Демонический Любовник

Она проснулась утром, помня, что видела сны, хотя они были смутными и нестойкими, как это часто бывает со снами, но все же у нее почему-то было ощущение, что эти сны отличались от других, они были не такими, как всегда и образы сновидений, которые смутно всплывали в ее памяти, были не похожи на те, что она видела раньше. Но все-таки эти образы были знакомы ей; они всплывали в памяти, словно забытые детские воспоминания, но не были связаны с ее жизненной историей. Где-то, когда-то она уже видела эти высокие, плавно движущиеся фигуры, различающиеся лишь цветами одеяний; где-то уже слышала их глубокие, резонирующие голоса, и их язык не был ей незнаком.

Ветер стих и день был спокоен и наполнен теплом, какое иногда приходит поздней осенью, и Вероника, гуляя по саду, пыталась собрать воедино части своих разломанных воспоминаний. Однако они сопротивлялись всем ее усилиям; они разбегались от нее; но затем, предоставленные сами себе, когда она в мечтательной рассеянности смотрела в голубые дали, стекались к ней и толпились вокруг, словно бы желая привлечь ее внимание. Угол какого-то средневекового монастыря сливался с высокими белыми колоннами величественного храма, и затем они снова сменялись ярким светом из сновидений прошлой ночи.

Иногда ей вспоминались голоса. Кто-то говорил ей довериться ему и положиться на него; она должна была безоговорочно доверять им и ее направят; что-то должно было проясниться, кто-то должен был прийти, но кто и что, оставалось неясным; в памяти всплывали лишь общие впечатления, но детали полностью ускользали от нее. Она поняла, что к борьбе, которую она до сих пор вела в одиночку, подключились высшие силы, которые каким-то образом были связаны с происходящим, как если бы Лукас вторгся на их территорию и разгневал их. Он часто намекал ей на существование других форм жизни, которые были не менее реальными и могущественными, хоть их и нельзя было воспринять нашими органами чувств. Ей казалось, что также, как эти формы жизни казались нереальными нам, так и мы могли казаться нереальными им, но теперь, выведенная из нормального состояния сознания усилиями Лукаса, она узнала об их существовании, а они узнали о ней. Она узнала об их мудрости и способности помочь, а они узнали о ее беззащитности и о том, что она в опасности. Связь, пусть слабая и неустойчивая, но все же связь, установилась между двумя видами существования, и они могли подавать друг другу знаки через пропасть.

Ей больше не было одиноко, теперь у нее были друзья; ее жизнь могла казаться таковой, хотя незримое сомкнулось вокруг нее и она узнала о его существовании. Существуют люди, которые, однажды узнав о существовании сверхъестественной реальности, склонны приписывать всё, что угодно, ее действиям; мышь под плинтусом или ветер в печной трубе становятся прислуживающими им духами, а особое провидение направляет все их действия; или, наоборот, зловредные демоны прячутся в скрипучей мебели и они изгоняют их сложными ритуалами. Вероника не принадлежала ни к одному из этих типов; когда Незримое возникало перед ней, ей приходилось мириться с этим, но когда оно снова уходило на задний план, она начинала задаваться вопросами о правдивости своих воспоминаний и списывала все на сны или воображение. Вероника не хотела поверить в существование Незримого, но была вынуждена это сделать.

Она настойчиво пыталась понять, был ли опыт прошлой ночи реальным; не существовало способа проверить его истинность, а присутствия просто пришли и ушли, не оставив следов. Был только один способ проверить это, ведь она помнила, что ей было обещано, что кто-то придет к ней на физическом плане и сказано, что Незримое может общаться с другими также, как и с ней, и что одному из этих других будет велено прийти к ней и помочь. Она поняла, что нашла путь к некой великой организации, у которой были ответвления на разных планах существования, и что ее члены могли прийти к ней на помощь в час нужды, и что они также в свою очередь были вправе потребовать помощи от нее. Они очень отличались от тех темных, холодных сил, которые сопровождали Лукаса, которые, казалось, принадлежали к древним, дочеловеческим временам, которые человечество давно оставило позади и позабыло; тот аспект Незримого, который приблизился к ней теперь, казалось, принадлежал царству, о котором у человечества пока было лишь самое малое представление. Лукас воскрешал умершее прошлое; Вероника же шла к рождению живого будущего.

День проходил без особых происшествий, а час Лукаса еще не настал, ведь он мог действовать лишь с наступлением темноты. Вероника знала, в какое время он появляется, знала и ждала его. Как и прежде, сгущение сумерек ознаменовало его прибытие, и с исчезновением последнего луча света его присутствие начало ощущаться в комнате. Весь процесс повторился снова, доступные жизненные силы разделились, и эти двое встретились на общей территории, на полпути между видимым и невидимым мирами.

Сформировавшаяся фигура в капюшоне произнесла:

– Вероника, мы должны прийти к взаимопониманию. Вы поможете мне или нет? Вероника посмотрела на него так, как часто смотрела при жизни.

– Я сделаю все, что смогу, чтобы помочь вам, – ответила она. – Но вы не будете снова проделывать этих отвратительных вещей с детьми, если я могу это предотвратить.

– А что еще мне остается делать? – спросила фигура в капюшоне. – Если я не восполню своих жизненных сил, я не смогу удерживать даже эту форму, и тогда мне придется пройти через Вторую Смерть. Вы знаете, что это такое, Вероника?

Она помотала головой.

– Я ничего не знаю о подобных вещах.

– Тем лучше для вас. Однако сейчас мы в самой гуще подобных событий и должны как можно лучше с этим справиться. Но одно могу сказать, я не хочу проходить через Вторую Смерть. Вы же не отправите меня туда, правда, Вероника?

Он торопливо приблизился к ней и рука, которая была такой же реальной, как при жизни, коснулась ее руки.

Вероника потянулась к нему и прикоснулась к мягким складкам одеяния, ткань которого не была похожа ни на одну их тех, к которым она когда-либо прикасалась в жизни.

– Я не хочу причинить вам вреда, Мистер Лукас, и я ни за что на свете этого не сделаю, но я не могу позволить вам вредить этим детям, я должна защитить их. Это все так ужасно. Почему все должно быть так?

– Потому что иначе нельзя, – ответил мужчина. – Я должен питаться или я умру, а я не хочу умирать, если могу предотвратить это.

– Но вы уже мертвы! – воскликнула Вероника.

– Не существует смерти в том виде, как вы себе ее представляете, – ответил он. – Я потерял машину, которая была дана мне для работы, до того, как силы, которые управляли ей, исчезли. Силы все еще здесь, нетронутые. Я жив, я очень даже жив, и если мне однажды удастся построить новую машину, я смогу жить также, как живете вы, и тогда я приду к вам, Вероника! Но сейчас я всего лишь на полпути к этому, мне нужно больше жизненной энергии, и я вынужден брать ее там, где могу добыть.

– Вы не должны опять забирать ее у детей, – ответила Вероника. – Я не подведу вас; я обещаю, я сдержу свое слово. Что я могу сделать для вас, я сделаю, но детей вы не получите.

Она повернулась к нему: юная и даже для ее возраста странно незрелая, она была наполнена силой столь же древней, как и Природа. Эта детская фигура была воплощением материнства; она была Бессмертной Женщиной, защищающей детенышей своего вида, самым свирепым созданием на свете. Даже мужчине, которого она любила, не позволено было трогать детей. И Лукас это знал. Вероника действовала слепо, под влиянием инстинктов, но Лукас понимал, какие силы управляли ей; он знал, что пытался пробудить то, что растоптала сама эволюция

– способность сильных отделяться от стада и питаться беспомощными детенышами своего вида, и Природа восстала и сказаа ему: «Не бывать этому!», и нашла способ выразить это через податливую юную девчонку, в которой он сам пробудил медиумические способности. Пришло время антициклона, и княжества и силы, оскорбленные действиями Лукаса, были приведены в действие.

Вероника заговорила снова.

– Я многого не понимаю, Мистер Лукас, но я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам, и я не испугаюсь; и хотя я многого не понимаю, я, кажется, кое-что знаю обо всем этом.

– Должен сказать, вы правы, – ответил Лукас. – И вам еще многое предстоить узнать. Но лишь об одном я осмелюсь попросить вас, одолжить мне достаточно тонкой эфирной энергии, чтобы я мог собрать материал для построения тела, через которое смогу действовать, и если вы не поможете мне, то все было зря и мы оказались в тупике.

– Я поделюсь с вами своей энергией, – ответила Вероника, – Но я не позволю вам прикасаться к детям.

– Но только у детей я могу взять достаточно сил, чтобы удержать форму, – ответил он. – Если я продолжу брать вашу энергию, я перетяну вас, Вероника, на свой уровень существования

– смерти среди жизни – и эту черту я переступать не стану. Я могу переступить через многое, но не через это. Вы не позволите мне прийти к вам, а я не стану перетягивать вас к себе. Так что мы в тупике и, я надеюсь, вы сможете подсказать нам выход отсюда, ибо я его не вижу.

Вероника не нашла, что ответить. Серая фигура перед ней покачивалась, словно пламя свечи на ветру, когда испытывала эмоции, которые все еще были вполне человеческими.

Лукас заговорил снова.

– Если бы я не любил вас, это не имело бы никакого значения, но я люблю вас и я не могу этого сделать. Почему именно моя любовь к вам – лучшее, что я познал – должна стать тем, что меня погубит? Если бы меня не волновало, что с вами станет, я позволил бы братству ударить по вам и избежал бы наказания, как я и планировал сделать, но когда до этого дошло, я не смог так поступить. Я мог бы остаться в живых, но я был бы один, и в этом не было бы для меня ничего хорошего. Теперь же все повторяется, я могу вернуться на план жизни, воспользовавшись вашими силами, но тогда я должен буду вытолкнуть вас сюда и мы просто поменяемся местами, и я снова буду один. Почему я не встретил вас до того, как ввязался во все это? Я уверен, что не захотел бы всего этого, если бы у меня были вы; но теперь уже слишком поздно и нет другого пути для меня, кроме как использовать жизненные силы других людей, но вы не позволяете мне это делать, и будь я проклят, если посмею воспользоваться вашей жизнью, Вероника! Я уже проклят, так что, вероятно, особой разницы не будет, но как бы то ни было, я не стану этого делать.

Комната, тускло освещенная угасающим огнем, была похожа на темную пещеру; звездный свет не проникал сквозь незанавешенные окна, ибо ночь была пасмурной. Лампа не горела, а огонь, та форма жизни, что не принадлежала к нашей эволюции, казалось, был подавлен и сделался зловещим из-за присутствия существа, что вторглось в мир, в котором не имело права находиться. Нечто, имевшее одну с ним природу, вошло в огонь и изменило его; это был уже не жизнерадостный огонь человеческого жилища, но мерцающий колдовской свет, помогающий заклинаниям. Лукас, вернувшись из незримого, пришел не один, вместе с ним в дверь проскользнуло и множество других существ. Это были существа другого порядка жизни, проникшие в наш мир с тем же жадным любопытством, с каким психические исследователи проникают в их миры.

Истончение завесы запустило процесс духовного осмоса, и более сильные формы незримого начали поглощать жизненные силы плана проявления. Лукас всегда знал об этой опасности. Отказавшись пройти в назначенное место, Судебный Зал Осириса, как его называют, он поселился в преддверии между видимым и невидимым мирами, в царстве того, что не имеет формы, из которого происходит материальная субстанция и куда она возвращается после того, как изнашивается одушевляющей ее жизнью. Здесь обитали существа иного порядка творения, чем наш, чьим ближайшим аналогом могли бы быть сапрофитные бактерии; падальщики творения, они занимали свое место в общем процессе, но стоило им выйти за пределы назначенной им сферы влияния, как они становились кошмарнейшим из явлений.

Именно в этом мире первозданного хаоса обитал Лукас и именно его воздействиям подвергал единственное существо, до которого ему когда-либо было дело. Благодаря обучению в оккультном братстве и тому опыту, который приобрел с тех пор, как покинул физическое тело, он знал, что ему грозил холодный ад дезинтеграции; знал он и о том, что если ему не удастся закрепиться в проявленном мире – если он не сможет, отнимая у других жизненную силу, удерживать свою хрупкую форму, – то будет снова втянут в поток космических законов, и тогда продолжатся процессы умирания, которые он сумел остановить благодаря своим знаниям, и последние нити эфирной субстанции, связывавшие его с миром, распадутся, и его обнаженная душа отправится на место судилища, чтобы встретиться лицом к лицу со своей расплатой. Ибо в конце каждой инкарнации мы расплачиваемся по счетам; итоги подведены и с нас взимается то, что мы задолжали Вселенной, а нам выплачивается то, что задолжала нам она; эти два процесса составляют переживания, известные нам как Чистилище и Малые Небеса. Затем, когда равновесие восстановится, насколько это возможно, душа с помощью субъективного сознания начинает готовиться к новому путешествию в материальный мир; опыт преобразуется в способности, а в ее природе устанавливается равновесие между добром и злом; она, фактически, добровольно принимает расплату, осознавая свои активы и долги. Лукас был скрывавшимся должником и не осмеливался явиться в суд, поскольку его договора с незримыми силами были заключены обманным путем, а он воспользовался трастовыми деньгами, представленными космическими силами, в своих целях; от него потребовался бы отчет, который он не смог бы предоставить, и ему не хватало смелости столкнуться с последствиями.

Не имея физических органов, с помощью которых он мог бы взять энергию из животных или растительных царств посредством приема и переваривания пищи, он вынужден был забирать уже готовую энергию у тех, кто обладал ей – и, стало быть, он был паразитом, живущим благодаря жизненной энергии других людей, а что случалось с этими другими, мы уже знаем. Случись такая вспышка детских смертей в средние века, в ней распознали бы то, чем она и являлась, и началась бы активная охота на вампира; тело подозреваемого было бы выкопано, и если бы было обнаружено, что оно не подверглось разложению, как происходит всегда, когда душа, обитавшая в теле, осталась привязанной к миру формы, оно было бы сожжено дотла, ибо только огонь может уничтожить связь не до конца умершего человека с его домом из плоти.

Обо всем этом было забыто в наше просвещенное время, и ни судмедэксперт, ни гробовщик не догадались о том, почему тело Лукаса не разлагалось, так что драме жизни-после-смерти было позволено разыгрываться своим чередом. Силы Внешней Тьмы активно вмешивались в события человеческой жизни; и еще только предстояло выяснить, смогут ли силы Внутреннего Света победить их.