Девятью Девять

Глава XV

Когда Мэтт подоспел, драка уже закончилась. Один из участников, высокий и крепкий, держал в охапке обмякшее, безвольное тело — того самого бородача.

Люди из машины тоже не теряли время даром.

— Бросай оружие! — крикнул один. — Ты под прицелом!

— А, Регленд, — отозвался высокий. — Подхвати- ка этого придурка с другой стороны. Внесем его в дом и вызовем скорую.

— Господи, да это вы, лейтенант. Откуда вы взялись?

— Ничего особенного, я тут живу. Ну же, помоги.

Другой полицейский, держа пистолет наготове, подошел к Мэтту.

— А вам чего надо?

— Не груби, — бросил через плечо лейтенант, пока они с Реглендом тащили беспамятного бородача. — Между прочим, ты за ним следил. Помнишь? Он, возможно, тебе еще понадобится. Идемте, Мэтт. И подберите пистолет. Он опять его потерял.

Домашние таланты Леоны были воистину всеобъемлющи. Она помогла уложить бородача на кушетку, исчезла и почти немедленно появилась с горячей водой и бинтами.

— Вот, — сказала она через минуту, ловко закончив перевязку. — Пока сойдет. Я сделала что могла, но ты ведь вызвал скорую, дорогой?

— Да, милая.

(Двое полицейских обменялись ехидными улыбками.)

Леона вытерла руки об оставшийся кусок бинта.

— Что случилось?

— Я бы и сам хотел знать, — заметил Мэтт.

— Так, — сказал Маршалл. — Выпьете, парни? Начальство не узнает.

Полицейские не отказались.

— Мне стало интересно, какой такой бородач ходит за Дунканом. Когда Дункан ушел, я остался понаблюдать за улицей и увидел, как этот тип вышел вон из-за того дерева и зашагал следом. Я присоединился к процессии, а когда заметил у него в руках кое-что подозрительное, то подкрался сзади и прыгнул. Мы немного повозились, и чертов придурок прострелил сам себе плечо. Как там дела?

— Ничего серьезного, — ответила Леона.

— Вот пистолет. — Мэтт протянул лейтенанту оружие. — Вы сказали, он снова его потерял. То есть это…

— Разумеется. Я мог бы драматичным жестом сорвать с нашего гостя бороду, но предоставлю это медикам. Пусть сначала полюбуются на пациента во всей красе. Да, нас снова навестил Свами. На кой кому-то, кроме Зюсмауля, за вами следить? Причем так нелепо. Если хотите еще доказательств, во время драки он начал ругаться, точь-в-точь как вы говорили.

— На каком-то странном языке? Кстати, на каком?

— Это помесь, как и сам Свами. Я просмотрел его досье. Он вовсе не индиец, а наполовину еврей, наполовину цыган и позорит тех и других. Подозреваю, загадочный язык — смесь цыганского и идиша.

— Славный парень, — философски заметил Регленд.

— Я все-таки не вполне понимаю, причем тут Зюсмауль. Хотел бы я…

— Он приходит в себя, — сказала Леона.

Свами Махопадхайя Вирасенанда с трудом приоткрыл мутный глаз и уставился на лейтенанта.

— Кто вы такой?

— Лейтенант Маршалл, отдел убийств. Полегчало, дружок?

— Вы… вы стреляли в меня! — в ужасе проговорил Свами.

— Ничего подобного, ты сам в себя выстрелил. Мораль: никогда не спускай курок, войдя в клинч. Это вредно для здоровья. Теренс Маршалл, “Как жить долго и счастливо”, правило номер шесть. А теперь ты кое-что расскажешь.

— Нет, — голос Свами звучал слабо, но решительно.

— Прекрасно, значит, отказываешься говорить. Учти, тебе плохо. Ты ранен и отправишься в больницу — в полицейскую больницу, Зюсмауль. Если развяжешь язык, залатают как положено. Если нет…

выйдешь оттуда в таком виде, что я на тебя взглянуть не рискну. У меня слабые нервы.

— Чушь какая… — Но в глазах Свами уверенности не было.

— Чушь? Ладно. Как хочешь. Когда передумаешь, будет поздно.

— Может, я сумею его убедить, лейтенант? — спросила Леона.

Маршалл увидел в руках жены пузырек с йодом и подавил улыбку.

— Попробуй.

Леона приподняла повязку и приложила к ране вату, обильно смоченную йодом. Свами издал пронзительный вопль, пухлое тело содрогнулось от боли.

— Это чтоб ты составил приблизительное представление, — намекнул Маршалл. — Жаль, что ты отказываешься говорить. После больницы ты не заметишь особой разницы, оправдают тебя присяжные или нет. Тебе уже будет все равно.

— Еще дозу, лейтенант? — с мрачно-деловитым видом спросила Леона.

— Ладно, — выдохнул Свами. — Я кое-что скажу, так и быть. Пару слов. Не потому что я испугался. Исключительно потому, что я благодарен вам за отправку в больницу.

— Разумеется. Ты не испугался. Зачем ты шпионил за Дунканом? Зачем прятался в его комнате и грозил пистолетом?

— Буду откровенен, лейтенант. Я хочу, чтобы Дункан отдал мне кое-какие бумаги покойного мистера Харригана. Тогда окружному прокурору будет еще труднее притянуть меня к суду во второй раз. Нет ничего незаконного в том, чтобы попросить об услуге, правда?

— Незаконно требовать ее под дулом пистолета.

— Пистолета? Лейтенант, вы думаете, я собирался стрелять? — Свами попытался рассмеяться, но закашлялся. — Воды, пожалуйста.

— Когда закончишь.

— Так вот. Пистолет нужен… только ради эффекта. Это сценический реквизит. Как хрустальный шар. Он создает атмосферу, располагающую к сговорчивости. И не более.

Маршалл сухо заметил:

— Обвинят тебя, скорее всего, в планировании нападения с использованием смертоносного оружия. Судье будешь объяснять про сценический реквизит. А теперь расскажи про Артура Харригана.

— Этот идиот! — взорвался Свами Зюсмауль. — Недоумок! Если бы только я… — Он вдруг затих. — Прошу прощения, лейтенант. Вы ведь имеете в виду Артура Харригана? Сына?

— Да.

— Мы незнакомы. Я подумал об отце. Старшего Харригана звали Артур Вулф. Сына я никогда не видел.

— Так. Допустим, речь об отце. Вы считаете его идиотом, ненавидите… и в прошлое воскресенье он был убит. Где вы находились в тот день?

— Не помню. Трудно отчитаться за каждую минуту. В какое именно время, лейтенант?

— Начиная с пяти часов.

— А, ну это я скажу. И даже смогу доказать.

— Есть такие сволочи, — заметил Регленд, — которые поклянутся в чем угодно.

В голосе полицейского прозвучала горечь — видимо, ему не давали покоя неприятные служебные воспоминания.

— Нет, офицер, это не сволочи. Совсем наоборот. В прошлое воскресенье, с пяти до семи, я был в монастыре ордена сестер Марфы из Вифании.

— Раньше ты при мне таких слов не говорил, — с упреком произнесла Леона.

— Ты очень сердишься?

— Если хорошенько подумать — нет. Может, полечить его еще немножко?

— Но я же говорю правду, лейтенант! Я беспокоюсь о своей душе, понимаете? Я даже подумал: вдруг мистер Харриган был прав и я сбился с пути истинного? — Речь Зюсмауля зазвучала официально, как выученная наизусть. — Поэтому я пошел в монастырь и поговорил с одной сестрой, которая послала меня к другой, а та к третьей… Наконец я попал к сестре Иммакулате, которая, видимо, у них там главный богословский авторитет.

— Кто-кто? — жалобно переспросил Регленд. Никто ему не ответил.

— Она беседовала со мной больше часа, но так и не убедила. Я понял, что они с Харриганом оба заблуждаются и я стою ближе к Истине. Поэтому я попытался убедить мистера Дункана, чтобы он прекратил преследование, вдохновленное Харриганом. Короче говоря, вот где я был, лейтенант, когда мистера Харригана убили.

Шум подъехавшей скорой помешал Маршаллу взорваться еще раз. Леона заспешила к двери.

— Если они позвонят, то разбудят Терри, — объяснила она.

Когда Свами Махопадхайю Вирасенанду увезли в больницу, Маршалл продолжал бормотать под нос заковыристые фразы.

— Выучи язык Свами, дорогой, — посоветовала Леона. — Английский, кажется, для тебя слабоват. Если можно назвать это английским.

— Одно очевидно, — сказал Маршалл. — Мы, конечно, проверим алиби, но я не сомневаюсь, что оно подлинное и выдержит любую проверку. Но значит оно вот что. У Свами религиозных сомнений не больше, чем у Терри. Он знал, что скоро что-то случится, и решил обзавестись алиби.

— Я все-таки пойду домой, — сказал Мэтт. — Посмотрим, кто выскочит из-за дерева на сей раз.

— Регленд, — позвал Маршалл, — тебе все равно велели проводить этого парня до Уэст-Голливуд. Почему бы не упростить дело и не отвезти его на машине? Он тебя и так уже видел.

— Конечно, лейтенант. Не вопрос.

Маршалл обвил рукой жену, развернул к себе и поцеловал.

— Отличный был выходной, правда?

— Знаешь, — сказала Леона, — мне даже понравилось.

Вытащив ключ от дома, который ему дала Элен Харриган, Мэтт заметил на кольце второй ключ, от Джозефа. Бессмысленное, но неуемное любопытство не давало ему покоя. Он разулся, оставил ботинки возле лестницы и на цыпочках прокрался по темному коридору в молельню, освещенную красным мерцанием негасимых лампадок перед образом Мадонны.

Он потрогал дверь в кабинет — надежно заперто. Мэтт тихонько открыл ее и вошел в комнату — эпицентр всего это безумия. Помедлил, прислушиваясь непонятно к чему, а потом щелкнул выключателем.

Как только глаза привыкли к яркому свету, он заметил брешь на книжной полке. Мэтт пересек комнату и посмотрел внимательнее, после чего быстро и беззвучно проверил все выходы. Засовы и щеколды были на месте, а ключ от единственной оставшейся двери хранился у него самого.

Кто-то украл… нет, не одну из бесценных папок. Тогда Мэтт удивился бы, но счел поступок достаточно мотивированным.

Вор унес книгу об истории английской церкви в годы правления Вильгельма Второго.

Расспросы наутро не принесли никакой пользы. Не то чтобы Мэтт ожидал услышать ответ, но имелся некоторый шанс, что кто-то забрал книгу по вполне безобидной причине, прежде чем комнату заперли, и что он просто не заметил ее отсутствия раньше. Поэтому Мэтт спросил у каждого члена семьи по отдельности, не брал ли кто том, посвященный Вильгельму Второму, — он, мол, хотел проверить некую ссылку на английские ереси одиннадцатого века и, кажется, видел нужную книгу в библиотеке Вулфа Харригана.

Все сказали нет. Мэтт ничего не узнал и даже не наблюдал никаких интересных реакций. Он предпринял еще два шага, в равной мере бесплодных, — во-первых, позвонил Джозефу, который заверил, что ключ от молельни, насколько ему известно, существует лишь в одном экземпляре, и, во-вторых, обыскал мусорную печь. Но на сей раз преступник прибег к другому способу уничтожения улик — если, конечно, кражу совершил тот же человек, который пытался сжечь желтое одеяние. Как тщательно Мэтт ни копался в пепле, но не обнаружил ничего, что походило бы на остатки книги.

В мотивах кражи сомневаться не приходилось: вор и убийца наверняка были одним лицом. Предположение сестры Урсулы насчет дротика оказалось верным. Вулф сам метнул дротик в книгу по истории английской церкви, а убийца вытащил его и воткнул в папку с именем Агасфера. А потом с запозданием сообразил, что полицейские могли осмотреть не только папки, но и книги в поисках отметин от дротика. И пришел к выводу, что они, видимо, этого не сделали (или не оценили то, что нашли), поскольку не предприняли никаких действий. Поэтому преступник просто унес книгу.

“Вот тут он дал маху, — подумал Мэтт. — Пропажа книги просто обязана привлечь внима ние официальных лиц”. Но тут же он понял, что никто, кроме самого Вулфа Харригана, не смог бы, взглянув на полку, сказать, чего именно недостает. Будь это что-нибудь другое, например фолиант с длинным немецким названием, посвященный пережиткам гностических верований, и Мэтт ни за что не вспомнил бы, какая книга пропала. Нет, он рассуждал верно. Убийца украл книгу, не зная, что сестра Урсула видела ее и разгадала тайну.

Но как? Вариантов было три. Первый, и наиболее вероятный: наличие второго ключа. Второй, самый привлекательный: существование какого-то невероятного способа зайти в запертую комнату и выйти из нее, который они упустили во время вчерашней оживленной дискуссии. И третий, совершенно неправдоподобный: астральные тела еще и книги красть умеют.

Но… Мэтт вдруг прервал ход своих мыслей и радостно рассмеялся. Книгу похитили, потому что вор, он же убийца, хотел подставить Агасфера. Допустим, первый визит в запертую комнату произошел с помощью сверхъестественных сил, но для их вторичного применения причин уже не было никаких. Возжелай Агасфер что-нибудь украсть, он забрал бы свою папку, а не книгу с дыркой от дротика, указывающей непонятно на что. Следовательно, первое загадочное происшествие имело рациональное объяснение, как и второе. По крайней мере, теперь Мэтт нашел способ опровергнуть версию об астральном теле, опираясь на что-то помимо собственного недоверия и ощущения нелепости происходящего.

— Над чем вы смеетесь?

— Доброе утро, Конча. Я и не слышал, как вы вошли.

— Извините. Папа всегда грозил прибегнуть к жестоким мерам, если я войду в кабинет, не постучавшись. Я не знала, насколько вы строги в этом отношении.

— В дальнейшем так и будет. Вам грозят жестокие меры. Но раз уж вы здесь…

— Над чем вы смеялись?

— Если вы так упорно настаиваете, что вы не ребенок, перестаньте задавать вопросы. В вашем голосе звучит “Папа, почему?”. И вы чертовски настойчивы…

— Если я ребенок, не ругайтесь при мне. Съели? Над чем…

— Ладно, ладно. Я смеялся, потому что хоть из-за астрального тела не нужно больше беспокоиться. Ну, теперь вы счастливы?

— Хорошее слово: “счастливы”. — Конча смотрела на пустое место на полке. — Она пропала, да?

— Что?

— Книга о Вильгельме Втором, которой вы интересовались. Между прочим, вы держались далеко не так небрежно, как вам бы хотелось. Я и сама немного поспрашивала и выяснила, что вы опросили всех.

— Наверное, ее поставили куда-нибудь на другую полку. Я просто решил проверить кое-какую отсылку в заметках вашего отца и вспомнил, что видел где-то в кабинете нужную книгу.

— Пожалуйста, Мэтт, не надо со мной хитрить. Загадочные события продолжаются, ведь так? И я обязана про них знать, обязана.

— Зачем? Мистер Харриган мертв. Конечно, вам очень тяжело, но ничего не поделаешь. Маршалл толковый человек, он все выяснит. Это его дело. Правосудие совершится, и мертвый упокоится в мире. Не надрывайте себе душу.

— Вот она, разница в десять лет. — Конча вздохнула. — Неудачный у вас возраст, Мэтт. В моем возрасте правду чувствуешь инстинктивно. В возрасте сестры Урсулы ее знаешь. Но в вашем, или Грега, или даже лейтенанта только суетишься и при молодых делаешь вид, будто знаешь, а при пожилых — будто чувствуешь.

Мэтт улыбнулся.

— Очень глубокомысленно. И что же вы чувствуете?

— Что смерть подводит итог только для того, кто умер. Но что подведет итог для остальных? Мой отец мертв. “Измена выдохлась; ни сталь, ни яд, ни тайный бунт, ни внешний враг, — ничто его не тронет”. В прошлом году мы проходили “Макбета”, — добавила Конча, на мгновение сделавшись опять ребенком.

— Весьма жизнерадостная пьеса. Знаете, что актеры думают о тех, кто ее цитирует?

— Тайный бунт, — продолжала Конча. — Вот оно. Ничто не тронет папу, но кое-что еще может тронуть нас. В том-то и беда. В доме царят подозрение, страх и, может, даже вещи пострашнее. А я знаю, как опасны подозрения.

— Насчет белены? — уточнил Мэтт.

Лицо Кончи вновь превратилось в застывшую маску ужаса.

— Ох, Мэтт, — выдохнула девушка, — если бы я только могла рассказать… но я не могу. Не могу.

Даже вам. — Она прижала ладонь ко рту и на мгновение отвернулась.

— Простите. Кажется, я зря пытался умничать. Больше не буду.

Конча вновь повернулась к нему. На костяшках пальцев виднелись белые отметины зубов, но лицо было спокойным.

— Вы правда умный. Честное слово. Просто молодчина. Но почему вы мне ничего не рассказываете?

— О чем?

Она указала на пустое место на полке:

— Например, об этом.

— Я же сказал. Я искал книгу, но не нашел. Наверное, ее по ошибке поставили не туда.

— Не надо скрывать от меня худшее! Я была здесь с вами вчера вечером, когда вы запирали кабинет! Помните? Я видела эту полку, и все книги стояли на местах, я хорошо помню. Значит, ничего никуда не перекладывали. Книгу забрали — забрали после того, как вы заперли дверь. Разве вы не понимаете, отчего я так боюсь? Не понимаете, зачем я пришла сюда сегодня? В кабинете опасно находиться. Здесь происходят странные вещи.

— Вы делаете из мухи слона. Вам только кажется, будто вы что-то помните. Пустое место на полке было уже вчера вечером. Я не искал книгу просто потому, что раньше она не была мне нужна. Если не ошибаюсь, пора обедать?

— Да. Но, Мэтт…

— Вы не знаете, что на обед?

— Ну ладно. Я буду умницей. Маленьким цветочком рядом с большим дубом. Заплачу от восторга, если вы улыбнетесь, и задрожу от страха, если вы нахмуритесь. Не хотите ли зашнуровать мне корсет? О, сэр, да вы понятия не имеете, как страдает женщина. А на завтрак, милорд, у нас яичница. Возможно, рыба, вероятно, сыр, но яичница — скорее всего.

— Сегодня не пятница.

— Какая разница? У Дженет выходной, и хозяйничает тетя Элен. У нее вечная среда — не только во время поста, но и круглый год. По-моему, невежливо распространять свою святость на окружающих таким образом.

— Вы не любите рыбу?

— Из меня плохая католичка. Я хочу мяса.

— Если ужин обещает быть таким же постным, может, поедим где-нибудь в другом месте?

— Охотно. — Конча улыбнулась. — Я не намекала, ничего такого, но очень любезно с вашей стороны предложить. У нас свидание!.. И раз уж вы такой милый, я кое-что расскажу.

— Что?

Она вновь заговорила серьезно:

— Почему мне страшно. Ну, одну из причин.

— Вы напрасно боитесь.

— Да, вы хотите, чтобы я думала, что все это меня не касается… что беды закончились после смерти папы. Но она — только часть происходящего. Что-то творится вокруг, и мы не можем выпутаться.

— Вы снова чуете правду?

— Отчасти. И вижу. Вчера я бездельничала. Наверное, надо вернуться в колледж. Не знаю, каких нахватаю отметок, если заброшу учебу, а тем време нем наступят экзамены. Но прямо сейчас я не могу вернуться. Не хочу, чтобы в колледже на меня смотрели, толкали друг друга и говорили: “Гляди, вон девушка, у которой убили отца”. Лучше несколько дней побыть дома, чтобы они успели забыть.

— Даже не надейтесь. Я работал в газете и знаю. Людям просто не позволяют забыть. Через пятьдесят лет газетчики раскопают вашу историю и напишут статью перед заголовком: “Дочь убитого Харригана стала прабабушкой”.

— Всего через пятьдесят лет? Господи, мои дети не теряли времени даром.

— Испанская кровь. Испанцы рано взрослеют.

— Я рада, что вы наконец-то это признали. В любом случае вот почему я решила остаться дома. Но здесь еще хуже. Заняться нечем. Дженет уже до смерти надоело, что я кручусь на кухне, а читать неохота. Иногда я болтаю с мистером Рафферти. Его дочь — моя ровесница. Хорошо бы с ней познакомиться. Но мистер Рафферти тоже от меня устал. Поэтому я решила оказать Артуру услугу.

— Артуру?

— Да, он дурак, и, наверное, вы уже поняли, что я его недолюбливаю. Но Артур мой брат. Услугу человеку оказываешь не потому, что он тебе нравится, а потому что самому становится приятно. Вот почему вы предложили мне поужинать в городе. Чувствуете себя великодушным, поскольку решились целый вечер развлекать девочку, которой невесело живется. И гадаете, хватит ли у вас денег, потому что она наверняка избалованна.

— Послушайте… — начал Мэтт.

— Ничего страшного, я уже все спланировала, ужин обойдется в семьдесят центов на двоих, включая чаевые, и вам понравится. Так вот, об Артуре… Я решила прибраться в его комнате. Там всегда отвратительный бардак, и он терпеть не может, когда кто-нибудь перекладывает вещи, но при этом сам ничего не делает. Каждый раз, когда я прибираюсь, он страшно злится, а потом признает, что идея была неплохая, и говорит спасибо. Он как раз куда-то ушел, поэтому я поднялась к нему и взялась за дело. Ох, ну и работка! Неужели все мужчины такие? Папа тоже был страшным неряхой. В квартире у дяди Джо чисто, но у него слуга-филиппинец. В вашей комнате тоже беспорядок?

Мэтт вспомнил разбитое окно и дырку от пули в комоде.

— Таков мой образ жизни.

— Я навела порядок, вытряхнула пепельницы, вымыла расческу и щетку, забрала одежду, которую нужно было заштопать, и нашла несколько книг, которые явно попали в дом без ведома тети Элен.

— И что вы с ними сделали?

— Прочитала. Должна же я иногда развлекаться. И вдобавок моим образованием, сэр, пренебрегают. Никто мне ничего не рассказывает… — Она помедлила. — Вы же не согласитесь…

— Вы знаете, как бывает у птичек и пчелок? — спросил Мэтт.

— Да.

— Так вот, у людей по-другому.

— Я поняла. Люди намного изобретательнее…

по крайней мере, в книжках Артура. Но этим мои открытия не ограничились. Я нашла закладку.

— Закладку?

— Да. Хотите посмотреть?

Мэтт кивнул. Конча отвернулась и расстегнула молнию на блузке.

— Старомодно, правда? — спросила она. — Но, пока модельеры не придумают для нас нормальный нагрудный карман, мы… короче, до тех пор женщинам придется выкручиваться. Одна девочка в нашей школе называла это “первым национальным банком”. И мы дразнили ее за феноменальный рост филиалов…

— Подходящий разговор для юных леди, нечего сказать. Я думал, вашими соученицами были приличные девочки.

— Мужчины не представляют, как разговаривают приличные девочки в своем кругу. Вот, посмотрите, что я нашла в книжке Артура. А потом удивляйтесь, отчего мне страшно. Удивляйтесь, отчего я вынуждена притворяться бодрой, веселой и глупенькой. Потому что я боюсь… — Она замолчала, прежде чем ее дрожащий голос успел оборваться полноценным всхлипом.

Мэтт взял закладку, еще теплую от груди Кончи — вполне естественный факт, который отчего-то его взволновал. Но и сам по себе предмет оказался достаточно волнующим, только по иной причине. Закладка представляла собой обрывок желтой ткани, точь-в-точь такой же, из какой было сшито одеяние, вынутое из мусорной печи.