Демонический Любовник

С этого момента Вероника редко оставалась одна. Совсем как в старые времена, она всегда ощущала присутствие Лукаса рядом с собой. Однако яркость этих ощущений менялась; ясным солнечным днем, особенно если сама она находилась под прямыми лучами солнца, она не чувствовала его присутствия, но в пасмурный день, и особенно в сгустившихся сумерках, его присутствие становилось невероятно ощутимым, а с наступлением темноты и сам Лукас появлялся рядом с ней. Она ничего не видела и не слышала, и никто ни разу не заговорил с ней из могилы, но все же она ощущала каждую перемену в его настроении. Это был то радостный Лукас, то рассерженный Лукас, то Лукас, страстно жаждущий подчинить ее своей воле и понимающий, что используемые им средства для достижения цели слишком слабы. Порой невидимый, развоплощенный разум перемещал те единственные предметы, которыми мог управлять, и тогда мимолетный вихрь ледяного ветра разбрасывал вокруг нее опавшие листья в бессильных попытках заключить ее в свои бесформенные объятия. Она знала, что это было проявлением рассерженного Лукаса, и ей было предельно ясно, почему духи всегда изображались или как демоны, или как ангелы, ибо только под воздействием сильной эмоции, не важно, ненависти или любви, большинство из них могло проявиться на материальном плане; человек, находящийся в своем обычном состоянии сознания, может быть воспринят только теми немногими бедолагами, которых мы называем сенситивами.

Когда он, наконец, преуспел в том, чтобы заставить ее ощущать его присутствие, его силы, казалось, начали возрастать. Становилась ли она более восприимчивой или же ему всё лучше удавалось преобразовывать материю по собственной воле, было неизвестно, но факт оставался фактом – между разумом умершего мужчины и живущей девушки установилась связь, и между ними активно происходило телепатическое общение.

Для живого человека возвращение пусть даже любимого умершего может стать своего рода испытанием, а для Вероники, знавшей, что Лукас был злым и ощущавшей, что она находится в его власти, проявление этого темного присутствия было исполнением всех возможных страхов и детских кошмаров о призраках. Хоть она и ощущала смену его настроений, она не могла читать его мыслей, и совсем скоро поняла, что ее собственные мысли он мог читать с невероятной легкостью. Стоило ей позволить себе подумать об Алеке, как атмосфера вокруг нее наполнялась жутким гневом, и снова и снова хороводы листьев поднимались в своем бессильном недовольстве. Но если, с другой стороны, она позволяла себе вспомнить о тех нескольких часах понимания и взаимной симпатии, которые предшествовали смерти Лукаса, если она посылала в темноту вопрос, желая узнать, все ли в порядке у ее друга, то комната наполнялась странным теплом, которое, казалось, оборачивалось вокруг нее, словно мантия из невидимого света.

Вероника постепенно училась различать настроения своего невидимого посетителя и вскоре присутствие, которое поначалу олицетворяло собой весь ее ужас перед непознанным, стало знакомым и начало восприниматься как нечто более или менее привычное; хотя она все еще боялась его, она боялась его не больше, чем в то время, когда он обитал в своем доме из плоти, и со временем вернулась и его прежняя сверхъестественная притягательность; она обнаружила, что ждет его появления, когда угасает свет, и каким-то странным, подсознательным образом сама помогает его проявлению. Она боялась его, но все же она бы скучала по нему, если бы он не пришел, поэтому проводила дни в своем прежнем состоянии очарованности с примесью отвращения или отвращения с примесью очарованности, а поскольку ночь с каждым днем наступала все раньше, то и время силы Лукаса увеличивалось.

Близился канун Дня Всех Святых, когда ему, наконец, удалось перейти границу непроявленного и обрести опору на плане жизни. Яркий морозный день сподвиг Веронику к длительной прогулке и она, вернувшись обратно в сумерках уставшей, была счастлива упасть в огромное кресло у камина и подремать в освещенной огнем комнате до тех пор, пока старая смотрительница не принесет лампу. Полностью расслабившись, она полулежала на подушках и разум ее блуждал в долгих дневных грезах юности. Лукас, казалось, был очень далек от нее этой ночью; она избавилась от ощущения его присутствия, когда забрела в своих странствиях за пределы области его проявления, и он еще не успел найти ее снова. Так что на этот раз она была одна.

Она думала о странном существе, которое, встретившись ей на пути, изменило весь маршрут ее жизни. Она думала о нем и думала об Алеке, сравнивая двух мужчин, и она знала, не смотря на все сомнения, что никогда, никогда она не была бы счастлива с тем добросердечным, жизнерадостным парнем, которого весь мир счел бы идеальным супругом. Она была более счастлива, разделяя темные цели Лукаса, чем могла бы быть с обожавшим ее Алеком, ибо лишь так она ощущала себя живой; великие потоки вселенной носились вокруг нее, на нее изливалась необычайная жизненная сила мужчины, и она чувствовала, что она росла и превосходила себя, и что Великое Незримое, откуда происходили все вещи и куда они впоследствии возвращались, становилось к ней все ближе.

Размышляя об этом на границе сна и бодрствования, она неотрывно смотрела на сияющие в камине угли, когда вдруг почувствовала тот стремительный вылет вовне, который всегда предшествовал странным путешествиям души, в которые отправлял ее Лукас. Однако в этот раз она не провалилась в забвение; напротив, она продолжила осознавать всё, что ее окружало, хотя движения ее стали несколько заторможенными. Некоторое время она сидела так, в сонном мечтательном состоянии, которое даже казалось ей приятным, а затем ощутила себя странно опустошенной, когда нечто, струясь, начало вытекать из ее левого бока и белый сгусток напоминавшей туман субстанции стал собираться у ее ног. Он медленно расширялся, разрастался и принимал форму призрачной, закутанной в странное одеяние фигуры, а затем среди темноты одежд начало образовываться лицо, и это было лицо Лукаса!

Вероника, лишенная жизненной силы, сидела в кресле и наблюдала за тем, как мертвый мужчина вновь оживал на ее глазах. Его яркие темные глаза смотрели прямо в ее затуманенные глаза; губы, красные от крови, приблизились к ее бледным губам; и руки, сильные, как при жизни, сомкнулись вокруг ее тела, которое теперь, казалось, совсем сморщилось под одеждой.

Это странное проявление длилось недолго; Лукас не осмелился продолжать; и через несколько секунд лишенная сил девушка ощутила, как в нее возвращается жизнь, и одновременно с тем увидела, как призрачная фигура перед ней уменьшается, теряет очертания и оседает бесформенным туманом у ее ног. Затем она очнулась, словно бы ото сна, спрашивая себя, не был ли этот странный опыт всего лишь плодом ее воображения.

После ужина он показался ей еще более нереальным, и когда утром она очнулась после тяжелого сна без сновидений, от него не осталось ничего, кроме смутного воспоминания. День медленно проходил в мелких заботах; но прогулка между периодами дождя, вязание, чтение романа, хоть она и уделяла им время, не смогли захватить ее внимания так, как требующее ответа письмо от юриста, о котором Вероника вспомнила, когда зажгли лампы. Сев за письменный стол, она окунула ручку в чернила и принялась грызть ее конец, ибо она не слишком быстро отвечала на письма, а деловые вопросы были и вовсе за гранью ее понимания, и написав «Дорогой сэр», она остановилась, держа ручку над листом, и тогда, к своему удивлению, увидела линию букв, медленно проявляющуюся на чистой белой странице:

– Как вы, Вероника? Это Джастин.

Девушка с недоумением смотрела на слова, медленно возникавшие перед ее взором. Ручка писала без какого-либо волевого усилия с ее стороны; слова, хоть они и были написаны ее рукой, не были написаны ее обычным почерком, хотя этот почерк был ей знаком. Это был мужской почерк, и имя Джастин было мужским. Она не знала никого с именем Джастин, но почему-то это имя казалось ей знакомым. Где же она слышала его прежде? О, теперь она вспомнила, это было имя римлянина, о котором ей рассказывал Лукас, имя мужчины, который любил и потерял девушку во времена существования той древней, всемирно известной империи.

– Верно. Его звали Юстиниан, а Джастин зовут меня, это английская версия латинского имени, также как и сам я – английская версия римского солдата, только вот вам я больше известен под именем Дж. Лукас.

И вновь рука писала без всякого ее желания, и Вероника сидела, словно прикованная, уставившись на слова, которые возникали на бумаге, так точно отвечая на неозвученные ей мысли.

Ручка снова начала писать:

– Вы ведь останетесь рядом со мной, Вероника? Вы же будете со мной до конца? Не забывайте, я завишу от вас.

И затем, словно бы его проницательный разум нашел способ повлиять на нее:

– Если вы не поможете мне, я пропал. Не бросайте меня, Вероника!

Ну какая женщина могла бы устоять перед такой просьбой? Вероника – чьей первой мыслью было паническое бегство наружу, по двор, на дорогу, куда угодно еще – осталась неподвижной, прислушиваясь и ожидая следующего проявления того незримого присутствия, что сновало вокруг нее.

Ручка снова начала писать и она следила глазами за написанным.

– Вы отлично справились прошлой ночью; тонкие эфирные энергии легко отделились от вашего плотного тела и я смог вытащить их и построить себе тело, но я боюсь, что если мы с вами будем часто это проделывать, то вы слишком перенапряжетесь; что нам действительно нужно, так это группа людей, которая образует круг, чтобы каждый мог привнести в него немного своей энергии, и тогда это никому не навредит. Одно дело – извлечь эфирную энергию, и совсем другое – вернуть ее обратно, ведь если это не удастся, вы умрете. Я так понимаю, возможности собрать круг нет?

Вероника ничего не ответила, ведь всё это находилось абсолютно за гранью ее понимания. Конечно же, не было никого, кого она могла бы попросить помочь ей в этом странном и ужасном предприятии, если он это имел в виду. Очевидно, так и было, ибо ручка продолжила писать:

– Тогда единственное, что я могу предложить, это использовать вашу энергию для частичной материализации, а затем попробовать подобраться к каким-нибудь другим людям настолько близко, насколько сможем, и я возьму оставшееся количество необходимой мне энергии у них. Я думаю, мне удастся это сделать, если мы дождемся, пока они уснут. Как бы то ни было, мы можем попробовать.

Вероника бросила ручку, открыла дверь и быстро вышла на террасу. Какой ужасный опыт намеревался поставить этот покойник? Она была абсолютно несведуща в подобных вещах и не могла ни представить, ни постичь ни природы тех странных сил, которыми пользовался Лукас, ни еще более странных дел и целей, которые он преследовал. Тайное братство, которое учило подобным вещам – невидимые существа, которые собирались вместе – незримые силы, порождавшие эффекты, которые мы наблюдали на материальном плане – о существовании всего этого она даже не подозревала, пока не оказалась погруженной в самую гущу подобных вещей. Теперь ей казалось, что она повидала их со всех сторон, как если бы однажды прикоснувшись к этим силам, больше не могла избавиться от них, и пока большинство людей сталкивалось лишь с результатами своих собственных поступков, она качалась на огромных волнах развивающейся и распадающейся жизни, потоки которой носили ее взад и вперед. Одинокая, растерянная, беспомощная, она была полностью подчинена направленной воле Лукаса и была не способна сопротивляться; и Лукас был мертв не больше, чем она сама, просто у него больше не было тела и он, очевидно, стремился восполнить этот недостаток любыми средствами, какие только мог использовать.

Какая безумная фантазия! Вероника знала, что все это не может быть ничем иным, кроме как сном. Ее разум сдал от перенапряжения. Ей стоило посетить доктора и попросить его позаботиться о ней, поместив в сумасшедший дом или куда угодно еще, где люди, страдавшие такими же видениями, как она, могли быть в безопасности. Вот только, ирония из ироний, доктор не захотел бы иметь ничего общего с ней; даже после смерти заклятый враг Лукаса прекрасно служил его целям, и смерть Алека полностью перекрыла Веронике все пути к бегству; она почти услышала смех, когда осознала это.

Вскоре сгущающаяся тьма и резкий ветер заставили ее вернуться в дом, и вечер стремительно мчался к моменту, когда нужно было ложиться спать, а Вероника все прокручивала и прокручивала в голове воспоминания об этих странных происшествиях. Чем больше она о них думала, тем более странными они ей казались; любое отдельное происшествие еще можно было объяснить, но только не целую череду событий, каждое из которых, казалось, зависело от других и занимало свое место в цепочке причинно-следственных связей. Их было слишком много, чтобы упражняться в казуистике, и ей волей-неволей пришлось согласиться с тем, что она столкнулась с какой-то малоизученной, но отнюдь не нереальной формой энергии.

Вероника, потянувшись за свечой, вдруг остановилась, и рука ее замерла в воздухе. Присутствие было в комнате, она ощущала его рядом со своим локтем. Она медленно опустилась в кресло, с которого поднялась, и как только она это сделала, у нее вновь возникло ощущение внезапного вылета души вовне. И снова странная субстанция, которая была ее жизненной силой, начала выделяться из ее левого бока и собираться в форму закутанной в одеяние фигуры, с которой нас познакомила традиция, и вскоре среди складок белоснежного одеяния вновь возникли глаза Лукаса. Но на этом процесс остановился, сгущение прекратилось и полностью материализованными остались только глаза; все остальное повисло в воздухе, словно завиток дыма.

Вероника, сохранившая все свои способности, ощущала странную легкость и смотрела прямо в его темные глаза. Губы и горло недостаточно проявились, чтобы говорить, но гипнотический взгляд полностью подчинил ее себе и заставил медленно подняться с кресла и встать перед ним в желании исполнить любое его желание. Последовав за ним, она дошла до угла комнаты, где лежал на кресле старый плащ, тот самый, который, как ей всегда казалось, был пропитан личностью Лукаса, и, завернувшись в него, она ощутила, что ее странное духовное родство с ним стало еще сильнее.

Глаза, сиявшие сверхъестественным светом, смотрели на нее наполовину с нежностью, наполовину с триумфом, и когда серая фигура вышла за дверь, Вероника немедленно последовала за ней. Ей казалось, что она ничего не весила и ничто не притягивало ее к земле, и что ей стоило лишь подумать о каком-либо месте, как она мгновенно переместилась бы туда; и действительно, ее тело с невероятной готовностью подчинялось любой команде ее разума; мягко, без каких-либо усилий, все действия совершались сразу же, как только поступала команда, и она быстро пошла вслед за парящей призрачной фигурой по темной террасе.

Со скользящей впереди фигурой ее соединял тонкий серебряный туманный шнур и она знала, что любой ценой должна сохранить этот шнур невредимым. Затем она заметила еще одну, куда большую странность – хотя вокруг была кромешная тьма, она видела все достаточно ясно, словно бы двигалась в тяжелых серых сумерках. Местность казалась ей освещенной странным бледным сиянием, как бывает во время полного солнечного затмения, только сейчас сияние было гораздо меньшей интенсивности и предметы при этом не отбрасывали тени.

Совершенно не прикладывая усилий, они с огромной скоростью прошли по заросшей дороге, затем – по тропе, шедшей вдоль берега реки, и затем свернули налево, и Вероника догадалась, что их целью был ряд рабочих хибар, что стояли чуть ниже по переулку. Едва осмеливаясь дышать, она шла за призрачной фигурой, которая тянула ее за серебряный шнур, до тех пор, пока они, наконец, не остановились у стены ближайшего к ним домишки.

Темные глаза мельком взглянули на нее, а затем фигура воспарила над ее головой, словно завиток дыма, и она увидела, как та протискивается сквозь витраж в свинцовом переплете, вставленный в хлипкую раму под карнизом хибары. Вероятно, призрак нашел в нем какую-то щель, ибо он медленно проник внутрь и снаружи остался лишь тонкий серебряный шнур, связывавший его с ее телом.

Казалось, она ждала целую вечность и ни звука не доносилось со стороны хибар, а затем она услышала слабый скрип и увидела, что над ее головой отворилось окно, а на подоконнике появилась рука. Сквозь щель в дом проник бесформенный туман, но теперь наружу выбиралась самая настоящая человеческая фигура, и по глухому стуку, с которым она ударилась о землю, Вероника поняла, что она даже обладала каким-то весом. Затем фигура подошла к ней по замершей траве и она увидела, что это был тот Лукас, которого она знала при жизни, одетый в мягкую серую накидку с капюшоном.

Взяв ее под руку прежним привычным жестом, он быстро повел ее прочь тем же путем, которым они пришли, и затем через сад провел обратно на террасу.

Древесная зола в камине бильярдной комнаты все еще отбрасывала красноватое свечение, и Вероника, схватив кочергу, попыталась расшевелить угли до пламени, ибо она умирала от холода и страха, но рука, которая теперь была абсолютно ощутимой, остановила ее, и знакомый голос сказал ей на ухо:

– Спокойно, детка, вы же знаете, что я не переношу яркого света.

Властным жестом он подтолкнул её, не способную сопротивляться, к креслу, и когда она откинулась на подушки, склонился над ней.

– Сейчас я верну вам то, что я у вас занял. Совсем не безопасно держать вас так долго в вашем нынешнем состоянии, – сказал он, и пока он говорил, Вероника ощутила поток возвращавшихся к ней жизненных сил, которые были частично у нее отняты. Однако на этот раз фигура перед ней не растаяла полностью, когда она вернулась в бодрствующее состояние, но превратилась в осязаемую плавающую туманную форму с глубокими озерами тьмы в тех местах, где прежде были глаза. То, что он отнял у спящих людей в хибарах, он оставил себе, отдав ей лишь то, что заняла ему она.

Призрачная фигура подплыла ближе к ней, как если бы прощаясь, и затем, проскользнув к окну, просочилась сквозь щель в прогнившей раме, и Вероника, потрясенная и измученная, разожгла огонь и оглядела опустевшую комнату.