Я НЕМНОГО ГРУЩУ ПО ТЕБЕ

Отъезжаем. Мне уже легче. Стоит только убраться из этого дурдома, как сразу начинаешь смотреть на жизнь иначе. Мы неторопливо катим по Лейт-Уок. Спорить с Рэем из-за рока не хочется, поэтому я включаю радио. В музыке он педант, к тому же ни хрена в ней не смыслит. Лин Пол из «Нью Сикерз» распевает свою «Я немного грущу по тебе». По большому счету сольная карьера Лина так и не сложилась. Некоторое время раздумываю над тем, стоит ли поделиться этим наблюдением с Рэем, но в конце концов решаю, что не стоит. А зачем? Чувствую я себя лучше, сосредоточеннее. Беспокойство улеглось, как бывает почти всегда, когда нос чует добычу.

Останавливаемся возле квартиры Окки, я выхожу и нажимаю на кнопку звонка. Тишина. Надеюсь, мы не упустили его из-за идиотки Драммонд и ее гребаных подружек. Сажусь в машину, будем ждать. Рэй идет в булочную на углу и возвращается с бутербродами, ванильным рулетом на десерт и крепким кофе в пенопластовых стаканчиках. Жратва помогает избавиться от вкуса дешевого шампанского, которым угощал Клелл, и неприятного, тошнотворно-кислого осадка, выпавшего на дне желудка после таблеток Леннокса. Я рыгаю.

— Похоже, Роббо, мы-таки возьмем эту шпану за задницу. Я имею в виду долбаное «Общество Восход» или как там они себя называют, — говорит Рэй.

— Самое время, Рэй. Эти притоны появляются повсюду и угрожают великому британскому образу жизни, а потому их надо остановить, пока они еще не укоренились. Придурки полагают, что могут жить, просто заботясь друг о друге и танцуя под свою долбаную музыку. Все, что им надо, — задурить соплякам мозги бесплатными вечеринками и посадить их на иглу. У них там на ферме даже телевизора нет. Представляешь, они могут позволить себе шикарную стереосистему, но жмутся купить телик!

— Пидеры, — качает головой Рэй.

— Но надо отдать должное, порядок они у себя навели. До них на той ферме было полное запустение. Хорошо бы заставить этих мудаков прибраться у меня дома!

— Ничего, скоро там снова будет запустение. Есть один парень, Колин Мосс. Белый, шестьдесят первого года, жидкие грязные волосы, плохая кожа, зеленый китель, рваные джинсы и сапоги. Так вот, он частенько появляется в квартирах на Лейте. Там, где живут Аллан и Ричардсы. Мы их возьмем. Сначала перевернем квартиры, потом ферму. Если там и нет никакой дури, то не сомневайся, появится.

— Дай мне знать, когда это случится, — говорю я. — Хотелось бы поучаствовать.

Что ни говори, иногда работа может приносить удовольствие.

Я как раз допиваю кофе, когда в зеркале заднего вида замечаю Окки, который приближается к своей квартире с какой-то пташкой. Она просто виснет на нем. Грязный ублюдок. На мистере Оккендене синяя вельветовая куртка и светлые джинсы. Ростом он пять футов и десять — двенадцать дюймов, волосы блондинистые, черты слегка девичьи. Его подружка — тоненькая, хрупкая, пять и шесть ростом, с точно такими же блондинистыми волосами. Вдвоем они как брат и сестра. Вообще-то я не удивлюсь, если этот подонок дерет собственную сестричку!

— Какая милашка, — говорит Рэй, наблюдая за парочкой.

Таблетки на него вроде и не действуют — держится как ни в чем не бывало. Пока.

— Она несовершеннолетняя. Возьмем Окки на этом. Сечешь?

Рэй прищурившись смотрит на девчонку и чмокает губами.

— Трудно сказать. Задница фигуристая… — замечает он, когда парочка проходит мимо.

— На хрен задницу, ты ее физиономию видел? Она ж еще ребенок.

— Возможно, — соглашается Рэй. — Но так сразу не определишь.

— Без вопросов. Сорок фунтов, пять к одному, — настаиваю я.

— Ну, может, ты и прав, — уступает он.

Еще как прав. Когда дело доходит до денег, Рэй всегда дает задний ход. Не доверяет своим инстинктам, вот в чем проблема, хотя и смышленый малый. Нет, Ленноксам этого мира никогда не обойти Робертсонов.

— Что ты хочешь делать? — спрашивает он.

— Возьмем ублюдка на испуг. Устроим налет, Рэй, — говорю я. — Применим их же тактику. Мы самая крутая контора в городе, и пришло время показать этим мудакам, что дело обстоит именно так.

— Поосторожней, Роббо… — начинает канючить Рэй.

— Чушь. Правила везде одинаковые. Пошли. Применим испытанную тактику. Припугнем сукина сына Чудовищем.

Я знаю игру наизусть. Да и почему бы мне ее не знать.

— Да…

Рэй с сомнением поднимает брови, но все же выходит вместе со мной из машины. Мы подходим к лестнице, и я вижу, что он уже завелся, адреналин несет его вперед, Рэй прыгает через три ступеньки, едва не раздавив выскочившего из-под ног очумелого кота. Так ему и надо, котяре жирному. Всю лестницу зассал.

Останавливаемся у двери — перевести дух.

— Как думаешь, он ее уже дрючит? — спрашиваю я.

— Думаю, да. Им же обоим не терпелось, едва на лестнице не начали. — Леннокс смотрит на меня и нерешительно спрашивает: — Хочешь ширнуться?

— Давай.

Я киваю и оглядываюсь. Рэй насыпает порошка на уголок кредитной карточки.

Не очень-то хочется портить нос всякой дрянью.

— Не трусь. Бьет конкретно. Охуенная дурь, — говорит Рэй и втягивает порошок носом.

Глаза у него слезятся.

Я следую его примеру. Да, идет хорошо. Сладковатый запах заполняет голову, лицо немеет, я ощущаю приток силы. Пора действовать.

Стучу в дверь. Раз, два, три. Слышу недовольный голос.

— Ну всё, всё! Уже иду.

Окки, он же Брайан Оккенден, он же маленький противный червяк со слишком большой пастью, открывает дверь. На нем футболка и трусы. При виде нас у него отпадает челюсть.

— Мистер Оккенден. Привет.

Я оттираю его в сторону и прохожу в коридор.

— Вы не имеете права…

— ЗАТКНИ ЕБАЛО! — орет ему в лицо Рэй.

Окки в страхе отшатывается. Леннокс как будто раздулся. Он нависает над испуганно съежившимся Окки.

— Будешь открывать пасть, когда разрешат, или я тебе покажу права! Усек?

Этот недоносок смотрит на него, пытаясь собрать остатки гордости.

— Я СПРОСИЛ, ТЫ УСЕК, МАТЬ ТВОЮ? — ревет Рэй, и Окки пригибается еще ниже.

— Да… остынь, приятель. Я не сделал ничего такого… — бормочет он.

— У тебя серьезные проблемы, парень, — говорит Рэй, закрывая за собой дверь и неприязненно качая головой.

— Успокойся, Рэй. — Я покровительственно кладу руку на плечо Окки. — Побудь здесь минутку. Где спальня? — шепотом спрашиваю я.

— Там… — Он бросает взгляд в сторону, — но там кое-кто есть…

— Все в порядке.

Я успокаиваю его дружеской усмешкой. Открываю дверь спальни — девчонка сидит на кровати в одной тенниске. Вхожу и захлопываю дверь.

— Что происходит? — спрашивает она. — Кто вы такой?

— Полиция. — Я показываю ей значок. — Не пытайтесь покинуть это помещение. Вы меня понимаете? Ваше имя?

— Я не обязана ничего вам говорить…

Какая сладкая куколка. И эти очаровательные веснушки.

— Успокойся, цыпочка, и не осложняй себе жизнь, — советую я и уже с большей настойчивостью спрашиваю: — Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

Вранье.

— Есть удостоверение личности?

Я перевожу взгляд на сумочку, которая лежит на тумбочке.

От всего ее хладнокровия не остается и следа. Глаза — как спутниковые «тарелки» на стене дома Тома Стронака.

— Пятнадцать… в сентябре будет шестнадцать, — поспешно добавляет она.

Слишком поспешно. Слишком быстро, чтобы принять это в качестве ответа. Интересно, почему она не хочет, чтобы я заглянул в сумочку?

— Твой дружок нарушил закон, если вступил с тобой в сексуальные отношения. Было? — спрашиваю я и подхожу ближе, чтобы рассмотреть груди под тенниской.

Небольшие, но определенно достаточно твердые. Йо-хо-хо и бочонок кайфа!

Девчонка отодвигается к самой спинке и натягивает на грудь покрывало. Лицо у нее вдруг становится почти белым, когда я протягиваю руку, хватаю сумочку и высыпаю содержимое на кровать. Среди прочего обнаруживается и маленький пластиковый пакетик с таблетками, по-видимому, «экстази».

— Я… я не… — запинаясь, бормочет она.

Всё, приплыли.

— Детектив-сержант Леннокс! — кричу я, и в комнату входит Рэй. Протягиваю ему пакетик. — По-моему, здесь таблетки МДМА[8]. Обратите внимание, что они были обнаружены у этой вот девушки. По меньшей мере шестьсот миллиграммов. Обратите также внимание на то, что девушка несовершеннолетняя.

— Проверим, — возбужденно откликается Рэй.

— Оставайтесь здесь, — говорю я, убирая пакетик в карман. — У вас очень серьезные неприятности. Как, вы сказали, вас зовут?

— Стефани… — застенчиво шепчет девчонка, подтягивая колени к груди и утыкаясь в них подбородком.

Волосы падают на лицо. Она отводит одну прядь и убирает ее за ухо.

— Стефани… а дальше?

— Стефани Доналдсон…

— Так вот, Стефани Доналдсон, я выйду, а вы подумайте, как глупо себя вели. Придется вам оказать нам небольшое содействие.

Небольшое? Как бы не так. Ты у меня поработаешь, Стефани Доналдсон. Хм-м-м.

Девчонка застывает в напряженной позе, а я выхожу посмотреть, как дела у Рэя. Он уже перетащил Окки в гостиную.

— Судьи не дают снисхождения совратителям несовершеннолетних, — говорит Рэй.

— Я думал, что ей шестнадцать. Она сама так сказала, — протестует Окки и улыбается мне — мол, мы все понимаем.

Я отвечаю ему улыбкой палача. Потом пробегаю пальцами по горлу и издаю хриплый стон.

— Извини, приятель, но, как говорит Рэй, сейчас не самое лучшее время для любителей малолеток. В газетах только и пишут о педофилии. Судьи вышли на тропу войны. Тебе повезло, что за это много не дают. Получишь год или около того, отсидишь шесть месяцев. Так что волноваться не из-за чего. Да, забыл про «колеса». Накинь еще годик. В общем, год за решеткой.

Вид у Окки не слишком счастливый.

— Да ладно, — вставляет Рэй, — для Окки двенадцать месяцев — ерунда. В конце концов, в тюрьме таких любят. Немного припудриться, подкраситься, и все горячие парни Соутона выстроятся к тебе в очередь. — Рэй ухмыляется. Ухмылка у него холодная, мерзкая. — Их там всё интересует, особенно эти малолетние шлюшки. Какая она была из себя? Большие ли у нее сиськи? Носила ли школьную форму? — Леннокс смеется, получается что-то вроде сухого кашля. Потом вытягивает из клюва длинную соплю и внимательно смотрит, не попал ли в слизь порошок. Убедившись, что все в порядке, раскатывает соплю между пальцами и стряхивает комочек на ковер. — Шесть месяцев за какую-то мокрощелку… — Рэй смотрит на Окки и качает головой. — Приятного мало. Надеюсь, она хоть того стоила, а, приятель? Следующая будет не так скоро.

— Не обязательно, — встреваю я. — Конечно, совратителей там все любят, но многое зависит от возраста девчонки.

— Дело в том, — говорит Рэй, — что если кто-то из полиции шепнет такому начальнику тюрьмы, как Ронни Макартур, твердому масону и верному семьянину, что девчонке было одиннадцать… или десять… или даже восемь…

— Я понимаю, что ты хочешь сказать: Макартур сделает так, что засранцу и жить не захочется. В Соутоне есть такое крыло, крыло Чудовища… Но я не знаю ни одного полицейского, ни одного профессионала, который был бы способен на такую низость, — говорю я, разводя руками и оглядываясь по сторонам.

— Однако давай предположим, — продолжает Рэй, — что наш совратитель несовершеннолетних имеет доступ к определенной информации и может оказать помощь полиции в важном расследовании, но отказывается это сделать… вы ведь с Ронни в хороших отношениях, а, Роббо?

— По службе — да, — киваю я, бросая взгляд на Окки.

Мудак только что не дрищет со страху. Ладно, пусть еще попотеет, он не знает, что у меня для него припасено.

— Ну перестаньте, ребята, — жалобно просит он.

— Видишь ли, Окки, в Соутоне есть один парень. В том самом крыле. Скотов там хватает, но во всей тюремной системе Шотландии лишь его одного называют Чудовищем. Сечешь?

Пробрало. Вид у Окки такой, словно ему прокрутили всю его жизнь, оставив в ней только самые дерьмовые куски. Это примерно то же самое, что смотреть на видео «Историю Тома Стронака», если бы нашелся придурок, который совершил бы коммерческое и эстетическое самоубийство, создав такой фильм.

— Да, старик, Чудовище не тот парень, с которым хочется разделить камеру. Но Ронни придется это сделать, если пойдет слух, что твоей крошке было восемь или около того.

— Вроде как ради твоей же собственной безопасности, — говорит Рэй.

— Да уж, хороша безопасность, — смеюсь я. — Этот придурок, он же псих. Больные в тюрьме сидеть не должны. Но уж такова наша гребаная система. Его поместили в Карстерс, так он оттуда сбежал.

— Вот смеху-то было, а?

Рэй снова смеется, а может, просто отхаркивается и сплевывает на ковер. Принял он неслабо, видно, не одну дозу. Ну да ладно, лишь бы не петушился здесь перед стариной Брюсом, своим наставником.

— И не говори. Хорошо еще, что между ним и городом оказалось несколько полей. Так что всю свою злость этот зверь выместил на тамошних буренках. Так отделал бедняг, что четырех пришлось зарезать. Хватило ветеринарам работы. Питер Сэвидж из Стрэтклайда рассказывал, что ничего подобного за все годы службы не видел. Так что им ничего не оставалось, как вернуть Чудовище в тюрягу. А чтобы не бушевал, ему каждые несколько недель подкидывают в камеру свежую модель.

Смотрю на нашего придурка Окки. Из горла у него вырывается какой-то невнятный звук. Тужится что-то сказать. Рэй откашливается.

— Модели…

Дальнейшие слова теряются в кашле.

— Что, Рэй?

— Ты говорил о каких-то моделях. Это что еще за хрень?

— Так называют ребят, которых отправляют ему в камеру. Обычно молодых, красавчиков лет двадцати с небольшим… ну, вроде того. — Я поворачиваюсь и показываю на Окки. Прежний умник превратился в дрожащего червяка. — Ты ему подойдешь. Видишь ли, парни, которых сажают в крыло Чудовища, чаще всего не развратники, а насильники. Они немножко упертые и не терпят, когда девушка говорит «нет». Так вот с Чудовищем у них появляется прекрасная возможность попрактиковаться в этом слове, постичь все его формы и оттенки, потренироваться в произношении. А тот скот? Он как будто и не слышит. Бывает такая избирательная глухота.

Рэй улыбается нашему юному другу.

— Бьюсь об заклад, ему нравится, когда сопротивляются. Нравится видеть, как эти ребята пытаются бороться.

— Шесть футов четыре дюйма сплошных мышц. Жеребец. О нем ходят легенды. Первый раз мало кто выдерживает. Даже парни из Кэлтон-Хилла, а уж они-то ко всему привычные.

— Фу! Даже подумать страшно! — ахает Рэй.

— А уж как надзиратели стараются ему угодить. У них там целая коллекция париков, платьев и макияжа, так что он может одевать моделей на свой вкус. Он и имена им дает другие, обычно на французский манер: Джульетта, Жюстина, Селестина, Моника и все такое. — Я смотрю на Окки и задумчиво шевелю губами. — Этого, думаю, назовет Кристиной.

— Почему?

Рэй смотрит на меня, по-идиотски разинув рот, и я ловлю себя на том, что тоже получаю удовольствие от извращенной, но неоспоримой сексуальности, которая является неотъемлемой частью полного господства одного человеческого существа над другим. Это один из тех моментов, благодаря которым работа в полиции может приносить удовлетворение.

— Блондин, — медленно и негромко говорю я.

— А, да, — подхватывает Рэй, — я тоже об этом слышал. Когда к нему помещают блондина, он всегда называет его Кристиной. Говорят, так звали его жену. И еще говорят, что к блондинам у него особая страсть.

— Непорядок, конечно, но такова система.

— А у системы свои проблемы, Роббо. Это же помойная яма общества, куда сваливают все, с чем система не может или не хочет справиться. С другой стороны, в такой ситуации человек многое узнает о себе самом. Провести ночку с Чудовищем. Фу!

— Да, худшую участь и представить себе трудно.

— Но ты можешь узнать о себе такое, чего никогда бы не узнал, — мрачно замечает Рэй.

Окки готов, мы сломали его. Осталось только немного закрепить урок, повозить объект мордой по столу, а уже потом собрать его заново с некоторыми модификациями в психических параметрах, чтобы он делал то, что нужно нам.

— Одно можно сказать точно: ты выйдешь оттуда совсем другим человеком, — улыбаюсь я.

— Только в том случае, если вообще выйдешь. Говорят, у них за последние годы зарегистрировано несколько самоубийств.

— Верно, а еще один парень взял и повесился через несколько месяцев после того, как вышел. Опыт меняет людей, — бросаю я затерроризированному недоделку, который вздрагивает и переносится из кошмара будущего в кошмар нынешний.

— А может, парень и так покончил бы с собой; срань, обычный уголовник. Кто знает?

— Мы же не ведаем, что там происходит у них в голове, сразу или не сразу сбиваются колесики. Может, на это требуется какое-то время. Как думаешь, Окки? «Помогите! Помогите!» — кричат они надзирателям, но кто им поможет? Никто.

— Я слышал об этом, Роббо, — ухмыляется Рэй.

Гаденыш весь дрожит. Он наш. Он всегда был наш.

— Говорят, у него СПИД. И почему только ублюдка не изолируют? — риторически вопрошаю я.

— Им это на хер не нужно, — отвечает Рэй.

— Да, метод эффективный. Для любого, кто попадает к Чудовищу, это смертный приговор.

— Эффективный, верно. На то все и рассчитано, — пожимает плечами Рэй.

— Знаю, звучит мрачновато, но другого выхода у тебя нет, верно, Окки? Такие вот у нас инструменты, мой милый, милый друг, — нежно говорю я, глядя на перепуганную физиономию нашего придурка. — Знаю, перед тобой промелькнула сейчас вся жизнь, но это худший вариант сценария. — Я поворачиваю голову ублюдка так, чтобы он видел улыбающегося, будто магазинный Санта Клаус, Рэя Леннокса. — Дядя Рэй скажет, что тебе делать, чтобы не попасть в жадные лапы Чудовища. Считай его своим рыцарем в сияющих доспехах.

Рэй подмигивает, щелкает пальцами и начинает напевать:

— Чувствую песню, она уже близко…

Я же чувствую другое; меня влечет зов рога. Стефани Доналдсон. Сте-фа-ни До-налд-сон.

— А мне еще нужно проверить эту торговку наркотиками, шлюху и твою подружку, Окки. Ну и компанию ты себе выбрал. Имей в виду, не ты первый, кто клюнул на ее приманку. Ушлая стерва. Будь повнимательнее и не суй хуй куда попало. Всегда во что-нибудь вляпаешься.

Я подмигиваю и возвращаюсь в спальню.

Девчонка уже встала, оделась и сидит на кровати.

— Ну-ну, мисс, мы подумали о том, в каком положении оказались? — интересуюсь я.

Сейчас покажу этой сучке несколько позиций. Начнем с положения по-собачьи.

— Пожалуйста, никому не говорите… Я не хочу, чтобы об этом узнал мой отец. Он не должен знать, — умоляет она.

— Я вынужден предъявить вам обвинение в хранении с целью сбыта. Конечно, как несовершеннолетняя в тюрьму вы вряд ли попадете, но дать показания в суде придется. В какую школу вы ходите?

— Джона Гилзена, — жалобно блеет она.

— Что ж, уверен, столь почтенное учебное заведение примет дисциплинарные меры. Я, конечно, должен проинформировать их о случившемся, а также поставить в известность ваших родителей. «Экстази» — очень опасный наркотик.

— Пожалуйста, не говорите папе… пожалуйста… Он адвокат. Для нас это будет ужасный удар.

Доналдсон. Ну конечно!

— Ваш отец случайно не Конрад Доналдсон?

Мой дух устремляется к небесам, а в штанах ворочается прямо-таки Большой Змей.

— Да, — говорит девчонка, и в ее глазах вспыхивает надежда.

Ни хрена себе! Сам Мистер Гребаный Нос Кверху! Есть! Его дочурка прямо здесь, на тарелочке перед Брюсом Робертсоном! Мир тесен и город тоже невелик. Господь да благословит Эдину! Я откашливаюсь; горло пересохло от желания и жажды мщения.

— Послушай, куколка, я должен рассказать ему. Расскажу или нет, зависит, в конце концов, уже от тебя, но сейчас я настроен рассказать.

— Пожалуйста, я сделаю для вас, что хотите… только не говорите ему! — пищит девчонка.

— Ладно, я объясню, как у нас с тобой будет. Ты меня слушаешь? Повторять не буду. О’кей?

Она поднимает голову и медленно кивает. От Доналдсона в ней почти ничего. Не знаю, плохо это или хорошо.

— Отсосешь мне, и мы квиты. Но отсосешь как надо. Поняла?

Она опускает глаза и смотрит на пол. Плечи у нее дрожат.

— Ладно, сделка не состоялась. Стефани Доналдсон, вы обвиняетесь в хранении наркотического вещества с целью его сбыта. У вас есть право…

— Нет! Нет! Пожалуйста…

Я улыбаюсь ей сверху вниз.

— Ну все, крошка. Покончим с этим кошмаром. Покончим с ним по-доброму, хорошей работой язычком. Твой гребаный приятель сказал мне, что ты уже проделывала это с ним. Сосала один, пососешь и другой. Всего несколько минут, и кошмар закончится. Ты уйдешь отсюда. Мы в расчете. Подумай хорошенько. Что будет, если обо всем узнает папочка? А в школе?

Шахтерская семья. Ха! Я пришел из куда более грязных и мерзких мест, чем хренов забой, и эта маленькая блядь скоро узнает откуда.

— Хорошо, — говорит она, скрепляя контракт.

Устного согласия вполне достаточно. Оно может не стоить бумаги, на которой все расписано, а вот что сделано, того уже не воротишь.

— Хорошая девочка. Честный обмен — это не грабеж. Зачем нам втягивать государство? К чему бумажки? — Я улыбаюсь и расстегиваю зиппер. Мой зверь выпрыгивает из ширинки, как чертик из шкатулки. — Отсоси мне, малышка… — шепчу я. — Отсоси Роббо и сделай это по-настоящему хорошо.

Она смотрит на мой хуй, потом поднимает на меня большие, умоляющие глаза, но я держу в руке пакетик с таблетками.

— Соси. Или мне придется прийти с ними в твою школу. Уверен, папочке Конраду захочется услышать всю историю. Соси.

Яйца у меня как будто покрыты чешуей, даже коркой. От них отшелушиваются частички кожи. Чертова экзема. Слишком много грязных мыслей. Слишком много темных мест. Но не сейчас. Какой у нее миленький ротик.

Она медленно дотрагивается до хуя губами и моргает.

— Так, малышка, так. Отсоси мне, как отсасывала своему дружку… поработай язычком… ты такая красивая девочка, тебе об этом говорили? Потрогай мои яйца. Возьми мои гребаные яйца! Руками!

Папочкина дочка.

— Сожми их… сильнее… ну же, крошка… сожми мои, блядь, яйца!

Девчонка задыхается, выворачивается, крутит головой, но я уже крепко держу ее за волосы. Она моя. Папочкина сучка. Каннибализм, говоришь, урод? Что ж, теперь твоя дочурка попробует его на вкус, ей понравится это мясо, она примет его во все свое гребаное горло…

— Соси, блядь, не то твой старик узнает, что ты трахаешься с ебаным наркодилером!

Да да да да.

Сосет, сосет как надо… старается… ангелочек… а… ааа… ааааааааа…

— Да… глотай!

Из меня прет газ, даже в глазах першит. Вот это мощь!

Она сосет и глотает, не сплевывает. Я вот-вот вырублюсь, но продолжаю накачивать. Где-то в районе затылка нарастает напряжение, кровь тяжело стучит, как будто кто-то бьет в основание черепа лопатой, но конец уже близко, и мой хуй упирается в стенку ее горла. Она хрипит, но я крепко держу ее голову, пока не выплескиваю все. Вынимаю, убираю инструмент в штаны, застегиваю ширинку и отступаю, оставляя ее наедине со слезами.

— Вот теперь мы в расчете, цыпочка, до следующего раза. Держись подальше от этой дряни. — Я улыбаюсь, помахиваю перед ней пакетиком с «экстази» и убираю его в карман. — И передай папаше привет от Брюса Робертсона.

Я подмигиваю и стряхиваю с ее плеч чешуйки омертвелой кожи.

Мне был нужен он, а поимел я тебя, куколка.

Выхожу в коридор — пусть девочка как следует пропитается запахом карри, «гиннеса» и спермы. Рэй Леннокс предупреждает Окки, что тот должен сообщать нам о маневрах паршивцев вроде Алекса Сеттерингтона и Упыря Гормана. Бедняга Окки. Такой громадный молот упал на такой маленький орешек, но спорт есть спорт, в удовольствии себе не откажешь, да и время скоротали.

Мы уже собираемся уходить, когда Рэй поворачивается к Окки.

— И оставь себе эти таблетки. Мне они ни к чему. Попробовал разок, но эффекта никакого. Слишком расслабляют, хочется всем улыбаться. В моей игре такие не годятся. Хотя тоже наркотик.

Он смеется.

Окки испуганно кивает.

— Тебе надо поучить ее работать языком, — смеюсь я и киваю в сторону спальни.

Качая головами и хохоча, мы уходим. За дверью бьем друг друга по рукам.

Прикольный парень этот Рэй. Если бы все в полиции были вроде него, работать стало бы куда легче.


Уик-энд! Ухожу пораньше; не возвращаться же в управление, где Драммонд начнет нести чушь насчет двух телок, которые отлично знают, что Сеттерингтон и Горман были с компанией в клубе, но пытаются выгородить их, подкидывая всякие небылицы и стараясь увести следствие в сторону.

Я дома. И не один, а в обществе Фредди Меркьюри и Кайли Миног. Кайли Миноуг. Можно говорить что угодно о том, как она поет и как держится на сцене, но она — куколка. Вот бы в полиции работали такие птички, как Кайли, а не овчарки вроде Драммонд. Или уж хотя бы те пташки, которые нравятся Стейси; они бы тоже сошли.

Скажи, кто тебе действительно нравится? Кто твои любимые? Кэрол поворачивается и саркастически смотрит на нас: глупый вопрос.

Немного отрабатываю манкунианский акцент Фрэнка, потом делаю контрольный звонок Блейдси, проверяю, на работе ли он. Бедняга на работе и сообщает, что как только освободится, так сразу отправится в паб. Горит на службе наш брат Блейдс. Верный признак того, что ты либо трахаешь кого не должен, либо, как в случае с Блейдси, не трахаешь того, кого должен.

Затем звоню Банти.

— Привет, Банти. Вас ведь так зовут?

— Да. А вы кто?

— Держу пари, у вас волосатая задница. Когда вы в последний раз занимались любовью, Банти?

— Это не ваше дело… и вообще мне вас жалко. Ваша жизнь, должно быть, ужасно скучна, если вы так интересуетесь чужой. Вы неудачник.

Ну и ну. Какое унижение. Как пережить столь сокрушительный удар по моему самолюбию? Ох, ох, мне уже не подняться.

— Ну спасибо. А как быть с вашей жизнью, Банти? Разве она не скучна и однообразна?

— Не ваше дело. Кто вы? Что вам нужно? Как вас зовут?

Вопросы и ответы, правда и ложь…

— Вообще-то меня зовут Фрэнк.

— Так вот, Фрэнк, вы жалкое подобие человеческого существа.

Неужели, дорогуша? Как интересно, что вы это заметили. А все папочка. Я виню его. Плохой был человек. Но как быть с вами, моя сладкая, с вами, состоящей в браке с неким Клиффордом Блейдси?

— Мне сказали, что вы принимаете сзади, Банти. Это так?

— Боже, какой вы жалкий человечишка. Кто понарассказал вам всю эту чушь?

— Кто? Кто?.. Мне сказал… маленький Фрэнк.

— А он кто такой?

— Он… он… Я не буду с вами больше разговаривать, — пищу я.

Да, та еще сука. Крута. Неудивительно, что старина Блейдси по большей части гоняет вручную со свежим газетным номером. Чем они круче, тем с ними труднее. Вот он, настоящий вызов. Мы решаем временно отступить.

— Скажите, кто этот Маленький Фрэнк? — настаивает она.

— Упс… извините, Банти, меня зовет мамочка, я должен идти. Из-за вас у меня будут неприятности. Иду, мам… Нет, я не звоню никаким грязным проституткам…

Бросаю трубку. Да, эта может принять палку. Хорошо. Ей срочно требуется крепкая оттяжка. Приятное чувство в штанах подсказывает, что сейчас самое время провести сеанс с материалом Гектора Фермера. Подрочить на какую-нибудь сисястую, а потом постараться отправить в следующую жизнь то, что осталось от прошлой ночи с Руби Мюррей. К яйцам все еще больно притронуться, а возбуждение нарастает при мысли о губках Стефани.

Через какое-то время терпеть становится невмоготу, так что я отправляюсь в сауну Мэйзи, более известную как «Рыбзавод». Сама Мэйзи на болтовню не настроена и дать профессиональный совет не может, но я нахожу одну молоденькую шлюшку и веду ее в гольф-клуб «В&В», которым заведует один мой старый знакомый, за которым числится небольшой должок. Пытаюсь трахнуть ее, но у меня элементарно не встает — конечно, из-за экземы, — так что я пускаю в ход палец и заставляю ее отсосать. Она желания не проявляет, но я говорю, что разнесу их гребаный бордель, если не получу своего, и у нее нет выбора. Когда ее запах становится невыносимым, посылаю шлюху куда подальше, чтобы не поддаться соблазну сломать суке челюсть.

Засыпаю примерно на час и просыпаюсь с новым приступом беспокойства. Я не знаю, где нахожусь. Открываю окно и долго смотрю на темное поле для гольфа. Уже без четверти девять, так что надо спешить, чтобы не опоздать на встречу с Блейдси. Ловлю такси, за рулем которого сидит парень, немного знакомый мне(00000000есть000)

В животе бур(000000есть000000)снова хочется есть.

Я был в этом ч(000000есть000000) встречаю в пабе старину Блейдси, и (000000000000000000)лейзер», где Блейдси также немного (000есть00000000000)нный мясной пирог и чуть ли не разры(000есть моего)

Блейдси выгляд(Хозяина00 0000есть)инаю о его унижении. (ради моего друга и меня)

— Не верю, что (есть0000000000000000)жением и страхом.

— Поверь, — ко(00000000есть000) говорю пинту пива для меня. (000000есть000000000)

Брат Клиффорд(00000есть00000000)еспокоенным выражением лица(000000да000000)но молодая.

Мы заказываем(000000000да0000000)редставляется с иной точки зрения. (00000000000000000)м большая шутка, но власть террора дол(0000000000000000)тем более что Банти в зародыше подавля(0000000000000000)мозглая сучка.

Блейдси одет в (вопрос выживания)нелевые брюки, розовую рубашку и (000000000000000000). Я видел некоторых из его товарищ(0000000000000000000) настолько безвкусно, как он. (0000000000000000000)

Я ставлю eщ(00000000000000000) Блейдси выпивает первую и смотр(000000000000000000)ченно сдвинув брови.

— Лицо у т(000000000000000000)от мудак. — У тебя все в порядке? (0000000000000000000)

— Вообще-(00000000000000000) не уверен, что смогу вырваться в Амс(000000000000000000) у Банти случится сердечный присту(0000000000000000000)

— Переста(000000000000000000000)

— Ты не зн(00000есть0000000мой)тхлебывая пива.

— Есть и ещ(сил Хозяин ест ради себя)як звонит ей по телефону и говори(00000000000000000000)

Мне так и х(0000000000000000000000) Англии, где у них насчитывает 147(000000000000000000)извращенцев.

Понадобилось (0000000000000000000)онных хулиганов, но общий эффект (000000000000000000)хота на звонящего значительно (00000000000000) перехитрить с помощью технических(00000000000000)х достижений.

Охота. Преследование. (0000000000000)

— Послушай, Блейдс(00000000000000)рить с вами обоими. Надеюсь рассеет е(00000000000000) страхи, и она не станет возражать про(000000000000000)

— О Брюс, это было (0000000000000)

— Все что угодно дл(0000000000)

— Я действительно (00000000000)

— Тогда закажем ещ(00000000000)ивки и Руби Мюррей!

Немного погодя мы(000есть000000) Руби Мюррей и бредем в одно заведение п(0000000000000)парни знают нас и не возражают, а что касаетс(00000000000)он не возражает тоже.

Я выдаю целую (00есть00000)шать проблему, и, хотя мне уже не лезет, (000000000000000000) презрение сочится сквозь алкогольну(00000000000000000000 0000000000000000000 00000000000000000 00000000000000000000 000000000000000000 0000000есть00000000 00000000000000000000 00000000000000000000000 000000000000000000000 00000000000000000000 00000000000000000000 000000000000000)

Это утро я нач(00000есть00000спасибо)ток бензедрина, которые Рэй Ленн(тебе от меня00000)здел, как кавалерист, потому что (0000000есть000) таком состоянии всегда продуваешь.(0000000000000000000)

Думаю, в этих «колесах» высокое содержание бикарбоната, но тоже не помогает. Сегодня я не работаю. Пообещал нанести визит моим друзьям Блейдсам.

Загрузка...