Дело об обнаженной натуре и цветочном горшке

Глава 11

Весь день я провела словно на иголках и совершенно не могла сосредоточиться на занятиях.

Я не могла спокойно смотреть на Шелли – мне казалось, если я посмотрю на нее, то тут же выдам себя с головой, и она поймет, что я знаю, что это она – человек в плаще, переполошивший вчера весь пансион. Но не смотреть на нее было выше моих сил, и я посматривала искоса, украдкой. Что делала она в комнате Изабеллы? Неужели же она затеяла весь этот маскарад только ради шампуней? А вдруг она все же замешана в тех отвратительных преступлениях, от которых пострадали уже трое воспитанниц? И если замешана, то зачем ей это? Неужели, из зависти к своим более удачливым и привлекательным подругам? Из желания улучшить свое положение в качестве невесты, не замешанной в этом деле, с неопороченной репутацией? Способна ли она на такое?

И я смотрела на нее и видела будто в первый раз.

Прямые от природы черные волосы Шелли были завиты и собраны в затейливую прическу, призванную скрыть излишнюю худобу лица и отвлечь внимание от слишком длинного носа. Невыразительные серые глаза умело и в меру подведены черным карандашом. Безупречно чистая и отглаженная синяя форма. Белая блузка, фасон которой нам дозволялось выбирать на свой вкус, украшена объемными рюшами, создающими видимость, что у Шелли есть грудь, причем не первого размера. В общем, весь вид Шелли говорил, о том, что она изо всех сил старается быть привлекательной, не чураясь для этого обычных женских уловок. А значит, все же надеется выйти замуж и не хочет пополнять собой ряды старых дев.

Портили вид только вечно недовольное и какое-то унылое выражение лица да перхоть, эдакими хлопьями нетающего снега припорошившая плечи Шелли и особенно заметная на темной однотонной ткани формы. Да, перхоть была ее истинным наказанием! Думаю, именно из-за нее в выходные дни, когда дозволялась свободная форма одежды, Шелли неизменно надевала яркие, светлые и цветастые платья – на таких перхоть была совсем незаметна. И уж конечно, мне ни разу не довелось увидеть ее в черном!

Туфли она носила на плоской подошве, видимо, для того, чтобы не увеличивать и без того немаленький рост. Держалась с достоинством и производила благоприятное впечатление ровно до того момента, пока держала рот на замке. Стоило же Шелли заговорить, как собеседнику хотелось оказаться где-нибудь подальше – столько недовольства, негатива и ворчания изливалось из нее в ходе беседы.

И неужели она не понимала, что, разговаривая в подобном тоне с мужчиной, отбивала у него желание иметь с ней дело раз и навсегда? Или просто хотела, чтобы ее принимали такой, какая есть? Но какой мужчина захочет взять в жены сварливую, вечно ворчащую и недовольную всем и вся девушку? А самой ей нравится быть такой? Или она из тех девушек, которые считают, что с появлением в их жизни мужчины все изменится, как по мановению волшебной палочки, в том числе, и дурной характер? Или просто не будет повода его проявлять? Ну-ну.

С Шелли мысли мои то и дело перепрыгивали на предстоящую ночью «игру в прятки» с мистером Шарденом, от которой меня почему-то кидало в жар.

Этой ночью, когда мы в две пары рук работали над зачарованием моего цветка, что-то произошло между нами, какое-то сближение, неизменно возникающее, когда двое весьма тесно работают над общим делом. Этой ночью я была не подозреваемой, а мистер Шарден не детективом, мы были напарниками, сообщниками, людьми, равными друг другу во всех отношениях.

Сегодня я еще не видела его и поэтому не могла сказать, сохранилась ли эта мнимая близость между нами.

И мне не давал покоя вопрос, что нового в наши отношения привнесет сегодняшняя ночь, когда я буду прятаться, а он – искать. И привнесет ли.

А после обеда к нам пожаловал очередной гость, по поводу которого директриса сделала нам строгое внушение, ради которого даже были прерваны занятия.

– Девушки, в наш пансион пожаловал барон Парлейский в поисках невесты. Он мог бы составить прекрасную партию любой из вас, если бы не пара обстоятельств. Во-первых, он уже женат. Женат на выпускнице нашего пансиона, Марион Жемонташ. Возможно, кто-то из вас даже помнит ее – она окончила обучение четыре года назад. А может быть, и нет – ведь младшие воспитанницы у нас почти не пересекаются со старшими.

– Я помню, – подала голос Шелли. – Блондинка, слишком низенькая и полная, на мой взгляд. Вечно над чем-то хихикала, как не встретишь.

Что ж, на фоне высоченной как пожарная каланча, тощей как жердь и вечно угрюмой Шелли любая может сойти за низенькую смешливую толстушку, так что это описание мне ничего не дало. А вот некоторые девочки Марион помнили, о чем не преминули сообщить миссис Дюшон нестройным хором голосов.

Директриса поморщилась – она не любила шум.

– Так вот, – не повышая голоса, продолжила она и воспитанницам пришлось замолчать, чтобы было слышно, что говорит миссис Дюшон. – Этот барон хочет развестись с Марион и жениться повторно. Уже одно это достаточно скандально, неприлично и говорит не в его пользу. Но хуже другое, – директриса замолчала, обвела притихших воспитанниц взглядом и, выдержав драматическую паузу, закончила: – Я слышала, что он дурно обращался с Марион, бил ее, запирал, запрещал видеться с людьми и… и… нет, это не для ваших невинных ушей! Марион же, не выдержав такого обращения, сбежала от него и теперь он намерен подать на развод, выставив супругу виновной стороной. Это второе обстоятельство, о котором я хотела вам поведать.

Какой кошмар! Неужели такое бывает? Так издеваться над несчастной! Над собственной супругой! Довести ее до того, что она, позабыв про честь и достоинство, сбежала из собственного дома! А барон теперь, как ни в чем не бывало, разведется с ней и женится на другой, с которой наверняка будет обращаться не лучше! И уже верх цинизма приехать за второй женой в тот же пансион, в котором воспитывалась его первая супруга!

Мнение мое остальные воспитанницы, несомненно, разделяли: помещение наполнилось гулом голосов, возмущенных, негодующих, взволнованных. Воспитанницы жужжали как пчелы в потревоженном улье, пока не раздался спокойный голос директрисы.

– Дорогие мои, да, это ужасно. И вы теперь знаете, что из себя представляет барон Парлейский. Предупрежден – значит вооружен. И если этот человек сделает кому-либо из вас предложение, вы знаете, что ему ответить. Причем, ваш отказ ему не будет учитываться в вашем личном количестве возможных отказов. Нельзя позволить этому человеку искалечить еще одну жизнь! По крайней мере, среди наших девочек он себе жену не найдет!

***

Вечером я, кипя от возмущения, пересказала эту отвратительную историю мистеру Шардену. Не для того, чтобы просто поделиться или, уж тем более, посплетничать – не в тех отношениях мы с детективом были, чтобы просто болтать обо всем на свете. Нет. Просто мне пришла в голову дикая, на первый взгляд, мысль: а не может ли этот барон Парлейский оказаться нашим преступником?

Ведь что мы имеем?

Усадьба барона находилась в часе езды от Эшвудского пансиона, «Теплицы Мажинталя» располагались как раз между его усадьбой и пансионом. Все, можно сказать, под боком. То есть, возможность у него была.

Что касается мотива…

Его жена, Марион Жемонташ, была выпускницей Эшвудского пансиона, и она сбежала от него.

Барон прибыл в Эшвудский пансион в надежде найти здесь еще одну супругу.

А преступления эти он мог совершать с двоякой целью:

Во-первых, это могло быть своеобразной местью мадам Дюшон и пансиону в целом за неудавшийся брак с воспитанницей этого самого пансиона (и неважно, что не удался он по вине самого барона). Как по мне, так мотив не слишком убедительный, но, как известно, преступления совершаются и по еще менее адекватным причинам, и с еще более нелепыми мотивами – тут уж все зависит от того, что творится в голове у преступника.

Во-вторых, барон мог совершать свои злодеяния и из холодного расчета. Ведь если репутация пансиона и воспитанниц пострадает, если воспитанницы будут жить в постоянном страхе перед маньяком, то тем охотнее они будут принимать предложения руки и сердца, тем сговорчивее и неразборчивее окажутся, лишь бы поскорее покинуть пансион. Наглядными доказательствами этой теории служат Мари, Жюльет и Виолетта. Мари и Виолетта стали жертвами преступника, Жюльет же хватило одного страха перед ним. И все они скоропостижно вышли замуж за явно неподходящих мужчин, лишь бы уехать из пансиона!

И как же хорошо, что миссис Дюшон предупредила нас о бароне, ведь иначе какая-нибудь воспитанница вполне могла согласиться выйти за него! А ведь директрисе выгоднее было не рассказывать нам всю подноготную барона – ведь за невесту жених платит пансиону приличную сумму, а кто теперь захочет стать его супругой! Как хорошо, что человеческая сторона вопроса для директрисы все же оказалась важнее материальной!

Мистер Шарден выслушал мой рассказ и умозаключения очень внимательно, задал кучу уточняющих вопросов, на которые я не смогла ответить, ибо и так рассказала все, что было мне известно. Детектив поблагодарил меня за сведения, сказал, что проверит барона и на этом тема была исчерпана.

– Ну а теперь, – предвкушающе потирая руки и с каким-то хищным выражением лица проговорил мистер Шарден. – Теперь-то мы посмотрим, как работают ваши зачарованные цветочки!

И мы посмотрели.

Детектив остался в моей комнате на пару с цветочным горшком, я же выскользнула за дверь, под безразличным взглядом мистера Реддинса, дежурящего в нашем коридоре (и несомненно бывшего в курсе творящегося детективом безобразия) на цыпочках проскользнула по пустому коридору мимо комнат спящих в этот поздний час воспитанниц, тихонько поднялась на третий этаж, а затем – по шаткой деревянной лесенке – и на чердак.

– Пропади все пропадом! – шепотом выругалась я, зацепившись в темноте за что-то твердое и угловатое.

А темно здесь было хоть глаз выколи! Я зажгла маленький фонарь, предусмотрительно захваченный с собой, и осмотрелась, потирая ушибленную коленку. Нагромождения каких-то ящиков, на один из которых я и наткнулась, старое кресло, обтянутое потускневшим желтым плюшем, скрученный в рулон ковер, шаткий книжный шкаф, забитый книгами – а вот это уже интересно, надо будет как-нибудь вернуться сюда и изучить его содержимое. Я прошла дальше, оставляя за собой цепочку следов на пыльном полу, оглянулась и нахмурилась.

По этим следам меня легко будет обнаружить и без зачарованного цветка. Впрочем, если детектив поднимется на чердак, это уже будет означать, что поисковая магия действует, а нам только это и надо проверить. И я даже могу просто остаться здесь. Но я все же пошла дальше, выискивая укромный уголок, в который можно будет забиться, дабы не упрощать задачу мистеру Шардену.

А тут на полу лежал ковер. Чудно! Здесь-то мои следы и прервутся! Пусть детектив попотеет, разыскивая меня! Интересно, прошли уже те пятнадцать минут, которые он мне отвел? Вышел ли уже на охоту, вооружившись цветочным горшком?

Я хрюкнула, представив, как респектабельный джентльмен крадется в ночи по темным коридорам, прижимая к груди горшок с растением. Ох! Надеюсь, он никого не повстречает на своем пути, ибо как можно будет объяснить такое странное поведение, я просто не представляла!

Протиснувшись в щель между двумя шкафами, стоявшими чуть в стороне, я наткнулась на старый продавленный диван и от души чихнула от поднявшегося в результате моей бурной активности облачка пыли. Плотно сомкнув губы и зажав рукой нос, я стряхнула с краешка дивана пыльные отложения (кажется, тут уже начался процесс седиментации) и уселась. Идеальное место для того, кто не хочет быть обнаруженным! Я обнаруженной быть хотела, потому что все же надеялась на успех своей задумки с зачарованием цветов.

Долго ждать мне не пришлось. Уже минут через десять я услышала, как открылась чердачная дверь и скрипнула половица под легкими осторожными шагами. Сердце радостно подпрыгнуло в груди – у нас получилось!

Нимало не колеблясь и не сворачивая, шаги уверенно проследовали прямо к моему убежищу, по шкафу, за которым я нашла себе укрытие, побарабанили костяшками пальцев, и голос мистера Шарден негромко произнес:

– Мисс Лирьен! Выходите. Боюсь, я застряну в этой щелочке, если решусь последовать туда за вами, и придется вам меня освобождать. Но я знаю, что вы там, буквально в паре шагов от меня.

Я прямо-таки вывалилась из межшкафной щели прямо в объятия опешившего детектива, чуть не уронившего драгоценный цветочный горшок.

– У нас получилось! – восторженно завопила я, повисая у мистера Шардена на шее. Поступок, о котором я впоследствии наверняка буду жалеть, но сейчас я просто не могла поступить иначе – бурлящие во мне радость и ликование требовали выхода, так что мистер Шарден еще дешево отделался.

Придерживая одной рукой зачарованный горшок, другой он легонько похлопал меня по спине и отодвинулся.

– Да, мисс Флер, вы большущая молодец! И имя у вас самое что ни на есть подходящее – как еще можно было назвать настоящую цветочную фею?! – мистер Шарден улыбнулся, и такой искренней и открытой была эта улыбка, так красила его и без того приятное лицо, что я невольно залюбовалась, улыбаясь ему в ответ.