Джони, о-е! Или назад в СССР-4!

Глава 22

— Пятеро — многовато, — прошептал я, идя вслед за бароном. Его спина мне не ответила.

Ребята, и впрямь, выглядели серьёзно. Я бы сказал, опасно.

«Выйти на улицу», означало выйти на огромную террасу, служившую верхним посадочным «морским перроном», с которого пассажиры переходили по виадуку на теплоходы. Летом из ресторана на «морской перрон» выходили покурить и поглазеть на стоящие у причальной стенки суда. А так же выходили подраться. Зимой драки были или внутри ресторана, или вообще не было, так как на улицу с другой стороны надо было выходить через залы морского вокзала, а там почти всегда дежурила милиция. Да и «водный отдел» Фрунзенского РУВД находился в том же здании, только этажом ниже по лестнице.

Из ресторана на «морской перрон» выходили панорамные окна, к которым уже приблизились посетители. Ну как же… Когда бьют не тебя, а других, — это ведь увлекательно и адреналин будоражит кровь

— Кстати об адреналине, — подумал я. — Почему я его не чувствую?

Мне давненько не приходилось по-настоящему драться. Крайний раз я дрался в Королевском колледже, но и то… Английский аристократический бокс, продемонстрированный мне каким-то младшим отпрыском Гамильтонов, разрушился о моё кунг-фу, как британский корабль, налетевший на скалы острова Гонконг.

— Адреналина в крови нет, а это хреново, — подумал я. — Пассивный я какой-то. Сейчас ведь будут бить и, возможно, ногами. Хотя, нет. Ногами — вряд ли. Мент, хоть и спрятался в подсобном помещении, но точно будет наблюдать из другого окна и выскочит, как чёрт из табакерки в нужный ему момент. Или не выскочит… Чёрт знает, какие мысли живут в головах у этих чертей, курирующих рестораны.

Я вышел из ресторана и шагнул в сторону.

— Эй, Рома, — позвал я, — иди сюда.

Роман оглянулся.

— Ты что? — удивился он. — Стекло! Разобьём ещё!

— Это стекло специальное. Чтобы его разбить, нужен снаряд минимум восемьдесят пятого калибра.

— Откуда знаешь? — вскинул кустистые брови цыган.

— Знаю.

Я много раз видел, как эти стёкла пытались разбить, и телами, и стульями, и чем только не пытались. Но стёкла прослужили до конца девяностых, когда кто-то умный не снял их и не увёз в неизвестном направлении. Наверное, себе на «дачу».

— Можешь спокойно на них падать. Я знаю, о чём говорю, — сказал я и прокатился телом по загудевшему подо мной стеклу.

— Идите сюда, — позвал один из «крепышей».

— Сам иди, — сказал я. — Я жду тебя, малыш, и весь, от нетерпения, горю.

— Нормально, — хохотнул Роман Григорьевич и тоже обернулся к свите «красной королевы».

Мене, почему-то, вспомнилась песня «Леди ин ред».

— is dancing with me, — едва слышно пропел я. — Щека к щеке. И никого больше нет.

Пара спортсменов шагнула ко мне, двое к Роману.

— Ну, что, хе-хе, потанцуем, девочки? — спросил я и после вопроса: «Чего?» резко дёрнулся в сторону и боковым с ноги зарядил ближайшему ко мне противнику Романа, попав под излишне приподнятый локоть прямо в печень. Парень охнул и резко согнувшись, упал на асфальт.

Не останавливаясь я ударил левой ногой мой любимый маваши среднего уровня, попадая уже моему правому сопернику в его печень. Я почувствовал, как носок ботинка проникает в живую плоть едва не наполовину ступни, скользя мимо рёбер. Зачем нам повреждения средней тяжести? Не нужна нам повреждения средней тяжести.

— Ну, ты, козёл, — изумлённо обратился ко мне мой левый соперник и, шагнув вперёд, нанёс стандартную двойку. Я резко сблизился и, прилипая к его рукам кистями и локтями, стал контролировать его тело и движения, прикрываясь им от третьего и последнего соперника. Тот выглядел мощно.

Улучшив момент, я приподнял колено и ощутил, как его «кокушки» прокатились по моему бедру. Соперник охнул и согнулся, самопроизвольно задев моё колено своей челюстью. Что-то в его лице хрустнуло.

— Млять! — подумал я и шагнул вправо, сближаясь с Романом.

Тот, играя с соперником, нырял и уклонялся от его ударов.

— Нахрена вот ты первого вырубил? Что мне сейчас с ним?

Он не успел договорить, как я тем же ударом «ёкогери» отправил его противника в нокаут.

— Да что ж такое-то! — возмутился Роман. — Не дал развлечься.

— Да? — хмыкнул я и, хохотнув, кивнул на здоровяка ростом под два метра. — Иди, развлекайся. Я вообще не думал, что ты драться будешь.

— Вот ты…

Роман задохнулся от оказанной ему чести.

— Не-е-е… Начал сам, сам и заканчивай.

А «Малыш», так, наверное, звали его в компании, пожирал глазами меня и двигался именно ко мне, игнорируя барона. И двигался, надо сказать, неплохо.

— Да? — удивился я. — Ну, как знаешь. Смотри, чтобы эти чего не выкинули.

— Ага, — неопределённо сказал барон.

Я мазнул взглядом по стеклу, заметив удивлённые глаза многих и Леркиных в том числе и сделав несколько шагов вдоль него, увёл Малыша-крепыша от барона. Малыш-крепыш, словно стрелка компаса за магнитом, последовал за мной, не особо торопясь, кстати.

Сделав резкий выпад на соперника, и заставив его чуть отшатнуться и присесть на стоящую сзади правую ногу, я шагнул под неё, одновременно ныряя, под вероятный удар правой. Я не ошибся. Какой боксёр пропустит такой подарок, когда соперник сам идёт под встречный удар.

Нырок удался, а приседал я очень низко, и выпрямляясь я просто выпрямил правуюруку и мой правый кулак встретился с его челюстью. Не давая шансов я пробил левой в печень с разворотом, и, контролируя его падение за пойманную правую руку, уложил противника на асфальт.

Я огляделся и повернулся к барону.

— Ну… Как-то так, — сказал, пожав плечами.

Потом я увидел за стёклами окон рукоплещущих женщин и показывающих вертикально поднятые пальцы мужчин и чуть склонился в поклоне.

— Дурак! — понял я по Леркиным губам и, разведя руки в стороны, поклонился ей чуть ниже.

Из двери подсобного помещения вышел милиционер и я не дожидаясь его вопроса подошёл ближе. Прикрывшись его телом от публики, я продемонстрировал своё милицейское удостоверение.

— Кхм, — отреагировал он. — Странная у вас компания, товарищ капитан. Этот цыган…

— Служба такая. Про ксиву — тихо. Лады?

— Лады, но… Этих ты не убил, случаем.

— Вряд ли. Но посмотри, на всякий случай.

— Да, нахрен они мне упали⁈ Вон, очухался громила. Но я вас всё-таки, запишу, товарищь капитан.

— Записывай.

— Где остановились?

— Я тутошний. На Семёновской в доме номер один у меня квартира. Вот паспорт и прописка.

Я показал. Милиционер посмотрел и с подозрением посмотрел на меня.

— А где ваша Московская прописка?

— Я прикомандированный к вашему УВД и живу здесь. Рамзина, это мой начальник, знаешь?

— Знаю, — удивился он. — Тогда понятно, откуда всё это.

Он мотнул головой в сторону поднимающихся пострадавших и шагнул в их сторону.

— НУ, что, в отделение пошли.

— Зачем, сержант? — спросил первый мной вырубленный, очухавшийся раньше всех. — У товарища повреждений нет, а мы претензий не имеем. Потренировались немного. Зачем в отделение?

— Точно без претензий. Вдруг, у кого-то печень отсохнет?

— У нас печень битая, сержант, — усмехнулся второй «крепыш», которому я пробил её с носка. — А товарищ бил нежно.

Я, действительно, сдерживал удар и удивился, что кто-то это почувствовал, как говорится, на себе.

— У кого тренируетесь? — спросил я. — Не у Юдина?.

— Не. На Спортивной в ТОФе в спортроте.

— Служивые, что ли? — удивился я. — Срочники?

Они почти все разом кивнули.

— Понятно, почему им нельзя в милицейский участок, — подумал я.

— Громов у вас там, командир?

— Командир спортроты? Ага! Знаешь его?

— Отец моего друга. А сами не местные, что ли? А как с Леркой познакомились?

— Ну, почему не местные. Постой! Ты откуда Лерку знаешь? — удивился собеседник.

— Учились вместе. В ансамбле школьном играли. Давно не виделись, ха-ха…

— Вот, блять, — выругался один из только что поднявшихся. — Женька, это ты что ли?

— О, бля! — удивился я. — А ты кто? Не узнаю тебя в гриме.

— Витька, я, Попов. Не узнал, что ли?

— Охренеть! Как же тебя узнаешь, когда ты вона какой вымахал. Ты-то как в спортроте оказался?

— После института призвали. Дядя Генрих взял в роту. Я же боксом занялся в институте.

— Понятно, — сказал я, наконец-то признавая в этом крепыше Витьку Попова, бывшего гитариста школьного ансамбля и, по совместительству, Леркиного брата. — Вот так встреча.

— Да уж, — проскрипел Витька. — Давно я столько пива не пил[1].

— Так вы знакомы? — обрадовался сержант. — Ну и славненько. Тогда я пошёл.

— Ступай-ступай, сержант и спасибо за понимание, — сказал я. — Заскочу как-нибудь. Или сам звони.

Я протянул ему карточку-визитку.

— Ух ты, как у вас у москвичей, — неопределённо выразился сержант.

— Почему у москвичей? — спросил Витька, а потом у него на лице появилось понимание. — А-а-а… Лерка что-то говорила. Тебя в какой-то интернат в Москву забрали. Радиотехнический?

— Ага. Окончил МФТИ и Хабаровский физкультурный, заочно.

— О как! — удивился Попов. — Странное сочетание.

— Что поделать? Такой вот я.

Витька всё тёр место, что под шкурой и рёбрами у человека находится печень.

— Надо выпить чего-нибудь. Может, продолжим?

Я глянул на часы.

— Время к полуночи, — с сомнением проговорил я. — Закроются скоро. Да и заказы уже не принимают.

— Для нас накроют стол, — заверил Роман Григорьевич. — Пошли, действительно, выпьем. Что-то, вроде не махался, а вспотел и в горле пересохло.

— Ну, как не махался⁈ — удивился соперник барона. — Хорошо стоял!

— Пошли, посидим.

И мне, как я почувствовал, глоток воды не помешал бы. Да и не только воды.

— Ты только Лерку попридержи. Не хотелось бы мне ещё с ней махаться.

— Попридержу, не боись, — заверил Витька. — Она смирная. Только пантуется немного.

— Слушай, но как ты меня обманул? — всё не мог успокоиться «Малыш». — Показал, главное, движение влево, а сам поднырнул под мою руку. Да так низко. Так никто не ныряет.

— Так будет нырять низкорослый Майк Тайсон, — подумал я.

Делаясь ещё ниже, он прорывался сквозь защиту на среднюю и короткую дистанции, и валил соперников ударами в челюсть через руку, ударами в печень, или апперкотами. У меня рост совсем не маленький, и когда я сближался, это для соперников становилось совсем неожиданным. А я бил правым свингом с низким наклоном корпуса влево. Это в боксе, а не в боксе вариантов было больше. Вплоть до вставания на руки, как в Капоэйре. Или с кувырком вперёд с переходом на болевой приём на ногу, как в Бразильском джиу-джитсу. Или просто с целью ухода от пули. Да-а-а…

— Ты Гончарова помнишь? — спросил вдруг Виктор.

— Какого Гончарова, — от неожиданности я не понял о ком вопрос.

— Что к нам приходил, когда мы репетировали в школе.

Попов категорически обходил стороной наш с ним конфликт и вёл себя, словно ничего меж нами не было.

— Не помню, — соврал я.

— Ха! Так, вон он, на сцене с Фендером. Маленький такой.

— Ха! С Фендером там только один. У бас-гитариста японский «Ибанес», у Гутмана «Гибсон».

— О! Ты Гутмана знаешь⁈

— Я же рассказывал тогда, что сменил его, когда он из «Городского парка» ушёл.

— Да? Не помню! Короче! Пошли, познакомлю!

— Да, ну, Витя! Неудобно! Ребята работают, устали.

— Правильно! — воодушевился Виктор. — Сейчас закрываться будут. Всех выгонят, а музыканты ужинать сядут. И мы с ними. Мы так и хотели. Они меня все знают. Они ужинают, а мы с Юриком пальцы разминаем. Юрик на клавишах играет неплохо. Он тоже из института искусств.

— Вот вы, млять, боксёры. Или, это… Музыканты, млять! Как можно совмещать⁈

— Но ты же совмещаешь? Или завязал с музыкой?

— Не завязал, — осторожно произнёс я. — Практикую. В Москве с Кутиковым кучу песен записали.

— Бля-я-я… Так ты тот Евгений Семёнов? Композитор⁈ Них*я себе, ребя! Это же… Мать моя женщина… Еб*нуться!

Он подскочил из-за стола и метнулся к сцене, где музыканты уже в который раз делали вид, что собирали инструменты. Чтобы кто-то ещё попросил что-нибудь исполнить и сунул десять рублей. К концу вечера ставка с пятёрки выросла до червонца.

Попов подбежал к Гончарову, протянувшему ему руку для приветствия, и что-то оживлённо стал ему говорить, то и дело показывая, на наш столик. Потом замахал мне рукой, но я, вроде как, в это время отвлёкся на разговор с Лерой. Та, кстати, сделала вид, что узнала меня только тогда, когда ей меня представили.

— Ты такой, э-э-э, серьёзный стал, А ведь был мальчишкой сопливым.

— Ну… Соплей у меня точно не было, — рассмеялся я. — Ангины были часто, а носом не маялся.

— Я в переносном смысле.

— Что закончила?

— А! Институт искусств. Театральное.

— О, как⁉ И что сейчас?

— В нашем ТЮЗе пристроилась. Зайчиков-ежиков играю. Я же на год тебя старше. В том году закончила. Уже год, как работаю по специальности.

— Интересно?

— Прикольно, — скривилась Лера. — Ставки низкие. Надо в Горький перебираться, но там все роли заняты. Актрисы вечно молодые, как и репертуар. Ха-ха!

— Женька! — крикнул Попов мне на ухо.

Только то, что я видел его, но проигнорировал, я не влупил ему.

— Ты охренел, орёшь так⁈ — спросил я, морщась.

— Пошли, тебя ждут. Ребята хотят познакомиться.

Тут вдруг со сцены через микрофон и через динамики на весь зал раздалось:

— Уважаемые гости! Сейчас на нашу сцену выйдет и исполнит свои песни известный поэт, композитор и музыкант Евгений Семёнов. Он автор песни «Поворот» и «За тех, кто в море», особенно любимой в нашем городе.

Я с негодованием посмотрел на Попова. Леркины глаза округлились.

— Да⁈ Это ты?

Я мысленно выматерился, и пожав плечами, пошёл к сцене. Посетителям ресторана, по-моему, было уже всё равно, кто будет что-то петь. Они уже и про драку многие забыли, особенно те, которые сидели дальше всех от окна.

— Привет, ребята. Привет Саня.

Тот удивился.

— Ты помнишь меня?

— Ты не изменился.

— А ты сильно. Это, действительно твои песни? Студия в МГУ?

— Мои, — вздохнул я.

— Мы писались. Саша Кутиков приглашал. Даже билеты нам купил, в гостинице поселил. Тебя не было. Говорят, ты в Париже тогда был.

— Наверное, — кивнул я головой. — Постоянно в разъездах.

— Песню давайте! — крикнул кто-то из зала.

— Возьмёшь гитару?

— Акустика есть?

— Есть. Зачем тебе? — удивился Сашка.

— Я на акустике. Сами играйте.

— У-у-у, — поскучнел Гончаров. — Хотел отдохнуть.

— Да? Тогда давай!

Мне радостно передали гитару и Санька, показав всем компаньонам язык, прошёл к столику, стоящему слева от сцены у окна.

— Салат оставь, — бросил ему в спину Вяткин из-за «Вермоны».

— Что играем и поём? — спросил Гутман.

Я на секунду задумался.

— Мечта сбывается, — объявил я в микрофон и заиграл гитарный проигрыш.

— Если любовь не сбудется, ты поступай, как хочется[2]…

— Нормально, — кивнул головой Гутман. — Теперь верю.

Я пожал плечами.

— Давайте «Поворот», что ли? — спросил я.

— Его же Кутиков исполняет? — спросил бас-гитарист «Баллады» Владимир Попов.

— На диске — да, а так… По разному бывало. Поехали, Костя, — сказал я Вяткину.

Мы поехали…

Потом сыграли и спели «За тех, кто в море», и, по просьбе Гутмана, «У берёз и сосен».

— Так орать, как ты, у нас ни у кого не получается, — хохотнул Гутман. — Как тебе удаётся сочетать рок с такой лирикой?

Я усмехнулся.

— Получается как-то.

— Поужинаете с нами? — предложил Гончаров.

— А ты хоть что-то оставил? — спросил Костя Вяткин.

— Это у нас ребята так шутят, — пояснил Гутман. — Не подумайте чего.

Это он уже обращался не только ко мне, а и к подошедшим к сцене моим «друзьям».

— Сейчас накроем. Маша, накрой стол.

— Стоп! — Остановил его цыган. — Банкую я.

[1] Удар в печень заменяет пять кружек пива (пословица).

[2] Юрий Антонов — «Если любовь не сбудется» — https://ok.ru/video/1474899151398