Демонический Любовник

Они возвращались обратно в кромешной темноте. Мерцающие молнии иногда освещали кладбище с рядами надгробий и черных извивающихся тисов, в которых из-за шторма зияли дыры. Земля к настоящему моменту успела размокнуть, так что мужчины поскальзывались и едва не падали со своей ношей, оставив Веронику самостоятельно пробираться за ними вместе с кадилом, которое все еще оставалось у нее в руках и по какой-то неизвестной причине оставалось зажженным. Девушка надеялась и молилась, чтобы никто не выглянул из верхних окон хибар и не увидел их в прерывистом лунном свете. Она даже не могла представить себе, что они подумают об этой дьявольской процессии, облаченной в черные мантии, но была уверена, что это непременно свяжут с усадьбой и что даже эта заброшенная деревня уже дошла до той точки, когда готова будет учинить самосуд.

Они все еще были достаточно далеко от лесного укрытия, когда ее страхи сбылись. Она услышала, как в темноте недалеко от них открылось окно. Затем раздался звук открывшейся и закрывшейся двери. Насколько она могла судить, звук доносился с подветренной стороны, иначе вряд ли он был бы слышен, и догадалась, что он шел из дома Доктора Батлера, чей сад граничил с кладбищем.

– Быстрее, поторопитесь! – прокричала она своим спутника. – Кто-то идет!

Они добрались до лесного укрытия, ориентируясь по ряду истерзанных тисов, и как только прошли сквозь дыру в кладбищенской стене, Вероника, с ужасом оглянувшись, увидела свет электрического фонарика на углу церкви. Ее компаньоны поспешили дальше, но Вероника остановилась; она чувствовала, что должна была узнать, кто пришел сюда и что успел увидеть. В просвете туч показалась Луна и она отчетливо увидела грузную фигуру в белом макинтоше, который часто носил Доктор Батлер. Что за странный рок, что за странная невидимая связь заставляла этого человека неизменно появляться там, где происходило что-нибудь, связанное с Лукасом?

Она увидела, что он внезапно остановился, словно бы что-то услышал. Он огляделся вокруг, как будто бы пытаясь определить направление звука. Она гадала, что бы это могло быть. Затем он направился прямо к месту, где она скрывалась. Дуновением ветра из ее лесного укрытия до него донесся запах благовония из кадила, которое она все еще держала в руках. Она прижалась к земле среди кустов, словно загнанный зверь, окаменевшая, не способная пошевелиться. Мужчина подходил все ближе, пока не оказался в каких-то тридцати футах от кромки леса, где в нерешительности остановился. Предательский аромат выветрился. Он не был примитивным дикарем, а его нос не мог предоставить ему никакой достоверной информации. Она видела, как он постоял там в растерянности, а затем, полагая, что он был один в темноте, вскинул руки над головой и разразился бессвязной смесью молитв и проклятий, в которой ее собственное имя перемежалось с именами Лукаса и Алека. Потом он развернулся и побрел прочь по могильным холмам в направлении дома, унося с собой свое горе и свои подозрения, чтобы поразмыслить обо всем в тишине.

Вероника вышла из своего укрытия и пошла по почти уничтоженной тропе через лес, и внезапно осознала, что она была одна в темноте, а вокруг бушевал шторм со всеми его невидимыми гостями из бездны. Шторм не был простым циклоном, это были не обычные ветер и дождь, он был необъяснимо зловещим и руки, казалось, тянулись к ней из мрака и тьма была ощутимой, словно наброшенная на ночную мглу вуаль из мягкой черной ткани. Но стоило ей осознать присутствие тонких неосязаемых энергий всюду в ночной тьме, как все начало меняться. Среди воя и буйства шторма стала различима некая нестройная мелодия, с каждой секундой становившаяся все громче. Постепенно ее голос становился все звонче и мелодия становилась все стройнее; затем мелодичное пение стихло само собой и наступила тишина. Шторм закончился также внезапно, как и начался.

Повсюду Вероника слышала звуки падающих капель; всюду сновал маленький легкий ветерок и шепот бесчисленных ручьев наполнял темноту. От внезапной тишины после грохота шторма звенело в ушах, а без мерцания молний глаза могли быстрее привыкнуть к темноте и слабому свету заходящей Луны. Вероника ускорила шаг, пробираясь по размокшей тропе и проваливаясь по колено в свежеобразованные лужи, затем пробралась сквозь мокрые заросли и поднялась по ступеням как раз в тот момент, когда Доктор Латимер вышел на террасу с намерением отправиться на ее поиски.

Очевидно, в бильярдной комнате старого дома уже был проведен ритуал изгнания, ибо с алтаря были убраны все символы, а лампа погашена.

Тело Лукаса лежало на длинной софе возле камина. Могильная одежда была заменена одним из черных одеяний, которые носили члены Братства, куски земли убраны, а черные волосы, отросшие и всклокоченные, были грубо острижены и приглажены. Ничто в его облике не шокировало ее, за исключением глубоко впавших глаз, что придавало необычайно мертвенный вид его лицу. В остальном же можно было решить, что он просто спит.

Третий, все еще не снявший промокших одежд, стоял около окна, очевидно, ожидая ее прибытия.

– Входите скорее, – сказал он, – И переоденьтесь в сухое. У нас не очень много времени на оживление, нам нужно успеть до петушиного крика. Теперь поторапливайтесь.

Веронике не нужно было повторять дважды. Она бросилась в свою комнату, быстро переодела мокрую одежду и вернулась в бильярдную раньше, чем непослушные пальцы Доктора Латимера закончили приводить его в порядок. Третий все еще стоял рядом с неподвижной фигурой Лукаса и когда она робко подошла к кушетке, схватил ее и подвел к телу мертвого человека, за которого, как он ей сказал, она должна была выйти замуж. Все мысли о его смерти и погребении стерлись из ее памяти. Она думала о нем как о человеке, который находился без сознания и вскоре должен был прийти в себя, и чей странный и зловещий характер ей снова придется терпеть. Она помнила, каким он был с ней и что он с ней делал, и если бы не хватка этого странного мастера, адепта, святого или колдуна, кем бы он ни был, она бы, подобно Ахаву, отвернулась к стене и испустила дух. Но она безоговорочно доверяла ему и знала, что именно он сможет справиться с Лукасом, хотя ему придется использовать ее в качестве инструмента для своих целей, и знала, что его она не подведет. Что было сильнее, ее любовь к Лукасу или ее страх перед ним, она не могла бы ответить даже самой себе, но таинственный адепт полностью подчинял ее себе, и не потому, что просто управлял ей, но потому, что вдохновлял ее.

Старик вернулся к ним и Третий приказал ему сесть в дальнем конце комнаты у камина, в то время как Вероника должна была стоять в ногах лицом к Лукасу, чтобы быть первой, кого он увидит, когда откроет глаза. Затем, склонившись над мертвым телом, он стал проделывать некие пассы, словно гипнотизер, желающий вернуть субъект в сознание.

Ему не пришлось долго ждать. После третьего или четвертого поглаживающего движения по телу Лукаса пробежала дрожь и он попытался пошевелиться, но снова затих. Жизнь еще не вернулась в ткани, это была просто гальваническая реакция, последовавшая в ответ на движения руки гипнотизера. Третий положил ладонь на живот мертвеца и медленно поводил ей вверх и вниз; через пару мгновений живот последовал за движениями и восстановилось дыхание. Вскоре стало очевидно, что и сердце также начало биться, ибо лицо мужчины потеряло свой восковой вид и приобрело более нормальный оттенок, хотя все еще было бледным, словно кожа человека, долго пробывшего в темноте.

Третий повернулся к Веронике.

– Поговорите с ним, – сказал он. – Позовите его по имени. Заставьте его вернуться.

Вероника склонилась над кушеткой.

– Мистер Лукас! – позвала она нерешительно. Тяжелая рука Третьего легла на ее плечо.

– Так не пойдет, – сказал он. – Вы должны позвать его с любовью. Иначе он не вернется.

Вероника пыталась перебороть свои чувства. Она боялась этого лица, боялась мертвого человека, и испытывала отвращение к мертвому телу. Она не могла любить это, это было бессмысленно. Затем ей вспомнились слова старика: «Он умер вместо вас. Он добровольно пошел на смерть, чтобы спасти вас». Если бы не его любовь к ней, Лукас сейчас не был бы мертв. Она обязана была любить в нем сражающуюся человеческую душу, даже если не любила его как мужчину. Воля Третьего вынуждала ее сделать это; ее низшее Я было напугано, но ее высшее Я было полно любви, и она, познав высшее, должна была ему следовать.

Она еще сильнее склонилась над кушеткой.

– Джастин! – позвала она мягко. – Джастин!

Дрожь пробежала по лицу лежавшего мужчины. Он слабо пошевелился, как если бы конечности его онемели и были сведены судорогой, и медленно сел; но лицо его оставалось спокойным, словно лицо спящего человека, а глаза были закрыты.

– Вы можете дотронуться до него? – прошептал Веронике Третий.

Она подошла к краю софы и взяла Лукаса за руки. Они были холодными, словно змеи, и стоило ей их взять, как его длинные змеиноподобные пальцы сжали ее руки и она заметила, что ногти его были длинными, как у китайца. Мужчина, которого называли Третьим, встал рядом с Лукасом и разместил ладони по бокам его головы.

– Лукас! Джастин Лукас! – произнес он глубоким вибрирующим тоном, звучание которого было похоже на звучание нижних нот виолончели.

Губы на застывшем, словно маска, лице медленно раскрылись и раздалось хриплое бормотание.

– Вы знаете, кто я? – спросил человек, возвышавшийся над ним. Он ответил слабым кивком.

Третий отпустил голову Лукаса, выпрямился и, оперевшись локтем о каминную полку, встал, дожидаясь, когда он полностью придет в сознание. Ничего не выражающее лицо, словно вырезанное изображение на могильном камне, постепенно утрачивало свою ужасающую бледность по мере того, как кровь начинала быстрее циркулировать по венам. Смертельная холодность уходила из рук, которые держала Вероника, и было очевидно, что Лукас постепенно возвращается к жизни. Он, казалось, внезапно узнал руки, которые держали его, и стал трогать их, как если бы желая ощутить их фактуру.

– Вероника, это вы? – спросил он.

Вероника онемела, но руки ее задрожали и он подался вперед, медленно поднеся к губам сначала одну из них, а затем другую, и медленно откинулся обратно на подушки.

Долгое время было тихо, Вероника стояла, согнувшись над кушеткой, а Лукас лежал неподвижно, словно мертвец, но теперь все было иначе; в нем определенно что-то изменилось и было очевидно, что он не спал и не был мертв, но лежал, отдыхая; только его лицо, с закрытыми и запавшими глазами, все еще казалось мертвым.

Наконец, он заговорил снова.

– Куда делся... Человек, который был здесь... Когда я очнулся?

– Он все еще здесь, – ответила Вероника.

– Где?

– Здесь, возле камина, – ответила Вероника. Лукас медленно повернул голову.

– Я ничего не вижу в такой темноте, – сказал он. – Не могли бы вы зажечь свет?

Вероника, придя в замешательство, не нашлась, что ответить. Мягкий теплый свет от лампы падал на его лицо и комната была ярко освещена. Третий пересек коврик у камина и снова взял голову Лукаса, мягко повернув его лицо к свету и осторожно приподняв сначала одно, а затем другое веко, обнажив пустые глазницы. Они с Доктором Латимером переглянулись.

– Вырезали после смерти, – сказал Третий. Лукас опустил ноги на пол и сел на краю кушетки.

– Зачем мы сидим в темноте? – спросил он. – Может кто-нибудь зажечь свет? Третий положил руку ему на плечо.

– Для вас не будет света, сын мой, – сказал он.

– Что вы имеете в виду? – быстро и напряженно спросил Лукас.

Ответа не последовало. Он поднес руки к лицу и ощупал пустые глазницы.

– В комнате светло? – спросил он, наконец.

– Очень светло, – ответил Третий.

Лукас, закрыв лицо руками, некоторое время сидел молча. Наконец, он сказал:

– Мне не на что жаловаться, – произнес он. – Это справедливо.

– Прекрасно, сын мой! – воскликнул Третий. – Это слова настоящего мужчины! Вскоре вы увидите Внутренний Свет.

Весь страх Вероники перед Лукасом улетучился, когда она узнала о его слепоте, и она опустилась перед ним на колени, тревожно глядя ему в лицо.

Он медленно повернул голову, скорее по привычке, как будто бы осматриваясь

– Вероника, вы здесь? – спросил он.

– Да, – раздался ее шепот рядом с ним. – Я здесь.

Он потянулся к ней, а она потянулась к нему в ответ, но он промахнулся и коснулся ее головы. Его рука задержалась там на мгновение, а затем опустилась ниже, обняв ее за плечи. Он открыл рот, как если бы хотел что-то сказать, но затем остановился, раздумывая. Осознание своей слепоты постепенно приходило к нему и он понимал, что больше не может придерживаться заранее продуманной схемы. Да, он избежал смерти и вернулся к жизни, но то, к чему он вернулся, было прижизненной смертью.

На далеких фермах запели петухи.

– Мой комендантский час, – сказал Лукас с улыбкой и снова замолчал.

Третий убрал локоть с каминной полки и, придвинув ближе одно из больших кресел, опустился в него.

– Сын мой, – сказал он, – Прошлое осталось в прошлом. Давай поговорим о будущем. У тебя есть какие-нибудь планы?

– Никаких, – сказал Лукас. – Делайте со мной, что хотите.

– А у меня много планов, сын мой, и раз ты доверился мне, я ловлю тебя на слове. Ты должен вернуться к своей работе.

Лукас не ответил.

Третий продолжил:

– Как ты знаешь, меня очень долго не было в Европе. Боюсь, слишком долго. Братство продолжало кое-как тлеть на зажженных прежде углях, пока ты, сын мой, не попытался вновь разжечь в нем огонь.

Лукас улыбнулся.

– Местами оно проявляло признаки жизни, – сказал он.

– Да, сын мой, – ответил Третий, – Ты был прав, ему нужен был свежий импульс, но ты не способен был дать ему импульс в одиночку. Для этого нужны трое, которые образуют священный треугольник. Позитивная сила, негативная сила и посредник между ними. Ты, сын мой, представляешь позитивную силу.

– Я представлял позитивную силу, – сказал Лукас, – Но я бы не сказал, что также обстоят дела и сейчас.

– Тут ты ошибаешься, – сказал Третий. – Став негативным на физическом плане, ты стал позитивным на Внутренних Планах, там, где мы и должны работать; и Вероника, которой твоя беспомощность на физическом плане поможет стать позитивной, снова сможет дополнять тебя в работе на Планах Внутренних.

– Какое отношение это имеет к Веронике? – спросил Лукас. – Она не член нашего Братства, они не инициируют женщин.

– Как раз отсюда и все проблемы, – ответил Третий. – В Братстве должны быть женщины; величайшей ошибкой было не принимать их. Так поступали только в средневековье. В ложе должно быть две силы. Сила и красота, справедливость и милосердие. Ибо хотя несбалансированное милосердие становится ничем иным, как слабостью, несбалансированная справедливость ведет к жестокости и тирании. Я предлагаю посвятить Веронику; и тогда вы, она и я, незаметно, за спиной Братства, сможем привнести в него те сбалансированные энергии, которые его обновят. Вы согласны, Вероника?

– Я сделаю все, что будет правильным, – ответила Вероника.

– Тогда, – ответил Третий. – Вам с Вероникой нужно будет пожениться. Лукас вскинул голову, словно испуганная лошадь, но затем взял себя в руки.

– Что на это ответит Вероника? – тих3о спросил он.

– Она согласилась еще до того, как мы начали операцию. Лукас обнял ее.

– Это правда, Вероника? – прошептал он.

Вместо ответа она прижалась к нему и он, забыв о посторонних, прислонился лицом к ее волосам.

Через некоторое время он поднял его.

– Есть еще один человек, с которым я хотел бы увидеться, – сказал он. – Человек, который был очень добр ко мне в старые дни. Доктор Латимер.

– Я здесь, Джастин, – ответил старик.

Лукас вытянул руку и дрожащие пальцы старика коснулись ее, и долгое время он сидел молча, одной рукой обнимая Веронику, а другой сжимая руку старика.

Когда он, наконец, поднял голову, на его лице было совсем другое выражение.

– Мы занимаемся очень важным делом, – сказал он.

– Да, сын мой, – ответил Третий. – Это так. Намного более важным, чем тебе кажется сейчас.

– Я знаю, – сказал Лукас и вновь погрузился в раздумья. Затем он спросил: – Но чем я заслужил такой шанс?

– Ты осознал свою ошибку и без пререканий заплатил за нее, – ответил человек, известный им как Третий. – Ты сумел развернуться и пройти по горящим углям, не дрогнув. Ты прошел свои испытания, сын мой, и вернулся на Путь, и врата стоят открытыми для тебя. Войди же в них.