ЖЕСТКИЙ РАЗГОВОР

Ребята в клубе тужатся показать, какой у них сегодня великий день. День посвящения. Новобранцы заметно нервничают, как и положено. Парочка юнцов из полиции, других я не знаю.

Чувствую себя хреново — как-никак целый день не ел, — поэтому решаю немного переждать, пока закончится вся эта нудная хрень, а уж потом подзаряжусь, когда начнется главное.

Приходится утом(00есть000000000000)ительный ритуал облачения Элфи O(есть0000000есть0000)Великий Магистр Билл Кроузьер по(0000я ем.0000000000000)жимает руку.

Мальчишка вы(есть00есть0000есть00)из Освенцима или откуда-то из друг(есть00есть0000есть я ем.)

Рукопожатия(Ем через кожу и)тарик Тед с паркинсоновой бо(удерживаюсь челюстями.)зык, как воспаленный конец (Медленно00000 очень)см.

Голос Кроузь(медленно я поглощаю) и ровно в этой Великой и впечат(окружающую меня мате-)мастеры!

Молодой (рию. 0000000 000000) дрожит, когда Кроузьер нач(Перевариваю и вывожу)рек горла и выворачивает на (экскременты через свое)рской песок.

Ноша была (тело. 0000000 Я должен)тояние страха и это всегда (есть, чтобы двигаться,)ком хорошо.

Так что пос(поглощать, чтобы жить,)стельку, а Блейдси отрубил я (есть, чтобы расти. Я) головы гидры.

Джейк Бе(чувствую, как расту. Есть.) тюбик желе, тогда как его (Есть. Есть. Есть. 00000000000)роться и крики достигают (00000есть000000000 есть00000)ащиту у ребят, и никогда (есть0000это поглощение,)ков.

Между те(все это пережевывание, оно) затишье, но тут Леннокс (служит доказательством)ту эля, затем Билл Арми (моего существования. Оно, а не)верженец старых лейбори(мысли. Это единственный) ухожу с голкипером и (способ интер активной связи) сразу же, как только. (с окружающей средой Моя)бивную.

Я встаю и (проблема в том, что я)такси домой. Спорю с во(слишком простая биологическая)люхи и когда моя голова (структура, не имеющая механизма трансференции всех моих великих и благородных мыслей в дела. О, да, я могу воспринимать свое тело как простую структуру: ввод, переработка, вывод. Есть, переваривать и испражняться. Прямо через кожу. 0000Все просто 000но я знаю наверняка, что сложность моей души даже не начала приближаться к тому базовому организму, которым является мое тело. Я просто знаю это, потому что чувствую, чувствую в своем естестве, которому доверяю так же, как ограниченной информации, получаемой из окружающей среды. Тогда как мне себя называть? Только Я, если уж быть точным. Но во всей этой загадке должно быть что-то еще, кроме моего прекрасного Я. Неким образом я понимаю, что живу внутри другого организма. Окружающая среда является другим существом, хозяином. Я так и буду называть его — Хозяин. Интересно, ощущает ли Хозяин меня, и если ощущает, то какие чувства испытывает ко мне? Я думаю, что Хозяин ввиду своей неизмеримо большей сложности является, вероятно, эмпириком, а следовательно, считает, что разум можно вывести только из поведения, что, как я знаю, является ложной посылкой. Я знаю это, так как то, что я чувствую в душе, не согласуется с ограничениями, наложенными на меня физической формой. Но тогда, если Хозяин знает о моем присутствии и рассматривает оное как нежелательное, что он может сделать? Это ужасно меня тревожит. Будучи простым организмом, я полагаю, что мне не следует обременять себя такими заботами.)

Я потею так (Однако же, полагаю, всех) пинт виски и совершенно (нас должен волновать) в животе, а голова раскалывается (вопрос выживания.)оли.

То, что мы устроили прошлым вечером в масонском клубе, можно назвать сумасшедшей вечеринкой. Особенно отличился бедолага Блейдси. Утром будет помирать со стыда. В животе война, отрыгается чем-то острым, а изжога свидетельствует о том, что внутрь попало нечто, приправленное карри.

Я перебираю бумаги на столе, еще раз просматриваю показания свидетелей. Конечно, они все видели. Сильвия Фримен и Эстелла Дэвидсон. Две потаскушки, которых мы допрашивали в связи с убийством ниггера. Они были в тот вечер в клубе. Вот здорово, если выяснится, что эти бляди ошивались там и в другой вечерок. Досадно: не могу вспомнить, как именно они выглядят. Проблема в том, что когда пытаешься представить себе какую-нибудь птичку, то в первую очередь в голову лезет одежда — обычно платье, топ или что-то в этом роде, когда тебе надо совсем другое: задница, сиськи, глаза, рот, волосы и все такое. То есть, я хочу сказать, ты же не припираешься в «Челси герл», «Некст» или «Ривер айленд» только для того, чтобы подрочить на пару брюк, топ или юбку на вешалке, верно? По крайней мере если ты не полный мудак вроде моего приятеля Блейдси. Так или иначе, я вызову этих подстилок и устрою им спецдопрос имени Брюса Робертсона. Если б соловей моооог пееееть как тыыыыы…

Ну и тощища.

Я еще некоторое время вожусь с бумажками, но образы Сильвии и Эстеллы упорно не желают обретать сколь-либо реальные очертания, поэтому я звоню Блейдси.

— Дополнительный четыре-ноль-один-семь, Клифф Блейдс. Чем могу быть полезен?

— Прежде всего избавься от своего педерастического английского акцента.

— О, Брюс, привет. Как ты?

— Лучше не бывает, малыш, — отвечаю я, и в этот самый момент волна тошноты сотрясает тело, а руки начинают дрожать так, что трубка едва не вываливается из пальцев. Я хочу домой. Я хочу в постель. — Выбить из колеи старину Брюса Робертсона не так-то просто. Несколькими стаканчиками тут не обойтись. Серьезно, дружище.

— А я, должен признаться, совсем разбит. С утра было так плохо, что уже хотел позвонить и сказать, что не выйду на работу. Вообще-то я бы, наверное, так и сделал, если бы не Банти. Она сегодня дома. Короче, я подумал, что уж лучше пойти на работу, чем предстать перед ней в таком состоянии.

— Как насчет вечера? Что, если мы с тобой повторим попытку, а? Никаких уступок ИРА!

— Э… даже и не знаю, Роббо. Вообще-то мне надо…

— Перестань, Блейдси! «Блейзер»! Сегодня!

— Ну, видишь ли, Банти… Она немного…

— Вот что я тебе скажу, Блейдси. Она тебя в грош не ставит, поэтому и обращается как с дерьмом. Ты сам ей это позволяешь: вытирать о себя ноги. Итак, «Блейзер»?

— Ну ладно. Только ненадолго. Пропустим по парочке и все.

— Вот это молодец! Пропустим по маленькой, брат Блейдси. Ровно в девять в «Блейзере».

— Ладно…

— А ты вчера был в ударе, — говорю я.

— Да? Боюсь, не помню, как все…

— Очень удобно, мистер Блейдс, очень удобно.

— Послушай, я там ничего такого?..

— Расскажу в «Блейзере». Мне пора.

— Но…

— Пока, Блейдси.

Я бросаю трубку. Херли прав. Проблема в том, что если ты полицейский, то и на людей поневоле смотришь либо как на потенциальных преступников, либо как на возможных жертв. Поэтому каждый, кто не такой, как ты, то есть не полицейский, вызывает либо ненависть, либо презрение. Все мои приятели полицейские за исключением Блейдси и Тома Стронака, соседа-футболиста, которого я считаю в некотором роде приятелем. Но в общем только Блейдси. И надо сильно постараться, чтобы он не заметил, как я его презираю.

Смотрю на страницу три. Сегодня у нас Кэтлин Майерс. Та еще блядь. Громадные буфера и фантастическая задница. Жаль, на снимке мало что видно. А глазки как будто говорят: ну же, Брюс, пойдем в кроватку.

Набираю домашний номер Блейдси. Слава Богу, у них еще не установили определитель. Если так пойдет дальше, то скоро придется быть полицейским только для того, чтобы играть в такие вот простенькие игры.

— Здравствуйте, три-три-шесть-два-девять-четыре-шесть.

Голос Банти. Я еще ни разу с ней не встречался. Отвечаю не сразу.

— Алло? Кто говорит?

Стараюсь представить, как она выглядит. Думаю о Блейдси. Он напоминает мне Фрэнка Сайдботтома, комика с большой фальшивой головой. Манчестерский акцент? Ну, для этого нужно только зажать нос.

— Привет.

— Кто это?

— Мне дал этот номер один друг.

— Кто вы? Что вам нужно?

— Скажем так, я слышал о вас все. И знаю об услугах, которые вы предоставляете.

— Послушайте, вы, наверное, ошиблись номером…

— Это три-три-шесть-два-девять-четыре-шесть?

— Да…

— Тогда я, выходит, не ошибся, верно?

— Кто дал вам этот номер?

— Некто, отзывавшийся о вас очень хорошо. Он мне все про вас рассказал. Сказал, что даете вы первоклассно…

Мой петушок поднимает головку — я вижу перед собой лицо Кэтлин и слышу молчание Банти. Потом гудки.

Проблема с игрой в том, что мы не мыслители. Мы действуем. Надо постоянно что-то делать, постоянно отыскивать что-то новое.

Мы охраняем порядок в обществе. Я часто думаю о том, что это значит. А значит это то, что нам платят за работу, которую мы не в состоянии делать хорошо из-за подлых говнюков: политиков, адвокатов, судей, журналистов, социальных работников и им подобных. Возьмите, к примеру, городской совет Эдинбурга. Дайте мне власть, и я покопаюсь в маленькой черной адресной книжке, которая лежит в тумбочке у кровати. Сделаю несколько звонков, намекну на то-другое, и вы увидите, как посыплются все эти криминальные фигурки.

Решение вопроса по Робертсону.

Никакой пощады. Уровень терпимости — 0.

Теперь уже звонит мой телефон.

Тоул.

— Поднимитесь ко мне, Роббо, — говорит он и, не дожидаясь ответа, кладет трубку.

Вот сука. Думает, я вот так возьму, все брошу и помчусь наверх по первому его требованию. Как будто мне заняться больше нечем. Блядская работа. Такую работу не понять всяким недоумкам. Мудак Тоул, видать, уже сросся со своим хреновым креслом. Не иначе как ждет еще одного отчета с донесением об успехах. Надеюсь, это не затянется надолго, потому что у меня в планах есть кое-что поинтереснее. Поцелуй меня в жопу, мудила. В мою пахнущую беконом полицейскую жопу.

Поднимаюсь наверх и делаю заход в административный отдел с надеждой увидеть ту соблазнительную блондинку. Хрен вам. Этот раздолбай Леннокс уже крутился вокруг нее в столовой.

Тоул выглядит не лучшим образом, весь какой-то напряженный. Я сажусь к столу. Вообще-то живчиком он никогда не был, наш братец Тоул, но и у него есть один характерный жест: поджимает губки. Платочек на голову — вылитая старушка.

— Есть о чем подумать, Роббо, — решительно говорит Тоул, и вся его плотная фигура как будто излучает этот решительный настрой. — Нашли молоток. Лежал в земле под кустом в самом конце Принсис-стрит-Гарденс. Эксперты обнаружили микрочастицы крови и ткани, совпадающие с образцами, взятыми у жертвы. Как я уже сказал, валялся под кустами.

Кусты. Густые темные кусты. Пожеванные губки из Амстердама. Если бы у меня был молоток. Молоток из дома ужасов.

— Отпечатков, полагаю, нет? — механически спрашиваю я.

— Нет, его вытерли, если, конечно, убийца не надевал перчатки. Как тебе известно, парень — сын дипломата, — говорит Тоул, понижая голос и поднимая глаза кверху, как будто ждет, что я откликнусь чем-то вроде «вау!» или «клево!».

Но мне-то на все насрать.

— Понятно. Что за молоток?

— Обычный стальной гвоздодер с резиновой насадкой на рукоятке. Стандартная модель, такой можно купить в любой скобяной лавке. Серийный номер спилен. Тот парень знал, на что шел.

— Ладно, отправлю кого-нибудь проверить магазины. Пусть постараются выяснить, кто покупал молоток в последние месяцы.

В любом случае этой херней будет заниматься кто-то другой. Какой-нибудь мудак в фуражке.

Про себя я думаю о том, что если пара недоносков зашибли черномазого, которому, насколько я знаю, делать в нашем городе было нечего, то и хуй с ним. Кому он нужен? Стоит ли из-за него рвать жилы? Ответ: стоит. Это нужно мне. Скоро реорганизация и вместе с ней новая должность. Мне нужна эта должность, и я буду рыть землю, чтобы найти гребаного подонка, ни за что ни про что уделавшего нашего цветного кузена. Это, если называть одним словом, профессионализм, а я самый что ни на есть настоящий, мать вашу, профессионал, чего никогда не поймут здешние недоумки. Правила везде одинаковые.

Только вот Тоул продолжает нести свое.

— Чертовски странно, Роббо. Мы ничего не нашли, хотя и проверили вроде бы всех.

Всех, да не всех. Ничего, вот сейчас я займусь этими сучками, Сильвией и Эстеллой.

— Может, какие-нибудь фашиствующие подонки, — говорю я. — Футбольные фанаты или молокососы из нацистов. Может, стоит поискать среди них. Я бы постарался выжать побольше из девчушек, что были в клубе. Они прикрывают ребят, это их дружки. Тут уж ничего не поделаешь.

— Сомневаюсь, Роббо. Я сыт по горло сказками про молодых парней, на которых списывают все происходящие в городе преступления. За этим скрывается плохая работа полиции, вот что я скажу. Надо меньше лениться.

Он обвиняет меня в плохой работе? Это я, что ли, ленюсь? А он, он-то хоть раз вылез из-за своего гребаного стола?

— Ладно, пусть будет по-вашему. Но я знаю этих парней. Некоторые из них вовсе не так уж безобидны и дерутся они не только на футболе. Когда они начинают верить своей собственной пропаганде, тогда берегись. Это то, что называется самоисполняющимся пророчеством. Не убежден, что они ни в чем не виноваты.

Тоул вскидывает брови.

— Ты только держи меня в курсе, — говорит он.

Тоул либо ни хрена не понимает в полицейской работе, либо скрывает от меня какую-то информацию по делу. Какой вариант более вероятен? Впрочем, шел бы он. Пусть говорит, что хочет, но начать надо с тех волчар. Прижать ублюдков к ногтю, а виноваты они в чем или нет, это уже несущественно — в любом случае без них на улицах будет меньше вони. Пора припугнуть кое-кого, дать кое-кому просраться. Надоело копаться в бумажках.

Первым будет Окки. Слабейшее звено во всей цепи. Отирается возле больших шишек, которым по вкусу его мерзкое остроумие. Ха! Он уже несколько лет сливает нам информацию о своих клиентах. Конечно, мы пока позволяем им вести их грязный бизнес. Их шалости — это заголовки в газетах, это сверхурочная работа, это общее требование выделить полиции дополнительные ресурсы. Так уж работает система. Стой в стороне и наблюдай, как они мутузят друг друга, но будь готов ударить, как только появится угроза делу.

Возвращаюсь к себе через тот же административный отдел. Блондинки по-прежнему не видно. Внизу, в туалете, становлюсь на весы. Все без изменений. То есть я теряю вес. Надеюсь, это не СПИД и не другая зараза, которой меня наградила какая-нибудь блядь. Просто надо больше есть. Быстрый обмен веществ, не то что у большинства из тех, кто здесь работает. Будь моя власть, я бы каждый год взвешивал каждого мудака и давал пинок под толстый зад тем, кто не укладывается в рамки.

Вот и из столовой чем-то потянуло. Надо выяснить. Захожу и вижу вполне съедобный на вид рыбный пирог.

— Все в порядке, Айна? — спрашиваю я старушку на кассе.

— Ты сегодня рано, Брюс, — говорит она.

— Приплыл на рыбный пирог.

— С жареной картошкой?

— Ты просто волшебница, Айна. И положи горошка, — говорю я, наслаждаясь видом огромных, роскошных, колышущихся под тканью одежды грудей.

Впрочем, рыбный пирог ничем не хуже.

Сажусь и спокойно см. Заходит Рэй Леннокс и тут же подваливает ко мне.

— Все нормально, Брюс? Прессу читал?

Он бросает мне газету. Еще один заголовок. Местные черные критикуют полицию. Один из них, мудак Маршалл из Форума, выступает здесь уже в другом качестве. Слишком много они себе забрали власти, эти говнюки.

— Дерьмо. Цветные составляют ноль целых одну десятую процента населения, а глотку дерут. И газетенку давно бы надо было назвать «Черные, педерастические, блядские и коммунистические новости». Я читаю ее только ради футбола и Эндрю Уилсона. Он там единственный, в этой сраной газетенке, у кого в голове что-то есть. Хотя тоже ублюдок.

— Мне это действует на нервы, — говорит Рэй, качая головой.

Глаза у него смотрят в одну точку, как у маньяка.

— Послушай, Рэй, я хотел поговорить с тобой кое о чем. Знаю, официально ты в расследовании не участвуешь, но думаю, не мешало бы нам с тобой нанести визит нашему приятелю Окки. Утром в пятницу. Было бы неплохо испортить этому поганцу уик-энд, а заодно выяснить, что он знает по нашему делу. А если растрясем его как надо, то, может, и ты кое-какую информацию подберешь. Рождество на носу, а они всегда стараются разгрести свои запасы к празднику.

— Сучонок в последнее время немного разбаловался. Забыл, кто его настоящие друзья. А они здесь, по эту сторону.

Рэй улыбается.

О Рэе Ленноксе можно говорить что угодно, но он полицейский до мозга костей.

— Пора напомнить, — улыбаюсь я. — А что нового у тебя, юный Раймондо?

— Обычная хуйня. Слежу за мудаками из «Общества Восход». Они вроде бы занимаются поставками марихуаны. Напрасная трата времени, но что я могу сделать?

Для этого раздолбая всё, кроме наркоты, напрасная трата времени. С другой стороны, я его понимаю. Какой смысл быть детективом, если не получаешь доступа к приличным «колесам»?

— Послушай, Роббо, — шепчет он, — я сижу на бензедрине. Сейчас бизнес делают на нем. Помогает пережить трудные времена. Хочешь парочку?

— Ага, — говорю я.

Он протягивает пластиковый пакетик с таблетками.

— Прихватил при аресте. К вечеру будет еще кое-что.

— Хорошо.

Я с улыбкой кладу пакетик в карман.

— Что там насчет инструктажа? — спрашивает Рэй.

— Вряд ли займет больше часа, — говорю я и вздрагиваю — мимо проплывает блондинка из административного отдела. Я подмигиваю ей, но она не покупается. Наверное, лесбийские наклонности. — Поимел ее, а, Рэй?

— Не-а.

— Что так? Я же видел, как ты крутился вокруг нее в столовой утром.

— Она дает только по рекомендации. Я слышал, что сучка западает на ребят с большим прибором. Узнаёт у других, например у Карен Фултон и прочих из этой же компании, кто из парней лучше укомплектован, и дает только им.

— Ну, тогда ты вне игры, верно?

Я смеюсь, вспоминая, как мы веселились с моей свояченицей Ширли.

— Наглая сучка, — говорит Рэй, слегка нахмурившись. — Слушай, надо идти на инструктаж.

— Пошли.


В данном случае инструктаж отнимает у нас всего полчаса. Я даже получаю очко от Ниддри, когда, к сильному неудовольствию Аманды Драммонд, отпускаю замечание по поводу политики.

— Равенство — это полная чушь, — говорю я, подбрасывая наживку для Драммонд, которая только того и ждет, что я сейчас проколюсь, ляпнув что-нибудь насчет неравенства между черными и белыми.

Ошибочка.

— Как вы можете говорить такое?

— Легко. Это философский вопрос. Я верю в оправданное неравенство. Пример: весь тот мусор, который мы убираем. Преступники. Педофилы. Они не равны мне. Ни в коем случае, — спокойно и бесстрастно говорю я.

Ниддри такого же мнения. Он, конечно, и виду не подает, но я-то знаю, что думает он так же.

В общем, все заканчивается довольно рано, так что у нас с Рэем еще остается время сходить в столовую и распределить роли, прежде чем отправляться на разборку с Окки. В коридоре нас перехватывает Драммонд и говорит, что намерена побеседовать с Эстеллой и Сильвией и не хочу ли я присоединиться к ней. Меня раздражает, что эта корова притащила девок, даже не проконсультировавшись со мной; с другой стороны, появляется перспектива приложить к тем подстилкам рожи, задницы и буфера.

— Конечно… — Я поворачиваюсь к Рэю и поднимаю брови. — Подождешь полчасика, приятель?

— Заметано, — кивает Рэй, — увидимся в общей.

Надо будет выговорить Ленноксу насчет всех этих «заметано», «клево» и прочего. У нас же здесь не молодежный клуб.

Я захожу в комнату для допросов, а Драммонд приводит двух телок. Вместе. Сразу видна ее полная некомпетентность как полицейского. Никогда не допрашивай двоих, разделяй их с самого начала. Этому учат в первую очередь. Впрочем, я не жалуюсь. Передо мной две бляди, так что всё зашибись. Таблетки уже действуют, надо следить за языком. И за задницей! Дерьмо так и прет из всех дырок! Спокойно, Брюс, спокойно. Эстелла. Сильвия. Странно, когда я в последний раз разговаривал с ними, мне показалось, что Эстелла посматривает на меня как-то странно. Теперь я в этом уверен.

— Я точно видела вас раньше, — говорит она.

Твердый орешек, с такой держи ухо востро. Но эта свисающая на лоб челка, подведенные глаза, ярко-красная помада… Да, сучка, да, я бы…

Замечаю, что она пялится на меня, а Драммонд, похоже, перехватила мою ухмылку и… Нет, эта дура так и впилась взглядом в Эстеллу. Может, тоже представляет, как они с ней занимаются коверными играми…

— Точно, я вас раньше видела, — повторяет Эстелла.

— Ничего удивительного, вы же уже были здесь, и мы с вами беседовали, так что весьма возможно, — говорю я.

— Нет, я видела вас раньше.

— Уверен, я бы запомнил такую милую юную леди.

Драммонд причмокивает. Есть! Имитация жеста Тоула! Она ему подражает! Своему херову сенсею. Неудивительно, что у нее все через жопу! Она кладет на стол несколько фотографий, среди которых есть и фотографии двух говнюков, известных как Сеттерингтон и Горман.

— Видели ли вы кого-либо из этих людей в клубе?

Обеим, похоже, не по себе, особенно Сильвии. Я бы расколол ее в одну минуту. Кажется, натуральная блондинка. Ну же, малышка, поговори с Брюси.

— Нет, — отвечает она.

Слишком быстро. Это замечает даже Драммонд.

— Вы знаете этих мужчин? — спрашивает она.

Они слишком умны, чтобы врать.

— Видели несколько раз, — кивает Эстелла.

— Кто они?

— Не знаю. Просто ребята, которые болтаются в клубе, вот и все.

Эстелла заметно покрепче своей подружки. Тертая подстилка. Эти следы красной помады на окурке…

— Значит, их имен вы не знаете? — спрашивает наудачу Драммонд.

Я бы тоже попытал удачи с этой классной штучкой…

— Нет.

— Хотите еще что-нибудь рассказать нам о том вечере? — не унимается Драммонд.

Эстелла смотрит на Сильвию, потом на Драммонд. Меня как будто и нет. Меня игнорируют. И кто? Мне это совсем не нравится. Я барабаню по столу — ноль внимания. Как будто я стал невидимкой.

— Там, в клубе, была одна какая-то странная женщина, — начинает Эстелла. — Может, ничего такого в этом и нет, но она выглядела как-то чудно. Поговорила немного с тем цветным парнем, но он от нее ушел, как будто они поругались. Я потому ее запомнила, что чуть раньше видела в туалете, она там брови подкрашивала рядом со мной.

— И что в ней такого странного? — спрашивает Драммонд.

Как меня заебал флюоресцентный свет! Все это дерьмо говняных семидесятых. Нет даже приличного кабинета…

Лондон…

Сидней… приличный кабинет…

Но то был Новый Южный Уэльс…

— Не знаю…

Ни хуя ты не знаешь, и мы ни хуя не знаем, вот в чем проблема, ты, тупая, безмозглая сучка. Ты ни хуя не знаешь. Ни…

— Какая она была? Молодая, старая, большая, маленькая, темная, светлая…

— В ней было что-то… собачье, — говорит Эстелла.

Я только время теряю с этими со́сками. Ничего они не знают. Безмозглая Роджер Мур Драммонд должна это понять. Правила везде одинаковы. Полиция… Это она полиция? Не смешите меня!

Я встаю и выхожу из комнаты.

Драммонд выскакивает вслед за мной в коридор.

— Брюс, нам надо…

— Да, — я повышаю голос, чтобы не дать ей закончить, — да, нам надо заниматься этим делом, но у меня есть и другие дела, и я уже опаздываю.

— Может, я чего-то не знаю?

Раздраженный голос Драммонд действует на меня успокаивающе. Как и я, она в полной заднице. А ответ на ее вопрос, по-моему, очевиден: идиотка должна понять, что в полиции ей нечего делать.

Я отступаю на шаг, тычу ей в лицо пальцем и улыбаюсь.

— Да, Мэнди, да дорогуша, нам надо поговорить. Но только позже. Я введу тебя в курс дела. Чао.

Оставляю ее в полном недоумении и поднимаюсь наверх, где меня ждет Рэй.

В кабинете вижу Клелла с бутылкой шампанского. Он наливает в бумажный стаканчик и протягивает мне.

— По какому случаю праздник?

— Я получил самый лучший рождественский подарок, Брюс. Лучшего и желать нечего. Меня переводят из отдела по тяжким в дорожный.

Словно предвидя, что я сейчас скажу, он продолжает:

— Да, я буду бумагомаракой, да, это скучная, однообразная работа… но я жду не дождусь, когда же меня переведут. Всё, Брюс, хватит. Я не поклонник «Суини»[7] и не ковбой в отличие от вас. Пришло время расстаться с дубинкой и наручниками и подружиться вот с этим малышом.

— Он улыбается и поднимает со стола карандаш.

— Если тебе нужно именно это, тогда порядок. — Меня так и воротит от его тупого самодовольства. Я выпиваю шампанское и поворачиваюсь к Ленноксу. — Ты готов, Рэй?

— А то, — говорит Леннокс.

На меня накатывает сильнейший приступ беспокойства. Я должен уйти отсюда. Немедленно. Быстро спускаюсь по лестнице и направляюсь к стоянке. Рэй едва поспевает за мной.

Загрузка...