Джони, о-е! Или назад в СССР-4!

Глава 14

В Париже мы с Александром разместились на вилле. Владимир с Мариной уехали к себе, и на четыре дня «пропали» из моего поля зрения. Мне тоже было чем заняться: оценил, как работает моя выставка «Московских зарисовок», сделал сверку в банках, где подписал план платежей на следующий год и «выдернул» деньги с резервного счёта на сверхплановые расходы этого года.

Александр тоже не скучал, а бродил ежедневно с обеда и допоздна по Парижу, высматривая, где что продаётся и по каким ценам. И просто дышал, как он выражался, воздухом свободы'.

— Ага. Видел бы ты, до чего доведёт «свобода» Париж в двухтысячных, — мысленно саркастически реагировал я на его тоскливые «вздохи» и «ахи».

На третью ночь, проснувшись в три часа от громкой музыки, я узнал «английский», как мы его назвали, концерт. В концерт входили «бывшие» композиции Стинга[1]. Саша в нём играл партии бас-гитары, клавиш и исполнял несколько песен: «Very breath You Take», «Roxanne» и ещё некоторые. Он их пел в своей, очень далёкой от Стинга, манере и песни получились очень здорово. В исполнении Стинга эти песни мне никогда не нравились, а вот в Кутиков их просто преобразил. Но то, что эти песни когда-то звучали иначе, знал только я.

Поняв, после пятого прослушивания его композиций, что мой «постоялец» скорее-всего не угомонится, я спустился в студию звукозаписи и застал там Александра в компании с тремя молоденькими девчушками. Двоих он обнимал, сидя на диване, и что-то говоря им склоняясь то к одной, то к другой. Третья сидела перед диваном на ворсистом половом покрытии с закрытыми глазами и бокалом вина.

— О! Гёрлз! Зис из Пьер! — прокричал Александр по-английски. — Зис из хиз хаус… Э-э-э… Мать его! Совсем не знаю английский. Хи хэз зис хаус, короче. Пьер, помоги мне с ними справиться. Я в одном баре поиграл на гитаре. Они привязались так, что я отвязаться никак не смог.

К моему удивлению, Александр не выглядел слишком пьяным, как, впрочем, и девчонки.

— Вы кто, девушки? — спросил я по-английски, почему-то догадываясь, что они не француженки.

— Я Элис, это — Мэри и Клара, — отреагировала на мой вопрос сидевшая по правую, от Александра, руку девушка. — Твой друг пригласил нас к тебе в гости. Это и вправду твой дом? Шикарный дом. Ты тоже музыкант, да?

— Они давай тут везде лезть и всё лапать, — растеряно сказал Саша. — Пришлось усадить на диван и включить музыку, а стояла то эта плёнка… А они раскумарились и сейчас кайфуют.

В студии, действительно, чувствовался сладковатый запах конопельного дыма.

— Я специально погромче включил, чтобы ты проснулся. Мне одному с ними было не справиться. Вот и вина им дал, чтобы сбить приход.

Александр говорил на русском, поэтому девчонки на его грубость не отреагировали.

— Ты тоже русский? — удивилась сидевшая на полу Клара, не открывая глаза.

— Я француз, девочки. А вы, я понял, американки? Студентки, что ли?

— Как догадался? — удивилась Клара, открыв глаза. — О! А он красавчик! Чур он мой!

— Ага! Раскатала губу! — пролаяла по-немецки та, которую назвали Мэри. — И не Мэри я, а Марта.

— Ух ты! — удивился я по-русски. — Интернационал.

— Какой интернационал? — спросила Клара, поняв единственное слово. — Вы коммунисты?

Я понял, что эту компанию оставлять одних никак нельзя и «вписался в коллектив», взяв из навесного шкафа себе бокал, налив вина и, сменив бобину, расположился в кресле. Завязалась «светская» беседа из которой мне стало понятно, что девчонки — студентки Гарварда.

— Нихрена себе, — подумал я и тут входная дверь подала сигнал тревоги. В смысле, э-э-э, в неё позвонили.

— Полиция наверное, — сказал я и все подобрались. — У нас тут шуметь особо нельзя, особенно в три часа ночи.

— Я не знал, — вскинулся Александр.

— Оштрафуют, — махнул я рукой и пошёл открывать. — Первый раз, что ли? А может и предупредят…

За дверью, как оказалось, стоял Джонни Холлидей с «моими» пловчихами: Жаннет и Соней.

— Хай, Пьер! — радостно воскликнул Джонни. — Сначала не понял, что это за шум. Привык, что у тебя тихо. А потом понял, что это ты шумишь. Пройдём?

— Проходите, конечно! — искренне обрадовался я.

— Холлидей сейчас всё расставит на места, оттянув внимание американок и немки на себя, коварно подумал я. Он любил новеньких девчонок, особенно тех кто про него ничего не знал. Можно было поговорить с ними о себе любимом.

— Привет красотки! — поздоровался я с бывшими пловчихами. — Как вы?

— Привет, Пьер. Всё отлично! Вчера приехали из Соединённых Штатов. Только проснулись и тебя услышали. Твой голос. Мы помним эти песни, Пьер.

Девчонки приблизились и сообщая новости тискали меня до тех пор, пока не увидели вышедших в холл моих ночных посетителей.

— О! Ты не один! Ха-ха! — рассмеялась Соня. — Хотя… Разве могло быть иначе.

— Это Александр и его подружки. Американки, кстати.

— А ты чего в халате? — спросил Холлидей.

— Спал. Только поднялся, когда гости расшумелись. Они тут сами…

— Не узнаю тебя, Пьер, — перебил меня Джонни. — Такие красавицы у тебя в доме, а ты дрыхнешь⁈ Непорядок. Привет, девочки! Я Джонни Холлидей, сосед этого сухаря. О! У вас вкусно пахнет марихуаной! Есть ещё?

— Ну, вот, — развёл я руками, глядя на Жаннет и Соню. — Сами-то не скурились?

Девушки потупились.

— Понятно. Спорт побоку?

— Пошли, поплаваем? — хитро глянув на меня сменила тему Жаннет.

Я оглянулся на Холлидея и Александра, явно расслабившегося, и улыбнулся девушкам.

— Только я голый под халатом, а подниматься наверх влом.

— Что, мы тебя голым не видели? — захихикала Соня. — Пошли. Он теперь тут надолго залип. Пусть они… Нам уже хватит.

Ещё раз оглянувшись на Холлидея, окутанного дымом, я понял, что ему уже не до нас.

В Париже стояли жаркие ночи, бассейн чист и прохладен, вино молодо, фрукты спелые и сочные, девчонки словно родные.

— Только сейчас понял, что я по вам соскучился, — сказал я, обнимая обеих пловчих.

Мы сидели на двух сомкнутых шезлонгах. Соня и Жаннет поили меня вином и давали закусывать виноградом.

— Этот дом без вас опустел.

— И ты потому уехал в Москву? — засмеялась Соня.

— Нет. Там у меня бизнес. И рисую я там. Красивый город.

— Никогда не была в Москве, — сказала Жаннет.

— Я вам достану билеты на Олимпиаду. Хотите?

— Конечно! — воскликнули обе.

— Покажу вам свой московский дом.

— Он такой же большой?

— Нет, поменьше немного. Мне не нравятся большие дома.

— А там есть бассейн?

— Там есть речка, — сказал я, одновременно подумав, что если мы там станем постоянно купаться голышом, съедется пол Москвы.

— Не-е-е… В речке грязно. Не люблю речки, — брезгливо кривясь, проговорила Соня.

— Речки бывают чистые, — рассудительно сказала Жаннет.

— Где это ты видела чистые речки? В Сене видела, что плавает? А в наших речках?

— В России есть чистые речки. Вот съездим в Москву, я вам покажу.

Мне было хорошо с этими девчонками. В Союзе у меня как-то особенно не клеилось с противоположным полом. Все тамошние девчонки сразу начинали говорить о любви. С первой, чёрт побери, встречи. А какая мне любовь в мои-то годы? Не верил я уже в неё. Вернее, верил, что она есть, так как перенёс сию болезнь в своё время, но таких чувств, как тогда, сейчас не испытывал, а потому и не верил, что она сможет со мной по новой случиться.

Странно. Некоторые мужики, например такие, как Максим Дунаевский, влюблялись едва ли не ежегодно в новый объект вожделения, а я так не мог. Наверное, потому что, уже испытал когда-то «большие» чувства и был, так называемым, «однолюбом».

Причём, я говорю не о первой, юношеской, любви и даже не о второй, а об обычных «высоких» чувствах к противоположному полу. Не было у меня их, чёрт побери. Растерял я высокие чувства к «сраке лет» и никакие юношеские гормоны не могли сломать сложившееся с годами понимание, что первая юношеская любовь, чаще всего это — «вирусное заболевание», которое, в конце концов, проходит, как любая болезнь. Не даром родители на безответную первую любовь говорят своим детям: «переживёшь». Те не верят, но, в конце концов, действительно, переживают.

Я не был циником, но и не пылал страстями. Мой дзэн, мать его, научился успешно бороть гормональные всплески. Девчонки вокруг меня одна за другой «вспыхивали», как мотыльки, а меня их вирус влюблённости не поражал. Так как я не был циником, то чувствовал себя при этом не очень комфортно, но, в конце концов, мораль засунул куда подальше. Мало ли вокруг людей, не умеющих любить, утешал себя я, а потому остающихся неженатыми. Да, сколько угодно. Особенно людей творческих. Хе-хе…

С этими американскими девушками у нас сразу как-то сразу пошло легко, и сейчас я чувствовал себя иначе, чем с русскими. Там тоже хватало «понятливых», но общественные отношения ещё следили за моралью, хотя представители верхних правящих эшелонов упорно подрывали нравственные устои социалистического общества банными «вечеринками» и узко-корпоративными междусобойчиками во время партийных и комсомольских праздников. Да-а-а…

Утром, не очень рано, приехали Владимир Высоцкий с Мариной Влади и застали нашу компанию в состоянии «драйва». Мы — мужики — музицировали, девушки — танцевали.

— Вот какие песни надо сочинять, — здороваясь со мной и смеясь, сказала Влади, обращаясь к мужу. — Чтобы под них танцевать хотелось, а не повеситься.

— А-а-а! Так вот как ты относишься к творчеству супруга! — шутливо хмуря брови, отвечал Высоцкий. — Отличная у вас компания, Пьер. А мы мяса привезли. Думали шашлыки у тебя сделать.

Мы, отставив гитары, прервались на перерыв, и я показал Владимиру своё «дачное» хозяйство, где под навесом имелся и кирпичный мангал, и обычная круглая «барбекюшница», где, к слову сказать, прикрытые плотной крышкой, ещё не остыли угли от нашей попытки пожарить мясо. Мясом пытались заняться наши американки, пока мы музицировали, а потому, мы его пока так и не поели.

— Что за музыка? — спросила Марина. — Очень приятная.

Оказалось, что они знакомы с Джонни Холлидеем. Не очень близко, но знакомы.

— Пьер радовал нас новыми песнями, а мы ему аккомпанировали и подпевали, как могли.

— Хорошо аккомпанировали, — похвалил я. — Девушки попросили сыграть что-нибудь танцевальное. Вот мы и поиграли чуть-чуть.

— Готов купить у тебя все, — сказал Холлидей. — Или ты сам их будешь записывать?

— Не буду, — сказал и вздохнул я. — Дел много. Забирай. Условия прежние, но писать ты его будешь у меня в студии в Москве и под моим чутким руководством.

— В Москве? — удивился Холлидей. — Договорились!

— А мы тебе поможем его записать, да Саша?

— Конечно, поможем, — закивал головой Кутиков.

— И нас укажешь на диске по всей форме.

— Ты меня сильно удивил! Отличное предложение! Когда ехать? — явно обрадовался Холлидей

— Я тебе пришлю приглашение.

Влади была искренне расстроена.

— Эх, жалко мы пришли поздно. Вы уже всё сыграли?

— Да, мы ещё раз сможем, да, Пьер? Заодно я послушаю интонации. Классный у тебя тембр!

— Если девушки не против?

— Не против, не против, — обрадовались и захлопали в ладоши пловчихи. — А бэквокал в них есть?

— Конечно! Володя, займёшься мясом?

— Конечно, займусь. То, что вы тут сделали со своим барбекю…

— Угли вон там, — показал я рукой и вернулся на сцену к инструментам.

— Серьёзно тут у тебя, — одобрительно покивал головой Высоцкий. — Всё для отдыха есть.

Я переключил драм машину на начало и дал отсчёт. Мне нравился Крис де Бург. И, естественно, любимейшей его песней была «Леди в красном», но её я не хотел отдавать никому. Поэтому переложил на ноты его концерт восемьдесят восьмого года, который мы сейчас и исполнили. Я так и оставил концерту название «Flying Colours»[2].

— Володя, брось ты это мясо пока! Давай потанцуем!

— Сейчас, родная. Разожгу угли.

Владимир с Мариной танцевали, а я смотрел на них с грустью. Получится ли то, что я задумал? Поможет ли ему моё «лекарство»? Мне очень хотелось, чтобы помогло и Владимир Высоцкий жил дальше.

— Ах, какая прелесть, эти песни! — сияла Марина, и её улыбка на уставшем от переживаний за мужа лице, терзала мою душу сильнее личных переживаний.

В Лондон мы поехали втроём, оставив Кутикова «охранять», как он выразился, усадьбу.

— Не разгромите её, — попросил я, нанял обслугу с постоянным проживанием и попросил Холлидея почаще «захаживать» и разучить с Александром к моему возвращению ноты новых песен «от сих, до сих». Хе-хе…

В Лондоне нас встретил Джон Сомерсет. Ни у меня, ни у Высоцкого с Влади не было другого багажа, кроме ручной клади, и мы из пассажирского терминала аэропорта сразу прошли к припаркованному на стоянке автомобилю «Mercedes-Benz G-класса». Моему гелендвагену, вышедшему в этом семьдесят девятом году и купленному Джоном Сомерсетом по моей просьбе прямо с завода, и не практически не изменившему свой облик до двадцатых годов третьего тысячелетия.

У меня и в том мире был такой. Я к нему очень привык и всё это время ждал, когда наконец военную версию этого внедорожника адаптируют к гражданской эксплуатации. G-класс был разработан в качестве военного транспортного средства по предложению иранского шаха Мохаммеда Реза Пехлеви, в то время являвшегося акционером компании Mercedes-Benz. Гражданская версия автомобиля была представлена в 1979 году. Автомобиль планировалось поставлять в Иран для пограничных патрулей и в качестве внедорожника для охоты.

Джон Сомерсет передал мне ключи от машины и показал пример, забравшись на заднее седенье.

— Вот это зверь! — восхитился Высоцкий, открыв водительскую дверь и засунув в салон голову, втянул в себя воздух.

— Удивительный запах у новых машин, — сказал задумчиво Высоцкий. — Даже наши пахнут приятно, а этот… Кожаный салон…

— Садись вперёд, Володя, — предусмотрительно предложила Марина, — а я сяду с мистером Сомерсетом.

— Спасибо, родная, — сказал Высоцкий и, открыв перед ней заднюю дверь, помог подняться по высокой ступеньке.

Я сам был на «седьмом небе» от радости. На меня, когда я забрался на водительское сиденье и положил руки на руль, пахнуло моим миром и даже закружилась голова.

— Ты бы видел сейчас себя, — засмеявшись, сказал Высоцкий. — Словно кот перед огромной миской сметаны.

— Очень мечтал, — кивнул головой я подтверждая слова Высоцкого. — Теперь можно и на охоту ехать.

— Любишь охоту? — удивился Владимир. — Ты не выглядишь кровожадным.

— Люблю природу. А на этой машине можно забраться в такие еб… Э-э-э… В глухомань, короче.

— Любишь глухомань? — снова удивился Высоцкий.

— Иногда, — кивнул я, аккуратно выезжая с территории парковочного терминала.

— Ты полагаешь, поможет? — спросил Сомерсет.

— Надо пробовать, — дёрнул плечами я. — Брежнева с наркотической иглы сняли… Другого нету нас пути. В руках у нас винтовка… Как он себя ведёт?

— Он на постоянной ежедневной дозе. Мы пока колем ему заменитель, но он не даёт полного эффекта и твой друг начинает впадать в тревожную фазу.

— Делайте переливание, — вздохнул я.

— Хорошо. Но с тобой что не так? Ты плохо выглядишь.

— Я почти не сплю. Но со мной потом будем разбираться. Надо будет сделать мозговую томограмму. Вы закупили оборудование?

— Закупили, Джонни. Сделаем.

[1] Лучшие композиции Стинга — https://rutube.ru/video/d10f0873ae7279f40601e3a5792f0cc9/?r=plwd

[2] «Flying Colours» — https://my.mail.ru//mail/alex-enm/video/38058/645012.html