Демонический Любовник

Вероника пошла в свою комнату, но уснуть ей не удалось. События минувшего дня были настолько странными, что ее удивление перевешивало страх. Если событие нельзя назвать нормальным, то человек начинает сомневаться в реальности своих ощущений, в правдивости своих воспоминаний; в ретроспективе оно становится больше похожим на вымысел, нежели на реальность. Веронике начало казаться, что драка с Лукасом ей привиделась – как и это необычное происшествие с ошейником и цепью. Какую цель он преследовал, удерживая взаперти не слишком хорошую машинистку-стенографистку против ее воли? Он не пытался заняться с ней любовью, в его прикосновениях не было ни капли нежности, он обращался с ней так, как если бы она была упрямым щенком. А этот странный иллюзорный ошейник с цепью, который возник из ниоткуда от его прикосновения и исчез снова по его команде? Это был самый странный момент в произошедшем; Вероника отчетливо помнила это ужасающее удушье; действительно ли это повторится, если она попытается сбежать от Лукаса? Ощутит ли она это кошмарное сжатие – эту неспособность дышать – если она попытается позвать на помощь, рассказать о том, о чем он не хотел, чтобы она рассказывала? Если это так, то она действительно попалась в ловушку. А что произойдет с этой странной цепью, если она попытается вырваться? Будет ли она звенеть на улице при каждом ее шаге? И если да, то это, бесспорно, не останется незамеченным.

Пребывая в полном недоумении, она сидела в кровати, уставившись в теплую летнюю ночь сквозь широкое окно. Сейчас было слишком поздно повторять попытку, но она твердо решила встать на рассвете и выскользнуть из дома, пока не проснулись домочадцы. Успокоившись от этой мысли, Вероника начала раздеваться, и события минувшего вечера отступили еще дальше в страну теней, когда маленькое ежедневное дело, снятие с себя одежды, вернуло ее обратно в будничный мир, где люди не преследовали друг друга на лестницах и никакие призрачные цепи не возникали из воздуха. Затем, когда она уже решила было погасить свет, на нее снова обрушилось чувство реальности происходящего – если предположить, что сказанное им было правдой – если предположить, что она была связана с ним невидимой цепью, которая могла натянуться и задушить ее, если она ослушается Лукаса

– почему тогда она была в его власти, телом и душой? Она не могла убежать, не могла позвать на помощь, и поскольку ее оковы были невидимыми, незаметными ни для кого, кроме нее самой, никто не поверил бы ей, если бы она о них рассказала; и даже если бы она попыталась о них рассказать, сила Лукаса обрушилась бы на нее, начав ее душить, и она боролась бы за глоток свежего воздуха, который она не смогла бы набрать в свои легкие.

Она села в кровати и кое-как сдержалась, чтобы не закричать от страха перед своей невидимой тюрьмой. Она вспомнила львов на террасах Маппина и вспомнила о своем

первом впечатлении от дома. Она действительно была в клетке, прутья которой не только не давали ей выйти, но могли даже лишать ее воздуха по воле ее хозяина, и прутья эти были невидимыми. Она не могла надеяться на помощь или сочувствие своих собратьев. Странно, но именно это внушало ей наибольший ужас. Она не смогла бы получить понимания своих собратьев; она была так одинока в этом мире мужчин и женщин, как если бы Лукас сослал ее на другую планету. У нее возникла мысль, что Эшлотт мог бы понять ее, но она была почти уверена в том, что он не стал бы ей помогать; а полицейский на углу или управляющая общежитием, если она обратится к ним за помощью, сочтут ее безумной, и все же этот ошейник с цепью был достаточно реальным, чтобы придушить ее. Самостоятельно решить проблему она была не в силах. В отчаянии она упала на подушки в ожидании рассвета.

Внизу, в кабинете, Лукас писал в свой дневник. Лампа с зеленым абажуром отбрасывала круг света на стол, а остальная комната была погружена во мрак. События дня, очевидно, приходились ему очень по душе, ибо легкая улыбка не сходила с его губ, пока он писал.

«Сегодня днем все встало на свои места», – аккуратный мелкий почерк, понятный, как если бы это был напечатанный текст, возникал на страницах книги перед ним. «Пришлось выложить карты на стол раньше, чем я ожидал, но обнаружил, что В. М. очень внушаема и подчинил ее себе, и не вижу никаких сложностей с введением ее в транс. Думаю, она хорошо справится с этим при условии, что это выдержит ее тело, хотя она очень хрупкая и пережила сильное перенапряжение. Пришлось попросить Миссис Эшлотт, чтобы кормила ее лучше. Миссис Э. думает, что у меня доброе сердце. В. М. попыталась сбежать. Поймал ее внизу и отнес в офис, где внушил ей, что я надел на нее ошейник с цепью. Она прекрасно поддалась внушению. Сказал ей, что ошейник задушит ее, если она попытается рассказать кому-нибудь о происходящем, и она чуть не задохнулась; очень любопытно, тот же механизм действия, что и у астмы. Буду осторожен, чтобы совсем ее не придушить».

Лукас закрыл книгу и убрал ее в свой личный сейф. Да, у него были все причины быть довольным проделанной работой. Он доверился своему ясновидению, подсказавшему ему поискать потенциального медиума среди разношерстной женской публики секретарских агентств, которую к нему направили в ответ на его запрос о машинистке-стенографистке, и это выглядело так, как если бы он выбирал победителя.

Вероника Мэйнеринг была, без сомнений, очень чувствительной, и единственный вопрос заключался в том, была ли она достаточно сильной? Трансовая работа вызывала ужасное перенапряжение, она всегда тяжело сказывалась на мужчинах, выступавших в роли оккультного телефона, когда ложи переговаривались между собой, и им приходилось работать по очереди; но он не мог держать целый флот секретарш, чтобы они замещали друг друга, так что Веронике придется справляться самостоятельно. Она, вероятно, сможет продержаться необходимое время; все, что ему было нужно, это Слова Силы; получив их, он обретет независимость. Да, имей он в своем распоряжении Слова Силы и имущество генерала Соуберри, и жизнь Лукаса стала бы намного интереснее. Итак, он заполучил перспективного трансмедиума и генерал был снова болен, как сказала Эшлотту сиделка; все, кажется, складывалось благоприятно; в любом случае, он намеревался свериться со своим гороскопом и посмотреть, что тот сулит ему.

Как и все те, кто имел дело со скрытой стороной вещей, Лукас по собственному опыту знал, какое влияние оказывает макрокосм, то есть наша вселенная, на микрокосм, которым является человек, и он не стал бы, если бы того можно было избежать, начинать дело такой важности, как это, если бы звезды не благоволили ему.

«Да, человек может подчинить себе звезды», сказал бы он, «Но почему я должен плыть

против течения, если стоит мне подождать еще немного, и на моей стороне будет прилив?». Поэтому он отмечал множество небесных приливов и так выстраивал свой маршрут, чтобы они помогали ему, а не противодействовали.

То, что он увидел сегодня вечером, было достаточно приемлемым. Нептун, оккультная планета, был хорошо аспектирован в Доме Удачи, подкрепленный Марсом, бойцом; единственное, что вызывало сомнения, это Венера, пораженная и находящаяся в Доме Смерти.

Лукас внимательно изучил карту.

– А, ладно, – сказал он, наконец, – Невозможно иметь всё и сразу, да и, как бы то ни было, Венера не та леди, которая когда-либо доставляла мне проблемы.

После этого он отправился спать.

Веронике казалось, что Эшлотты не проснутся раньше семи, но в общежитии к этому времени уже никто не будет спать, ибо деловым девушкам приходилось вставать рано, чтобы успевать позавтракать перед работой. Она завела будильник на пять часов, чтобы у нее было время упаковать свои пожитки в те два чемодана, из которых состоял весь ее багаж, и ускользнуть в общежитие раньше, чем в этом доме кто-то проснется. Управляющей не понравилось, что она согласилась на эту должность, и она конечно же поможет ей, даже если Вероника рассудительно опустит эпизод с ошейником и цепью, что, скорее всего, сделает весь ее рассказ неправдоподобным, хотя и достаточно жутким. Того факта, что Лукас гнался за ней по лестнице и насильно удерживал ее в доме, было вполне достаточно.

Она погрузилась в беспокойную дремоту между сном и бодрствованием, но всякий раз, когда ее бессознательное подкрадывалось к ней, ей снова овладевал страх и она резко просыпалась, и каждый ее нерв, каждый мускул были напряжены, и вся ее душа вставала на ее защиту.

Казалось, прошло совсем немного времени, прежде чем небо стало серым, и как только стало достаточно светло для того, чтобы что-то видеть, она встала и упаковала свои вещи. Было почти шесть часов утра, когда она тихо пошла на цыпочках по коридору; в это время Лукаса не было на софе, хотя она была почти уверена, что встретит его там, и никто не воспрепятствовал ее успеху.

Она пробиралась все дальше и дальше, и сердце ее бешено колотилось; она знала, что Эшлотты спят в подвале, но она не была уверена в том, какая из комнат принадлежала Лукасу. Об этом она догадалась по паре коричневых башмаков перед дверью на нижнем этаже, и проскользнула мимо, едва осмеливаясь дышать.

Воздух в холле закрытого дома был тяжелым, но с большой входной дверью не возникло никаких трудностей, она никогда не закрывалась на засов и лишь пружинный замок защищал дом от нежелательных вторжений, ибо «джентльмены» Миссис Эшлотт приходили и уходили в любое время суток. Дверь бесшумно открылась и Вероника не осмелилась рискнуть закрыть ее, чтобы не щелкнуть замком. На секунду она остановилась на широких ступенях, чтобы проверить, будет ли эта странная цепь натягиваться и душить ее? Однако ничего не произошло, и в следующий момент она уже бежала по улице – абсолютно свободная!

Через пять минут она уже была в общежитии; управляющая, одетая в халат, но уже проснувшаяся, смотрела на нее со смесью удивления и неодобрения.

– Что принесло вас сюда в такое время? – спросила она.

Вероника так запыхалась, что не смогла ответить, и управляющая, видя, что проблемы только начались, завела ее в офис, подальше от глаз любопытной уборщицы. Там она стала сверлить девушку взглядом, дожидаясь объяснений. Мир всегда готов поддержать советом и предупреждением молодую и невинную девушку, дабы она не нажила себе проблем, но стоит чему-то плохому произойти на самом деле, как ситуация становится совсем другой и мир начинает думать, как бы ему самому не оказаться втянутым в неприятности.

– Там, где я работала.. – начала Вероника смущенно, – Произошла небольшая неприятность. Мистер Лукас, мужчина, на которого я работала... Я думаю, он забылся... Мы подрались... Я не хочу возвращаться обратно... Могу я остаться здесь? Моя комната еще не сдана?

– Ваша комната еще не сдана, – ответила управляющая несколько раздраженно, – Да, я полагаю, что вы можете остановиться здесь, если хотите, но только если не будет проблем, потому что они нам не нужны. Я отправлю носильщика за вашими вещами. Мне еще в прошлый раз показалось, что идея устроиться на эту должность была не самой лучшей.

Она замолчала, испытующе глядя на Веронику; у всех женщин есть нюх на романы, даже если речь идет об омерзительной, целующейся с кем попало машинистке, на что Вероника ясно намекнула в своем полупризнании.

– Какой он, этот мистер Лукас? – поинтересовалась она, наконец.

– Он очень странный человек, – начала Вероника медленно. – Самый странный из всех, кого я когда-либо встречала.

Образ Лукаса возник перед ее глазами. Гладкая оливковая кожа, острый нос, тонкие губы, волевой подбородок, зловещие зеленовато-коричневые глаза. Что он будет делать, когда обнаружит, что она сбежала? Она замерла, забыв об управляющей, пораженная всплывшим в ее памяти образом, который был таким ярким. Но кошмар из кошмаров – образ перестал быть просто образом-воспоминанием, он стал живым, настоящим, способным действовать самостоятельно! Тонкая смуглая рука потянулась к ней, как это было минувшей ночью, и голос (неужели управляющая этого не слышала?) произнес: «На вашей шее стальной ошейник, вы не сможете дышать, если скажете еще хоть что-нибудь. К нему присоединена стальная цепь, ее конец в моей руке, вам придется вернуться». Рывок. Вероника сделала два запинающихся шага по направлению к двери. Еще рывок, и она сделала еще два.

– Куда вы собрались? – воскликнула управляющая, уставившись на нее с подозрением.

– Я... Я передумала, – сказала Вероника, – Мне все-таки придется вернуться. Управляющая фыркнула.

– Вам не следует снова приходить сюда, если вы опять решите сбежать, – сказала она, захлопнув дверь у девушки перед носом.

Стоя на крыльце, Вероника поняла, что вход в ее единственное убежище теперь был закрыт для нее, и что теперь она еще больше находилась во власти Лукаса, чем когда-либо прежде. Свой кошелек она потеряла в драке на лестнице и у нее с собой было лишь несколько шиллингов; ей ничего не оставалось, кроме как под воздействием стальной цепи вернуться обратно в дом в сквере. Поэтому она пошла обратно.

Миссис Эшлотт мыла крыльцо, когда она пришла, так что ей не пришлось звонить в дверь.

– Вышли на раннюю утреннюю прогулку? – поинтересовалась эта добрая женщина с милой улыбкой. – Мне нравятся молодые леди, которые рано встают, это так редко кто-то делает в наши дни, не то, что во времена моей юности. Я скоро принесу вам завтрак наверх, Мисс, я полагаю, вы очень проголодались.

Из-за подступающих слез Вероника ничего ей не ответила; она проскользнула мимо ведра и прокралась наверх. Туфли Лукаса все еще стояли на коврике, как и его вода для бритья. Он явно был не из тех, кто мог заслужить похвалу Миссис Эшлотт за ранний подъем.

Вернувшись в свою комнату, Вероника упала в кровать и забылась мертвым сном, проснувшись лишь тогда, когда Миссис Эшлотт стала звенеть посудой, накрывая на стол в соседней комнате.

За завтраком Вероника обдумывала свое положение. Она осталась без гроша в кармане; потеряла расположение управляющей общежитием из-за своего странного поведения; Лукас имел над ней больше власти, чем раньше, больше, чем было возможно.

К слову, этот дружок, весело напевая в ванной под аккомпанемент бегущей воды, был абсолютно доволен жизнью; у него не было причин чувствовать себя как-то иначе.

Вероника, дождавшись его появления в десять часов, была проинформирована, что она выглядит так, как если бы не спала всю ночь, и что ей было бы полезно выйти прогуляться в Риджентс-парк и подышать свежим воздухом.

– На поводке, конечно, – добавил он с хитрой улыбкой. – Но если вы будете хорошо себя вести, а я думаю, что вы будете, то получите милый голубой бантик на свой ошейник, и кстати, что вы скажете о колокольчике? Не хотите получить еще и колокольчик, Мисс Мэйнеринг?

Вероника поспешно удалилась. Самым ужасным в Лукасе было то, что самые неприятные вещи он делал с милой улыбкой; это, и еще его глаза – в те моменты, когда зрачки его исчезали, сужаясь до мельчайшей точки. Жизненный опыт Вероники не был слишком богат. Злодеи были для нее злодеями и выглядели соответственно, но Лукас, хоть он и был смуглым, что было одной из обязательных примет злодейства, совсем не казался таковым. Да и вел он себя иначе, за исключением того мелодраматичного момента, когда поймал ее на лестнице – тогда он, конечно, вел себя в лучших традициях Суррей-сайда, но его дальнейшая бесстрастность почти полностью свела на нет все впечатления. Нет, Лукас ни в малейшей степени не был злым, он просто был равнодушным. А в этом кроется причина большинства самых жестоких поступков в мире.