Демонический Любовник

Лукас никогда не приходил в дневные часы и его не стоило ждать раньше наступления темноты, поэтому Вероника провела старика по всему своему маленькому дому и показала различные места, связанные с проблемой, которую они пытались решить. Они посетили спальню Лукаса, где красная вьющаяся роза роняла свои последние заплесневевшие лепестки на подоконник. Когда старик задумчиво сжал их в руке, Вероника почувствовала, что он изучает это место с помощью каких-то других органов чувств, не имеющих отношения к пяти физическим.

Они осмотрели пустую собачью будку, рядом с которой все еще валялся расстегнутый ошейник с присоединенной к нему цепью, и затем, с безопасного расстояния, осмотрели хибары в переулке. Наконец, они прошли по лесной тропе, которая вела к кладбищу, и остановились рядом с сырой земляной насыпью, которая постепенно оседала под осенними дождями.

В течение долгого времени старик стоял с непокрытой головой рядом с насыпью, размышляя неизвестно о чем. Может быть, общался с духом умершего мужчины, или же думал о том, что могло бы быть, если бы его духовный сын оказался достойным преемником. Наконец, он опустился на колени и положил на сырую землю пригоршню побитых дождем лепестков, которые собрал с вьющейся розы, окружавшей спальню умершего. Вероника тоже опустилась на колени и выложила из унылых красных лепестков некое подобие креста. Старик не стал останавливать ее – наоборот, она, казалось, сделала то, чего он сделать не осмелился.

– Может быть, он и имел на это право. Кто мы такие, чтобы судить его? Для каждого человека

– свой учитель, – только и сказал он.

Вечер застал их в знакомой бильярдной комнате. Огонь в камине отбрасывал неуверенный свет и как только старуха убрала остатки ужина, Доктор Латимер погасил лампу.

– При обычных обстоятельствах, – сказал старик, – Я не стал бы позволять вам входить в транс без соблюдения должных мер предосторожности, но в нынешних условиях нам придется оставить врата открытыми и позволить войти в них тому, кто придет, иначе мы можем пропустить нечто важное.

Долго им ждать не пришлось. Как только огонь погас и дрова начали сиять красноватым светом, Вероника почувствовала, как из нее начала вытекать эфирная субстанция, что указывало на то, что ее ресурсы начали разделяться, и вновь из теней начала возникать темная фигура в капюшоне. Туманоподобный экссудат сгущался в ниспадающие складки одеяния, и медленно проявлялись руки, черты лица и безграничные темные озера на месте глаз.

Все внимание Лукаса было приковано к Веронике, и пока он не материализовался полностью, он не заметил присутствия третьего человека в комнате. Мгновенно он стал в два раза выше обычного, воспарив над седобородой фигурой, неподвижно сидевшей в кресле, а складки его одеяния расправились и превратились в подобие крыльев огромной летучей мыши. Разреженная эктоплазма с готовностью подчинилась одушевляющему ее разуму и огромные когти появились на концах его пальцев, когда он протянул руку в горлу намеченной жертвы. Затем на мгновение он застыл в нерешительности. Ясные голубые глаза под тяжелыми бровями ни разу не дрогнули, и грозная, нависавшая над стариком фигура начала медленно отступать, складывая крылья, пока, наконец, не превратилась в точное подобие египетской мумии, стоящей в стороне.

Тогда старик заговорил.

– Приветствую тебя, сын мой, во имя Того, Кому мы оба служим.

Дрожь пробежала по телу неподвижной фигуры, стоявшей перед ним, и тонкая складка одеяния, казалось, освободилась от обвивающих ее лент и повисла, словно длинный свободный рукав.

– Откуда ты пришел? – раздался голос, словно бы повторявший некую установленную формулу, и дрожь старости прозвучала в его ритуальном тоне.

– Из Бездны, – последовал, наконец, неохотный ответ.

– Куда ты направляешься?

Последовала пауза, нарушаемая лишь звуком медленно падающего в огонь пепла и ритмичным дыханием Вероники. Бревно прогорело насквозь и сломалось, прежде чем последовал ответ, но старик ни разу не шелохнулся.

Лукас снова заговорил:

– Я во Внешней Темноте, – сказал он, – Носимый ветрами космоса. Бесполезно спрашивать меня, куда я иду, ибо я и сам этого не знаю.

– Уходи, сын мой, уходи с миром, – сказал старик. – Встреться со своей расплатой и прими ее, и затем, когда день жизни вновь забрезжит для тебя, ты сможешь вернуться на Путь, с которого ты свернул.

Крылья, напоминавшие крылья летучей мыши, вновь угрожающе раскрылись, когда Лукас, разозлившись, воскликнул:

– Не в вашей власти приказать мне уйти; мне удалось создать точку опоры на плане проявления, по крайней мере, до некоторой степени. Мы можем обойтись и без вас.

Старик повернулся к Веронике.

– Дочь моя, – сказал он, – Не в моей власти просить Джастина принять свою расплату, как он справедливо заметил, ибо я не могу изгнать его из тела, которое он создал для себя, не навредив вам, ведь оно состоит из части вашей субстанции, но если вы откажетесь от него, я смогу отправить его, куда следует.

Вероника, медленно выпрямившись в кресле, переводила взгляд с одного боровшегося за нее мужчину на другого. В ее психическом состоянии ни один из них не казался ей материальным, но они представляли разные типы силы, проявляющиеся через разные сосуды разума. Старик казался ей призмой, сквозь которую проходил свет великого космического Солнца, а Лукас светился странным переливающимся сиянием, как светятся некоторые грибы в лесу, светом своего собственного разложения.

– Куда он отправится? – спросила она, наконец. – Где его место? Будет ли ему там хорошо? Лукас засмеялся и ей показалось, что вместе с ним засмеялись бесчисленные голоса. Каждая вспышка или отблеск огня в камине, каждый ветерок в ветхом доме, казалось, загоготал с ужасающим весельем.

– Мое место, – сказал он, – Это Темная Планета Дезинтеграции, Блуждающая Планета, не имеющая орбиты. Там я вернусь, клетка за клеткой, молекула за молекулой, атом за атомом, к состоянию изначальной субстанции, из которой возник, ибо для меня не будет Чистилища, но будет уничтожение, ведь я полностью посвятил себя тьме и попросил зло «стать моим Богом».

– Ты уверен, сын мой, что ты безоговорочно предан злу? – сказал старик.

– Не моя вина, если это не так, – прорычал Лукас. Их спор прервала Вероника.

– Я не могу отправить его на уничтожение, Доктор Латимер. Может быть, я очень глупа и совершаю ошибку, но я действительно не могу этого сделать. Я не думаю, что он сможет кому-либо навредить, если я не стану помогать ему в этом, и, возможно, если мы дадим ему время, он сумеет исправиться.

– Время – это то единственное, чего у нас нет, моя дорогая. Космические приливы все время находятся в движении. Он должен пойти либо одним, либо другим путем, вернуться обратно в жизнь или отправиться вовне, к смерти души.

– Тогда почему он не может вернуться, если это возможно?

– Потому что он может вернуться, только используя вас, и тогда вы окажетесь там, где сейчас находится он.

– Там действительно так ужасно? – спросила Вероника.

– Да, – быстро ответил Лукас.

– Спрашиваю второй раз, – сказал старик, концентрируясь на закутанной фигуре перед ним. -Куда ты пойдешь, сын мой?

Лукас молчал.

– Примешь ли ты расплату, сын мой?

Крылья еще плотнее сомкнулись вокруг его тела и дрожь, казалось, прошла по нему.

– Нет, если в моих силах избежать этого.

– То есть ты решаешь остаться на плане проявления, используя жизненные силы этой девушки?

Последовала долгая пауза, поскольку Лукас, казалось, не мог принять никакого решения.

– Придется выбрать что-то одно, – сказал старик.

– Я знаю, – ответил Лукас.

Он посмотрел на Веронику, полулежавшую в большом кресле, когда вдруг она с тревогой потянулась к нему.

– Я не знаю, что все это значит, – сказала она, – Но я никуда не отпущу вас, я обещала, что останусь с вами до конца и я сделаю это. Я не могу позволить вам навредить детям, но и прогнать вас совсем я тоже не могу.

Лукас криво усмехнулся.

– Я ведь могу уйти и сам, малышка Вероника.

Старик напрягся, сидя в кресле, и, казалось, задержал дыхание, ожидая, что скажет дальше серая фигура в углу.

Огонь успел погаснуть, прежде чем они вновь заговорили.

– Существуют определенные вещи, – слова падали с губ медленно и тяжело, словно капли воды в пещере. – Которые делать нельзя.

В комнате вновь повисла тишина, и ни один звук, ни внутри, ни снаружи, не нарушал ее, а затем, наконец, вновь раздался голос Лукаса.

– Если бы это был кто угодно другой, Вероника... Нет, я не могу этого сделать.

Затем, когда он собрался с силами, вновь раздался его голос, звучавший, словно колокол, и в нем появились нотки некоей радости.

– Это конец, Вероника. Прощайте и будьте счастливы, вы свободны и храни вас Бог. Забудьте все, что можете забыть, и простите все остальное. Или, если вам хочется помнить, то помните, что я любил вас.

Вероника встала и повернулась к нему в темноте, и наблюдавший за ними старик увидел, что она больше не была ребенком, ибо душа, жившая много веков, наконец, полностью вошла в свою обитель.

– Я ничего не забуду и мне не за что вас прощать. Мы вместе шли этим путем. Для вас я была душой, вы же были разумом для меня. Если вы отправитесь на Темную Планету, то я отправлюсь туда с вами, а если я останусь здесь, то и вы тоже останетесь.

– Не в нашей власти решать, что нам делать, – ответил Лукас. – Я отправлюсь к Тем, Кто сам решит, что со мной делать...

И вскинув руки, он призывным голосом воскликнул:

– ...Ибо я выбираю расплату

Эти слова, казалось, внезапно изменили всё. Серую фигуру в капюшоне охватил огонь и всюду распространился малиновый дым, похожий на свет горящего города. Вновь из каждого темного угла и каждой щели этого мрачного дома раздался гогочущий смех, и на каждый раскат отвечал веселый хохот с высоты небес, где ночные облака неслись пред ярким ликом Луны. Казалось, что в каждом клочке темноты таилось торжествующее зло и Лукас попал к нему в руки. Порыв яростного ветра ударил в дом и стены его покачнулись, а стропила и брусья заскрипели так, как если бы вся эта ветхая конструкция решила рухнуть. Стекла, вырванные из рам, осыпались на пол ливнем острых осколков. Нечто, что было плотнее тьмы, ворвалось в комнату вместе со штормом, быстро прошлось по всем поверхностям невидимыми щупальцами, а затем, найдя то, что искало, вновь унеслось туда, откуда пришло. Шторм закончился также внезапно, как и начался; комната, свободная от всех присутствий, казалась простым человеческим жилищем, разрушенным стихией. От сил, что обрушились на него, не осталось и следа, как и от вызвавших их страстей, если не считать того, что из угла, в котором стояла серая фигура в капюшоне, волнами доносился запах гниения.