Дерьмо

РАВНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ

Утро оказалось безнадежно испорченным из-за того, что я никак не мог придумать, что надеть. А все Кэрол виновата; намылилась уйти, так могла бы по крайней мере договориться с прачечной. Я уже собрался было свернуть барахло, отнести и подождать, пока все будет готово, но потом обнаружил черные брюки, оказавшиеся еще вполне пригодными — надо было только стряхнуть прилипшие к подкладке шелушинки.

Вообще-то я даже рад, что так расстарался, потому что на работе меня ждут девочки. Допрашивать таких цыпочек одно удовольствие, а больше всего мне нравятся их вывернутые, блестящие от помады губки. Классные шлюшки понимают: помады и туши много не бывает. Так и снял бы показания да заполнил пару протоколов.

В штанах возникает приятное подрагивание, и я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться и сосредоточиться. Хорошо еще, что я профессионал и способен подняться выше самых животрепещущих тем.

— Итак, в ночном клубе вы не видели никого, чье поведение можно было бы охарактеризовать термином «подозрительное»? — спрашиваю я.

Девчонка та еще умелица. Зовут Эстеллой.

— Не-а, — с отсутствующим видом отвечает Эстелла, явно думая о чем-то другом.

В соседней комнате Гас разговаривает с ее приятельницей. Надо бы посмотреть, как там у него дела. Я уже собираюсь задать жару этой наглой сучке, когда вспоминаю, что здесь еще и Аманда Драммонд. Она смотрит на меня, и кончик носа у нее подергивается. Не обращаю внимания. Тогда она говорит:

— Детектив-сержант Робертсон, можно вас?

Вслед за Драммонд выхожу из комнаты. Дело дохлое. Никакого продвижения. Я потратил чуть ли не все утро, опрашивая завсегдатаев клуба, но только несколько человек признались, что видели, как Вури уходил. Одного их них я узнал сразу — это Марк Уилсон, что-то вроде привратника, тот еще хрен. Он должен помнить парня, однако строит из себя идиота и не признается. Эти сучки, Сильвия Фриман и Эстелла Дэвидсон, вряд ли что-то знают, но я занялся ими не поэтому. Сейчас пусть передохнут, но потом, когда Драммонд уберется с горизонта, я загребу их снова. Ну и телки! Одна широкая, как Темза. Это Эстелла. Да и у Сильвии все при себе. Они еще придут. Они еще вернутся.

Мы выходим в коридор. Пара рабочих красят стены дешевой эмульсионкой. Один из них пялится на бесформенную костлявую задницу Драммонд.

— На сегодня надо заканчивать, Брюс. У нас семинар, — напоминает она.

Перевожу взгляд с рабочего на нее. При всем прочем одно в Аманде мне нравится: выступающие передние зубы. Такие могут создать серьезные проблемы, если доберутся до крайней плоти. Впрочем, Драммонд никогда не узнает, как найти им достойное применение.

— Я как раз старался забыть о нем, — говорю я ей.

Драммонд отворачивается и начинает рассматривать трещину на плитке пола. У нее прямо-таки талант извлекать плохие новости прямиком из воздушных волн. Ладно, в ближайшее время работы по этой части ей хватит. Кроме шуток.

Чертов семинар, на хуй он мне сдался. Но приходится подчиняться, и мы отпускаем телок и вместе с Гасом топаем в столовую. Ленч получается короче обычного. Блондинка сидит за противоположным столиком с парой таких же штатских телок. Я уже собираюсь подойти и поздороваться, но Драммонд вертится вокруг, как пеликан, и мы с Гасом понимаем, что покою она уже не даст, пока не затащит на свой гребаный семинар.

— Не вижу никакого смысла в этих занятиях. Пустая трата времени, — говорю я, запивая булочку кофе. — Может быть, прямо сейчас в Пилтоне убивают какого-нибудь бедолагу, а мы тут груши околачиваем с чокнутыми идиотками.

— Ну что ты на них набрасываешься, Роббо, — откликается Клелланд. — Дай девчонкам шанс, мы же еще не начали.

Клелл тот еще тип. Сморщенная физиономия пьянчуги, короткие, непонятного цвета волосы и вечно красный нос. Обвислые щеки. От него всегда несет застарелым запашком выдохшегося лосьона, скрывающего бесчисленные грехи. Я-то знаю.

— Послушай, Клелл, подумай, сколько лет мы отдали этой службе. А теперь представь, что девчонка, у которой под юбкой ветер гуляет, идет в колледж, получает степень по какой-то гребаной социологии, проходит ускоренные курсы по подготовке управляющего персонала и начинает зарабатывать столько же, сколько и мы, те, кто всю жизнь вставал под пули, чтобы эти недоумки не поубивали друг друга. Однако ж она составляет документ, определяющий, как должен вести себя страж порядка: «будьте внимательны и добры к черным, пидерам и таким вот дурам, как я». И все ее поддерживают! Потом приглашают эту расфуфыренную дамочку с американским акцентом сюда, чтобы она объяснила, как мы должны делать свою работу, как общаться с прессой и прочее, и прочее. А потом — сюрприз! — вот вам еще один бланк для заполнения! Отлично! Как все мило!

Кстати… Надо заполнить бланк «ОТА 1–7» по сверхурочной.

— Да уж, — говорит Гас Бэйн, — Шотландия — страна белого человека. Всегда такой была и всегда такой будет. По крайней мере таково мое мнение, а я уже слишком стар, чтобы меняться.

Он жизнерадостно усмехается. Хороший он парень, старина Гас.

— Точно, Гас. Помню, мы с Кэрол и малышкой Стейси ходили на «Отважное сердце». Много ли черных и желтых защищали тогда цвета Шотландии? То же и в «Роб Рое», и в «Брюсе».

— Верно, — соглашается Энди Клелланд, — но это было давно, а сейчас времена другие.

— Другие… Мы построили эту гребаную страну. Черных и желтых не было ни на Баннокберне, ни на Куллодене[5], когда дела шли туго. Это наша кровь, наша земля, наша история. А теперь они хотят пролезть сюда бочком, пожать наши плоды да еще и пристыдить нас за прошлое! Да мы были долбаными рабами еще до того, как всю эту срань загнали на корабли и отвезли в Америку!

В зале нас встречает узкоглазая пташка Сунь Юнь, или как ее там, в деловом костюме.

— Для начала я хочу дать вам упражнение на свободные ассоциации. Говорите то первое, что придет в голову, не задумываясь.

Она поворачивается и пишет на доске:

ЧТО ДЛЯ ВАС ОЗНАЧАЕТ РАСИЗМ?

— Дискриминация! — кричит Клелл.

Китаёза заметно возбуждается, кивает и быстро записывает слово на доске.

Гиллман надувает щеки — похоже, сучка ему не нравится.

— Конфликт! — резко бросает он.

Пока она снова записывает, Клелл говорит:

— А может, и не конфликт. Может, гармония.

Гиллман на него не смотрит.

— Ты подумал о лаке для волос, — подает голос Гас Бэйн.

Тут встреваю я и говорю:

— Она не пользуется лаком «Гармония».

Ребята смеются, даже Даги Гиллман улыбается.

Малышка поворачивается и повышает голос:

— Я думаю, Энди… вы ведь Энди? — Клелланд кивает. — Я думаю, Энди затронул важный пункт. Мы, полицейские, в силу специфических условий нашей работы привыкли видеть общество, раздираемое конфликтами, но в реальности расовые отношения в Британии характеризуются гораздо большей гармонией, чем какие-либо другие.

— Это же брэнд, лак для волос, — говорю я.

На сей раз никто не смеется, и я чувствую себя в изоляции.

По крайней мере птичка, похоже, огорчается, а мне только того и надо. Она смотрит прямо на меня и спрашивает:

— А что термин «расизм» означает для вас… — ее взгляд перемещается на бирку с моим именем, — Брюс?

— Для меня он не означает ничего. Я ко всем отношусь одинаково.

Бэйн выдвигает вперед подбородок и демонстративно хлопает в ладоши.

— Что ж, весьма похвально, — чирикает птичка, — но разве вы не замечаете расизма в других?

— Нет. Это их взгляд на мир. Человек должен нести ответственность за свое поведение, а не за поведение других, — отвечаю я.

Получилось хорошо. Эти дуры говорят на своем особом, обезличенном языке, и мне почти удалось попасть в струю. К тому же, похоже, Сунь как-ее-там и сама так считает.

И тут выскакивает Аманда Драммонд.

— Но ведь мы играем определенную социальную роль, и в этой роли, роли служителей правопорядка, обязаны принимать на себя ответственность за проблемы общества. Я бы сказала, что это не требует доказательств.

Вот же дура. И это точно не требует доказательств.

— Я выражал свою личную точку зрения. Мне казалось, вы это хотели услышать. На установочном инструктаже сказали, что мы должны реагировать как личности и не прятаться за профессиональными ролями. Разумеется, как служитель правопорядка я согласен с тем, что на нас ложится и дополнительная ответственность.

Желторожая явно смущена моим заявлением и уходит от ответа. Стандартная тактика, к которой так часто прибегают преступники. И это полиция? Ха!

— Хорошо сказано, Брюс, — покровительственно замечает она. — Кто желает добавить?

— Самая большая проблема, — начинает Гас, — и я знаю, что вам не понравится то, что я скажу, но это необходимо сказать — состоит в том, что именно черные совершают большую часть преступлений. — Он поворачивается ко мне. — Ты работал в Лондоне, Роббо. Скажи им.

— Я могу говорить только о том времени, когда я сам работал в Страуде, — с бесстрастным видом отвечаю я и смотрю на Леннокса.

Его лицо ничего не выражает, но в глазах напряжение. Держу пари, парень уже нанюхался. Ставлю четыре против одного.

— А что Страуд-Грин? — настораживается китаеза.

— Я считаю неуместным обсуждать отдельные проблемы того или иного конкретного района, — резко заявляю я.

— Хорошо, — нерешительно говорит она.

Дамочку щелкнули по носу, и ей это не понравилось. Хотя истинная проблема в общем-то не в этом. Если мы будем молчать, эти сучки не постесняются заполнить пробелы своей дерьмовой трескотней. Итак, мы слушаем нудную лекцию, ждем перерыва на кофе и потихоньку дремлем, притулившись к теплым батареям.

Наконец объявляют перерыв, однако к кофе дают только какое-то сраное печенье. Обычно я беру булочку в столовой или что-нибудь у Кроуфорда, но на сей раз все забыто и заброшено в суете дурацкого курса любви к черному брату. Им нет никакого дела до других, они озабочены только собственными проблемами. Беру кофе и отхожу к Клеллу. Намеренно держусь подальше от Гаса. Неплохой парень, но у него что на уме, то и на языке. Ему не хватает осторожности, осмотрительности, а эти сучки только того и ждут. Вот Леннокс, тот понимает что к чему. Зато слишком пронырлив.

Наш юный мистер Леннокс далеко пойдет, это уж как пить дать.

Мы стоим втроем — я, Клелл и Гиллман, — и тут к нам присоединяется эта пташка с американским акцентом. Наверно, ходила в крутые школы. В разных странах. Ненавижу этих привилегированных ублюдков. Все остальные для них пустое место, если ты им и нужен, то лишь для того, чтобы подтирать за ними их же дерьмо, и чаще всего они правы. Одного они не знают: ты всегда крадешься в темноте. Возможность нанести удар, вероятно, и не представится, но ты всегда там, всегда наготове. На всякий случай.

Рот у чертовой суки не закрывается, она треплется и треплется. Стандартная тактика: хочет расположить нас к себе, разговорить, заставить открыться. Но мы держимся твердо. Клелл, правда, еще отвечает, говоря то, что она хочет услышать, но воли языку не дает, побаивается. При этом он вызывающе поглядывает на нас с Гасом. Когда имеешь дело с такими вот сучками, то лучше всего прикинуться деревом. Самые умные из уголовников хорошо это знают: просто посылают всех и рот на замок. В общем, она трещит, а я киваю, глядя ей в глаза и наблюдая за тем, как шевелятся ее губы, и постепенно начинаю думать о том, что у нее под юбкой. Ничего такого в ней нет, но тело аккуратное. Задница фигуристая, с выгибом. У меня свой девиз: не смотри на каминную полку, когда ворочаешь уголья. И, скажу откровенно, он не раз служил мне верную службу. Правила везде одни и те же.

Словно прочитав мои мысли, она краснеет и смотрит на часы.

— Что ж, пора двигаться дальше…

Подожди еще минутку, сучка, и мы с тобой задвигаемся по-другому. Сыграем в мою игру. Ты же не прочь…

Леннокс разговаривает с Амандой Драммонд. Не иначе как хочет помочить конец, грязный ублюдок. Хотя какой там у Леннокса конец. Прыщик. Драммонд замечает, что я смотрю на них, и отворачивается. Я бы ей тоже вставил, ну хотя бы потехи ради. Например, в сортире, если бы выпала свободная минутка между кроссвордом и перерывом. Леннокс возит указательным пальцем по клюву. Хладнокровный ублюдок, но ведь за всем не уследишь, и этот жест выдает, что за внешним спокойствием он комок нервов.

Да, Леннокс, да, пизденыш, ты еще узнаешь.

Мы возвращаемся в зал. Клелл разыгрывает из себя милого парня, Гас поддакивает, а я изображаю тупой угол. Жарко, и меня начинает немного мутить. В животе появляется неприятное чувство и ощущение тяжести. Как будто во мне что-то есть, и оно растет, крепнет, набирает силу. Может быть, опухоль вроде той, от которой умерла моя мать. Наша семья предрасположена к этой чертовщине. Но она была… Я начинаю потеть. Пот. Густой обильный пот. За ним всегда приходит приступ паники.

Пиздец!

Мать вашу!

Я не Басби и не какой-нибудь слабак, который не в состоянии справиться со стрессом. Эти мудаки никогда ничего не узнают, никогда ничего не поймут, потому что я лучший, я лучше их всех, я сильнее всей этой гребаной компании вместе взятой.

Я извиняюсь и иду в туалет. Меня трясет, зубы стучат. Сажусь на крышку унитаза. Как чешется задница. Надо чем-то простерилизовать ее: горячей водой или острой болью. Туалетная бумага оказывается достаточно жесткой. Вот же скоты! И как, по их мнению, можно работать…

Чешусь как проклятый, пока глаза не начинают слезиться. Фокусируюсь на боли. Дыхание постепенно приходит в норму, дрожь проходит. Пытаюсь сгонять всухую, воображая то узкоглазую пташку, то Аманду Драммонд, без всего, но ничего не получается. Надо было прихватить с собой газету. На третьей странице была какая-то новенькая шлюшка; по крайней мере я ее раньше не видел.

Возвращаюсь, так до конца и не придя в себя. Все поворачиваются и смотрят на меня.

— Брюс, вы в порядке? — спрашивает Аманда Драммонд. — Выглядите вы не очень. Как самочувствие?

Нападение — лучшая форма защиты. Я смотрю ей в глаза.

— Мне было бы намного лучше, если бы я понимал, что здесь делаю. Как и некоторые из моих коллег, я занят расследованием убийства. Я пытаюсь раскрыть преступление, совершенное в отношении представителя группы этнического меньшинства. Меня отвлекли от работы, чтобы убивать время здесь. — Все это я говорю таким тоном, чтобы Драммонд стало ясно: я не считаю ее членом опергруппы. — Ответьте мне, если сможете, на такой вопрос: что больше способствует расовой гармонии, этот семинар или раскрытие убийства? Потому что протирая штаны здесь, сестренка, мы уж точно не найдем преступника.

— Вот-вот! — поддакивает Гас и начинает хлопать.

Некоторые из ребят присоединяются к нему. Питер Инглис свистит.

Китаеза в полной растерянности.

— Вопрос не стоит «или-или», нам нужно и одно, и другое, — вяло лепечет Драммонд и с чуть большим воодушевлением добавляет: — Это же ясно следует и из документа, определяющего нашу стратегию.

О, мы уже заговорили о стратегии? А я-то думал, когда же мы дойдем до этой конкретной кучи дерьма. Что ж, сучонка, спасибо большое, я с домашним заданием справился.

— Рад, что вы упомянули об этом, и с вашего позволения процитирую отрывок из циркуляра, имеющий прямое отношение к названному вами документу. «В современной организации, каковой являются полицейские силы, не существует священных коров. Всё имеет первостепенное значение, всё является общим достоянием».

— Вот именно. И тот факт, что вы находитесь здесь, показывает, где именно ваш приоритет, — заносчиво бросает она.

— Как верно и противное. Тот факт, что вы здесь, а не там, где занимаются расследованием убийства молодого человека, демонстрирует ваш приоритет.

— Так, так! — кричит Даги Гиллман.

Вульгарный тип, этот Даги, но допрос вести умеет. Один из немногих, кто может стать грозным противником. К тому же не раскатывает губу на должность инспектора. Уважает иерархию.

— Мы все так считаем! — рявкает Гас.

Не всё у этих двух дур идет по их сценарию, это уж точно. К концу дня вид у них не лучше, чем у пары шлюх, отработавших на спинке полную смену. Серьезно.

Ближе к финишу замечаю, что Рэй Леннокс весело обсуждает что-то с Гасом. Похоже, эти двое спелись. Ладно, придется заняться ими прямо сейчас.

Задумываюсь над своими шансами на повышение. Сильной конкуренции на этом поле не замечается.

Возвращаюсь на свое рабочее место. Сообщение. Оказывается, меня искала какая-то женщина. Имени не назвала. Это Кэрол, точно она. Поняла, что вела себя неправильно. Одна. Приближается Рождество. Вот и рассопливилась. Ну, это ее проблема. Я должен идти. Мне назначено.

Еду через город. Эти придурки отказались от одностороннего движения, так что теперь хрен в чем разберешься. Проехать из одного конца города в другой — целая проблема. Будь моя воля, запретил бы автобусы, вырубил большую часть этих дурацких садиков и проложил новые линии по Принсис-стрит.

Жду двенадцать минут в приемной доктора Росси. Мне назначено на 5.30, я приехал в 5.25, но в кабинет попадаю только в 5.42, наверно, благодаря вонючей старой грымзе, готовой тратить денежки налогоплательщиков на пустую болтовню с доктором — единственным человеком, приближающимся к ней, несмотря на вонищу.

Все в порядке, старый жмот. Я всего лишь расследую убийство. Пожалуйста, продолжайте, не обращайте на меня внимания. Мне спешить некуда.

Когда я наконец попадаю в кабинет, доктор Росси не произносит и слова извинения за задержку. Вместо этого он просит меня спустить штаны.

— Что ж, мистер Робертсон, — говорит он, рассматривая мои гениталии и прилегающие участки, — похоже, у вас экзема.

— Экзема! Но в таком… я хочу сказать, что обычно экзема бывает на спине, руках или на лице, но… но не здесь же…

Глаза доктора Росси наполняются злостью, к которой явно добавлена порция отвращения.

— Экзема может быть в любом месте. Нет никаких свидетельств того, что у вас что-то другое. И это наверняка не венерическое заболевание.

Вот так. Я, можно сказать, в полной растерянности, едва ли не в отчаянии, а этот мудак делает вид, что ничего особенного не случилось.

— У меня никогда такого не было. Даже когда… в общем, у меня такого не было.

— А у ваших родителей? Знаете, это может быть наследственным.

— Нет.

Какие, на хуй, родители! Они тут ни при чем.

— Мы имеем дело с неким обострившимся кожным расстройством, возможно, одной из форм экземы. Нечего и говорить о том, как важно соблюдать гигиену. Я выпишу вам крем.

Я делаю глубокий вдох, и стерильный воздух кабинета заполняет легкие. Стараюсь сфокусироваться на докторе Росси, не вступая в зрительный контакт. Надо смотреть на брови. Есть такой старый прием: смотреть не в глаза полицейскому, а на его брови. Уголовники часто пользуются такой уловкой. Зрительный контакт без зрительного контакта. С полицейскими фокус проходит почти всегда. Уже одно это — определение стратегии и переключение в режим игры — придает мне сил.

— Чем оно может быть вызвано? — четко спрашиваю я.

Росси немного сдает. Тон у него уже не такой надменный. В конце концов мы всего лишь два профессионала, дружески обсуждающие диагноз. Наше дело идентифицировать проблему и предложить возможные пути решения.

— М-м-м, не исключено, что у вас аллергия на некоторые пищевые продукты. Допускаю, что причиной является стресс и те условия постоянного беспокойства, в которых вы работаете.

Стресс. Так оно и есть. Хуева работа! Это все из-за Тоула! Он сломал Басби и думает, что сломает меня. Ошибочка!

Я беру у Росси кремы и отправляюсь домой. Дом для меня не самое лучшее место и никогда им не был. Я всегда, когда выпадает возможность, работаю сверхурочно. Ребята вроде Гаса берутся за сверхурочную, чтобы поднакопить отгулы к лету и иметь побольше времени на гольф. Что до меня, то я могу спать только днем. Ночью мне нравится бодрствовать.

Отправляюсь домой, чтобы провести спокойный вечерок у телевизора, дроча под один из взятых у Гектора видеофильмов. Пробегаю глазами «Ивнинг ньюс». Очередная статья какого-то хуя, называющего себя «главным криминальным репортером». После ее чтения у каждого любителя черномазых появится еще один повод покритиковать власти. Потом иду на дискотеку к Джемми Джо: неплохая возможность совместить удовольствие с делом. С парковкой в долбанном городе вечная проблема, поэтому скоро начинаю жалеть, что не оставил машину дома. Тем не менее набираться не планирую; хочу подцепить шлюху, отвезти ее домой и наебаться до посинения, чтобы уже потом, может быть, немного поспать.

На входе снова тот парень, Марк Уилсон, хитрожопый придурок. При виде меня он заметно нервничает.

Если так, то(000есть есть все время есть000)да весь этот вопрос сводитс(0000000000 расту 000000000000) они меня крупно наебали(00000 корми меня Хозяин 000000)пeрь я вижу недурственную(0000000 путешествую внутри) пиво.

Предлагаю у(этого сосуда и расту, наполняя)купаю ей «бакарди». (собой его пустоты, осваивая)

Беру себе (свободное пространство) старый трюк, за него (Спасибо, что дал мне приют.)прашивает:

— Нет, я рост(Спасибо, тебе Хозяин. Спасибо) все дело в том, что никогд(за жизнь. 000000000000000000)

— Мне нрави(есть есть есть есть есть 00000)

— За ваше(0000 есть больше 000000000000) стакан, делая вид, что (000000000 есть 0000000 есть00000 0000000 есть 0000000 есть 0000)

Мы перег(00000 есть 00000 есть 00000) в глаза, короче говоря (000000000000 есть 0000000000000)будь есть.

(000000 есть 000000000 есть 0000 0000000 есть000000 есть есть 000)

— Ты мог бы(00000000 есть 00000000 есть 0000)ся она. Я запускаю (000000000 есть 00000000000 есть 000) у нее должно быть (00000000000000 есть 00000000000000) но и стонет и нач(0000000 есть 0000000000 есть 000000) так, как будто мы да (000000000000000 есть 00 есть 000000) резко беру и начина(0000 есть 0000 есть 00000 есть 000) я. И вот уже она верт(00000000000000 есть 0000000000000) ЛУЧИ! Я скатываюсь (00000000000000 есть 00000000000000)аю. Она тоже засыпает(0000 есть 0000 есть 00000 есть 0000)ка и все выглядит (00000000 есть 00000000000000000000)ак будто она прошла (00000000000000 есть0000000000000 000 есть 0000 есть 00000 есть 0000 000000000000 есть0000000000000 0000000 есть 0000 есть 000000 0000 есть 00000 есть0000000 0000000000000000000000000 000000000000000000000000000000 00000000000000000000000000000000 0000000000000000000000000000000 00000000000000000000000000000000 000000000000000000000000000000 000000000000000000000000000000 0000000000000000000000000000000 0000000000000000000000000000000 000000000000000000000000000000000 000000000000000000000000000000000 0000000000000000000000000000000000)

Я зво(000000000000000000000000000000000) Ли Марвин, чертов ра(00000000000000000000000000000000)ол. Я рад, что из этого (000000000000 есть 000000000000000)нуться домой через Кро(0000000000000000 есть 0000000000) пончики с повидлом (0000000000 есть 0000000000000000000)

Стучу (00000000000 есть 00000000000000000) уйти и не звонить ей (0000 есть 0000000000000000000000) Если прошлый вечер я искал возможности обмакнуть конец, то сегодня меня ждет Ложа. Это, наверное, единственное место, где не бывает полицейских. Здесь все иначе, чем в Англии. Попадаются, конечно, такие, кому некуда деньги девать, встречаются, как и на юге, так называемые люди свободных профессий, но большинство в Ложе составляют торговцы. Как и в гольфе: в Шотландии тоже есть гольф-клубы вроде «Сильверноуза». Но попробуйте, если вы торговец, попасть в гольф-клуб в Англии — хуй вам!

Лично я считаю, что фартук — это для бабы, которая крутится на кухне, но никак не для взрослого мужчины, решившего провести вечерок вне дома. Тем не менее в ритуалах есть своя польза; меня они, например, заставляют быть сексуально изобретательнее. В играх это помогает.

Делаю себе тост на гриле, но первый сгорает и попытку приходится повторять. Чтобы избавиться от запаха гари, открываю заднюю дверь. Во дворе вижу велосипед Стейси. Никто так и не подумал поставить его в гараж. И никому нет дела, что он заржавеет. Завожу велосипед и прохожу дальше во двор, притворяясь, что просто прогуливаюсь. На самом же деле мне хочется посмотреть, что там делается дома у Стронака. Он должен быть на тренировке, так что, может, удастся увидеть его птичку. Интересно, чем она там занимается. Однако ее, похоже, дома нет, а болтаться просто так холодно.

Вторая партия тостов получилась что надо. Уже почти полдень. Заполняю бланк учета сверхурочного времени — посещение заведения Джемми Джо — и отправляюсь в управление на машине. Слушаю дебютный альбом «Айрон Мэйден», тот, на котором у микрофона по большей части Пол ДиАнно, а не Брюс Дикинсон.

Только что выпавший снег уже успело прихватить морозцем. На дорогах, разумеется, хаос и недоделки из дорожной службы ничего не могут с этим поделать. Как будто плохая погода стала для них сюрпризом, застала врасплох и они не успели к ней привыкнуть. Машины стоят от Колинтона и, наверное, до самого Абердина. И ТАКОЕ ВОТ БЛЯДСТВО СЛУЧАЕТСЯ КАЖДЫЙ ГОД. Так и подмывает вылезти из салона и свернуть шею первому попавшему под руку хрену. Впрочем, в таком случае пострадавших оказалось бы слишком много. Долбаная полиция…

Долбаная аварийная служба!

Мудачье!

Ебать вас некому!

Припарковываюсь около магазинов напротив колледжа Напьера. Теперь это так называемый университет, но каждый хрен знает, что никакой это не университет, а колледж Напьера. Настоящий университет сразу виден, стоит только на него посмотреть, и эта богадельня, где учат плести корзиночки, никак на него не похожа. Правила везде одни и те же. Зато здесь есть приличная булочная, так что я связываюсь с дежурным, говорю, что попал в «пробку» и приеду, когда приеду.

Добравшись до работы, первым делом просматриваю бумаги по убийству Вури. От дел отрывает звонок Гаса Бэйна из канцелярии. Не знай я этого мудака лучше, подумал бы, что он ошивается возле новенькой — той грудастой блондинки. Но нет, Гас женат на одной и той же старой вешалке, женат вот уже семьдесят тысяч световых лет.

— Брюс, это Гас. Почту еще не смотрел? Свежий подарочек от нашего пидера сверху.

Я вскрываю один из лежащих на столе запечатанных конвертов, на котором значится имя Ниддри.

Переваривая прочитанное, достаю еще один батончик «Кит-Кэт». Появляются стонущие Инглис и Гиллман.

— Вот тебе и утречко, — фыркает Гиллман. — Что это еще за херня?

Начальство, должно быть, прищемило Ниддри задницу. Это дело с рук не сбросишь, а жаль. Ребята продолжают обсуждать новость, и тут появляется Гас, который только добавляет жару.

— Вот что я вам скажу, — объявляет он и, улыбаясь, смотрит на меня, — я никуда не пойду без федерального представителя.

Абсолютно ясно: старый козел хочет столкнуть меня с Ниддри и Тоулом и таким образом выбить из числа претендентов на должность детектива-инспектора. Какой же предсказуемый этот недоумок. Пожалуй, есть смысл подыграть.

— Ты прав, Гас. Какого хуя? Что еще за дерьмо? Я сейчас же позвоню Ниддри. Собери остальных ребят и скажи: ни хрена никуда не пойдем без федерального представителя. Они просто хотят найти крайнего. Им надо наказать кого-то для примера, потому из-за этих чертовых бумаг и сладкоголосых сучек дело об убийстве черномазого так ни хера и не движется.

— Верно, — говорит Гас.

Я сажусь и стараюсь собраться с мыслями. Потом снимаю трубку и звоню этому хрену Маршаллу из гребаного Форума по правам черножопых или как их там. Как же он меня достал!

— Здравствуйте, мистер Маршалл? Это детектив-сержант Робертсон.

— Я никак не могу связаться с вами, чтобы договориться о встрече…

— Да, похоже, мы с вами как корабли в ночи. Два часа пополудни вас устроят?

— Да, вполне. Мне приехать к вам?

— Нет, это вовсе не обязательно. Я заставил вас ждать, так что я к вам и приеду.

Довольный собой, кладу трубку. Потом звоню Ниддри и делаю знак Гасу, чтобы поставил чайник.

— Детектив-сержант Робертсон. По поводу вашего распоряжения. Меня не устраивает назначенное время. Я договорился о встрече и не могу ее отменить.

— Отмените. Порядок есть порядок, — резко говорит Ниддри.

Он просто бесится, когда я звоню непосредственно ему. Все должно идти через Тоула. Ниддри твердо верит в незыблемые принципы иерархической структуры организации. Жесткая вертикаль. Никаких обращений через голову. Перед новичками распинается о том, что «моя дверь всегда открыта», но горе тому, кто по глупости попытается переступить его порог.

Но против Ниддри у меня есть верная карта. Я знаю, что хуеплеты из новых лейбористов, получившие большинство в городском управлении, еще никак не опомнятся после своей победы и мнят из себя хрен знает кого. У них зуб на Ниддри и компанию, и один из этих павлинов спит и видит себя на его месте.

— Я встречаюсь с людьми из Форума по расовому равенству и межобщинным отношениям.

На другом конце провода повисает тишина.

— Черт… послушайте… вам надо туда пойти. Перенесем собеседование на четверг. В три тридцать.

Ниддри кладет трубку, Я же продолжаю держать свою у уха и незаметно для Гаса, который возится с кофе, набираю номер Тоула.

— Брюс Робертсон, — шепчу я. — Ниддри назначил мне другое время для собеседования. Я собираюсь на встречу с людьми из Форума. Ставлю вас в известность как своего прямого начальника. — Я повышаю голос, чтобы слышал Гас. — Пойду, но захвачу с собой федерального представителя, Драйсдейла из южного отдела.

Гас поднимает брови и ставит передо мной чашку с эмблемой «Хартс». Чашка не моя, а Инглиса. Хоть что то оторвал от этого мудака.

— Думаю, Роббо, вы неправильно поняли распоряжение, — говорит Тоул.

— То есть?

— Это обычное собеседование. Речь в данный момент не идет о каких-то дисциплинарных мерах в отношении отдельных лиц.

— То есть вы хотите сказать, что дисциплинарные меры могут последовать?

— Нет… не обязательно. Речь идет об открытой дискуссии без каких-либо выводов.

— Значит, это консультативное мероприятие?

— Э… да… но это консультативное мероприятие может иметь отношение и к дисциплинарной системе Эдинбурга.

— Мое присутствие обязательно?

— Присутствовать должен каждый.

— Это приказ или пожелание?

— Роббо, все, чего я жду от вас, это добровольного сотрудничества. Если не получится, тогда мне придется ввести в действие дисциплинарный элемент.

— Понятно…

Намеренно затягиваю паузу.

Наконец Тоул не выдерживает.

— У меня нет времени на такую ерунду. Увидимся в кабинете Ниддри в назначенное время. Все прочее отмените.

Разговор окончен. Итак, Тоул повесил все на меня! Кем он, мать его, себя возомнил? Мальчиком на посылках для Ниддри, вот кем.

— У меня нет времени на всю эту чушь, Ниддри! — кричу я в трубку. — У нас на шее убийство!

Я швыряю трубку на рычаг.

Гас поднимает брови.

— Ну, Роббо, ты и задал Ниддри жару!

— С этими разъебаями только так и надо, — говорю я. — По-другому они не понимают. — Поворачиваюсь и вижу, что в комнату входит Соня, одна из тех штатских, что работают в канцелярии. — Извини, Соня. Производственный жаргон.

— Ничего, все в порядке, — бормочет Соня. — Но я Хейзел.

— Конечно… конечно… Хейзел.

Уверен, она принимает во все дырки. Немного молода для меня. Хотя, если у нее уже течет…

— Думаю, Хейзел слышала и кое-что похлеще, — смеется Гас.

Смех у него неприятный, с хрипотцой, и девчонка нервно улыбается.

— Вот что, Хейзел, ты можешь кое-что для меня сделать. Позвони в Форум. Я договорился о встрече завтра в два. Скажи, что я не могу, но заеду к ним в другое время.

— Хорошо… я… Вам кто-то звонил, когда вас не было, — говорит она. — Какая-то женщина.

— Ого! — со смехом восклицает Гас. — Да ты становишься популярным!

— Мне? Что?

— Она не назвалась и номера телефона тоже не оставила. Сказала, что вы знаете.

— Точно…

Твою же мать! Наверняка это Кэрол. Поняла, что надо вернуться. Вечером оставлю сообщение на автоответчике.

Тоул и Ниддри, козлы, испортили мне праздник. Из-за них я пропускаю все важные звонки. Чертовка Кэрол. Уж лучше бы я остался в Австралии. Что бы сейчас делали эти недоумки? Или можно было бы не уезжать из Лондона. Был бы уже старшим констеблем. Снова начинает чесаться задница. Трусы сбились и натирают расчесанное место. Так потеть нельзя. Стресс, как сказал доктор Росси, вся причина в стрессе. А стресс из-за недоделков, которые ни хрена не соображают в полицейской работе. Все, что они умеют, это сосать собственные хуи да облизывать задницы.

Решаю сходить в столовую на ленч. Хотя нет, до обеда еще далеко. Слишком поздно для завтрака и слишком рано для ленча. Я называю это время временем Брюса Робертсона. Айна дает мне бутерброды с беконом, и тут я слышу за спиной вкрадчивые голоса. Оборачиваюсь — какие-то мудаки в костюмах, и один из них тот наглец Конрад Доналдсон, адвокат, тратящий денежки налогоплательщиков на то, чтобы защищать ту самую шваль, которую мы с риском для жизни пытаемся убрать за решетку: насильников, убийц, педофилов и всяких прочих.

— Практикуете каннибализм, Брюс?

Он кивает на тарелку и улыбается.

Я твердо смотрю ему в глаза. С каким удовольствием я бы поимел этого ублюдка. Все, что мне нужно, это двадцать минут наедине с ним в комнате для допросов.

— Привет, Конрад.

Я вымученно улыбаюсь.

Мне хочется смять его физиономию, бросить его на пол и втоптать эту наглую, жирную, самодовольную харю в землю. Я бы бил по ней каблуком, бил до тех пор, пока череп не треснул и содержимое не расплылось по линолеуму. А потом я бы съел обед и даже не поперхнулся. Серьезно.

Он улыбается и поворачивается к своим приятелям.

— Позвольте представить: детектив-сержант Брюс Робертсон. Один из главных реакционеров в полицейских силах. Насколько я знаю, из шахтерской семьи.

— Плохо знаете, — мягко говорю я, твердо глядя ему в глаза. — Должно быть, спутали меня с кем-то.

— Хм, — бормочет Доналдсон, поднимая брови.

Я отхожу, сжимая поднос побелевшими от напряжения пальцами. Сквозь звон в ушах до меня доносится миролюбивый голос Доналдсона. Меня тошнит, у меня кружится голова. Я сажусь в углу и остервенело поедаю бутерброды, разрывая жилистое мясо острыми зубами, представляя, что это костлявая шея мерзкого адвоката. Восходящая звезда новых лейбористов, Конрад Доналдсон.

Наверх я возвращаюсь уже почти успокоившись, но стоит только подумать о Доналдсоне и ему подобным, как грудь распирает от дикой ярости. В какой-то момент меня даже начинает колотить. Зубы стучат. Надо выпить, и я ухожу пораньше. Отправляюсь в расположенный внизу клуб. Уже одно ощущение толстого ковра под ногами действует успокаивающе. Приятная перемена после служебных помещений с их дешевым тонким ковролином. Сам бар ничем особым не поражает. Не то что раньше. Когда он только открылся, здесь было до хрена всякой всячины вроде недешевых безделушек и античных ваз, но вещи постоянно пропадали, так что пришлось менять декор на более функциональный. Пара сопляков играют в бильярд, но я замечаю Боба Херли.

— Вижу, как раз вовремя, — улыбаюсь я.

— Ладно, Роббо. — Он поворачивается к бармену. — Еще пинту легкого и немного бренди.

— Давай уж побольше и того и другого, раз этот хуй английский угощает.

Я подмигиваю бармену. Херли немного бледнеет. Расовая принадлежность — всего лишь одна из карт в колоде, и если играешь всерьез, то пользуйся всей колодой как и когда сочтешь нужным. Я всего лишь напомнил Херли о том, кто он здесь: гость, которого лишь терпят, и не только в этой стране, но и в этой жизни.

Мы с Херли плотно садимся в уголке. Спустя какое-то время заявляется — надо же! — Тоул, но я делаю вид, что не замечаю мудака. Он устраивается в соседней кабинке и разворачивает «Ивнинг ньюс». Жалкий засранец, ни друзей, ни повеселиться. Только пытается заигрывать с ребятами, когда ему что-то от них надо. Меня больше интересует Херли.

Он разосрался с женой и все еще пребывает в меланхолии.

— Мы с Крисси разошлись из-за ее семьи. Ты же знаешь, каково это: быть полицейским.

Голос у придурка жалобный, как у Тони Ньюли, и слово «полиция» звучит у него смешно.

Это он-то полицейский? Тупица.

— Ты рассказываешь им все, ее друзьям, родственникам, соседям. Рассказываешь, чем зарабатываешь на жизнь, а они начинают относиться к тебе, как к прокаженному. Сидят у тебя в доме и молчат, как будто попали на допрос. Разговора не получается, постоянно возникают какие-то паузы, а родственнички цепляются за любой повод, чтобы поскорее уйти. Приглашаешь — не приходят. С тобой обращаются… — Он вздыхает, резко, как от боли, и повторяет: — С тобой обращаются, как с прокаженным.

— Точно.

Херли прочищает пальцем ухо и вытирает его о нижний край сиденья.

— Одно время я даже рассказывал всем, что работаю сантехником или продаю страховки. Вот тогда они готовы были выложить о себе все. Ты вроде как признаешься, что делаешь что-то незаконное. Они все в это замешаны. Все. — Он гневно повышает голос. — Каждый из них — долбаная Джеки Трент. Они все, все — Джеки Трент.

Краем глаза замечаю, что Тоул встает и уходит. Мудак.

— Вот именно, — говорю я. — А ведь ты служитель закона.

— Точно. И именно она не в состоянии понять. Когда действуешь так, как должен действовать служитель закона, когда достаешь свисток и останавливаешь этих ублюдков, она поворачивается и говорит: «Это моя семья. Я ухожу».

— Таковы женщины, — замечаю я, опрокидывая виски.

Если пьешь виски — никакие глисты не заведутся.

Ничего в ней особенного, в этой Крисси. Перед видеокамерой не смущалась, но когда я достал вибратор, немного завелась. Пришлось плести всякую любовную чушь, чтобы удержать тупую корову от истерики.

— Мне иногда трудно переключиться. Все дело в том, что, будучи полицейским, привыкаешь видеть вещи под определенным углом: выискиваешь то, что не так, обращаешь внимание на то, как люди себя ведут, становишься подозрительным. Ничего не могу с собой поделать, меня так и тянет устроить им проверку. Вот это ее и задевало: то, что я задавал вопросы ее родственникам. А получалось как-то само по себе, я и сам не замечал, что проверяю их. Не в силах выйти из роли, не в силах переключиться. Ты просто не можешь по-другому, вот в чем загвоздка, Роббо.

— Тут уж либо да, либо нет, приятель, — с улыбкой говорю я.

И не сомневайся, придурок, с твоей женой у меня всегда будет «да».

— Верно. — Он снова вздыхает на манер Тони Ньюли[6]. — Вот она и ушла. Все кончено. На этот раз навсегда.

— Ты женился на службе, приятель. Да пребудет с тобой сила, ибо эта сучка уже не вернется.

— Ты у нас счастливчик, Роббо, — говорит он таким тоном, словно обвиняет меня в чем-то.

— Это точно, у нас с Кэрол все в порядке. Она особенная. Таких мало. Представь, сегодня в меню стейк!

— Она еще и готовит! — Херли качает головой. — Есть ли на свете что-то, чего не умеет эта женщина?

Ишь, на сладкое потянуло. Хочет, чтобы я рассказал, как у нас с Кэрол в постели. Неудивительно, что его жена подставляет каждому встречному. Хуй разговорами не заменишь.

— Это вопрос ценностей, — говорю я, допивая виски.

Заваливает Гас Бэйн, и мы делаем новый заход. Я стараюсь держать себя в рамках, но старый хрыч любит приложиться к стакану после работы. Херли отваливает, возвращается к своим ста несчастьям. В полиции его недолюбливают, я уж не знаю почему. В этом недоделке есть что-то такое, что вызывает отвращение, что-то, что заставляет смаковать его неудачи, которым несть конца. В нашей игре быстро распознаешь неудачника. Самые худшие из них те, которые считают себя фаворитами, и им приходится напоминать об обратном. К таковым, например, относится юный джентльмен по имени Рэй Леннокс.

— Молодой Леннокс не очень-то открывал рот на семинаре, — говорю я Гасу.

— Да, в тихом омуте…

Гас добродушно улыбается.

— Послушай, Гас. — Я понижаю голос. — Не пойми меня неправильно, но я бы посоветовал тебе поменьше трепаться, когда рядом Рэй. Заметь, сам я против парня ничего не имею. Он мне даже нравится. Только не болтай лишнего.

— Что ты имеешь в виду, Роббо? — встревоженно спрашивает Гас.

— А ты разве не знаешь, какие они сейчас, эти молодые? Готовы сдать тебя не задумываясь, если только им есть от этого какая-то польза. Все они такие; без году неделя в полиции, а уже хотят быть старшими констеблями. И Рэй такой же. Думает, что все знает. Эти молодые, они совершенно безжалостны и готовы воткнуть нож тебе в спину, чтобы получить свое.

— Нет, Рэй на такое не способен… хороший парень… — неуверенно бормочет Гас.

В его возражении я чувствую сомнение. Значит, пора нажать покрепче.

— Послушай, Гас, где сейчас Рэй Леннокс? Его же нет здесь, с нами, верно? Нет. Ставлю три к одному, нет, четыре к одному, что он пьет с этими сучками в каком-нибудь баре в городе. Как тогда, после семинара.

— Но это же его дело… они молодые, какая им радость торчать тут со стариками.

— Все верно, Гас. Я и сам ничего не имею против. Ветер ему в парус. Надеюсь, он выебет обеих, сделает из них бутербродец. Беленькая снизу, желтая сверху, а наш молодчик посередке.

— Ты страшный человек, Брюс, — ухмыляется Гас.

— Дело-то в другом. Как думаешь, о чем идет речь в их миленькой компании? О нас с тобой. А потом эти разговорчики против нас же и обернутся.

— Хм-м-м, — задумчиво тянет Гас. — Я понимаю, к чему ты клонишь. По-твоему, юный мистер Леннокс играет на две стороны? И нашим, и вашим?

— По большей части не нашим, и так будет до тех пор, пока он не перестанет трепать лишнее.

— Буду за ним присматривать, — кивает Гас, дотрагиваясь пальцем до глаза.

Хорошо хоть в Ложе сегодня большая ночь. Мы допиваем что осталось и отправляемся к Стокбриджу. К вечеру подморозило, на дорогах скользко. Едва ползущее такси безуспешно пытается свернуть в переулок, соскальзывает к тротуару и натыкается боком на фонарный столб. Машина останавливается, из нее вылезает недовольный водитель и начинает прикидывать, на сколько он влетел.

— Мать твою!.. — бросает он и резко распахивает дверцу.

Я киваю Гасу. Из такси выползают две шлюшки. Вот этот козел и подбросит нас до Шрабхилла.

Первой выходит молоденькая киска. Точнее, пытается выйти. У водилы перекошенная физиономия, и ему не до пассажиров. Он просто придерживает дверцу и нетерпеливо спрашивает, все ли в порядке. У девчонки нога в гипсе, костыли елозят по льду, и встать у нее никак не получается.

Как будто… а, хуй с ними…

Я быстро подхожу и беру девицу за руку.

— Держитесь… вот так. Сможете встать?

— Спасибо…

Помогаю ей выйти из машины, Гас подбирает костыли. Чувствую аромат духов. Стою рядом с девицей и ощущаю ее тепло. Я могу стоять так вечно…

Боже, я вспоминаю… как давно это было…

А потом… В моих штанах распрямляется пружина, и приходится согнуться, как танцору перед последним танцем, чтобы скрыть предательскую выпуклость.

— Вам далеко? На тротуаре так скользко…

— Нет, мне бы только дойти до подъезда. — Девица кивает на ближайшую дверь.

— Я помогу подняться по ступенькам, — улыбаюсь я и беру ее за руку.

— Большое спасибо, вы очень добры, — говорит она, когда мы доходим до двери.

— Не за что. Вы уверены, что сможете идти по лестнице?

Я хочу, чтобы она сказала «нет», хочу, чтобы пригласила меня подняться вместе с ней, предложила кофе. К черту старикашку Гаса с его сморщенной рожей и дурацким масонским дерьмом, пойдем со мной, обними меня, как когда-то…

…Хрен там. Времена теперь другие.

— Спасибо, все хорошо. Честно. Еще раз спасибо.

Она улыбается.

— Ну что ж…

Это не она. Это и не могла быть она. Но мне так хотелось, чтобы это была она.

Ха!

Чушь! Дерьмо собачье! Чего мне хотелось, так это опрокинуть еще пинту пива!

— Пошли, Гас, нам пора. Хватит и того, что мы помогаем всяким недоумкам в рабочее время.

Я вваливаюсь в такси.

— Ты в порядке, Брюс? Чем-то расстроен?

Гас садится рядом и заглядывает мне в глаза.

— Буду в порядке, когда мы доберемся туда, где должны быть. Эдинбургский масонский клуб, — кричу я водиле. — Гони на Шрабхилл. Рядом с автопарком.

Мы молча мчимся по обледенелым улицам.