Дело об обнаженной натуре и цветочном горшке

Глава 17

Холод. Темнота. Нет, не беспросветный мрак, но источник света слишком мал или недостаточно близок, чтобы хорошо осветить окружающее пространство. К тому же я не могу сфокусироваться – нечеткий, размытый мир плывет и кружится вокруг меня.

Сырость. Она пробирает до костей, заставляя дрожать и подтягивать колени к груди. Где-то капает вода, разбивая давящую тишину. Затхлый, застоявшийся воздух застревает в легких, не давая свободно дышать.

Онемевшее от долгой неподвижности и застывшее от холода тело отказывается повиноваться. Я лежу на твердой, шершавой поверхности среди чего-то непонятного, мягкого, слегка шуршащего, а местами и острого, болезненно утыкающегося мне в руки, ноги, плечи. Ветки с листвой? А лежу я тогда на земле? В саду пансиона? А источник света – это фонарь с главной аллеи?

Нет! Быть того не может! Не могла эта тварь вот так запросто бросить меня в месте, где любой может обнаружить меня, откуда я сама могу уйти! Но тогда… где же я?

Я предпринимаю очередную попытку сесть и на этот раз мне это удается… и тут же на голову падает что-то большое и тяжелое, а после с грохотом летит на пол! С глухим стоном я откидываюсь на свое неудобное и непонятное ложе. От боли в голове проясняется, глаза собираются в кучку, но то, что они видят, меня совсем не радует.

Склеп! Определенно, это склеп, но какой-то другой, не тот, в котором мы недавно побывали с Максимилианом!

Я снова сажусь, медленно и осторожно, чтобы не спровоцировать падение еще чего-нибудь на свою многострадальную голову – ей уже достаточно досталось. Оглядываюсь и в ужасе замираю.

Вокруг – глухие стены с табличками, на которых написаны имена усопших, в одной из стен небольшая ниша, в которой горит лампада – от нее-то и исходит тот слабый, трепещущий свет, который я поначалу приняла за свет садового фонаря. А посередине небольшого помещения стоит открытый гроб, усыпанный белыми гвоздиками, в гробу сижу я в чем мать родила, а неподалеку валяется крышка гроба, которой так славно приложило меня по голове.

Еще несколько томительных мгновений провела я на своем жутком ложе, от шока не в силах даже шевельнуться, а потом как ошпаренная выскочила из гроба и снова застыла на месте, беспомощно озираясь по сторонам – бежать было некуда, ничего, хотя бы отдаленно напоминающее дверь, здесь не имелось.

Каменный пол холодил босые ступни, и я поджала пальцы, а потом медленно, неуверенно двинулась вдоль стен, ощупывая и простукивая каждую. На пятом или шестом круге подступающая паника не давала мне вдохнуть полной грудью, а из глаз струились обильные слезы. Я оказалась в смертельной ловушке, из которой не было выхода. Или он был так искусно замаскирован, что обнаружить его не представлялось возможным. По крайней мере, не в том состоянии крайнего испуга, в котором я находилась.

Ходьба разогнала кровь в жилах, и я немного согрелась, но что с того? Я не могу двигаться вечно, не могу жить без воды и еды, не могу найти выход, а если здесь нет какой-нибудь скрытой вентиляции, то скоро закончится кислород. В любом случае, этот склеп станет местом моего упокоения, а этот гроб примет мое остывающее тело.

О да, преступник все рассчитал! Ему даже не придется прятать труп – кому придет в голову искать меня на кладбище в чьем-то семейном склепе? Даже Максимилиан не догадается! Он наверняка проверит тот, другой склеп, в котором мы были, ведь его использовал преступник. Но сюда он не придет. Никто не придет. Никто не узнает, что стало с Флер Лирьен, цветочным магом-недоучкой и полной неудачницей!

Но ведь остальных воспитанниц преступник не убивал! Почему же сейчас все изменилось? Потому что мы с Максимилианом подобрались к нему слишком близко… Убьет ли он и Максимилиана?

Сердце сжалось при одной этой мысли, и я зарыдала еще безутешнее, еще безудержнее.

Ноги отказывались меня держать, и я опустилась в гроб – единственное мало-мальски пригодное для сидения место в этой пустой комнате. Подтянув коленки к груди, я обхватила их руками и уткнулась носом в гвоздику, которую положила на колени. Хоть что-то живое среди мертвого камня и мертвых людей, замурованных в нем! Слезы иссякли, зато тело охватила крупная дрожь, с которой я не могла совладать. Да и не пыталась, к чему? Так я и тряслась, уткнувшись носом в цветок, зубы клацали друг о друга, а руки, сцепленные в замок, то и дело разъезжались и приходилось сцеплять их заново, чтобы они хоть как-то поддерживали тело в этом положении, немного удерживающим тепло и прикрывающим мою наготу. Хотя от кого ее здесь было прятать?!

Фитилек лампады затрещал, и я вскинула голову. Должно быть масло подходило к концу. По стенам и потолку метались тени, фитилек корчился в своем предсмертном танце. Вот пламя мигнуло последний раз и погасло, а меня окутала непроглядная темнота.

Стало еще страшнее. Сжавшись в комок, я сидела в гробу и, изо всех сил напрягая зрение, всматривалась во тьму. Не было видно ни-че-го! Но какой простор для богатого воображения! Из одного угла вдруг глянуло на меня чудище с горящими красными глазами, а из другого вылетел призрак, жалобно подвывая на высокой ноте. От ужаса я тихонько заскулила сама и уткнулась лицом в колени – не хочу ничего видеть, это лишь плод моего воображения, ничего этого нет!

Вдруг что-то зашуршало, заскрипело, да так громко и натуралистично, что принять это за игру воображения было уже трудно. Я подняла голову и замерла, от ужаса забывая дышать. Шорох и шуршание не смолкали, а вскоре я увидела тонкую полоску света. Она все расширялась и расширялась.

Я поняла! За мной пришел преступник! Через тайный ход. Вот он, путь на свободу, если я конечно совладаю с этим человеком. Что ж, сейчас самое время! Пока фонарь не осветил помещение, пока меня не видно…

Тихонько поднявшись на ноги, я кинулась к открывшемуся проходу и с громким воплем бросилась на человека, держащего фонарь. На миг меня что-то царапнуло, какая-то неправильность в облике преступника, но раздумывать было некогда. Как кошка вцепилась я в вошедшего, я кусалась, царапалась и пыталась придушить эту тварь! Фонарь отлетел в сторону и погас, еще что-то с грохотом упало на каменный пол и, судя по звуку разбилось, а щека моя вдруг мазнула по чужой щеке. Я замерла. Щетина! На лице этого человека была щетина, наждачкой прошедшаяся по моей щеке! Но у преступника не могло быть щетины!

Запястья мои крепко, но не больно сжали чужие руки, а знакомый голос произнес:

– Флер, успокойтесь! Это я, Максимилиан!

– Максимилиан… Максимилиан! – от радости и невероятного облегчения ноги мои подкосились, и он бережно подхватил меня, не давая упасть.

Тут только я вспомнила в каком неподобающем виде нахожусь и поспешно отпрянула от мужчины.

– Боже мой, я же совершенно голая! – вот когда я благословила темноту, царившую в склепе!

– Бедная моя девочка, – пробормотал Максимилиан и что-то зашелестело. – Вот, держите.

На руки мне опустилось что-то мягкое и теплое.

– Надевайте! Это мой сюртук.

Наощупь, впопыхах, не попадая в рукава, я кое как напялила на себя сюртук и чуть не застонала. Какое это было блаженство! Плотная ткань, еще хранившая тепло тела Максимилиана, согрела меня, окутав приятным мужским ароматом.

– Спасибо! – выдохнула я. И еще раз от души: – спасибо!

– Ох, Флер! – вздохнул Максимилиан, на краткий миг прижал меня к себе и нехотя выпустил. – Ну почему с вами постоянно что-то происходит?

Ответа на этот риторический вопрос не требовалось, и я промолчала.

Пошарив по полу, мой спаситель поднял фонарь, зажег его, и я увидела валяющиеся черепки, раскиданную землю и свои розовые лотосы, распластанные на каменном полу.

– Ой! Максимилиан! Вы принесли сюда мой цветочный горшок?

– Ну нет, Флер, это ваш цветочный горшок принес меня сюда! Без него я бы нашел вас еще очень нескоро!

До меня дошло.

– Боже мой! Верно! Я же зачаровала его на свой поиск! Как я могла забыть?!

– Невероятные удача и везение, что вам пришла тогда в голову мысль попрактиковаться на своих комнатных цветах, – глухим голосом сказал Максимилиан. – Иначе я мог бы найти вас слишком поздно.

Смерть от удушья. Смерть от обезвоживания. Голодная смерть. Смерть от холода. Все эти виды смертей чередой пронеслись в моей голове, и я содрогнулась.

– Вы видели того, кто доставил вас сюда? Или вас усыпили, как и прочих воспитанниц?

– Усыпили, – прокаркала я, еще не придя в себя после видения своих воображаемых смертей. – Но я видела преступника. Это была миссис Дюшон! Максимилиан! Только представьте: директриса, которая сама наняла вас расследовать это дело, оказалась преступницей! Просто в голове не укладывается! Зачем ей это?

– Я подозревал, что это может быть она, – мрачно кивнул детектив. – Доказательств только не было. Да и то, что она сама наняла меня, сбивало с толку. И мотива я не находил. Ведь эти преступления подрывают репутацию пансиона и губят доброе имя воспитанниц, а миссис Дюшон это не выгодно. Так я думал. Но похоже нужно было копать глубже – зачем-то ей это все же нужно.

– И ведь мы могли сами понять, что это она, если бы я была внимательнее! Когда мы с вами пришли на кладбище и попали в тот склеп, я обратила внимание на фамилию похороненных там людей – Брант! Это ведь девичья фамилия миссис Дюшон! После смерти супруга она вернулась в свое родовое поместье. Родители ее к тому времени уже умерли, детей у нее не было, и она решила основать Эшвудский пансион, в котором бы воспитывались девочки-сироты благородного происхождения. Пансион, со временем превратившийся в поставщика идеальных невест! Семейный склеп Брантов! Кто еще мог устроить себе логово в нем, если не представитель этого семейства?! Если бы я тогда связала фамилию Брант с миссис Дюшон…

– Не корите себя, Флер. Ваша помощь была неоценима! Это я осел, проморгал преступницу.

– Не смейте так называть себя! – возмущенно воскликнула я, плотнее заворачиваясь в его сюртук. – Лучше скажите, где мы сейчас находимся? На том же кладбище, только в другом склепе?

– На том же кладбище и в том же склепе, – ответил Максимилиан, увлекая меня в потайной ход. – Просто в эту комнату мы тогда попасть не смогли – вход в нее хитро замаскирован, а из этой самой комнаты идет подземный тоннель до самого пансиона.

Я оглянулась на сиротливо лежащие посреди черепков и комьев земли лотосы и пообещала, что непременно вернусь за ними, если все закончится хорошо. Когда все закончится хорошо! И только после этого сказала:

– И в пансионе преступник проник ко мне в комнату через потайной ход, которой открылся на месте зеркала. А ведь во всех комнатах воспитанниц висят такие зеркала!

– Как я понял, весь пансион пронизан этими ходами, как сыр – дырками, – мрачно бросил детектив, поднимая фонарь выше. – И ведь я мог догадаться об их существовании – на это указывали цветы, лежащие возле этих самых зеркал в комнатах Мари и Джейн. Слишком далеко от кроватей, на которых лежали девушки, далеко и от окон и дверей, через которые предположительно мог проникать преступник. Миссис Дюшон обронила эти цветы, когда заходила в комнату через потайной ход.

– Верно, – прошептала я, пораженная таким простым и логическим объяснением нахождения цветов там, где их быть не должно. – А ведь я всю голову сломала, пытаясь понять, как эти цветы оказались там!

Я осмотрелась.

Подземный ход каждые полметра был укреплен крепью – рамой из просмоленных досок, стены выложены камнем, а потолок основательно обшит досками. Здесь не было сырости и ощутимо гулял сквознячок – видимо, была налажена система вентиляции. Пол был вымощен выщербленной брусчаткой, ступать по которой босыми ногами было неприятно, но терпимо.

Пока мы шли, я в подробностях рассказала Максимилиану обо всем, что со мной произошло, а он, в свою очередь, поведал, что с момента моего исчезновения прошло уже почти двое суток, что под руководством миссис Дюшон (подумать только, какая забота!) обыскали весь пансион и прилегающие окрестности, но меня – ни живую, ни мертвую – так и не нашли.

– Я отлучался в Кайденшир, – хмуро закончил свою историю Максимилиан, – так что узнал о вашем исчезновении не сразу. К счастью, я вспомнил про ваш чудо-цветок, который уже сослужил мне добрую службу, когда вы прятались от меня на чердаке. Иначе… не знаю, что бы было!

– Но почему директриса не тронула вас? Только меня?

– Тронуть детектива – слишком большой риск, в нашем случае, как она считала, неоправданный. Ведь мы еще не раскрыли ее, просто подобрались слишком близко. Благодаря вашей цветочной магии, между прочим, о которой миссис Дюшон каким-то образом прознала – быть может, подслушала, стоя за зеркалом в потайном ходе. И вас-то нашей злодейке необходимо было убрать: ведь ваша магия в конце концов могла привести нас к ней.

Я обдумала все, что мне сказал Максимилиан и пришла к выводу, что он прав.

Какое счастье, что миссис Дюшон решила, будто опасность для нее представляю только я! В таком случае, получается, что она не пронюхала о зачарованном цветочном горшке, настроенном на меня – и в этом нам повезло!

– А куда именно выведет нас этот ход?

– В одну из кладовок в правом крыле здания.

– Ох и поводил вас мой цветочек, – с улыбкой заметила я.

– Поводил, – серьезно отозвался Максимилиан, крепче сжимая мою руку. – И я ему безмерно благодарен – ведь он вернул мне вас. Так что, когда все закончится, мы обязательно вернемся за ним – негоже оставлять его вянуть в этом склепе. Вы же сможете реанимировать его?

Удивительно, как сошлись наши мысли на моих бедных лотосах!

– Смогу, – улыбаясь уже во весь рот, заверила я его.