Дерьмо

ЧАСТНЫЕ УРОКИ

Глисты. Приятного мало. Я немало узнал о них, посидев в библиотеке. Здесь работает такая приятная кошечка. Когда мне надоедает смотреть в книгу, я смотрю на нее. Просидел здесь почти все утро, и это после практически бессонной ночи. Но надо идти в кабинет; суббота — день больших сверхурочных.

Как и следовало ожидать, в управлении полно народу. В том числе и Леннокс. Мы решаем поработать часок с документами, а потом свалить.

Приятно разъезжать в машине. Я нормально утеплился, дороги расчищены. Леннокс же чувствует себя неуютно в дурацком замшевом пальтишке.

— Оделся по погоде, а, Рэй? — усмехаюсь я.

— Черт бы побрал этих скупердяев, — ворчит он. — Могли бы на одежду и побольше выделять.

Вечно ему все не нравится, этому раздолбаю. Не тратил бы деньги на модные лейблы, так и пособия бы хватало на что-то практичное. Думает, налогоплательщикам не хрен больше делать, как только финансировать всяких мудаков, воображающих себя большими модниками и только притворяющихся полицейскими. Едем дальше, и я все отчетливее начинаю понимать: у Леннокса что-то на уме. Но дело-то в том, что Рэй от избытка ума не страдает. Некоторые вещи ему просто недоступны. Существует определенный набор правил, о которых ему подобные имеют весьма смутное представление, тогда как мы, Брюсы Робертсоны этого мира, движемся совсем по другим траекториям.

Серьезно.

— А не заглянуть ли нам на Рыбзавод, а, Рэй?

— О’кей, — соглашается Леннокс.

Сворачиваю с Джанкшн-стрит на Ферри-роуд.

— Ширли, — задумчиво произношу я. — Помнишь, как мы ее вдвоем?

— Угу, — без энтузиазма отвечает Рэй.

Мистер Первый Ёбарь Леннокс, ха! Этот недоделок даже ее не смог удовлетворить. Показал себя полным неудачником. Она отсасывала у меня, а Леннокс порол ее сзади. Пары минут не проходит, Ширли поворачивается и говорит: «Поменяйтесь… Брюс, засади мне… по полн(00000000ecmь, Брюс)Леннокс извлекает свою зубочистку и (есть, Брюс, тебе надо)тается зацепиться губами за его смор(есть тебе сказали, что)чик.

— Эта сучка думает (надо есть00000000они)лоне лет.

(были правы. 00000000 не поверил им тогда 00)

Леннокс улыбается. (0000но они были правы0)

— Ты, Роббо, крутой(так что ешь00ешь все)

Я-то крутой, а вот ты…

Рыбзавод, так мы называем бордель, действующий под вывеской сауны, или сауну, действующую как бордель. Точно не знаю. Ну да ладно, не важно. Заправляет им старушка Мэйзи, самая опытная в городе шлюха.

Прессуем мы Мэйзи так часто, что вряд ли она рада нас видеть, но хорошая блядь (а Мэйзи была одной из лучших) всегда хорошая артистка, и встречают нас по первому разряду. Вот в чем прелесть полицейской работы: не важно, ненавидят тебя или нет, главное: с тобой уважительны, тебе не грубят в открытую. Живешь в мире, который знаешь. Все остальное — благие пожелания или паранойя.

— Брюс, дорогой!

Мэйзи разводит руки и целует меня в щеку.

— Привет, Мэйзи. Как дела? — осведомляюсь я, хлопаясь на диван и закладывая руки за голову.

Из-под подмышек бьет такая вонь, что я едва не опускаю их, но вовремя сдерживаюсь. На хуй! Пусть сучки понюхают Брюса Робертсона. Мэйзи как будто ничего не замечает. Правильно, шлюха привычна жить с неприятными запахами. Она уже не та, что раньше, сдает, однако выглядит еще неплохо, как настоящая матрона, в тяжелом темном платье.

— Неплохо, Брюс, неплохо. У нас тут новая девочка есть, молоденькая, из Абердина. Хочешь посмотреть?

— Попозже, Мэйзи, — с улыбкой говорю я и подмигиваю.

Она переводит взгляд на Леннокса.

— А как твой юный друг? Может, он…

Леннокс краснеет, но стоически улыбается.

Я поворачиваюсь к нему.

— Вот что я скажу тебе, Рэй. Мэйзи научит тебя тому, чего ты никогда не узнаешь от мамочки. Забудешь все, что знал. Я все стараюсь уговорить ее забыть об отставке, но она и слышать не желает.

Мэйзи смеется и качает головой, а Леннокс явно чувствует себя не в своей тарелке. Достаю из нагрудного кармана ручку и начинаю постукивать ею о стеклянный столик.

— Неужели не тянет, Мэйзи? Даже ради такого свежего молодца, как детектив-сержант Рэймонд Леннокс?

Она бросает быстрый взгляд на Рэя, который уже кривится, как от боли.

— Извини, милый, я сейчас делаю это по любви, а не за деньги. Этим пусть занимаются молодые. У меня теперь только один мужчина.

— Рэй — парень крепкий; у нас в управлении за ним держится репутация настоящего жеребца.

Я улыбаюсь, причмокиваю и лениво поигрываю ручкой.

— Вот как? — ухмыляется Мэйзи.

Так-то, мистер Леннокс, знайте свое место. А я ведь еще не закончил.

— Вот так. А потому, если надумаешь вспомнить старое, возьми на заметку. Говорят, он лучший из лучших.

Мэйзи понимает, что ребятам из полиции не откажешь, с ними надо иметь хорошие отношения, а потому унижать его ей ни к чему. Явно из сострадания к бедняге она переходит от общего к частному и доверительно говорит:

— Вот что я тебе скажу, Брюс. Если измерить в дюймах все, что побывало у меня между ног, и сложить, то получится расстояние до Луны и обратно!

Разумеется, такая игра мне не в новинку, и я не собираюсь снимать недоумка с крючка раньше, чем получу полное удовольствие.

— Что ж, Мэйзи, пожелаешь отведать первоклассного шотландского бычка… — я сладко причмокиваю и картинно закатываю глаза, потом тычу в Рэя большим пальцем, — лучше детектива-сержанта Леннокса не найдешь.

— Как я уже сказала, Брюс, те деньки для меня давно в прошлом, но если б они вернулись, я бы с удовольствием совместила приятное с полезным, имея в виду такого красивого парня.

Она медленно облизывает губы и смотрит на Рэя.

У бедняги такой вид, будто он душу продал дьяволу.

Так-то, Леннокс. Это тебе наука. Видя его смущение, Мэйзи вспоминает историю, имеющую отношение к одному из отцов города.

— Был у нас один лорд-провост[27]. Это еще до тебя, сынок, — говорит она Ленноксу и поворачивается ко мне. — Ты помнишь его, Брюс?

— Да, конечно… но лично не знал, Мэйзи. Я все-таки не так стар!

— Я не это имела в виду, ты же у нас еще молодчик. — Она улыбается сморщенными, похожими на кошачью задницу губами, отсосавшими за долгие годы, наверное, у миллионов клиентов, как местных, так и приезжих. — Так вот, я говорю о провосте… нет, лучше обойдемся без имен. Среди наших девочек он был известен тем, что пользовал их в полном церемониальном облачении, с регалиями города Эдинбурга.

— Ходили слухи, — вставляю я, — что это ему мало помогало — не вставал.

— Верно, Брюс, я знаю об этом не понаслышке. Он мне сам говорил: «Мэйзи, жена меня не понимает. Не нравится ей, что я хожу по дому в мантии». А дело было в том, что она не давала ему заниматься этим в мантии. Ты знаешь, Брюс, какой он был из себя: тщедушный, ничем не примечательный мужчина. Без всех тех мантий и цепей его никто бы и не узнал. И вот однажды кто-то из администрации отправил все его одеяния в химчистку. Провосту пришлось исполнять обязанности в костюме и при галстуке. Проблема заключалась в том, что каждый четверг бедняжка приходил сюда, чтобы провести вечерок с парой наших девочек. Он очень беспокоился, что в этот раз у него ничего не получится без мантии, а потому хлебнул для храбрости.

— Обычное дело, — усмехаюсь я.

— Уж не знаю, сколько он там выпил, но набрался изрядно, — продолжает Мэйзи и, поняв намек, наполняет мой стакан. — Явился сюда, снял с себя все и заявил, что не уйдет и не станет одеваться, пока не получит мантию обратно. Я, мол, лорд-провост и, если что не так, закрою это гнездо разврата. Вы бы слышали, как он распинался! Его, наверно, и за Лейтом слышали! И это ему не так, и то не этак — подайте мантию и все тут! А одежду уже отвезли в одну химчистку на Саут-Сайд. У нас был телефон его приятеля, председателя жилищного департамента. Звоним ему. Тот идет к главному констеблю, а тот к Алеку Конноли, которого как раз задержала полиция за пьянство и дебош.

— Знаю его, — улыбаюсь я. — Еще жив. Первоклассный был взломщик, да спился. Работал несколько лет на почте, пока его и оттуда не погнали!

— Да, ужасный был человек этот Алек, — с теплотой в голосе говорит Мэйзи. — Ну вот, они ему и говорят, что снимут все обвинения, если он залезет в химчистку и вернет одежду провоста. Никаких проблем, отвечает Алек. Он забирается в химчистку, а провост тем временем буянит здесь: мне нужна моя мантия! Подайте ее сюда или я вас прикрою! Потом идет в кухню и берет нож. Девочки в ужасе, но провост хватает свою одежду и начинает кромсать ее на кусочки. Я лорд-провост! Я ношу положенные мне по чину одеяния! Я не собираюсь напяливать всякое дерьмо! В общем, шуму много. Ну вот… Алек забрался-таки в химчистку, но допустил ошибку. То ли взял не тот пакет, то ли не разобрал, что там было написано. В общем, прихватил чужое. А мы тем временем напоили провоста так, что он отключился. Приходит Алек. Открываем пакет. А там всего лишь дамское меховое пальто. Оказалось, что одежду провоста отправили в Перт, в головную химчистку. Ну вот, натянули мы на провоста дамское пальто, запихнули его в такси и отправили домой.

Мэйзи усмехается.

Толкаю Рэя в бок.

— Подожди, это еще не все.

— Таксист — о чем мы, понятно, не знали — перед этим пострадал от ребят Ниддри, которые не расплатились с ним по счетчику. Настроение у него было испорчено, а тут ему на заднее сиденье подбрасывают какого-то пьяного да еще голого, если не считать женского пальто. И главное, что по данному адресу его никто не встречает. Надо тащить это бревно самому.

— И что он сделал? — спрашивает Рэй.

Мэйзи отпивает глоток виски.

— Таксист думает, ну я ему покажу, этому наглому ублюдку. Он возвращается в город и едет к Калтон-Хилл. Вытаскивает мертвецки пьяного провоста из машины и укладывает его на постамент, тот самый, недостроенный, с колоннами, который еще называют позором Эдинбурга. Спустя какое-то время подъезжает патрульная машина, и полицейские обнаруживают группу молодых педиков, которые уже выстроились к провосту в очередь.

Рэй качает головой.

— Провост… назовем его провостом X, был известен своим враждебным отношением к «голубым», — объясняю я. — Запретил им открыть свой центр на том основании, что это будет оплот содомии. В общем, патрульные обнаружили провоста, а гомики разбежались. В газеты, конечно, ничего не попало, а слухи пошли. Как ты и сказала, Мэйзи, тот недостроенный памятник давно называли позором Эдинбурга, но после случившего стали называть по-другому.

— По слухам, провост даже бросил пить, — смеется Мэйзи. — Наверно, от виски задница начинала чесаться!

Мы все смеемся, но я резко умолкаю и холодно смотрю на Мэйзи.

— Эта новенькая… Думаю, я готов посмотреть на нее. Приведи ее, Мэйзи, и договорись о встрече на вечер.

— Конечно, Брюс, конечно.

Мэйзи поднимается со стула и уходит.

— Та еще баба, а? — говорит, улыбаясь, Рэй. — С характером, да?

— Точно. Только с бабами надо по-другому, Рэй, — с мудрым видом вещаю я. — Женщины — они как тетрапак: не важно, что там внутри, главное — чтобы открывались. Не забывай об этом.

Визит оказывается результативным.

— Это Клэр, — говорит Мэйзи, представляя нам новенькую.

Куколка действительно классная. Сбежала от своего сутенера из Абердина и нуждается в защите, а потому готова оказывать услуги полиции. Я бросаю на бродяжку один только взгляд — что ж, такой можно и помочь. Конечно, есть и свои «но», однако девочка делает дело профессионально. Я сразу же договариваюсь, чтобы она заглянула ко мне вечерком. Это, разумеется, рискованно по ряду причин, но раз уж мы ждем, пока Кэрол одумается и вер(00000000есть000000000)облем с другими женщинами: они вс(00000000есть00000000.)

Ставлю в кассетник (0есть000000поглощать,)ворит, что пора заглянуть к Кроуф (быть свободным 000000) пирог с картошкой, какой умеют делать только у Кроуфорда, где его тушат в жире. Вроде бы ничего особенного, просто мука, но ребята дело знают.

Мне уже хочется поскорее опробовать эту штучку из Абердина, однако нам с Рэем пора возвращаться на работу. Только сначала, как заведено, заходим в столовую. Народу много, но атмосфера какая-то странная. Оглядываюсь и замечаю Драммонд с огромной открыткой в руке. Судя по непривычной тишине, что-то случилось. Вид у Драммонд совершенно убитый, как будто ей только что сообщили некую ужасную новость. Меня наполняет чувство ликования. Иду прямиком к Даги Гиллману.

— Не знаю, слышал ты или нет, — говорит он, — но сегодня утром Клелл пытался покончить с собой. Спрыгнул с моста Дин-Бридж.

Вот так новость! Я едва сдерживаю восторг. Самое главное даже не то, что Клелл пытался покончить с собой, а сознание того, насколько же он был несчастен, и то, что, не достигнув цели, он еще больше унизил себя. Эта боль останется навсегда, она не уйдет.

Ну и как оно?

Пытаюсь собраться, изобразить шок, но куда денешь радостный блеск в глазах? Впрочем, особенно стараться ни к чему, потому что Гиллман, похоже, испытывает примерно те же чувства.

— Что случилось?

— Дерево смягчило падение. Он сломал бедро. Сейчас в больнице принцессы Маргарет. Операция завтра утром. Будут заменять бедренный сустав.

— И все? — спрашиваю я.

К нам подходит Драммонд с дурацкой открыткой, на которой все уже поставили свои подписи под пожеланием скорейшего выздоровления.

— А разве недостаточно? — холодно спрашивает она.

— Конечно… я совсем не то имел в виду. — Я протестую так убедительно, что ей самой становится стыдно за свои недостойные мысли. — Давай подпишусь… все это так неожиданно… он только собрался переходить в дорожный отдел… даже не верится.

— Конечно… извини, — говорит Драммонд. — Я вовсе не имела в виду…

— Деньги кто-то собирает?

— Да, мы с Карен.

Так я и думал. Будут ухаживать за психически ненормальным в ущерб должностным обязанностям. Да что там, мы же просто расследуем какое-то убийство.

Порывшись в кармане, нахожу скомканную десятку, которую и протягиваю Драммонд. Я знаю одну крошку, которая за эту бумажку отсосала бы все до последней капли.

— Брюс, ты уже разговаривал с Бобом?

— Хочешь сказать, с Тоулом? — поправляю я. — Сегодня нет. А что такое?

— Он попросил связаться с ним, как только ты появишься. Там, на твоем столе, записка.

— Сейчас же поднимусь, — отвечаю я и ухожу.

Тоул сидит за компьютером и, судя по всему, занят своим долбаным сценарием. Увидев меня, он поспешно переключается на другую программу. Пытается держаться как ни в чем не бывало, но вид у него виноватый, как у Бегби, пойманного с поличным на ювелирном складе. Просит извинить — «я на минутку, зов природы». Он выходит, а я подхожу к столу. На экране ничего — каков ловкач. В замке верхнего ящика связка ключей. Наверное, от дома и от машины. Похоже, в ящике что-то очень для него ценное. Натягиваю на пальцы обшлаг пиджака и поворачиваю ключ.

В ящике толстая папка, только в ней не какой-нибудь доклад, а черновик сценария. Открываю титульную страницу:

Кем он возомнил себя? Неужто думает, что его ждут в Голливуде? А, это ты, тот тупой шотландский коп, который не способен поймать даже триппер и не может написать собственное имя? Вот тебе миллион баксов за гребаный сценарий. Да, вот тебе Том Мать Его Круз и Николас Хренов Кейдж на главные роли, вот тебе Мартин Гребаный Скорсезе в режиссеры… да, конечно. Меня охватывает желание разорвать всю эту чушь, скомкать листы и бросить в огонь. Погреться на Рождество — вот и вся польза от этого дерьма.

Здесь же лежит еще один ключ. Похоже, идентичный тому, который торчит в замке. Я кладу его в карман и закрываю ящик. Надо забрать у Тоула и сценарий, и дискеты. Можно было бы, конечно, уничтожить все это прямо сейчас, и пусть только попробует мудак что-нибудь вякнуть. Да, было бы круто! Однако есть еще аттестационная комиссия… Нет, не стоит портить с ним отношения. Тоул не должен ничего заподозрить. Действовать надо по принципу: уничтожай, но не наживай врагов. Корпоративно.

К возвращению Тоула я уже сижу на стуле. Он сдержанно сообщает, что мисссс Драммонд больше не руководит расследованием. Командование берет на себя сам главный олух. Я даже не знаю, как к этому отнестись. С одной стороны, она проявила себя полной дурой, что соответствует действительности. С другой, перемена в руководстве означает лично для меня увеличение работы, а я слишком занят, чтобы носиться по городу в поисках каких-то уголовных недоделков. Тоул говорит, что ему нужен ежедневный отчет, чтобы иметь представление о ходе расследования.

Будет тебе отчет — можешь сунуть его сам знаешь куда. Я спускаюсь вниз и ввожу в курс дел Драммонд и Гиллмана. Мне доставляет особое удовольствие сообщить тупой телке, что ей поручено заниматься молотком.

— Надо раскинуть сети пошире, — с улыбкой говорю я, — охватить все скобяные магазины Шотландии.

Она пытается что-то возразить, но все же сдерживается и умолкает. Я упиваюсь ее дискомфортом, потом спрашиваю:

— Это все?

Мисс Драммонд поспешно ретируется, а я подмигиваю Даги Гиллману.

Мы прочитали где-то высказывание одного мудака насчет того, что лучше путешествовать с надеждой, чем терять ее по прибытии, и сейчас нам хочется дать ублюдку по голове дубинкой, потому что если все обстоит так, как нам видится, то мы в полной жопе.

Сажусь за стол и пытаюсь сочинить гребаный отчет. После двух с половиной страниц решаю, что надо съездить домой и немного прибраться. Уборка сводится к тому, что я достаю из-под раковины мешок для мусора и сваливаю в него все накопившееся дерьмо. Одного мешка оказывается мало, нужен второй. Вообще-то я бы никогда не стал так напрягаться из-за шлюхи, но порядок необходим, чтобы создать атмосферу театра. Приношу из гаража стол и стул, потом игрушечную ученическую доску и мел из комнаты Стейси. Делаю это и уже завожусь. Ставлю одну из взятых у Гектора видеокассет — надо проникнуться настроением, пока не появился Роджер Мур.

Малышка Клэр и впрямь хороша. Молодец Мэйзи. Сколько же времени ушло на поиски той, которая идеально подходит для моей игры. Дело в том, что я знаю если не всех, то большинство девушек. Такова уж специфика работы. Я забочусь о них, они заботятся обо мне — лучшего сутенера не пожелаешь. Клэр — особенная. Сделала все именно так, как я и указал: короткий парик с завитыми волосами, твидовая юбка, зеленая кофточка с брошью. Брошь — как раз то, что надо. Для приближения к совершенству. Как у мисс Хантер.

— Брюс Робертсон, подойдите сюда, — командует она.

Выражение, тон, высота голоса — все в строку. Мэйзи отлично ее проинструктировала. Мы обязаны подчиниться. Мы? Я.

— Да, мисс, — тихо отвечаю я.

— Мне стыдно за вас, Робертсон, — говорит она нам. — Вы самый презренный, злобный, порочный кусок человеческих экскрементов, который когда-либо ходил по земле…

— Так оно и есть, мы согласны. Мы заслуживаем бесчестья и презрения. Все мы.

По бедру, возбуждая экзему, сползает горячая струйка мочи.

— …но в то же время — странный парадокс — я впервые встречаю мужчину, который приводил бы меня в такое состояние сексуального возбуждения… губы моей вагины дрожат и раскрываются, когда ты, Брюс Робертсон, входишь в комнату… — шепчет она. — Тебе это известно, Робертсон? Известно?

— Допустим, — говорим мы ей.

Я и сам в том самом состоянии. Очень-очень в том состоянии.

— Я хочу тебя, Брюс Робертсон. Я вся мокрая. И я возьму тебя, Брюс Робертсон.

Она бросается на меня, валит на недавно купленный стол, расстегивает ремень и стаскивает промокшие брюки. Потом задирает юбку — под ней ничего нет, — насаживает себя на меня и начинает медленно трахать, приговаривая, какой я плохой и что из-за меня ей приходится делать это, а я сжимаю ее ягодицы и обзываю ее старой фригидной блядью и всеми другими словами, которые только приходят в голову, и это терапия в чистейшей и простейшей форме, и туман рассеивается, и перед глазами возникают пятна, и все идет кругом, и тема сегодняшнего урока: БРЮС РОБЕРТСОН.

Сажусь и закуриваю.

— Ты отлично трахаешься, мисс Ха… э… Клэр.

— Нужно что-то еще? — с милой улыбкой спрашивает она.

— Нет, не сейчас, спасибо.

Я умолкаю, думая о том, подойдет ли она на роль в том небольшом сюжете, который мы обсуждали однажды с Гектором Фермером. Пожалуй, тут надо пораскинуть мозгами.

Она уходит, а я принимаю душ и переодеваюсь. Грязной одежды скопилась уже целая куча. Чистого белья почти не осталось. Придется устроить стирку.

Освежившись, решаю прогуляться в Ложу и пропустить стаканчик-другой на ночь. Первый, кого я там вижу, — Джордж Макки, собаковод. Одинокий и потерянный, он сидит в компании одного хрена в форме, чье имя вылетело у меня из головы. Бедняга Дод, похоже, уже нализался. Беру тройное виски и пинту «гиннеса» и подсаживаюсь к нему и его безымянному приятелю.

Дод никак не может позабыть свою мерзкую собачонку, погибшую из-за некомпетентности Леннокса. Чем дальше, тем более скучными и занудливыми становятся его причитания. Не выдерживает и уходит даже придурок в форме. В какой-то момент в глазах Джорджа появляются слезы.

— Такое нелегко пережить, Роббо…

— Да, Джордж, я понимаю, собака лучший друг человека.

Я киваю и опрокидываю еще стаканчик двойного.

— …эта собачка… она была моим напарником, моим партнером. — Макки обводит бар затуманенным взглядом. — У нее… у нее было сердце. Она была настоящим полицейским, не то что некоторые из здесь присутствующих!

— Конечно, Джордж, — говорю я.

Завелся на свою голову, старый мудак.

— Настоящий полицейский. От и до. Я любил ее, и она любила меня!

— Это уже отношения, — задумчиво говорю я. — Полновесные и интимные отношения между человеком и зверем.

Джордж пытается взять меня в фокус. Выражение у него несколько ошарашенное.

— Все было не так… мы не…

— Нет, нет, конечно, нет… ты меня не понял, — говорю я. — Я хотел сказать… Предположим, на Землю опустились пришельцы. Инопланетяне… из космоса… — Этому собачнику хрен что объяснишь. — Они увидят только два вида земных существ. То есть… они ведь не увидят, например… ну, homo sapiens и собаку. Нет, они увидят двух землян… это и есть отношения. — Я поднимаю полупустой стакан в надежде, что трухлявый пень поймет, что к чему, и свалит из бара. — За землян!

Джордж тоже приподнимает свой и бормочет что-то неразборчивое.

После недолгих размышлений решаю оставить недоумка в покое и выхожу на улицу. Торможу тачку и уже собираюсь назвать адрес, когда рука находит в кармане ключ от ящика Тоула. Повинуясь порыву возбуждения, называю Стокбридж. Ехать недалеко. Вылезаю и иду пешком по темным улицам, держа курс на управление.

Кое-где еще горит свет, но никого не видно. На нашем этаже работают уборщицы. У них ключи от всех кабинетов, а у меня имеются давным-давно сделанные дубликаты. Когда-то в канцелярии работала одна птичка, которую я потягивал после работы. Морин. Выскочила замуж и уехала. Такая милашка…

Поднимаюсь по задней лестнице до нужного этажа. Вхожу в кабинет, открываю ящик, забираю папку со сценарием. Потом включаю компьютер и уничтожаю файл «Город тьмы». Проверяю, то ли стер. Просматриваю другие файлы. Интересующих меня два, каждый под собственным именем. Стираю и их.

Оставляю запасной ключ в ящике и выхожу. Слышу гудение пылесоса и, проходя вниз, заглядываю в офис через стеклянную дверь. С ужасом вижу Инглиса и Драммонд. Вот сволочи, устроили тут ночную смену. Наверно, все пытаются докопаться, откуда взялся молоток. Нет, недоноски, вам в жизнь не найти никаких следов. Откуда-то слышится голос Гиллмана.

Сердце замирает — я слышу, как кто-то поднимается по задней лестнице.

Опускаюсь на четвереньки и проползаю мимо стеклянной двери. Было бы неплохо подслушать, о чем треплется эта теплая компашка. На мгновение замираю под окном — кажется, кто-то произнес мое имя, — но времени нет. Не хватало только, чтобы тот, кто спускается по лестнице, присек меня в столь неподобающей позе. Я дрожу от возбуждения, меня покачивает от выпитого, и сейчас главное — убраться отсюда незамеченным.

Натыкаюсь на стену. Поднимаюсь и на цыпочках бегу по коридору.

Вашу мать!..

Слышу впереди голоса, а за спиной приближающийся гул пылесоса. Отпрыгиваю в тень и выскакиваю на главную лестницу. Осторожно спускаюсь и ныряю в туалет на площадке, как раз у поворота лестницы. Надо успокоиться. Несколько минут сижу в кабинке, стараясь унять нервную дрожь, потом выглядываю. Горизонт чист. Выхожу из сортира. Слава Богу, что у нас здесь нет никакой охраны.

Все еще не веря в удачу, лечу к Стокбриджу, оставляя за спиной сливающееся с темнотой здание управления. Ноги едва касаются плотного, утрамбованного снега. Один раз я падаю и, лежа на спине, смеюсь. С неба опускаются изумительно прекрасные, совершенные в своей белизне снежинки. Поднимаюсь и, напевая, иду дальше.

Ветер крепчает, от него немеет лицо, и я уже не справляюсь. Ловлю такси и называю Колинтон. Ничего не могу с собой поделать — хохочу как сумасшедший. Водитель поворачивается и говорит:

— Веселый вечерок, а, приятель?

— Верно, — соглашаюсь я.

Мы немного болтаем о футболе, о «Хартс», о том, что Стронаку пора вешать бутсы. У меня даже возникает желание дать водиле на чай, но я не позволяю себе раскиснуть и отсчитываю ровно столько, сколько требуется, упиваясь его стоическим разочарованием.