Девятью Девять

Глава XVI

Разговор Маршалла с сестрой Иммакулатой прошел гладко — даже, на взгляд лейтенанта, слишком гладко. Зюсмауль проявил незаурядную сообразительность для человека, настолько бездарного в слежке. Он не назвал своего имени и не выкинул ничего необычного, дабы запечатлеть себя в памяти монахинь и навести полицию на мысль, что его алиби искусственно создано. Он пришел в монастырь как безымянный искатель истинного пути.

Разумеется, монахини вспомнили неожиданного гостя. Подобные просьбы, как, несомненно, сознавал Зюсмауль, достаточно редки, а потому не нужно прикладывать дополнительных усилий, чтобы они запомнились. И, хотя он не назвался, сестра Иммакулата без труда узнала Зюсмауля на фотографии. Таким образом, не осталось никаких сомнений, что во время убийства Вулфа Харригана Свами Махопадхайя Вирасенанда находился в монастыре сестер Марфы из Вифании.

Другой вопрос — для чего ему понадобилось алиби? Возможно, рано или поздно удастся выжать ответ из Зюсмауля, но пока что этот вопрос тоже висел в воздухе. В расследовании убийства Харригана Маршалл не хотел полагаться на время и привычные процедуры. Он знал, что только в романах герои живут, в страхе ожидая следующего удара. Среднестатистический психически здоровый убийца — разумная и деловитая личность, которая совершает преступление, кажущееся ей необходимым, после чего перестает предаваться подобным развлечениям. Если убийство совершилось в кругу семьи и поводом послужило наследство, то причин опасаться насилия в дальнейшем не было вовсе. Но если Харригана убили из мести или для того, чтобы предотвратить новые разоблачения, тогда молодой Дункан — да и любой член семьи — находился в нешуточной опасности. Маршалл понимал: это проклятое дело нужно раскрыть как можно скорее.

Лейтенант, нахмурившись, свернул не туда и оказался в залитом солнцем дворике, поросшем всякой зеленью, незнакомой, но приятной глазу. Он уселся на залитую солнцем скамейку и задумался, во-первых, можно ли курить в монастыре, и, во-вторых, найдется ли тут поблизости телефон.

Монастырь крайне удивил Маршалла. Он ожидал увидеть суровые кельи, где нужно стоять перед решеткой, в стылой темноте, и шепотом разговаривать с незримыми обитательницами. А вместо этого… Он тщетно искал подходящее слово для здешней опрятности, простоты, чистоты, свежести и порядка. Нечто среднее между больницей и хорошей частной школой.

Какая-то монахиня пересекала дворик, неся шелковую хоругвь с золотистой вышивкой, свисавшую с массивного деревянного древка. Ноша была тяжелая и неудобная.

Маршалл отложил незажженную трубку.

— Я помогу, сестра. Вам одной не справиться.

— Спасибо, очень мило с вашей… Если не ошибаюсь, лейтенант Маршалл?

— Значит, вы сестра Урсула. Прошу прощения, для меня все монахини пока еще на одно лицо. Но я уверен, что, кроме вас, меня тут никто не знает.

— Зачем вы здесь, лейтенант? Мистер Дункан рассказал о моих честолюбивых замыслах?

— Да, но приехал я по другой причине, гораздо более прозаической. Проверяю алиби.

— В монастыре?

Маршалл рассказал о подозрительных душевных исканиях Зюсмауля аккурат в час убийства.

— Господи помилуй, — произнесла сестра Урсула. — Давайте присядем, лейтенант. Вы можете уделить мне немного времени?

— Несколько минут… и даже больше, если понадобится, сестра.

— Спасибо. Пожалуйста, курите. В монастырях говорят, что цветы плохо растут без табачного дыма, хотя наши, кажется, вполне обходятся. Брат Хилари называл табак “садовым ладаном”. Так что не стесняйтесь. Вы понимаете, что означает визит Свами, лейтенант?

— Я бы хотел знать, что он означает с вашей точки зрения, — уклончиво отозвался Маршалл.

— Что на это время было назначено ограбление кабинета мистера Харригана. Мы знаем, что сам Свами не убивал и не помогал убийце, поскольку он угрожал мистеру Дункану. Будь Зюсмауль как-то связан с убийством, он забрал бы свою папку лично или через пособника. Последующие преступления Свами гарантируют его непричастность к первому.

— Именно это я пытался объяснить Дункану. Боюсь, он не понял.

— Зюсмаулю для чего-то понадобилось алиби. Видимо, он планировал совершить поступок, за который мог официально оказаться под следствием, поскольку никакой частный знакомый Зюсмауля не стал бы приходить в монастырь и собирать сведения о нем — я правильно выражаюсь? А других официальных расследований по каким-либо событиям минувшего воскресенья, к которым Свами мог быть как-то причастен, не ведется, правда?

— Да.

— Значит, события, для которого ему требовалось алиби, не случилось. Не кажется ли вам вероятным, что он планировал ограбление кабинета Вулфа Харригана, но оно сорвалось из-за убийства?

Маршалл улыбнулся:

— Когда Дункан поделился со мной вашими замыслами, сестра, я самым непочтительным образом запаниковал. Но теперь я думаю, что, наверное, это не такая уж безумная идея. Примерно к таким же выводам я пришел и сам. Давайте двинемся дальше. У вас есть какие-нибудь соображения касательно сообщника Зюсмауля в предполагаемом ограблении, которое так и не состоялось?

— Пожалуй, я пока промолчу.

— Дункан передал вам рассказ сержанта Краутера — про квартиру Свами и про сигареты?

— Да.

— Понятно. Пойдем дальше. Кстати, а кто это? — Маршалл рассматривал вышитое на хоругви лицо пожилой женщины в монашеском головном уборе.

— Наша основательница, блаженная мать Ларош. Сестра Перпетуя только что закончила вышивку. Хоругвь будет стоять у алтаря в субботу, в день памяти матери Ларош.

— Она святая?

— Нет. Пока нет. Конечно, мы упорно настаиваем на канонизации. Наша самая большая надежда — дожить до того дня, когда мать Ларош причислят к лику святых. Но до сих пор она лишь достигла статуса блаженной. Это… — Сестра Урсула задумалась в поисках сравнения, понятного лейтенанту. — Это, наверное, что-то вроде унтер-офицера.

— У вас странный монастырь, сестра. Я и не знал, что монахини могут вести такой свободный образ жизни — расхаживать по всему городу и заниматься самыми разными делами. Если не ошибаюсь, вы работаете в больнице и в школе? Везде понемногу, как я слышал.

— Я даже бываю домработницей. — Сестра Урсула улыбнулась. — Если какая-нибудь бедная женщина больна или не оправилась после родов, она зачастую обращается в благотворительное общество, которое присылает сиделку, но хозяйство тем временем просто разваливается. Никто не присматривает за другими детьми и не поддерживает порядок в доме. Это одна из наших обязанностей. Вот почему мы называемся “сестры Марфы из Вифании”. Помните? У Лазаря было две сестры. Марфа жаловалась, что Мария проводит слишком много времени, слушая Христа, и слишком мало трудится по хозяйству. Мать Ларош решила, что многое можно сказать в пользу Марфы.

— Но в других орденах устав строже, не так ли?

— В чем-то да. Мы приносим обычный тройной обет — бедности, целомудрия и послушания, — но не подлежим церковному праву. Видите ли, мы не испрашивали апробации у папы римского. Мать Ларош хотела, чтобы наша община оставалась светской, а обеты приносились частным образом. В строгом смысле слова, мы совсем не монахини.

— Я не вполне понимаю…

— Ничего удивительного. В общем, различие сугубо формальное, но благодаря ему у нас больше простора для действий. А в пятницу мы совершенно свободны.

— Каждую пятницу?

— Господи помилуй, нет. Я имею в виду эту пятницу. Послезавтра. Мы приносим обеты сроком на год и в течение двадцати четырех часов накануне дня памяти матери Ларош теоретически свободны от всех обетов. Разумеется, никто этим не пользуется, но приятно сознавать, что при желании ты вправе делать что угодно.

Маршалл встал:

— У вас странная и удивительная жизнь, сестра. Я бы не отказался еще послушать, но у меня дела. Вы не станете возражать, если я как-нибудь зайду еще?

— Да, и лучше раньше, чем позже. Если вы не против, я бы хотела поговорить с вами через пару дней, и очень серьезно.

— Насчет…

— Да. Мы должны распутать этот ужас, лейтенант. Он не улыбнулся, услышав “мы”.

— А то я не знаю, сестра.

— Добраться до истины гораздо важнее, чем просто раскрыть убийство. От этого зависит счастье семьи. Харриганы хорошие люди, лейтенант. Жить в темноте и страхе — слишком тяжкая кара. И девочка вдобавок в переходном возрасте… Вся ее жизнь так или иначе может оказаться под ударом.

— Скажите, сестра, — медленно произнес Маршалл, — при чем тут Вильгельм Второй?

Сестра Урсула решительно встала. Хоругвь с матерью Ларош затрепетала на легком ветерке.

— Не могу, лейтенант. Пока я не сумею объяснить, каким образом убийца покинул комнату, мои обвинения будут беспочвенны. Я уже знаю, кто убил Вулфа Харригана, но что толку, если я ничего не в состоянии доказать? А теперь, лейтенант, если вы будете так любезны и поможете отнести хоругвь, прежде чем уйдете…

— Конечно. А если вы скажете мне, где тут телефон…

Телефон зазвонил, когда Мэтт рассматривал обрывок желтой ткани. После минутного разговора, во время которого он мало говорил, зато напряженно слушал, Мэтт повесил трубку и повернулся к Конче.

— Лейтенант просит меня помочь ему в одном деле, — коротко сказал он. — Так что я побежал.

Он шагнул к двери.

— Но… — Конча жестом указала на кусок ткани в руке у Мэтта.

— Ах да. Положите обратно в тайник. — Он улыбнулся. — Пожалуй, это единственная улика в истории, что могла бы вдохновить Роберта Геррика[20].

Конча не улыбнулась в ответ.

— Но разве не… разве?..

— Не волнуйтесь, Конча. Желтый — достаточно распространенный цвет. Просто мы на нем помешались. Возможно, Артур подыскивал нужный оттенок для подарка своей девушке. — Мэтт открыл дверь. — Стало быть, яичница тети Элен мне не суждена. Увидимся за ужином.

— Что хочет лейтенант? Он не… вам не грозит опасность?

— А я думал, вы считаете, что все опасности сосредоточены в кабинете. Нет, все довольно безобидно. У детектива появилась неплохая догадка насчет того, кто явился сюда в понедельник вечером в желтом одеянии. Он хочет, чтобы я помог ему это доказать.

Конча отвернулась, чтобы спрятать обрывок ткани обратно в укромное местечко.

— Ступайте с богом, — негромко произнесла она. — По-английски звучит глупо, да?

Мэтт закрыл дверь и шагнул в коридор. Его захватил такой водоворот мыслей и чувств, что он чуть не столкнулся с Баньяном. Величественный дворецкий помедлил и впервые обратился к Мэтту учтиво и почтительно:

— Мистер Дункан, пожалуйста, не думайте, что я подслушиваю, но я невольно уловил вашу последнюю фразу. Я правильно понял, что, по мнению лейтенанта, в понедельник вечером здесь побывал не Агасфер?

— Я превращаюсь в отдел справок. “Спросите мистера Дункана!”

— Я не прошу раскрывать тайны следствия, но если действительно…

— Допустим, мы не исключаем такую возможность. Что теперь?

— Тогда, боюсь, я должен попросить отгул на сегодня, чтобы посетить Храм Света. Спасибо, мистер Дункан.

Мэтт уставился вслед величаво удаляющейся фигуре дворецкого и встряхнулся, чтобы прийти в себя.

— Ну нет, — произнес он вслух. — Бред какой-то.

— Робин Купер, — с чувством сказал Маршалл, когда они с Мэттом отъехали от дома Харриганов. — Милое имечко, правда? Прелесть что такое. Будь я проклят, если могу представить себе парня по имени

Робин Купер, который выкидывает подобную штуку, но дело, по всей видимости, обстоит именно так.

— Что навело вас на след?

— Мои ребята разузнали, кто из помощников Агасфера отлучался во время проповеди вечером в понедельник, когда человек в желтом нанес нам визит. Этот самый Купер ушел и вернулся, и время вроде бы совпадает. Если кто и сыграл роль Агасфера, то, похоже, именно он.

— Но как я могу поручиться?

— Я не прошу давать откровенно ложные показания. Несомненно, среди детей Света сыщется какой- нибудь ловкий адвокат, способный доставить нам неприятности. Я лишь прошу ответить утвердительно на вопрос, он ли это. Разумеется, он! Не она же.

Мэтт пожал плечами:

— Ладно, лейтенант.

— Так. А если мы сумеем доказать, что Купер способен выдать себя за учителя, показания ста восьми свидетелей не очень-то сойдут в качестве алиби.

— Но Агасфер не мог быть убийцей, иначе он унес бы свою папку. Тот, кто убил Харригана, оставил в кабинете столько материалов на Агасфера, что хватит на целую серию разоблачительных статей.

— Утешительная мысль, правда? Расправившись с Харриганом, убийца наверняка забрал то, что имело отношение к нему. Следовательно, вы, продолжая дело Харригана, можете ничего не опасаться.

— Но, насколько нам известно, преступник ничего не взял. По крайней мере, все папки на месте. Не пропало ничего, кроме приписки к завещанию, возможно, секретных заметок и книги, украденной вчера ночью.

— Какой книги? Вы от меня что-то утаиваете, Мэтт? Ну же, расскажите папочке правду.

Мэтт рассказал.

— Так. Мы всё больше запутываемся. Но, но крайней мере, на этот раз мисс Харриган не сидела со своими четками в молельне. И мне нравится, что теперь можно вычеркнуть элемент сверхъестественного. Очень приятно, правда? Кстати, я тоже кое-чем с вами поделюсь: мы проверили алиби Свами. Оно безупречно и неоспоримо.

Лейтенант закурил трубку и некоторое время ехал молча.

— Вроде бы здесь, — наконец сказал он.

Мистер Купер жил в огромном старом многоквартирном доме, в переулке неподалеку от Сансет и Вайн.

— Посмотрим, что скажет в свое оправдание наш драгоценный Робин. Господи, какому родителю придет в голову назвать ребенка Робином?

— Какому угодно, — ответил Мэтт. — Если он начитался Милна. Смотрите! Вы видите то же, что и я?

Лейтенант Маршалл посмотрел — и увидел. С лестницы дома, где жил Робин Купер, спускался осанистый и преисполненный достоинства Р. Джозеф Харриган.

Джозеф немедленно заметил обоих и подошел к машине, пылая негодованием и яростно пыхтя свежезакуренной сигарой.

— Будь оно все проклято! — закричал он. — Вы тоже напали на след этого негодяя? Надеюсь, вам удастся вытянуть из него больше, чем мне.

— Помогаете следствию? — Маршалл улыбнулся.

— А вы хотите сказать, что не нуждаетесь в помощи? Мой брат умер три дня назад, а вы до сих пор никого не арестовали. Вы даже не назначили дознание, чтобы мы могли предать тело христианскому погребению! Я не одобряю частных лиц, берущих исполнение закона в свои руки. Общественные институты священны, и полиция, разумеется, — один из них. Но что остается делать тому, кто столкнулся с откровенным непрофе…

— Придержите-ка язык, мистер Харриган. Три дня — не целая вечность. Найти разгадку за двадцать четыре часа — конечно, идеальный вариант, но так получается не всегда. Мы обнаружили некоторые зацепки, и заверяю вас…

— Черт возьми, лейтенант, вы говорите, как газетный репортер! “Полиция держит все под контролем и обещает скоро арестовать преступника”! В кои-то веки только лексикон Артура способен выразить мои чувства! В ответ на ваши заверения, лейтенант Маршалл, я скажу: бред собачий!

— Развлекаетесь, да? Вы, черт возьми, обладаете таким политическим весом в городе, что мне остается только сидеть и слушать, что бы вы ни говорили. Поэтому продолжайте. Продолжайте. Но, раз уж вы все равно витийствуете, объясните заодно, какого черта вам тут надо.

— Выполняю за вас вашу работу, лейтенант. Проверяю Купера.

— Почему именно его?

— Ей-богу, даже не представляю, как это доказать, но именно он под видом Агасфера явился к нам в понедельник вечером!

— Потрясающе. Откуда такие выводы?

— Я узнал его. Почувствовал нечто знакомое… непохожее на Агасфера, которого мы видели раньше, но в то же время знакомое. И наконец вспомнил того молодого человека, который вечером в воскресенье проводил нас в желтую комнату!

— И что дальше? Каким образом вы узнали имя и адрес?

Р. Джозеф раздулся от гордости:

— Я позвонил в Храм и сказал, что во время воскресной проповеди потерял кошелек, что какой-то любезный молодой привратник нашел его и я решил выразить ему свою признательность. Я описал этого юного херувима, мне назвали имя Робина Купера и дали адрес.

— Ловко, сэр. Примите мои профессиональные поздравления. И что же вы выяснили?

— Черт возьми, лейтенант, прекратите клянчить. Вы приехали, чтобы повидаться с Купером. Прекрасно. Идите и повидайтесь. Несомненно, узнаете много нового. А меня ждут дела — и могу лишь пожелать, чтобы вы выполняли свою работу столь же прилежно, как я свою. — С этими словами Р. Джозеф Харриган зашагал к автомобилю.

— Называется, первоклассный адвокат. — Маршалл вздохнул. — Считает, весь мир лежит перед ним на блюдечке, перевязанный красной тесьмой с банти-

ком. Хотя, конечно, он ловко отследил Робина. Возможно, мы бы сказали Джозефу спасибо, если бы сами не справились. Ну, пойдемте.

— Первая дверь направо на втором этаже, — сказала хозяйка.

Херувим открыл с мокрой тряпкой в руках. Лицо у молодого человека было встревоженное.

— Еще гости? О господи. Ну, что на сей раз? А-а, вы друзья того сердитого пожилого джентльмена. Я помню, вы приходили вместе в воскресенье.

— Может быть, пригласите нас внутрь? — намекнул Маршалл. — Или я должен заговорить официально?

— Заходите, заходите, ради бога. Здесь и так уже страшный бардак. Только посмотрите на это пятно. — Херувим плюхнулся на четвереньки и принялся вытирать тряпкой пол, одновременно говоря: — Хотите кофе? Я просто вынужден снимать комнату с правом хозяйничать самому, потому что без кофе жить не могу. Сварить?

— Спасибо, — сказал Маршалл. — Не откажемся. Что тут натворил пожилой джентльмен? Разлил кофе?

— Сначала махал руками и топал, а потом взял и опрокинул мою кружку. Ну и глупо, между прочим. И грубо. Никогда не доверяйте человеку с дурным нравом, лейтенант.

— Откуда вы знаете, в каком я звании?

— Старик так обратился к вам в воскресенье. Я запоминаю всякие мелочи. Обязанности привратника, сами понимаете.

— А вы, случайно, слышали это не вечером в понедельник?

— Вечером в понедельник? Каким образом я мог что-то слышать про вас вечером в понедельник? Ах, этот старик со своей дурацкой идеей, что я где-то там притворился Агасфером. Ну просто смешно! Сливки, сахар?

— Ни того ни другого, спасибо.

— О, вы прямо спартанец. — Ангелоподобный Робин Купер уселся на кровать, предоставив стулья гостям. — Итак, чем могу помочь?

— Расскажите немного о себе. Отчего вы оставили сцену и предпочли искать вящей славы у Агасфера?

— Лейтенант! — Робин Купер так и затрепетал. — Вы настоящий детектив! Откуда вы знаете, что я был актером?

— Ниоткуда, — хмуро ответил Маршалл. — Сначала я решил, что вы бывший боксер-тяжеловес, но потом придумал гипотезу получше.

— Ах, вы просто несносны!

Маршалл поморщился:

— Конечно. Я злой и страшный серый волк. Что еще вы натворили?

— Я был коммунистом, — гордо заявил Купер.

— А теперь? — Маршалл явно заинтересовался. — Надеюсь, вы не из тех ловких парней, которые получили денежки из Кремля и вступили в Союз молодых коммунистов?

— Лейтенант! С чего вы взяли? — Но Мэтт, наблюдая за Купером, почувствовал, что удар попал в цель. — Я искал Истину. Сначала думал обрести ее в искусстве, затем обратился к социальной борьбе. Но теперь я знаю, что заблуждался, что Истина — в учении Древних.

— Каким образом вы получили работу у Агасфера?

— Пришел к нему на проповедь — еще до того, как он стал широко известен, — и страшно увлекся! Такая искренность, такая сила. Можно сказать, — Купер застенчиво улыбнулся, — я стал одним из его первых апостолов. Неудивительно, что доверенная должность — должность привратника — досталась кому-то из ранних приверженцев.

— То есть вы верите во все эти сказки про Древних?

— Верю? Дорогой мой лейтенант, я ими живу! — И Робин Купер пустился в пятиминутную проповедь о прелестях учения Древних, щедро пересыпанную восклицаниями и вздохами.

Мэтт подошел к окну и принялся изучать небогатую событиями уличную жизнь. Ребенок на трехколесном велосипеде, женщина с тяжелой хозяйственной сумкой, бородатым старик с трубкой, совершающий моцион. Все нормально, приятно, подлинно. Благословенный контраст с метафизической болтовней херувима. Но люди в Храме Света и защитники Агасфера в Першинг-сквер тоже были вполне нормальны. Пока не подпадали под власть желтых чар.

— Так как же можно не верить? — закончил Робин Купер. — Разумеется, даже вы, лейтенант, обрели бы мир и утешение, если бы серьезно отнеслись к учению Древних, вместо того чтобы насмехаться.

— У меня уже есть мир и утешение, спасибо, — ответил Маршалл. — Мои жена и ребенок дадут вашим Древним сто очков форы.

Мэтт вытащил пачку сигарет и предложил хозяину закурить.

— О господи, нет! — взвизгнул Купер. — Какая гадость! Разве вы не знаете, что человек должен обходиться без возбуждающих средств, если надеется когда-либо достичь более высокой ступени?

— Последователям Агасфера воспрещен табак?

— Да-да! И, разумеется, спиртное.

— А как насчет кофе?

— Агасфер его не одобряет. Но, боюсь, я пока еще не в силах полностью отрешиться от бренной плоти. Со временем, надеюсь…

— Куда вы пошли, — резко прервал Маршалл, — когда покинули Храм в понедельник вечером?

— Куда я?.. О! Вы опять об этих глупостях. Сейчас припомню. Разве я покидал Храм в понедельник вечером? Ну да, конечно. Встречался с типографом. Он прислал совершенно безобразную корректуру еженедельного Послания Света, и мне просто необходимо было разъяснить все поправки лично.

— Так. Вы часто имеете дело с этим типографом?

— О да. Он печатает все наши книги и буклеты…

— Понятно. Идемте, Мэтт. Думаю, здесь мы узнали, что могли.

— Вы уходите, лейтенант? Пожалуйста, останьтесь… вы оба. Если мы побеседуем еще немножко, я разъясню…

— Спасибо за угощение. Вы варите отличный крепкий кофе. Возможно, мы видимся не в последний раз.

— Я надеюсь! В нашей организации страшно не хватает настоящих мужчин вроде вас. Кстати, лейтенант…

— Что?

— Конечно, убийства нельзя не расследовать, но, по-моему, нужно знать меру…

— Что вы хотите сказать?

— У мистера Харригана было множество нелепых идей. Что Агасфер — вовсе не Агасфер, что кто-то управляет Храмом… как будто люди в силах управлять Древними! А теперь вы расследуете убийство Вулфа Харригана. Это должно произвести какой-то эффект, не правда ли? Вроде как подать пример?

— Вы намекаете…

— Короче говоря, лейтенант, на вашем месте я бы оставил Храм в покое. — Голос херувима звучал по-прежнему непринужденно, но уже без трепета. В нем слышалась холодная решимость.

— Копы, которых легко испугать, не дослуживаются до лейтенанта, — спокойно ответил Маршалл. — Не кривите личико и не разыгрывайте передо мной страшилище. Топайте ногами сколько угодно, ничего не выйдет.

— Так и знал, что вы неправильно поймете, лейтенант, — в томном отчаянии произнес Робин.

— Какого черта, — спросил Мэтт, как только они сели в машину, — вы оставили в покое нашего славного приятеля?

— А что проку?

— Мне даже не пришлось говорить: “Это ты!”

— Харриган все испортил. Робин успел придумать, куда ходил в понедельник. Если типограф получает много заказов от Храма, то подтвердит любую историю, которую им вздумается сочинить. Но мистер Купер не перестал меня интересовать. Скажу больше, я прямо-таки очарован нашим милым маленьким Робином.

— Однако, лейтенант! — произнес Мэтт, подражая щебечущему голосу херувима.

— Отличный спектакль. Превосходный спектакль. Но все-таки это спектакль, и в конце концов он себя выдал. Купер — не экстатический приверженец Древних. Он знает, что делает, и, если моя догадка верна, пользуется немалым влиянием в Храме.

— Вы так думаете?

— Дурацкая привычка всякого нормального мужчины — не принимать всерьез ничего сказанного или сделанного обладателем женоподобной внешности. Ты думаешь: “Фу, гомик, ну его к черту”. Они неплохо выбрали подставное лицо. Наш Робин — толковый парень.

— Думаете, он и есть тот серый кардинал, которого пытался обнаружить Вулф Харриган?

— Может быть. Или же посредник между ним и Агасфером. Вы ведь заметили пепельницу?

Мэтт кивнул. Херувим не курил. Джозеф, который незадолго до того вышел из комнаты, предпочитал сигары. Но в пепельнице, помимо сигарного окурка и пепла, лежали несколько сигарет, едва начатых и согнутых пополам.