Демонический Любовник

Солнце уже село и сияние над Лондонскими дымоходами угасло, но Вероника все еще сидела в увядающем саду Блумсбери Сквер. Она не сидела под деревьями с тех пор, как уехала из маленькой деревеньки Суррей, теперь казавшейся ей лишь смутным воспоминанием о другой жизни. Она была уставшей и апатичной; воздух, тяжелый и затхлый, висел вокруг без всякого движения; разум ее был почти пустым, ибо операции Лукаса всегда замедляли ее ментальные процессы, и хотя она все еще немного боялась его, сбежать ей больше не хотелось. Она ощущала себя беспомощной и пребывающей в полной власти Лукаса, и она не собиралась бросать вызов своему тюремщику, лелея смутную надежду на то, что он будет благосклонен к ней и не возложит на нее слишком тяжелого бремени, которого она не сможет вынести.

Она не замечала человека, стоявшего за оградой и наблюдавшего за ней сквозь скудную листву живой изгороди из бирючины, окружавшей сад. Погруженная в собственные мысли,

она забыла про Лондонский сквер и вернулась обратно на холмы Суррей. Ее прежние дневные грезы возникали перед ее глазами в мельчайших подробностях; Прекрасный Принц, который так никогда и не появился в ее жизни, был призван из своего небесного дворца, чтобы сразиться с ужасным драконом (которым, конечно, был Лукас), чтобы она могла улететь от него на крыльях голубки и спокойно жить дальше. Замок в небесах не был ей интересен и ее уставшей маленькой душе было достаточно ее холмов; а еще диких роз, персиковых деревьев и высоких голубых люпинов в ее маленьком саду, и старой служанки, которая была наполовину няней, наполовину домработницей, и подавала ей чай, и кошки, мурлычущей на коврике у кухонного камина. А мужчина все стоял и наблюдал за ней из-за забора.

Она встала, собрала свою вышивку и медленно пошла к воротам по увядающей траве; спертый сумеречный воздух сменился духотой городской ночи, а дуговые лампы на углу сквера лишали ночь даже ее контрастной темноты. Когда она дошла до ворот, то обнаружила пару следивших за ней глаз; ей, грезившей наяву, они показались глазами, существовавшими отдельно от какого-либо лица, пока мужской голос не выдернул ее из фантазий:

– Калитка уже заперта, вам придется воспользоваться ключом, чтобы выйти.

Лишь теперь она поняла, что перед ней стоял Лукас.

Возвращение в реальность было для нее болезненным. Ибо до сей поры ее грезы помогали ей сбегать от реальности – воображая, что все еще живет в коттедже в Суррей с мурчащей кошкой, поющим чайником и спеющими персиками, она забывала о своей странной жизни в доме в Блумсбери Сквер и та начинала казаться ей какой-то выдумкой, которой она иногда развлекала себя и от которой могла очнуться в любой момент; но теперь, когда перед ней вновь возникли странные глаза Лукаса, она прыгнула в реальность так, как прыгают в воду пловцы, испытав шок и задержав дыхание, и изо всех сил стараясь держать голову над поверхностью.

Поиски ключа позволили ей оторваться от глаз Лукаса, чего она никогда не могла сделать самостоятельно, если уж посмотрела в них, ибо она постоянно следила за изменением их зрачков и испытывала благодарность каждый раз, когда они возвращались к нормальному состоянию. Ржавый замок неохотно поддался и она оказалась рядом с мужчиной на мостовой. Они молча пошли вдоль дороги. Лукас, казалось, был погружен в свои мысли, но девушка заметила, что он украдкой наблюдал за ней. В нерушимой тишине он открыл дверь своим ключом, впустил ее в дом и зажег свет в темной прихожей. Стараясь не смотреть на него, она направилась прямо к лестнице, немного нервно пожелав ему спокойной ночи через плечо, но он ничего не ответил. Дойдя до второго пролета, она увидела, что он все еще наблюдает за ней, стоя на том же самом месте, а его лицо и одежда покрыты дорожной пылью. Она поспешила скрыться в темноте верхнего этажа, радуясь возможности спастись от этого пугающего взгляда. Что заставило его вернуться так рано? Почему он смотрел на нее так странно, словно бы никогда не видел ее прежде? Ни на один из этих вопросов она не могла найти ответа; неопределенность пугала ее и за окном успел забрезжить рассвет, прежде чем она провалилась в тревожный сон.

Она как раз заканчивала свой поздний воскресный завтрак, когда дверь отворилась и на пороге возник Лукас.

– Я бы посоветовал вам, – начал он, – сменить свое муслиновое платье на что-нибудь более старое, вроде той юбки, а также надеть шляпу, которую не сдует ветром, и потом, если вы будете хорошей девочкой, я возьму вас в маленькое путешествие.

Вероника с непониманием уставилась на него; в какой новый психический опыт он намеревался погрузить ее? Он ответил ей веселой улыбкой.

– Вам не кажется, что мы заслужили небольшой отдых? – спросил он. – Вас когда-нибудь катали на заднем сиденье мотоцикла? Это очень весело, уверяю вас. Я думаю, мы съездим на ланч в Брайтон и послушаем концерт или что-то в этом роде, а потом вернемся обратно в вечерней прохладе.

Вероника продолжала молча смотреть на него и мужчина помрачнел.

– Что, как вы думаете, я намереваюсь с вами сделать, перерезать вам глотку? – спросил он резко.

– О, нет, – ответила Вероника, – Я... Я просто не очень понимаю.

– Ну так поймите и идите собираться, – ответил он и, развернувшись, вышел из комнаты.

Его мучило ощущение, что что-то было не совсем правильно. Не так должно было начаться их маленькое путешествие; а когда Вероника на свинцовых ногах, словно под принуждением, появилась на лестнице десять минут спустя, это ощущение лишь усилилось. В полной тишине она взгромоздилась на багажник, следуя его инструкциям, но ей пришлось дважды приказать застегнуть на талии кожаный ремень.

– Если вы этого не сделаете, вы свалитесь на первом же углу, – сказал он рассерженно, резким рывком заводя двигатель, что заставило ее выполнить его команду. Вероника мертвой хваткой вцепилась в него и закрыла глаза, когда они лавировали в трафике главной дороги; чуть позже она открыла их, обнаружив, что встретилась взглядом с женщиной, стоявшей на пешеходном островке посреди улицы. Лицо ее показалось ей знакомым, но Вероника не сразу узнала ее. Однако что-то в ее неодобрительном взгляде воскресило в ней мысли о колледже и она вспомнила, что женщина, строго осматривавшая ее, была секретарем женского отделения. Она была близкой подругой управляющей общежитием и Вероника ничуть не сомневалась в том, что ее приключения становились предметом сплетен, когда эти две подружки встречались за чашкой чая. Она передернула плечами. Что бы ни случилось с ней теперь, она сама будет в этом виновата; в соответствии с кодексом колледжа, ни одна девушка не должна вступать ни в какие социальные отношения с мужчиной-работодателем, даже в более мягкие; если она так поступает, то может рассчитывать лишь на себя при возникновении проблем и не ждать никакой помощи со стороны; а Вероника, которая итак уже ввязалась в проблемы, теперь еще и держала Лукаса за талию и ехала с ним на пикник. Двери службы занятости их колледжа теперь были закрыты для нее, если судить по взгляду секретаря; несомненно, за Лукаса бились все самые яркие звезды их курсов.

Вероника отпустила хватку и теперь сидела, ни за что не держась.

– Ради всего святого, держитесь. Вы сломаете себе шею, если не будете держаться, -рассерженно воскликнул Лукас.

– Мне все равно, – ответила Вероника, – В сущности, я даже буду этому рада.

Он оглянулся и, схватив ее безвольно повисшие руки, поместил их на ремень.

– Мы оба сломаем себе шеи, если вы не будете осторожны, – сказал он и мотоцикл вновь устремился вперед.

Тишина была нарушена лишь тогда, когда они взобрались на вершину первого из холмов, охранявших Лондон на юге, и начали долгий спуск в долину.

– Вам нравится? – спросил он сидевшую позади девушку, оглянувшись через плечо, но поскольку в ушах ее гудел ветер, она не услышала вопрос. Однако он подумал, что она промолчала специально, и направил мотоцикл вниз, отпустив тормоза и разогнав двигатель, как если бы намеревался отправиться вместе с ней в вечность.

Внизу он остановился, слез с мотоцикла и, встав посреди дороги, посмотрел на Веронику с неестественным блеском в глазах.

– Вы планируете вести себя так весь день? – спросил он.

Вероника вновь удивленно уставилась на него. Это был совсем другой Лукас, вовсе не тот, с которым она имела дело прежде, и он не вызывал в ней никакого страха. Этот Лукас был человеком.

– Я не понимаю, о чем вы.

– Ах, о чем я. Вы собираетесь дуться на меня весь день?

Вероника взглянула на сомкнувшиеся над их головами ветви деревьев и проглядывавшее сквозь них голубое небо. Последняя ее надежда рухнула, двери последнего убежища закрылись для нее и, что было довольно странно, ее страх теперь тоже растворился.

– Все происходящее мне безразлично, – ответила она. – Вы можете делать со мной все, что вам нравится, даже убить меня, я не стану возражать.

– Вы настолько ненавидите меня?

– Да.

– Но почему?

– Из-за того, что вы делаете со мной. Я не могу этого объяснить, но вы прекрасно понимаете, о чем я.

– Что я с вами делаю?

– Я не знаю. Я ведь даже не знаю, чего вы добиваетесь, но понимаю, все это неправильно и вы не имеете права так поступать. Уж это я знаю точно.

– А, так вы одна из тех, кто считает, что это незаконно – проникать на чужую территорию?

– Не знаю, о чем вы, но я понимаю, что ваши действия неправильны.

– Но ведь вы даже не знаете, почему я делаю это.

Она посмотрела на него с удивлением, поскольку тон, с которым он это произнес, был ей раньше не знаком.

– Послушайте, Вероника, я охочусь за одной важной вещью, насктолько важной, что не могу даже рассказать вам о ней; она очень много для меня значит и я не могу получить ее никаким иным способом. Останьтесь со мной, помогите мне довести это дело до конца, и я обещаю, вы никогда об этом не пожалеете. Прошу вас, Вероника.

Похоже, теперь они поменялись местами. Равнодушный диктатор Лукас теперь умолял ее помочь и в ее силах было или дать ему желаемое, или отказаться! Почему она соображала так медленно? Она не могла даже найти слов для ответа.

Мужчина заговорил снова.

– Хорошо, я скажу вам, что я ищу. Я ищу знаний, Вероника. Знаний, с помощью которых я смогу изменить мир. Если я получу эти знания, я смогу заставить нации отказаться от оружия, я смогу заставить власть провести социальные реформы, я смогу сделать все, что угодно, и мне уже удалось кое-что добыть – а те идиоты, которые обладают этими знаниями, никогда не смогут извлечь из них никакой пользы и не позволят сделать этого мне, хотя я имею на это полное право – я могу извлечь из них пользу – но мне нужно их сначала получить. Вот почему мне приходится их красть, Вероника, ведь я могу ими правильно воспользоваться, а они нет.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, мистер Лукас, – ответила Вероника, – И я не знаю, чего вы на самом деле хотите, но я думаю, что они правы, не позволяя вам получить желаемого. Я бы тоже не доверяла вам на их месте.

Лукас охнул. Все-таки он был человеком и его человеческие чувства невозможно было полностью отбросить, а эта атака, предпринятая маленькой Вероникой, которая все это время ходила рядом, как мышь, и редко отвечала даже на прямые вопросы, застала его врасплох.

– О чем вы? Почему вы не стали бы мне доверять? Что я такого сделал, что заставило вас так говорить?

– Я не знаю, что вы мне сделали, но это знаете вы; и я знаю, что это мне вредит, и вы знаете это тоже; но вы думаете, что если я не могу толком объяснить, куда вы ввязались, то я ничего не подозреваю. Я могу чего-то не знать, мистер Лукас, но я все чувствую. Я почти что ощущаю запах вашей ошибки и я знаю, что и сами вы ошибочны; вы не только поступаете неправильно, вы сам – неправильный.

– Что вы имеете в виду? Что вам известно?

– Мне ничего не известно. Я не говорю, что что-то знаю, но я прекрасно все чувствую, и я чувствую, что вы не один из нас.

– Много правды говорится в невежестве. А если я не один из вас, то что же я тогда такое?

– Я не знаю, чем вы можете быть. Я знаю только, что вы другой. Если бы я сказала какому-нибудь другому мужчине «Вы вредите мне», он бы остановился, но если я скажу это вам, вы лишь скажете «Не поднимайте шум». Вы чувствуете все иначе, совсем не так, как мы. Мне кажется, вы идете каким-то другим путем.

Лукас посмотрел в лесную тень ничего не видящим взглядом. Последовала долгая пауза.

– Да, все почти так и есть. Я иду другим путем и я ужасно одинок. Я никогда не осознавал этого прежде. Вот в чем была причина проблем все это время. Нет ни одного человеческого существа, которое могло бы понять, куда я иду и с которым я мог бы обсуждать эти вещи. Я иду абсолютно один. А даже если кто-то идет путем левой руки, ему все равно нужен попутчик. И видит Бог, я найду его! – и он схватил Веронику за руку. – Вы пойдете со мной, Вероника. В вас есть способности. Ваша природа так проста, что кажется почти примитивной. Еще совсем немного и вы совсем одичаете. Я отведу вас к Пану. Я приведу вас на Зеленый Луч. Ваш бледно-зеленый природный цвет и мой оккультный темно-зеленый составят вместе полный спектр Зеленого Луча. Пойдемте со мной, Вероника. Я обещаю вам власть, я обещаю вам жизнь! Вас ждет не замкнутое существование в цивилизации, но жизнь на свободе, такая же, какой жили язычники. Скажите, что вы пойдете со мной, Вероника!

Лицо мужчины начало светиться, зрачки расширились и превратились в океаны бескрайней тьмы, а на смуглой коже выступил румянец. Стоило Веронике взглянуть в эти глаза, как их очарование, как обычно, начало ее притягивать; но теперь они не пугали ее, а источали поток силы, которая ускоряла в ней жизненные процессы и заставляла ее струиться ему навстречу. Пока он говорил, лесные сумерки, казалось, озарились золотистым сиянием; теперь вокруг были не очертания темно-зеленого леса, но светящееся зеленое пространство. До нее донесся слабый свит, похожий на разлитый в воздухе звук мельчайших свирелей, еле слышимый, наполовину вымышленный. Было ли это ощущение вызвано упоминанием Пана, были ли все эти вещи только лишь ее воображением? Что-то обнаженное, нечеловеческое, но при этом наполненное жизнью больше, чем любое человеческое существо, скользило от куста к кусту позади нее, все больше и больше приближаясь; звук маленьких свирелей становился все яснее; маленькие острые копытца стучали по опавшей листве, и свет отражался в зеленой чаще, словно огонь в опале. Нечто почти поравнялось с ее локтем, начав взывать к ней, взывать и взывать, и казалось, что еще минута, и она бы пошла за ним прямиком в зеленую чащу, чтобы больше никогда не вернуться обратно, ибо там бы ее похитили фейри. Но ведь какую-то подобную историю о детях, оставленных без присмотра и украденных ими из колыбелей, рассказывала ей в детстве няня? И детей важно было крестить именно для того, чтобы фейри не смогли их украсть. Но она была крещеной и фейри никак не могли ей навредить. Что же тогда за маленькие паноподобные существа дергали ее за юбку? Они не были людьми. Ей нечего было делать среди них. К тому же ее крестили. Она знала молитвы. Она вспомнила, как стояла на коврике перед кухонным камином, читая их перед своей старой няней. Она вспомнила, как учила свою самую первую молитву, которая начиналась со слов «Милостивый Иисус, кроткий и добрый, обрати свой взор на маленькое дитя».

Сделав резкий вдох, словно пловец, вынырнувший на поверхность, Вероника обнаружила, что стоит посреди пыльной, асфальтированной дороги, а над ее головой смыкаются кроны деревьев и с них опадают первые засохшие листья. Перед ней все также стоял мужчина, но лицо его приобрело странный серый оттенок, а на лбу выступил пот.

– Подержите это, – сказал он, и, передав ей тяжелый мотоцикл, отшатнулся к обочине, уселся на землю и закрыл лицо руками.

Вероника стояла, совершенно беспомощная, кое-как удерживая тяжелую машину и гадая, что же могло произойти с Лукасом, ведь он выглядел так, как если бы пережил какой-то кошмарный шок. Сама она чувствовала себя на редкость спокойно и разум ее впервые за долгое время прояснился. Казалось, что ее способности, канувшие в небытие в ту пору, когда она начала работать с Лукасом, вновь вернулись к ней.

Наконец, он поднял голову и посмотрел на нее.

– Я не знал, что вы под защитой, – сказал он, – Сегодня впервые проявились хоть какие-то признаки этого.

Он встал, подошел к ней несколько неуверенным шагом, забрал у нее мотоцикл и зафиксировал его на стойке.

– Давайте присядем, – сказал он, ведя ее к траве у обочины. – Скоро поедем дальше. Какое-то время они посидели в тишине, а затем Лукас, не глядя на нее, спросил:

– Вы понимаете, что вы со мной сделали? Вероника помотала головой.

– Нет, вы ничего не знаете, да? И все же я сильно удивлен, что вы знаете намного больше, чем вам кажется.

Между ними снова повисла тишина.

Потом мужчина заговорил снова, все еще не глядя в ее сторону.

– Я хочу рассказать вам одну историю. Историю про одного мужчину, жившего когда-то в Риме, Древнем Риме, который, будучи еще мальчишкой, оказался на вилле своего дяди, поскольку остался сиротой. Он был обручен со своей кузиной, девчонкой, которая была намного младше него; и хотя в его жизни была скрытая сторона, он всегда возвращался обратно на виллу, ведь он слишком сильно заботился об этой девчонке, гораздо сильнее, чем она могла бы понять в силу возраста, ибо в те дни они женились слишком рано. Он изучал искусство Мистерий и однажды отправился в Элевсин, чтобы принять инициацию, надеясь, что когда он вернется, они смогут пожениться. Но когда он вернулся, то узнал, что она приняла христианство, а он, согласно правилам ее новой веры, был ужасным человеком, и она конечно же не вышла за него. Так он потерял лучшее, что было в его жизни, то, что было его якорем, и погрузился в темную сторону Мистерий. Он воскликнул «Зло, стань же тогда ты моим богом!», и зло приняло его в свои объятия.

Между ними снова повисла тишина, но в этот раз ее нарушила Вероника.

– Что с ней стало потом? – спросила она.

– Монашества в те дни еще не существовало, так что она стала одной из тех, кто помогал бедным христианам и спасла многие души. Но его душу она спасти не сумела, ее она потеряла. Так что за вами должок, Вероника.