. Пишите!
Сердечный привет!
Сюда едет Пильняк[793]. Караул!
Впервые.
<Из Берлина в Москву,> 28-го июня <1923>
Дорогой Владимир Германович,
сегодня получил ваше письмо, копию договора и рецензию «Известий»[794]. Спасибо.
Очень прошу вас настоять, чтоб набирали с книг. Я выслал их Вам давно почтой, очевидно, пропали. Но недавно я послал снова через представительство, и на сей раз должны придти. Если их Вам не доставили до сих пор, зайдите за ними в <нарком>индел, в отдел дипкурьеров, и спросите Каплана или Маркус. Миров мне сказал, что книги будут в Москве не позже 24-го июня.
Что касается денег, то дайте <Т.И.>Сорокину сумму, которую он укажет. Если его жена едет в Берлин, дайте ему и остальные в валюте, чтоб она привезла мне; если так не выйдет, то перешлите на адрес «Геликона». Мне деньги весьма нужны. Ежели и «Неправдоподобные <истории>» удастся устроить, будет воистину неправдоподобно.
Я советую Вам на всякий случай написать Грегеру о переводах. С моей стороны делаю все.
Я напишу статью о Вас с радостью, раз есть еще время. Не позднее 10-го июля я вышлю ее воздушной почтой Лежневу. Скажите ему об этом. Статья будет небольшая, строк 100 примерно. Но передайте, пожалуйста, также, что я гонорара за мою статью[795] до сих пор не получил, что мне вовсе не нравится. Вышел ли № 9?
Ваша новая книга[796] меня очень интересует. Думаю, что сама тема (вернее, темп) Вас в ней окончательно уведут от синтаксиса «Мышиных». Когда и где думаете ее издать?
Здесь все то же. Набобов и у нас много, но вместо жары стоят крещенские морозы. Еще приехал Никитин[797], он, по-моему, и с лица смахивает на незабвенного Пильняка. Был в «Диле». Последняя в опале. Вы можете в «Беседе» прочесть статью Белого, являющуюся чистым дилеборчеством[798]. Фицов никто не пьет. Скучно!
Когда едете? Пишите. Любовь Михайловна благодарит за память и шлет привет.
Впервые.
<Из Гамбурга в Петроград,> 13/7 <1923>
Издыхаю от жары, пива и немцев. Но это не по существу. Айхенвальд печатно объявил меня самым грязным писателем планеты[799]. Тоже между прочим. О стихах: 1) если тебе удастся найти издателя, м.б., соединить в одну книгу новые и «Звериное тепло»[800]. 2) В стих<отворении> «Так умирать…» 5 строчка с конца должна читаться: И сердце чтобы замерло под тормоз[801]. Исправь!
Пиши (на Геликон). Целую.
Впервые — ВЛ. 2000. № 2. С. 233. Подлинник — РНБ ОР (в номере месяца у ИЭ описка (написано «6» вместо «7»)
<Из Вестерланда на острове Зельт в Коктебель,> 18/7 <1923>
Милая Мария Михайловна,
очень обрадовался, получив от Вас наконец крохотное письмо. Если Вам хорошо в Коктебеле, радуюсь за Вас[802]. (У меня об этом месте сохранились воспоминания неподходящие к «Sommerfrishen»[803], как говорят здесь). Отчего Вы так мало пишете?
Расскажите мне, каков теперь Коктебель? Поклонитесь тем, кто не плохо помнит обо мне. Еще просьба: найдите в деревне крестьян: Марину Васильеву и Гаврилу Стамова[804], и передайте им от меня горячий привет. Они были с нами очень добры, и я часто вспоминаю их.
Пишете ли Вы стихи? Какие?
Мы сейчас на Северном море — есть такой остров Sylt у датских берегов. Здесь немки в ярких джемперах и таблички с курсом доллара. Впрочем, имеется море, и не эрзацное, — Балтийское, но с приливом и пр.
Я изредка пишу стихи и, несмотря на строгий запрет врачей, курю трубку.
В Берлине были серапионы Лунц и Никитин. Первый мне очень понравился[805].
Читаю Диккенса и стихи Пастернака.
Ем мороженое. Каждый день читаю о себе ругательные рецензии. Собираюсь писать сентиментальный роман[806]. Книга стихов будет называться «Не переводя дыхания»[807] (это без иронии).
Екатерины Оттовны все нет. И ничего от нее давно не было.
Пишите. Привет от Любови Мих<айловны>. Нежно целую Вашу руку.
Пишите на «Геликон» — Baumbergerstr 7.
Впервые — Диаспора IV, 563. Подлинник — ФШ, 39–40.
<Из Вестерланда на острове Зельт в Петроград,> 18/7 <1923>
Дорогой Владимир Германович, письмо Ваше получил. Заботами смущен и растроган!
Делаю всё возможное для устроения Ваших переводов. Надеюсь, что-либо удастся. Французы скоты — до сих пор тянут. Немудрено: ведь они целый год издают «Хуренито» (и гонорара не платят).
Я очень взволнован следующим: как с набором «Д.Е.», т. е. получили ли Вы наконец от вспотевшей Маркус книги? Напишите об этом!
Меня неистово обругал (в двух фельетонах) Ю.И.<Айхенвальд>: «грязь», «пакость» и пр.
Разбирая № 4 «Эпопеи», на Вас сделал очередное мелкое пипи резвый Бахрах[808].
«Русская Книга» <№ 5–6> выйдет на днях. Тогда пришлю вырезку. Здесь в покое напишу почище и получше статью для «России» о Вас, и к 1 августу Лежнев ее получит (хотя он почему-то недоволен, что я вздумал писать о русской литературе).
Напишите мне, сколько Вы получили от «ЗиФ» и сколько остается дополучить? Как мне отыскать Альбрехта?[809]
Получили ли Вы «Эпопею»? Дошел ли «Трест»?
Пишите на «Геликон».
Мы попали в интересное логово и через несколько дней удираем отсюда в Swinemunde. Здесь даже во время купания в море немцы смотрят на таблицу с указанием, сколько доллар.
Крепко жму Вашу руку и желаю хорошо отдохнуть.
Впервые.
<С острова Гельголанд в Гамбург,> 25/7 <1923>
Дорогой д-р Лев Лунц,
спасибо за письмо. Даже не находясь в санатории[810], я привык жить от почты до почты. Идеал: получать письма, самому не писать. Все же могу сообщить Вам некоторые веселящие душу события.
Я долго выбирал, куда нам ехать. Решил, остров Зельт: морские птицы, тюлени, прибой и пр. Приехали. Море нашли с трудом. В нем купался один немец. На берегу вывешивали курсы биржи. Узнав, что доллар падает, немец невероятно <1 слово нрзб> и стал нырять как рыба. Его вытащили и отпоили французским коньяком. Вместо моря имелись витрины ювелиров и меховщиков. В день приезда со мной случилось несчастье. Старое судно дает течь, как Вы сами знаете. А вот мои истлевшие брюки неожиданно дали две дыры, обнажив отнюдь не загоревшие ягодицы. Это было в шикарном кафэ стиля бидермайер. Один из посетителей, старый немец в теннисных брюках, абсолютно новых, ударил палкой об стол, так что чашечка в стиле бидермайера сломалась, и завопил: unverschamt![811] Мы сюда приезжаем для Erholung[812] и должны смотреть вместо моря на… иностранных босяков. И при этом еще взымается куртакса! Вы легко поймете, что после этого мы покинули остров Зельт, так и не увидав ни морских птиц, ни тюленей.
Здесь, на Гельголанде, я купил себе клетчатые штаны для верховой езды (хотя остров любопытен тем, что на нем не имеется ни одной лошади) и изумрудные чулки; я бодр и полн энергии. Остров, кстати, хороший. Доказательства? 1. Всюду море. 2. Я не знаю, сколько сегодня доллар, хотя даже справлялся об этом.
Насчет кино спросите Шкловского[813]. В Германии никого не знаю. Во Франции есть Delluc (автор книги о Чаплине[814]). Если хотите, я могу Вас свести с ним.
Я ничего не делаю и рад буду получить от Вас письмо. Как здоровье? Что пишут Вам из Петербурга? Я давно не имел вестей от Е<лизаветы> Гр<игорьевны Полонской>.
Сердечный привет от Любови Мих<айловны> и меня.
Книг сейчас нет. Буду в Берлине скоро — пришлю.
Пишите мне на адрес «Геликона»:
Bambergerstr. 7.
Впервые — Лев Лунц и «Серапионовы Братья» / Публикация и комментарий Гари Керна // Новый журнал. Нью-Йорк, 1966, № 82. С. 151–152. Публикация Керна выполнена по подлинникам из Архива Лунца, принадлежавшего его сестре Е.Н.Горнштейн.
Это единственное письмо ИЭ, сохранившееся в архиве Л.НЛунца.
<Из Свинемюнде в Москву,> 1/8 <1923>
Дорогой Владимир Германович,
писал Вам дней десять тому назад. Не знаю, в Москве ли Вы. Напишите мне, как достать человека, с которым Вы переслали гонорар? Мне очень нужны сии фунты, а он не заявляется. <И.Г.>Лежнев же пишет, что Вы «огорчены, что не с ним послали деньги» — эта фраза меня даже смутила. Уж не пропал ли тот? Ответьте! Так же 1) получили ли Вы книги и с набора ли набирается «Трест Д.Е.»? 2) Когда срок выплаты половины гонорара?
С переводами Ваших вещей затяжка. У французов, вследствие исконной медлительности, лета и indigestion[815] (они и с ответом Англии не спешат[816]). Здесь же — вследствие непривычки немцев ко многому, к чему мы давно уж привыкли (так с прошлой недели мы начали считать все на миллионы и пр.) Однако по-прежнему надеюсь, в особенности на первое.
Нахожусь сейчас в Swinemunde. Здесь русские дамы и комары. Кроме того, Кусиков, который в баре «Splendin» заказывает музыкантам: «3-ий (sic!) Интернационал». Особенно донимают комары.
Ответьте мне скорей (на «Геликон»). От Любови М<ихайловны> и меня сердечный привет.
Впервые.
<Из Свинемюнде в Москву,> 17/8 <1923>
Дорогой Владимир Германович, я в сверхкритическом положении[817]. О здешних ценах и пр. Вы знаете, конечно, по газетам. Я абсолютно без денег. Альбрехта же нет! По слухам он проехал в Париж. Выручайте.
1. Ответьте мне срочно, имели ли Вы сведения, где сейчас Альбрехт. Как его найти? Кто он? (имя, отчество, профессия, в командировке ли и т. д.)
2. Нельзя ли в связи с мировой революцией, а также с исчезновением Альбрехта ускорить мне выдачу второй половины гонорара «Земли и Фабрики»? Я опасаюсь, что Вы (по письму <Т.И.>Сорокина) уехали в Коктебель, пишу им отдельно об этом также. Спасите!
Почему не пишете? Горячий привет от Л<юбови> М<ихайловны> и меня.
Если удастся получить деньги от «3. и Ф.», переведите их через банк телеграфом — это скорей всего.
Впервые.
<Из> Свинемюнде <в Москву,> 18-го августа <1923>
Дорогая Мария Михайловна, верьте, здесь Коктебель тоже мнится иным миром и миром страшным. Нет, не хотел бы я вновь очутиться там, ведь с ним связаны у меня самые трудные и безлюдные месяцы моей жизни.
Что с Вами? Почему такая грустная? Как здоровье?
Я охотно бы сделал что могу касательно стихов Волошина, но книга уже вышла, кажется, месяц тому назад[818]. Передам, но полагаю, что это непоправимо[819].
Я провел лето (сегодня — осень) пусто и невесело. Кроме красных боков Гельголанда и вспомнить нечего. Не работал. Впрочем, к зиме верно наберется крохотная книжица стихов, о которой писал Вам. В ней, как и во многом ином, я являюсь робким учеником Пастернака. Посылаю Вам одно стихотворение[820].
Пишете ли Вы?
Передали ли Вы мой привет крестьянам Гавриле Стамову и особливо Марине Васильевой? Это хорошая женщина. Еще в Коктебеле хороши холмы, но, разумеется, не натощак.
Здесь сейчас все нам знакомое[821]. Немцы, впрочем, удивляются. Надеюсь вскоре засесть за большой сантиментальный роман[822].
Поездка Е<катерины> О<ттовны> расстроилась. Она сейчас на даче под Москвой с детьми[823].
Пишите. Л<юбовь> М<ихайловна> благодарит за память и шлет сердечный привет.
Нежно целую Ваши руки.
Впервые — Диаспора IV, 564–565. Подлинник — ФШ, 41–42.
<Из Свинемюнде в Петроград,> 23/8 <1923>
Каждый раз читая твою прозу:
(кроме радости и пр. лирических предметов) почему ты не пишешь прозу? Злую, трогательную прозу растроганной солнцем змеи?
Серьезно: попробуй, урви месяц.
Жду твою поэму <«В петле»>.
В настоящий момент (т. е. в августе этого года) ничего издать в Берлине нельзя. Кризис и прочие умные слова. Издатели у меня пробуют деньги занять! Что дальше будет, неизвестно. Если будет возможность — устрою твою книгу.
Лучше Пастернака ничего не может быть! Тихонов при всех достоинствах в поэзии корыстен (термин, кажется, шагинянский), как самый закоренелый новеллист.
Я получил «На Посту»[824]. Мне стало очень жутко от него. Напиши, так ли это? Т. е. много ли таких постовых и считаются ли с ними всурьез?
Ты мне ничего не пишешь о моей просьбе. А теперь это особенно важно для меня, т. к. в связи с репарациями и пр. здесь тиснуть книжку вряд ли удастся. А 1) мне хочется, чтобы она была издана; 2) даже малая сумма здесь была бы крайне полезна. Словом, пожалуйста, выясни этот вопрос. Книга будет на днях окончательно готова. Если отдельно, то 20 стихотв<орений>, если вместе с «Звер<иным> Теплом», то около 40. Напиши мне об этом скорей.
Через неделю возвращаюсь в Берлин и, если смогу, сразу сяду за сантиментальный роман.
Читала ли ты «ЦОО»? Мне в целом не нравится.
Было письмо от Лунца — он поправляется.
Мое сердце мне с редким упорством докучает.
Целую тебя. Пиши!
Впервые — ВЛ. 2000. № 2. С. 233–234. Подлинник РНБ ОР.
В архиве Полонской сохранился конверт от письма ИЭ с петроградским штемпелем 10 августа 1923 г., но само письмо не сохранилось.
<Из Берлина в Петроград,> 2-го сентября <1923>
Дорогая, очень жду твоего письма касательно стихов. Книгу я кончил. Причины: 1) мне хочется, чтобы они вышли, а здесь все издательства закрылись и напечатать их никак нельзя; 2) мои финансовые дела плохи, и даже гонорар за стихи для меня теперь весьма существенен. Если можешь, устрой это и не сердись, что я тебе надоедаю. Сегодня вернулся в Берлин. Здесь теперь нехорошо и сильно напоминает мою последнюю книгу <Трест Д.Е.>. скоро напишу большое, сейчас обалдел от цен, счетов, кредиторов. Не забывай и пиши!
Целую
Впервые — ВЛ. 2000. № 2. С. 234–235. Подлинник — РНБ ОР.
<Из Берлина в Москву,> 2-го сентября <1923>
Дорогой Владимир Германович, спасайте! Положение здесь отчаянное. Все издательства здесь закрылись. Цены отчаянные. Живу в долг, но и эта возможность кончается. Альбрехт скрылся. Не сердитесь, что я так надоедаю Вам, но… словом, сами понимаете. Если есть какая-либо возможность, достаньте от «Земли и Фабрики» остаток гонорара и срочно сообщите: тогда я смогу получить эти деньги у Савича[825]. Нет ли возможности пристроить «Неправдоподобные истории» или «13 трубок»? Милый Владимир Германович, Вы, наверное, сами понимаете, как мне грустно так упорно и неистово эксплуатировать Вас. Здесь худо. Сегодня вернулся из Свинемюнде, Савич остался еще там на несколько дней. Пытаюсь теперь приналечь с французами насчет переводов Ваших и моих. Написали ли Вы рассказ с моими брюками?[826] Что теперь делаете? Я собираюсь сесть, если удастся обеспечить себя на месяц, за большой сантиментальный и авантюрный роман.
Очень возможно, что скоро буду в Москве, хотя точно еще не знаю. Пишите!
Сердечный привет
адрес:
Trautenaustr. 9
Haus Trautenau
Впервые.
<Из Берлина в Петроград,> 6 сентября <1923>
Дорогой Слонимский, только что получил Ваше письмо. Спасибо за приглашение[827]. На беду, у меня сейчас нет новой вещи. Хочу Вам предложить напечатать один из рассказов, взятый из книг, целиком не прошедших в России. Можно взять какую-нибудь «трубку», которая не была напечатана в России: например, голландскую, или капитана, или даже с некоторыми изменениями «Петерсона». Потом еще: «6 повестей» выходят теперь в России под названием «4 повести»: «Сутки» <цензурно> не прошли, но «Витрион» издательство выкинуло за «левизну» формы. Вот его предлагаю тоже. Если все это не подходит, то, отвечая «принципиальным согласием» и пр., прошу подождать, сколько — сейчас сказать не могу. Если же хотите напечатать одну из трубок или Витриона, то ответьте немедленно мне. Я несколько обработаю и пошлю в Петербург Вашему издателю.
Не забудьте прислать мне Вашу новую книгу[828]. Желаю приятного отдыха или удачной работы или того и другого — на выбор. Жду ответа.
Сердечный привет
Trautenaustr. 9
Haus Trautenau
Berlin Wilm
Впервые — ВЛ. 1987. № 12. C.179. Здесь исправлено по рукописи. Подлинник — ЦГАЛИ СПб. Ф.414. Оп.1. Ед.хр.65. Л.6-7.
<Из Берлина в Москву,> 18-го сентября <1923>
Дорогой Владимир Германович, наконец-то Вы нашлись. Рад, что отдохнули. Очень прошу вас не огорчаться из-за этого сукиного Альбрехта. В жизни всякое бывает. Нам ли, «пишущим романы и стихи», сему удивляться. Сообщите мне его «приметы», то есть кто он, куда и в качестве кого ехал. Я попытаюсь разыскать его. Что же касается денег, буде они пропадут, то самым решительным образом прошу Вас и не думать об их возвращении. Вы абсолютно ни в чем не виноваты, кроме как разве в добром отношении ко мне и в дружеских услугах, которыми я так часто пользуюсь.
На днях я узнал, что отрывок из «Морского Сквозняка» должен быть напечатан в ближайшем № журнала «Квершнит». Журнал считается хорошим. Возможно, что это двинет вперед дело устройства перевода и всей книги. В материальном отношении это мелочь.
Вот Вам вновь мои назойливые просьбы: Постарайтесь извлечь в «Земле и Ф<абрике>» гонорар. Теперь уж прошли три, договором обусловленных, месяцев, и они должны заплатить. Насчет части из них я Вам писал: если это будет еще до отъезда Савича, то Вы ему отдадите в Москве. Остальные попросите и<здательст>во переслать через <нарком>инодел или внешторг, чтоб не платить процентов. Им это сделают. Очень прошу вас, дорогой Владимир Германович, двинуть это поскорей: обед у Ферстера стоит 35 миллионов, и с непривычки мы здесь все потеряли голову. Напишите, как дела с «Неправ<доподобными> Истор<иями>»? нельзя ли пристроить 2-ое изд<ание> Курбова, первое, по словам Ангарского, все утонуло? Не было ли о моих книгах каких-ниб<удь> статей и пр.? Я запродал <И.Г.>Лежневу на корню новый роман и сейчас пишу с утра до утра. Печатать будет и в журнале <«Россия»> и отдельно. Заплатил по 95 р. за все вместе, изд<ание> 10 тыс. экз. Работой я весьма увлечен. Называется роман «Любовь Жанны Ней». Действие: Москва-Феодосия-Париж-Москва-Берлин. Думал, что выйдет нечто под Диккенса. Но результаты иные: не то уголовный роман, не то… Тургенев! Страшно даже. Ну, посмотрим, что получится.
Какую повесть написали Вы за лето? Что Ваши эксцентр<ические> расказы? Послать ли «Зацветает жизнь»[829] в «Беседу»? Придумываю способы Вам подзаработать здесь, но пока что плохо. Вот разве что с чехами удастся. Пишите. От Любови Мих<айловны> и меня самый сердечный привет.
P.S. Примите как запрет даже думать о возврате аль-брех<товых> денег.
Когда выходят «Трест <Д.Е.»> и «4 пов<ести>»?
Савич ел сырое мясо (рубл<еное>) и пил книксбейн.
Впервые.
<Из Берлина в Петроград,> 3-го октября <1923>
Дорогая, только что получил твое письмо. Спешу ответить: сегодня, кажется, уходит почта. Раньше всего тебе самые разнообразные спасиба и прочее. Издателю: я согласен ему дать одну или даже несколько прозаических книг. Свободны: 1) «Неправдоподобные Истории», 2) «13 трубок». Обе эти книги в России изданы не были. Далее, 7000 экз. «Курбова» затонули во время московского наводнения и, таким образом, эта книга тоже распродана. Итак, он может взять одну или все эти книги. Гонорар в зависимости от количества листов и прочего при тираже в десять тысяч 50–75 р. Условие, кроме того: немедленное издание моей книги стихов. Рукопись последней я пошлю тебе со следующей почтой, она в переписке. В книгу должно также войти почти все «Звериное тепло», значит, в общем, около сорока стихотворений. Гонорар за стихи прошу тебя назначить по твоему усмотрению в зависимости от ваших нравов. Если он согласен на это, то есть на немедленное издание стихов и на покупку по приличной цене прозы, то пусть срочно сообщит, так как у меня имеются другие предложения. Прозу я ему дам в несколько переработанном виде.
Вот и все дела. Когда буду отсылать тебе стихии (это издевательская описка — читай: стихи), рассчитываю поговорить более по-человечески. В общем, я очумел: с утра до ночи я работаю. Пишу роман «Любовь Жанны Ней», сантиментальный «настоящий» роман с любовью, двумя убийствами, одной казнью, бегством, слепой, злодеями и прочим. Мне кажется, что это хорошо. Во всяком случае, ни над одной после «Хуренито» я не сидел с такой радостью. Пишу две недели, готова уже треть, четыре листа. Сейчас Жанна уже вернулась из России в Париж. Пишу его в турецкой темной кофейной. Как будто ты все это одобришь.
Еще здесь осадное положение[830] и прочее. Но я занят Жанной. Только ради бога не сочти это за стилизацию под Флобера. Пиши! Целую!
Впервые — ВЛ. 2000. № 2. С. 235–236. Подлинник — РНБ ОР.
Берлин, <в Петроград,> 5 октября <1923>
Дорогой Слонимский,
письмо Ваше получено, но сомнений моих оно не разрешило. Я по-прежнему не знаю, что Вам послать. Сейчас сижу над большим диккенсовоподобным романом «Любовь Жанны Ней». Я написал уже 18 глав, остается 28. Кончу, вероятно, в середине ноября. Но думаю, что после этого буду не менее двух месяцев бездельничать. Таким образом, речь о новой вещи можно будет вести не ранее февраля-марта. Твердо обещать ничего не могу. Если хотите, ждите, нет — берите «Витрион». Я его несколько переделаю и для этого оторвусь на денек от Жанны. Итак, решайте дело сами, а мне напишите поскорей. Если будете ждать новой вещи, то аванса не нужно, я их смертельно не люблю, то есть авансы. А если берете «Витрион», то очень прошу Вас устроить так, чтобы мне деньги перевели поскорей, не дожидаясь рукописи, которую я в свою очередь доставлю аккуратно. Там примерно три четверти листа. Значит, буду ждать Вашего ответа.
Написали ли Вы что-либо новое? Здесь теперь неуютно. Я думаю даже, что Енсу Бооту[831] грустно. Впрочем, я мало что замечаю: живу иначе. Сегодня я кончил главу: «У нас сегодня молодое вино». Жанне сейчас хорошо, и я весел. Но ей предстоит много горя.
Сердечный привет.
Впервые — ВЛ. 1987. № 12. С. 180. Здесь исправлено по рукописи. Подлинник — ЦГАЛИ СПб. Ф.414. Оп.1. Ед.хр.65. Л.9-10.
<Из Берлина в Петроград,> 6-го октября <1923>
Дорогая, три дня тому назад послал тебе воздушное письмо крайне тяжеловесного содержания: ответ касательно предложений издателя. После сего, да и вообще, хочу написать тебе настоящее неэрзацное письмо. Но и сегодня из этого ничего не выйдет. Меня сочинительство заело! Пожалей! Я воспринимаю жизнь Жанны как близкого мне человека, кажется, самого близкого. И так как эта жизнь не из веселых, терзаюсь. Нет, вполне серьезно: я сильно опасаюсь судьбы а lа Флобер. Его старческие слезы никак не обнадеживают.
Посылаю тебе при сем стихи. Раньше всего очень <прошу> написать мне о них чистосердечно свое мнение, не смущаясь словами: подражание, пастерначество и пр. Далее: если издатель примет условия, пусть немедленно пускает книгу в набор. Общее заглавие «Не переводя дыхания», так называется и первый отдел, второй — «Звериное Тепло». У тебя есть книга (я пришлю другую, сейчас спешу), выкинь из нее стихотворения: 1,5, 12, 19, 22. Кроме того, исправь единственную опечатку: в стихотв<орении> 14, строка 9, читай так:
Ведь как бы мы любви ни угождали…
Вот и все. Да, еще великая просьба. Если стихи мои будут печататься в Питере, возьми на себя корректуру. У меня ужас перед опечатками, особенно в стихах, и мне на сей счет не везет. Хорошо?
Я пишу уже 19 главу. Кончу через месяц. Вполне серьезно помышляю приехать на месяц в Россию.
Что ты делаешь? Пишешь ли? Если нетрудно, пришли новые стихи и поэму.
Целую.
Впервые — ВЛ. 2000. № 2. С. 236–237. Подлинник — РНБ ОР.
Берлин <в Москву,> 8-го октября <1923>
Дорогой Владимир Германович,
я с отчаяньем читаю Ваши письма! Самое гнусное во всей этой истории это Ваше безвинное мученичество. Но верьте мне, и я чист как агнец. Все это напоминает таинственные проказы дорогого Енса Боота. Скажите людям из «Земли и Фабрики», что, очевидно, их преследует злой рок. Ни с одной из моих книг никогда не происходило ничего подобного.
Теперь по существу дела. Как видно, Укргосиздат решил, что я эмигрант и что со мной можно обходиться как с Шульгиным[832]. Никогда никто от них ко мне не обращался, и о выходе книги я тоже узнал только из газетного объявления[833]. Сегодня еще до получения Вашего письма я отправил через представительство им послание. Указываю, что я гражданин С.С.С.Р. и состою под охраной всех существующих законов или обычаев об авторском праве, что право издания «Треста» было мной передано «Земле и Фабрике», что это издательство, конечно, само с соответствующими требованиями, но что, если даже они удовлетворят все законные претензии издательства, я отнюдь не считаю вопроса ликвидированным и оставляю и тогда за собой право предстать перед ним с особыми авторскими претензиями. Письмо грозное. Не знаю, что из этого выйдет, но полагаю, что поступил правильно. Кроме того, посылаю Вам два официальных заявления: одно, если потребуется, для газеты, другое в издательство. Думаю, что этим исчерпывается все, что я могу в данный момент сделать. Теперь о «Земле и Фабрике» — их заявление об отказе выплатить мне гонорар я отстраняю. Я вполне письмом и заявлениями доказываю свою невинность. Я не могу страдать от того, что другое издательство, с которым я не имею ничего общего, поступило незаконно. Я согласен исключительно для дружественного окончания разговоров с ним на уменьшение гонорара с 60 на 45 за «Трест» и за «Повести», но при условии, если они немедленно сполна выплатят Вам весь гонорар и за «Трест» и за «Повести». Это выйдет что-то около 15 фунтов. Если они согласны и выплатят Вам, то дайте, пожалуйста, сейчас же краткую телеграмму с указанием только суммы в фунтах. Я возьму ее у Савича. Далее укажите им, что, даже если Укргосиздат выплатит им все убытки, я не успокоюсь. Ведь там и гонорар должен быть выше, чем 45 рублей, и, наконец, они, т. е. Укргосиздат, может быть, выпустили не 5000 экз., а больше.
Мне кажется, что я прав и в этом. Я уступаю им в цифре, но ждать больше не хочу, да и (между нами) не могу.
Что же касается «Непр<авдоподобных> Историй» и «13 трубок», то, пожалуйста, не заключ<айте> относительно них окончательного условия, не запросив меня. В течение ближайших дней я жду выяснения реальности одного довольно заманчивого предложения[834]. Но сомневаюсь в успехе, поэтому очень прошу вас выяснить все с тем издателем и написать мне. Честное слово, Вы будете в раю!
Все Ваши просьбы будут выполнены. Савич, кажется, остается здесь до 20-го октября.
Я с утра до ночи сижу над романом. Кончил 19 глав. Страшен ли гнев Эрде?[835]
От Любови Михайловны и меня самый душевный привет. Простите за все муки, клянусь — это не нарочно!
Впервые (с купюрами) — X1, 340–341.
<Из Берлина в Петроград,> 9/10 <1923>
Дорогая, скажи издателю, чтобы он немедленно воздушной почтой сообщил мне свои предложения. У меня имеются и иные, и я должен дать срочный ответ. Если он хочет нечто вроде собрания сочинений, то это могло бы быть примерно следующим:
1. Рассказы. «Неправдоп<одобные> Истории». Для России новое. 4 листа.
2. «13 трубок» тоже. 7 листов.
3. «Хуренито». 16 листов.
4. «Курбов» — русское издание затонуло. 12 листов.
5. Томик сборный стихов.
6. «Лик войны». В России не было. 6 листов.
Это немедленно. Далее, не ранее чем в конце 1924 года:
1. «Трест». 7 листов.
2. «6 повестей о легких концах». 4 листа.
3. Второе издание романа, который я пишу. 12 листов. При запродаже оптом буду считать не слишком дорого.
Пусть же немедленно сообщит условия.
Несколько дней тому назад я тебе выслал заказным письмом рукопись книги стихов, а одновременно бандеролью «Звериное Тепло». Получила ли?
Напиши откровенно о стихах.
На днях получишь книжку записную. Если плохая, не сердись: я спешил и боялся старой немки!
Пиши роман.
Пиши!
Целую,
Впервые — ВЛ. 2000. № 2. С.237. Подлинник — РНБ ОР.
<Из Берлина в Москву,>18-го октября <1923>
Дорогой Владимир Германович, спасибо!
Я после Вашей телеграммы взял у Савича 15 фунтов.
Подписывайте договор на «13 трубок» и «Неправдопод<обные> Истории». Но попробуйте улучшить условия двумя пунктами: 1) часть немедленно, 2) пересылка через банк мне на их счет. Если Вам удастся это, попросите их немедленно при подписании договора выслать мне аванс.
Как обстоит дело с «Трестом»? Я от украинцев никакого ответа не имел. Вообще это зловредная страна. Вы, наверное, слыхали, что теперь они мародерски инсценируют в кинема «Курбова» и этим разрушили мой контракт[836]. Пожалуйста, как только «Земля и Фабрика» получит от них какой-либо ответ, сообщите мне об этом.
Жду с нетерпением Вашу статью. Пишете ли? Как Ваши эксцентрические рассказы?
Здесь прежде всего скучно. А что касается остального, то об этом Вы, наверное, знаете лучше нас[837].
Когда увидите Лежнева, скажите ему, пожалуйста, что я очень удивлен, не имея от него известий. Я не знаю, таким образом, получил ли он мою рукопись (15 глав)?
Любовь Михайловна спрашивает, нельзя ли устроить к «Трубкам» и «Неправдоподобным Историям>» ее обложки?[838] Она шлет Вам сердечный привет.
Я также.
Да, предупредите их, что один рассказ я дал в журнал «Звезду».
Впервые (с купюрами) — X1, 342.
<Из Берлина в Петроград,> 22-го октября <1923>
Дорогая, спешу ответить на твое письмо. Письма нужно сдавать в 11 утра. Осталось полчаса. Посему буду краток.
«13 трубок» мной за это время проданы. Твой издатель сам виноват: во-первых, он медлил, во-вторых, мало давал[839]. Я их продал в Москву по 75 за лист при тираже 5000[840]. Той же участи подвергнутся, по всей вероятности, и «Неправ<доподобные> Истории»[841]. О ряде других книг я говорил, только поняв, что он хочет купить и продать оптом, то есть собрание сочинений, так что теперь это отпадает. Итак, вот что я могу конкретно ему предложить:
1) Стихи.
2) «Курбов».
Вот мои условия:
1) При тираже десять тысяч гонорар за «Курбова» минимум 60 с листа.
2) За стихи 150.
3) Издание стихов обязательно и в срок не позже трех месяцев.
4) Половина всего гонорара выплачивается немедленно по подписании договора, вторая не позднее 1 февраля 1924.
5) Деньги выплачиваются в валюте по офиц<иальному> курсу и высылаются мне через банк за счет издателя.
Все эти условия, разумеется, не носят какой-либо исключительный характер: я их ставлю всем моим издателям.
Со своей стороны могу его заверить в следующем:
1) «Курбов», то есть 6000 экз. из десяти, затонул вполне естественно при летнем наводнении. Остальные экз. распроданы. Таким образом, все свободно для второго издания. Сообщил мне это лично шеф оного изд<ательства> Ангарский, и я тогда же предупредил его, что продаю второе издание.
2) Сейчас «Курбов» фильмируется, что составляет рекламу книге.
Итак, если издатель примет эти условия, то ты можешь подписать с ним договор, включив в него все мои условия. На этот случай я и высылаю тебе доверенность. Пусть тогда даст мне тотчас же телеграмму о том, что принимает условия.
Если же он не согласится и вообще если ты найдешь это лучшим, предложи ту же историю «Атенею» или другому изд<ательству>, какому хочешь. Только помни, что обязательным является издание стихов.
Новой прозы я в «Атеней» дать не могу, так как мой роман идет в журнале «Россия». Но я жду ответа Слонимского касательно «Витриона».
Вот и все, кажется.
Смертельно (сик!) тебе благодарен за все хлопоты. Не сердись на меня! Напиши мне помимо сих дел. Например, о себе. И так далее.
Я пишу 30-ую главу.
Целую.
Настоящим доверяю Елизавете Григорьевне Полонской заключить от моего имени договор на право издания моих книг: 1) «Жизнь Курбова», 2) «Не переводя дыхания».
Берлин, 22-го октября.
Впервые — ВЛ. 2000. № 2. С.237–239. Подлинник — РНБ ОР.
<Из Берлина в Петроград, 23 октября 1923>
Я вчера послал тебе письмо, в котором писал обо всех делах. Но оно пошло не заказным, и сегодня я проснулся в страхе: что если оно пропадет и ты продашь уже проданные книги. Поэтому на всякий случай повторяю самое существенное: Трубки и Неправдоподобные проданы мной за 75. Ему можешь продать Курбова и стихи. За Курбова 60 с листа. Обязательно немедленно издать стихи. Курбов распродан. Наводнение натуральное, и погубило оно 6000 экз<емпляров>. Деньги в два срока: половина теперь, остальное до 1 февраля. Расчет в валюте, пересылка за его счет. Вот главные пункты. Если он или Атеней, или чорт согласны, можешь с ними подписать договор на эти две книги. Доверенность я тебе выслал вчера. Если пропала, вышлю. Да, за стихи думаю 150. В крайнем случае 100.
Жду от тебя ответа, а также письма вообще. Поругай меня, например, за стихи. Я тебе напишу по-настоящему через две недели, когда кончу роман. Пока я мало похож на человека: скорей грамотная лошадь Ганебека[842] или даже пишущая машинка. Не говори об этом Иванову-Разумнику[843]. Он напишет, что меня оседлала машинка или того хуже — лошадь.
Целую.
Впервые — ВЛ. 2000. № 2. C.239–240. Подлинник — РНБ ОР.
<Из Берлина в Москву,> 30 октября <1923>
Дорогой Владимир Германович,
в чем дело? Уж не пропадают ли мои письма? Я писал Вам много и часто, а по Вашему письму вижу, что вы эти письма не получили.
Я писал Вам, чтобы «Трубки» и «Непр<авдоподобные Истории>» Вы бы продали. Условия приемлемы. Только обусловьте предельный срок выхода книг.
Савич расскажет Вам все местные новости. От него узнаете, что, может быть, через месяц я буду в Москве.
Кто отказался напечатать письмо?[844] Дайте не в «Изв<естия>», а в «Правду». Теперь, после выступления Мещерякова[845], они напечатают.
Что вообще слышно с Укргосиздатом?
В.Г., сейчас получил письмо от одного знакомого из Харькова, которому я поручил проивезти бучу там. Укргосиздат признает свою вину, обязуется написать извинит<ельное> письмо и предлагает за десять тысяч экз<емпляров> по сорока рублей за лист. Я, конечно, откажусь: минимум 75, особливо при таком скандале.
Как повесть Ваша? Пишите. Надеюсь, мы скоро увидимся.
От Люб<ови> Мих<айловны> привет. Она просит, если это возможно, устроить ее обложку к «Трубкам».
Впервые.
<Из Берлина в Москву,> 20/11 <1923>
Дорогой Владимир Германович,
почему не ответили мне на последнее письмо? Спасибо за «Трубки». Пожалуйста, пока придержите гонорар у себя в червонцах или в валюте. В конце месяца я дам Вам телеграмму, в случае если эти деньги понадобятся мне здесь: выслать или же выдать кому-либо в Москве.
Я получил от Лежнева совершенно неожиданно достаточно грубое письмо (начинается: «Илья Григорьевич» и т. д.). Ничего не понимаю. М.б., Вы узнаете, в чем дело? Денег я до сих пор за роман от них не получил. Как с журналом «Россия»?
Работаете ли?
Здесь плохо. Писатели разъехались кто куда. Сераф<има> Павл<овна Ремизова> с дрожью влезла в вагон и покатилась в город — Париж.
(Простите, что продолжаю карандашом: кончились в «стило» чернила). Теперь к Вам следующая большая, важная и срочная просьба. От сестры и Савича Вы знаете о предложении, которое мне сделали харьковские импресарио[846]. Я решил принять его и приехать в конце декабря на два месяца. Но сестра пишет, что не советует мне принять это предложение и указывает, что Вы разделяете в этом ее сомнения. Дорогой Владимир Германович, Вы понимаете, насколько все это важно для меня, сообщите мне, пожалуйста, сейчас же с обратной почтой, в чем дело? Я крайне смущен всем этим и до получения исчерпывающего ответа от Вас договор не подпишу.
Что нового в литературном бомонде? В Prager-Diele появились 1) джаз-банд, 2) цены в золотых марках. Несмотря на все это, скучно.
Завтра уезжаю на неделю в Брюссель проветриться.
Как дела с «Неправдоп<одобными> Историями»?
Итак, жду от Вас быстрого ответа на крайне важный для меня вопрос! От Любови Мих<айловны> сердечный привет. От меня также.
Впервые.
<Из Берлина в Петроград,> 21/XI <1923>
Дорогая, почему ты замолчала? Недоумеваю и даже тревожусь. Что со стихами? Неужто так ничего и не вышло? Ответь!
Укр<аинский> Красный Крест пригласил меня на два месяца — «турнэ» прочесть лекции в Питере, Москве, Харькове, Киеве, Одессе. Я как будто согласился и выеду к концу декабря. Что ты об этом думаешь? Напиши!
Значит, вероятно, мы совсем скоро увидимся. Жду ответа! Завтра еду на неделю в Брюссель. Целую.
Впервые — ВЛ. 2000. № 2. С.240. Подлинник — РНБ ОР.
<Из Берлина в Москву,> 4/12 <1923>
Дорогой Владимир Германович, большое спасибо за Ваше письмо. Итак, недели через три мы, как видно, сможем дружески побеседовать, если не в «Prager Diele», то в другом соответствующем месте. Теперь я жду лишь окончательного ответа импресарио касательно срока и аванса.
Я побывал недавно в Брюсселе: глотал устриц, пил вино и вообще всячески чревоугодничал. Представьте, там и не пахнет ни Сквозняком, ни Трестом Д.Е. Все на месте. Так спокойно, что человека, привыкшего к тряске, даже подташнивает.
Вы меня обидели, уверяя, что я отношусь к Вашей работе неодобрительно. В заметке о Сквозняке я был абсолютно искренен. Я только боюсь Вашего тяготения к психологизму российского порядка. Пильняку простится, Вам нет. Ибо Вы должны в Московии представлять Европу (должны по своей структуре). Петр Вел<икий> имел право икать, но не делать из этого идеологии. После Сквозняка поэтому жду от Вас большой «европейской» вещи. А ведь «ежели» Лежнев не любит «эренбургщины», Эренбург может не выносить «лежневщины» и пр. Правда?
С интересом жду Вашу новую повесть.
В Германии полный застой. Все же «Квершнит» выйдет к Рождеству. Надеюсь, что пойдет Ваш отрывок. Будучи в Брюсселе, двинул дело с переводом «Мыш<иных> Будней» на франц<узский> язык. Думаю — выйдет. Подробно расскажу лично.
Кстати, французы считают, что «Морская болезнь» Куприна много лучше «Войны и мира». Честное слово!
Напишите, что Вам привезти, насчет денег не беспокойтесь. Но вот таможня?.. Только напишите скорей.
Люб<овь> Мих<айловна> благодарит за привет и заверяет, что все Ваши слова об изюме не соответствуют действительности. Стоит ей вспомнить молодой редис, и она забывает всё.
Крепко жму Вашу руку
P.S. Обложку для «12 <так!> трубок» высылаю одновременно[847]. Деньги пока храните у себя.
Впервые.
<Из Берлина в Москву, 18/12 <1923>
Дорогой Владимир Германович,
пишу наспех перед отъездом в Прагу. Пришлите тотчас же express’ом мерку ботинок — я потерял. Только с обратной почтой. Мы выезжаем в Москву 2-го января. До скорого! Жму руку
Впервые.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги