Демонический Любовник

Когда Вероника проснулась, дрова в камине сгорели до серого пепла, а в окно проникал утренний свет. Ночью были заморозки и солнце всходило над миром, покрытым серебряной пеленой. Лукас ушел, но в комнате все еще ощущалось его присутствие. Девушка поспешно распахнула дверь и выбежала навстречу чистому и холодному осеннему рассвету; серый свет сумерек быстро сменялся розовым сиянием и, не смотря на позднее время года, в верхушках деревьев слышался гомон. Вероника стояла лицом к востоку, ожидая, когда солнце осветит холмы, ибо хотя небо было чистым, долина лежала в тени земного изгиба. Она очень сильно отличалась от девчонки, встречавшей рассвет на холмах Суррей; она была сенситивом от природы, о чем сразу же догадался Лукас, выбрав ее среди многих других, присланных агентством по трудоустройству в ответ на его фиктивный запрос о поиске секретаря, и опыт, через который она проходила, мгновенно пробудил в ней психическое видение, и теперь вещи, которые хоть и были всегда вокруг нас, но оставались незамеченными обычными смертными, быстро попадали в фокус ее восприятия; и поэтому этим ясным, морозным, зимним утром она слушала одну из самых прекрасных мелодий в мире – мелодию космических сил, меняющих свое направление, когда силы Солнца «побеждают» тьму, и проявленное меняется местами с непроявленным; она вслушивалась в мощное звучание музыкальных ритмов, по которым сенситив легко может узнать проявляющиеся возможности также, как опытный механик может определить, что сломалось в автомобиле, по звуку его двигателя; она слышала завывания их ветров и видела огромные реки света в верхней и нижней части неба, отмечавшие их путь. Ночной отлив сменялся приливом рассвета и все творение торжествовало, но она не забывала о том, что мир будет столь же рад и вечернему расслаблению. Свет и тьма равно прекрасны, когда их пропорции не нарушены; как отлив и прилив, как действие и реакция на действие, одновременно равные друг другу и противоположно направленные, через которые и посредством которых эволюция восходит вверх по спирали.

Еще некоторое время она прислушивалась к тому, как космические ритмы устанавливали новый мотив и мир приступал к своим ежедневным делам. На далеких фермах кричали петухи, а цокот тяжелых копыт на верхней дороге говорил о том, что пахари уже отправились на работу. Начался человеческий день. Спокойный, туманный воздух долины наполнился звуками человеческой деятельности. Жесткое дыхание локомотива, взбиравшегося на уклон станции Бекерин, задавал ритм всему железному веку, и Вероника, вновь вернувшаяся в материальный мир, принялась расхаживать по террасе, дожидаясь момента, когда ее древняя прислуга решит приготовить завтрак.

Тем, кто однажды проник в субъективный мир разума, никогда не бывает скучно, ибо всегда находятся мысленные образы, с которыми им нужно поработать, и Веронике тоже было о чем подумать. Расхаживая по террасе, она вспоминала обещания, которые привели ее к нынешней ситуации; ее сознание необычайно прояснилось и позади поезда из образов-воспоминаний она могла различить причины, связавшие их друг с другом. Какая-то дверь в ее сознании распахнулась во время ночных происшествий, и она, казалось, смогла проникнуть в комнаты в доме своего разума, которые прежде были для нее закрыты.

В этих новых открывшихся в подсознании пространствах она обнаружила последовательности сцен – ясных, но далеких, словно воспоминания раннего детства – изображающих ее саму в разных обстоятельствах и условиях существования, и поняла, что это были воспоминания о ее прошлых жизнях. Она знала, что их связь с Лукасом возникла в одной из них и что именно эта связь, влияние которой она ощущала до сих пор, заставляла ее чувствовать, что никогда она не сможет достичь такой же близости и духовного родства, какое было возможно с ним, ни с одним другим существом. Хоть он и был злым, а все же он был ей ближе, чем кто-либо другой.

Когда она изучала эти образы-сновидения, они приближались к ней. Храм, роща и великие прекрасные ритуалы возникали перед ее внутренним взором в этих сложных видениях, и внезапно она осознала, что они были похожи на те сцены, которые она наблюдала, когда Лукас переносил ее через вращающийся барьер психической энергии, которая не давала узнать тайны запретных степеней его Братства. Эти образы, если и не были идентичны по содержанию, имели схожую энергетику, и между ними существовала некая связь.

Эти новые комнаты, открывшиеся в ее разуме, были полны не только картин-образов, но и забытых знаний, которые постепенно вспоминались по мере того, как восстанавливались причинно-следственные связи; все, что хранилось в подсознании, стало доступно сознательному разуму, и глубины воспоминаний о прошлых жизнях открылись для него. На девушку, быстро расхаживавшую по террасе в бледном свете утреннего солнца, снизошло внезапное озарение. На заре яркого человеческого существования, когда невидимый мир был очень близок к миру человеческому, а людьми все еще управляли короли-жрецы, она вступила в одну из школ мистерий, которые процветали в те времена, и училась в ней вместе с одним из тех, с кем впоследствии у нее образовалась связь и с кем она работала снова и снова в разных жизнях, пока в одном из воплощений не наступил кризис и один из них не подвергся искушению и не пал в жажде власти, в то время как другой остался тверд в своей вере. Физические сосуды, разрушенные раздирающими их теперь силами, вскоре освободили души, которые были связаны во плоти, и в должное время эти души вновь вернулись в мир форм во времена той римской инкарнации, о которой Лукас рассказывал ей по дороге в Брайтон; расширенное сознание Вероники теперь способно было различать то, что скрывалось за событиями, и она знала, что один из них сумел войти в великий новый поток духовной жизни, который излился на мир с холмов Галилеи, в то время как другой, жаждущий старых языческих мистерий, повернулся спиной к будущему и вернулся к более примитивному типу.

Затем история повторилась снова, уже в Авиньоне, и одна душа притянулась к духовному течению своего века, а другая развернулась в сторону языческого фольклора. В нынешней жизни, поняла Вероника, они снова встретились, но конец их истории еще не был написан. Вспышка интуиции открыла ей, что один в их духовном партнерстве представлял силы разума, а другой – силы сердца; и что каждый из них, лишившись другого, оказывался сбит с толку. Один представлял собой разум, лишенный совести; другой представлял чувства и был не способен к осознаванию. Вместе они могли достичь невероятных высот, но когда они были порознь, один их них становился подлецом, а другой – идиотом. Именно контакт с Лукасом оживил интеллектуальные способности Вероники, а контакт с Вероникой пробудил в Лукасе совесть.

Вероника осознала, и начал осознавать Лукас, что они оказались в плену событий, созданном прошлыми жизнями, и что, возможно, это осознание пришло слишком поздно, чтобы суметь выбраться из плена в этой инкарнации. Вероника не видела выхода из лабиринта и понимала, что Лукасу, пребывавшему в своем странном патологичном состоянии жизни-в-смерти или смерти-в-жизни, к которому он сам себя приговорил, возможно, уже не сможет помочь никто, ни люди, ни боги, и что он может быть втянут в бездну Хаоса, откуда не существовало возврата.

Дым, поднявшийся над кухонным дымоходом, сообщил ей о том, что завтрак наконец-то начали готовить, и Вероника направилась к дому как раз тогда, когда ее внимание привлек звук шагов и она увидела фигуру в старомодном Инвернесском плаще и со старинным саквояжем в руках, пробиравшуюся к ней сквозь покрытые росой заросли, и в следующую минуту ее старый друг с длинной белой бородой уже стоял перед ней, пожимая ей руку в знак приветствия.

Онемевшая от столь неожиданного визита, Вероника совершенно забыла о правилах гостеприимства, и пока старик не провел ее в бильярдную и не снял с себя свой плащ, она не спросила его о цели его визита.

Он бросил беглый взгляд на нее из-под своих тяжелых седых бровей.

– Вы кого-нибудь ждали? – спросил он.

Вероника невыразительно смотрела на него некоторое время и затем, вспомнив про обещанного ей во снах-видениях посетителя, заколебалась, не зная, что ответить, ибо хоть сама она и становилась все более уверенной в реальности своих переживаний и перестала списывать всё на воображение, она не думала, что их может разделять кто-то еще, и боялась быть осмеянной или навлечь на себя подозрения, если откроется ему. Но глаза старика бросали ей вызов и она приняла его.

– Да, – сказала она тихо, – Я ждала, что кто-то придет, но я не была уверена... Я не знала, что это будете именно вы... И я удивилась, увидев вас.

Глаза старика, странно сиявшие на его увядшем лице, продолжили смотреть на нее испытующе.

– А кто сказал вам, что кто-то придет? – спросил он мягко.

Вероника уверенно посмотрела на него, зная, что он испытывает ее; мысли старика были ей известны и она чувствовала, что и ее мысли были в равной мере известны ему; бесполезно было что-либо скрывать друг от друга и, более того, в этом не было необходимости. Она ответила на его вопрос в духе, в котором он был задан.

– ОНИ сказали мне, – был ее ответ.

– Так вы ИХ знаете?

Она кивнула. Этого было достаточно. Они друг друга поняли.

Появилась старуха с нагруженным подносом и, увидев в комнате еще одного человека, зашаркала прочь, чтобы сварить еще одно яйцо. Ничто никогда не возмущало ее и ничто не могло разбудить в ней любопытства. Если бы она застала в комнате татарского хана, беседующего с Вероникой, она бы также невозмутимо сварила яйцо и для него. Лукас хорошо ее натренировал.

Трапеза прошла за обменом любезностями за столом, вопросами о здоровье Вероники и прочих мирских делах. Оба чувствовали, что предстоящий разговор был слишком серьезным, чтобы прерываться на еду, но как только старик уселся в одно из огромных кожаных кресел и разжег трубку, он посмотрел на Веронику, сидевшей в кресле по другую сторону камина, и спросил:

– Я так полагаю, что-то стряслось?

Он приглашал к откровенному разговору и Вероника решила сжечь все мосты и рассказать все как есть.

– Доктор Латимер, – сказала она, – Я буду с вами откровенна; возможно, вы решите, что я сумасшедшая, но я скажу правду, не важно, поверите вы мне или нет.

– Полагаю, поверю, – ответил старик. – Существуют определенные вещи, о которых знают лишь некоторые из нас, хотя весь остальной мир может даже не подозревать об их существовании.

– После того, как вы оставили меня, – начала Вероника, – Всё сперва было спокойно и мне даже начало казаться, что я ошиблась и что эта смерть была... Тем, чем считает ее большинство людей, и что всё кончено; но, с другой стороны, я чувствовала, что это не так и что вскоре я ему понадоблюсь.

– Вы что-то видели или слышали? – поинтересовался старик.

– Нет. У меня просто было что-то вроде предчувствия, и хотя одна часть меня твердила, что все это чушь и я обманываю саму себя, другая, более глубокая, внутренняя часть меня, мое истинное я, чувствовало, что это не так, и я зацепилась за это чувство; но оно было таким смутным и таким слабым, что я не могла ничего понять, пока однажды не надела старый плащ, принадлежавший Мистеру Лукасу, и он не погрузил меня, как мне показалось, в ауру Мистера Лукаса, и тогда я поняла, что он хочет, чтобы я посетила его могилу. Я никогда не была там прежде, потому что не хотела думать о нем, как о мертвом, но когда у меня возникло это желание, я послушалась его и пошла.

– Вы там что-нибудь почувствовали? – спросил старик.

– Ничего, – ответила Вероника. – Это скорее заставило меня осознать, что Мистер Лукас действительно мертв и что мне лучше заняться другими вещами. Но на обратном пути через лес кое-что произошло, и я точно не знаю, что это было. Словно бы из ниоткуда возник маленький холодный ветерок и заставил нас задрожать от холода.

– Кого это "нас"? – тут же поинтересовался старик.

– Меня и Алека Батлера. Он был сыном местного доктора; возможно, вы встречались на дознании.

– Был? – снова поинтересовался старик. – А что, кто-то умер? Вероника нервно сжала руки.

– Да, – медленно произнесла она. – Несколько человек. Это то, о чем я хотела поговорить с вами.

Старик вытащил трубку изо рта и вылетевший из нее завиток дыма медленно растаял в воздухе. Вероника украдкой оглянулась, как если бы опасалась подслушивающих, а затем продолжила:

– Когда я ходила на кладбище, – сказала она, – Я видела четыре детских могилы, свежих могилы, а это очень маленькая деревня, всего в одну улицу.

Она замолчала и внимательно посмотрела на старика, чтобы посмотреть на его реакцию. Он кивнул.

– Я не удивлен, – сказал он.

– Есть и другие дети, которые умерли с тех пор – по крайней мере, я знаю о двоих. Я расскажу вам о них, но сперва я хочу рассказать об Алеке. Я познакомилась с ним, когда ходила на кладбище. Он был очень добр ко мне и показал, где находится могила. Самостоятельно мне было бы трудно ее найти.

– Джастина похоронили в освященной земле? – спросил старик.

– Думаю, да, – ответила Вероника. – Но не в старой части кладбища, рядом с церковью, а в новой, возле реки, и в самом дальнем углу.

– Это многое объясняет, – сказал старик. – Современное англиканское освящение не имеет той силы, как то, которое проводилось до Реформации. Они бы избавили себя от многих проблем, если бы позволили Джастину лежать в тени церкви.Христианское милосердие никогда не бывает лишним.

– Алек пошел со мной до дома через нес. Я была несколько расстроена посещением могилы, а я, как мне кажется, понравилась ему; после этого он часто заходил поболтать, и, в конце концов, сделал мне предложение. Я думаю, это и стало причиной.

– Причиной чего?

– Его смерти, – ответила Вероника, пытаясь говорить спокойно. – У нас здесь жила собака и однажды ночью у нее случился странный приступ, и... – она замешкалась. Как могла она рассказывать об этих диких фантазиях? – И она сошла с ума, сорвалась с привязи и убила Мистера Батлера, – закончила она сбивчиво.

– Что стало с собакой? – поинтересовался ее собеседник.

– Ее пристрелили.

– А где ее тело?

– Они подумали, что это бешенство, поэтому отправили его на ликвидацию в Эмбридж.

– Прекрасно, – ответил старик удовлетворенно. – Это единственное, что можно было сделать в подобной ситуации. После того, как уничтожили собаку, возникли ли у вас еще какие-либо проблемы?

– Да, – медленно сказала Вероника. – Возникли. Мистер Лукас пришел сюда, в эту самую комнату, и материализовался рядом с тем самым местом, где вы сидите.

– Кто-то видел его рядом с собой?

– Не в тот раз, но когда они застрелили собаку, его видела целая толпа людей и вся округа перепугалась до смерти, а старая смотрительница начала пить и пьет до сих пор.

– Как он добивается материализации?

– Он забрал некоторое количество субстанции у детей, которых он убил, а остальное заимствует у меня.

– Заимствует?

– Да, он берет достаточно, чтобы материализоваться и поговорить со мной, а затем отдает всё обратно и возвращается в состояние, в котором был.

– И часто он это делает?

– Уже четыре или пять раз.

– И как это влияет на вас? Вероника замешкалась.

– В такие моменты это не сильно на меня влияет, – ответила она, наконец. – В сущности, каждый раз, когда он это делает, это влияет на меня все меньше, но я обнаружила, что я начинаю хотеть... Хотеть делать то же самое с другими людьми. Когда я пошла вниз по дороге на следующий день, ко мне подбежал маленький ребенок, и я взяла его на руки и прижала к себе; мне казалось, что я ощущаю исходящую от него жизненную силу. Мать выбежала и забрала его у меня, и я была очень благодарна за это, ибо я поняла, что делаю ровно то же самое, что и Мистер Лукас. Я не буду делать этого снова, теперь я уже знаю, что это значит, но ведь это ужасно, ощущать себя так, правда?

Старик некоторое время теребил в руках погасшую трубку, прежде чем ответить.

– Можно ли незаметно вскрыть могилу Лукаса или нам потребуется разрешение Министерства Внутренних Дел?

– Мне кажется, это возможно, – ответила Вероника. – Но я не хочу, чтобы вы делали что-то, что может навредить Мистеру Лукасу.

Старик внимательно посмотрел на нее.

– Что за связь у вас с Лукасом? – спросил он.

– Это старая связь, – ответила девушка.

– Так я и думал. А какова природа этой связи?

– Мы работали вместе в одном из древних храмов, а затем, позже, возникли некоторые трудности и мы отдалились друг от друга. Но мы по-прежнему нуждались друг в друге. В сущности, я думаю, что все проблемы возникли лишь из-за того, что мы не были вместе. Он был для меня разумом, а я была для него сердцем. Затем мы снова встретились в этой жизни, но все уже было настолько запутанно, что распутать это мы не смогли. Мистер Лукас причинил мне много зла. Его не беспокоило, что он делал. А теперь он не умер, как положено, и не осмеливается умереть, потому что если он это сделает, то попадет в какое-то ужасное место и, вероятно, совсем потеряется, и единственный для него способ оставаться в живых – отнимать жизненную энергию у других людей.

– Вы когда-нибудь слышали о вампирах? – спросил старик.

– Да, – ответила Вероника. – И... И еще об оборотнях. Между ними повисла тишина.

Наконец, девушка заговорила.

– Вы знаете, что означает Вторая Смерть? – спросила она.

– Это означает дезинтеграцию личности, единицы инкарнации, и поглощение ее индивидуальностью – единицей эволюции. Можно сказать, что Джон Смит умирает, а эго, которые мы назовем Иоганессом, поглощает жизненный опыт Джона Смита. Личность также смертна, как и тело, и лишь дух вечен. Первая смерть – это смерть физической формы, а вторая смерть – смерть тела желаний, одушевленного конкретным разумом. Когда оно распадается, абстрактный разум, оживленный божественным духом, оказывается на своем уровне, который обобщенно называют небесами, и пребывает там до тех пор, пока не приходит время реинкарнировать.

– Почему Мистер Лукас так боится Второй Смерти?

– Потому что с ней приходит и час расплаты, когда личности приходится отвечать за свои поступки. Лукас боится расплаты, и, надо полагать, не без причины.

Некоторое время Вероника задумчиво смотрела в окно.

– Думаю, если бы кто-то нас услышал, – сказала она после паузы, – Он бы решил, что мы сошли с ума и бредим.

– Несомненно, – сухо ответил ее компаньон. – Но как они собираются остановить эти смерти? У них невероятно высокий уровень детской смертности для столь маленькой деревни, и ничем иным они не смогут этого объяснить.