Джони, о-е! Или назад в СССР-4!

Глава 23

Примерно в час ночи двери ресторана открылись и в зал вошло сначала трое, потом ещё двое посетителей. Последний был, судя по коробке, с баяном.

— Пи*дец, — мягко выговаривая звуки, выругался Гутман.

— О! Братва! А скрипач тут! — воскликнул один из вошедших первыми. — Сейчас Моню заделаем.

— Пи*дец мне, — сообщил Гончаров.

— Что такое? — спросил я, хотя ответ знал.

Блатари, пасшиеся в «Волне» заставляли Сашку играть на скрипке, обзывая евреем или жидом, и грозя переломать ему пальцы, если откажется.

— Сейчас полночи на них батрачить придётся. Хотел же свалить по-быстрому, да что-то заболтался с вами.

— Порешаем! — неуверенно сказал цыган.

— Лучше не лезьте, Роман Григорьевич, — покрутил головой Гончаров. — Они, наверняка, под «ханкой» или под какой другой «дурью».

— Ерунда, Сашка, — усмехнулся я. — В обиду не дадим.

— Что ты, что ты, — испугался и замахал на меня руками Гончаров. — Не вздумайте драться. Ты-то их тут положишь, а они меня потом точно покалечат.

— Да… Не надо вмешиваться, ребята, — предостерёг Гутман. — Тогда нам всем не поздоровится.

— У меня есть для них аргумент, кроме кулаков, — криво усмехнулся я.

Первый вошедший в зал уголовник подошёл к нашему, собранному из трёх частей, столу и, светя одной фиксой, спросил:

— Что празднуете, шелупонь пархатая? Нарубили капусту? Налог заплатить не забудьте.

— О, как, — подумал я. — Уже начался рэкет? В восемьдесят третьем? Или он тут и был, в ресторанах, да я об этом не знал? Возможно-возможно…

— Готовь инструмент, жидёнок, — приказным тоном сказал урка.

— Ты чего барагозишь, Егоза? — мягким голосом спросил Роман. — Ты видишь, я с ними отдыхаю.

— Тебе, Барон, никто не мешает отдыхать. Наоборот! Мы пришли тоже отдыхать после дел праведных. Пришли со своим баянистом, а скрипача мы тут постоянно припахиваем и он не против. Ты же не против, скрипач? Он не против!

Уголовник, щерясь жёлтыми, почти коричневыми, зубами, и щурясь, словно от ветра, смотрел не на Гончарова, или Романа, а как-то на всех сразу.

— Точно вмазанные, — подумал я.

— Не обламывай кайф, Барон.

— Ничего-ничего, ребята. Мне не трудно, — натужено улыбаясь, произнёс Сашка и встал из-за стола.

— А ты, уважаемый, шелупонью кого назвал? — спросил я.

Урка струдом сконцентрировал на мне взгляд.

— А ты кто такой, чтобы меня спрашивать? Обзовись!

— А ты кто такой, чтобы незнакомых людей нахывать шелупонью[1] Где ты тут шелупонь видишь.

— А где ты тут людей видишь? — даже удивлённо спросил урка. — По тебе не скажешь, что ты, ха-ха, «люди».

— Да, ты разговаривать не умеешь, — с сожалением сказал я. — Придётся тебя поучить.

— Не надо, пожалуйста, — попросил Гутман. — Они нас потом сгнобят.

— А при чём тут вы? — «удивился» я и добавил громко. — Он меня назвал шелупонью. Ты кто такой, я тебя спрашиваю, чтобы разбрасываться словами?

Я поднялся из-за стола, удерживая за плечо Романа.

— Ты чо быкуешь? — спросил второй уголовник, подойдя ближе. — Ты кто такой есть, сявка? Или перо в бок хочешь? Так мы устроим.

Я шагнул вперёд и прошипел едва слышно.

— Ты мне угрожаешь? Пером? Покажи! Или только понтуешься?

Второй потенциальный сиделец вынул нож из рукава куртки. Первый сделал тоже самое.

— Сидеть всем на своих местах, — сказал я, чуть обернувшись и спросил других уголовникам отлично слышавших нашу перепалку. — Может и у вас есть «перья». Доставайте!

— Он шальной какой-то, — сказал баянист. — Может, кхе-кхе, ну его.

— Молчи, Каша. Он уже достал! Сам нарывается! Кто такой, не обзывается, а в «люди» просится.

Третий и четвёртый тоже вытащили откуда-то ножи.

— Пи*дец, — услышал я сзади шёпот Гутмана.

Шагнув к первому, я подставил под его взмах ножом левое предплечье и получил небольшой порез внешнего его торца. Там меньше всего кровяных сосудов и одно толстенное сухожилие, которое перерезать весмьа проблематично.

Ударом носка ботинка в правое колено, я повалил взвывшего от нестерпимой боли бандита на пол. Его колено хрустнуло с таким звуком, что второй и третий бандиты поморщились.

— Ах ты падла! — сказал второй. — Ну, пи*дец тебе!

Он шагнул ко мне, обходя лежащего подельника слева, сразу делая глубокий выпад в мою сторону правой рукой с ножом. Мы стояли на танцевальной площадке, а инструменты и аппаратуру музыканты уже убрали, так что за чужое имущество я не опасался. Бил я сильно, но аккуратно, а тут он, как говорится, подставился.

Пропустив его руку мимо себя поворотом корпуса вправо, я перехватил его кисть и крутнувшись обратно вместе с его рукой, заставил его тело взвиться в воздух и грохнуться спиной о медную площадку танцпола.

Резко наступив ему на лодыжку и заставив взвыть, я, не отпуская его запястье, продолжающее сжимать «перо», одной рукой, выставил его руку в сторону двух других кандидатов в сидельцы. Другой своей рукой я достал из внутреннего кармана куртки милицейское удостоверение и, раскрыв его пальцами фокусника, показал оставшимся бандитам.

— Милиция! Бросьте оружие!

— Мусор⁉ — вскрикнул третий. — Валим!

— Стоять! — крикнул я. — Все задержаны!

— Ага! Щас! — хмыкнул баянист и шагнул к выходу.

Входная дверь распахнулась и с криком: «Бросить оружие! Всем на пол! Работает СОБР!», в зал ресторана ворвались бойцы Рамзина. Увидев меня, стоявшего с раскрытым красным удостоверением, над вооружённым телом, вооружённые бойцы, одетые в каски и бронежилеты, направили пистолеты «Стечкина» на бандитов.

Те, уронив ножи, и матерясь сквозь зубы, стали опускаться на колени. Подбежавшие ближе бойцы, сбили их ногами на пол и усевшись сверху, сковали руки бандитов наручниками.

— Кровищи-то, кровищи, — скривился вошедший последним Рамзин. — Живой? Молодец! С почином тебя, капитан. Хорошую группу взял. Да, ещё и с поличным… Кто это тебя? Не сильно?

— Вот этот, — показал я на лежащего с вывернутым, как у кузнечика коленом, «первого» нападающего.

— Зачем же ты его так? Кхе-кхе…

— Чтобы не убежал.

— Понятно.

Мы переговаривались еле слышным шёпотом, не давая никому подумать, что именно я был причастен к вызову милиции. У каждого сотрудника специального подразделения имелась тревожная кнопка с точно позиционирующим устройством, типа «Глонаса», вот я и воспользовался ею, как только «нарисовался» конфликт. Группа быстрого реагирования отработала вызов чётко, тем более, что ехать ей по улице «Двадцать Пятого Октября» всего один километр.

— Так ты мент? — спросила меня Лера с непонятной интонацией.

— Не мент, а сотрудник милиции, — с интересом посмотрел я на неё. — Тебя что-то смущает?

— Да, так… Ничего… — скривилась девушка. — А что ты там плёл про записанные пластинки, студию звукозаписи?

— Одно другому не мешает. Ладно, ребята. Поеду давать показания.

— Да и они тоже пусть едут, — сказал Рамзин.

— Не-не… Перепишите их, а завтра пусть следователь вызывает и допрашивает. Вот этого свидетеля пока хватит, — тихо сказал я и показал на Романа Григорьевича.

— Ты не командуй тут, — так же тихо сказал Рамзин. — Не положено так. Сначала опросить всех надо… Чтобы дело возбудить нужен материал. Основание, понимаешь, для возбуждения.

— А это? — показал я на, уже забинтованную одним из бойцов СОБРа, руку.

— Может, это ты сам порезался и наговариваешь на добропорядочных граждан.

Рамзин произнёс последнюю фразу чуть громче и её услышали.

— Это кто добропорядочный⁈ — вскрикнула Лера. — Эти⁈ Мы сидели, а они докопались. Обозвали нас… Как-то… Э-э-э… Сначала, э-э-э, шелупонью, потом пархатыми. Потом вообще я ничего не поняла, но стало обидно. А Женя, э-э-э… Ваш сотрудник… Он только спросил у них, почему они хамят и не могут разговаривать по-людски, А этот сразу достал нож и кинулся на Же… Э-э-э… Кинулся с ножём на Евгения и порезал ему руку. А потом второй кинулся. А Ж… Евгений его, как бросит. Только ноги мелькнули.

— Поедешь в милицию? — спросил её Рамзин.

— Это зачем? — отпрянула Лерка.

— Показания давать, — спокойно сказал Рамзин. — Тогда других не станем трогать.

— Мы её одну не отпустим, — сказал Попов. — С вами поедем. Показания давать.

Рамзин оглянулся на меня, вроде как говоря: «Ну, вот, а ты в них сомневался».

— Поехали, — сказал он, обращаясь к Лерке и «крепышам». — А этих переписать. Саша, останься с группой и работников ресторана опроси. И дождись следака. Пусть сфотографируют и кровь возьмут с пола. Сотрудника милиции ножом порезали и пытались убить. Сейчас понаедут. А вы быстро домой, пока не загребли. Но чтобы завтра с утра в краевом управлении были. Вот мой телефон.

— Пи*дец! — почему-то снова выругался, мягко выговаривая звуки, Гутман.

— Вот ты кто такой, Семёнов? — спросил меня первый секретарь Приморского Краевого Комитета КПСС Виктор Павлович Ломакин.

С ним мне не приходилось встречаться ни в какой из жизней, но по слухам и рассказам тех, кто с ним общался, первый секретарь был человеком душевным и заботящимся о взращивании и воспитании кадров. Это, говорят, его и сгубило. Подвели его, кхе-кхе, его кадры. Подвели… Проворовались по крупному. И отправили Виктора Павловича послом в Чехословакию. А в Чехословакии он проспал тамошнюю Революцию Роз, отсылая благоприятные прогнозы, выстраиваемые из бесед с представителями консервативного партийного блока. А потому, сняли его и с послов. А так, дядька был патриотический.

— И кто ты, Семёнов? И швец, и жнец, и на дуде игрец.

Виктор Павлович перебирал лежащие перед ним мои документы и искоса поглядывал на моего куратора. Генерал скромно сидел в сторонке.

— Если бы мы с товарищем генералом не хлебали из одной миски, образно говоря, я бы сейчас вызвал кого надо и потребовал бы объяснений из Москвы.

— Ну, тогда, Виктор Павлович, ты вы слетел со своего места не в восемьдесят четвёртом, а прямо сейчас, — всё-таки не выдержал и подал голос куратор. — Ну, хватит, Виктор Павлович. Ты правильно сказал. Хлебали мы с тобой дерьмо из одной миски. И события на Даманском, и ё*аные пришельцы, и много ещё чего… Что же ты сейчас мне не веришь? Хотя тебе и верить ни во что не надо. Есть постановление Совета Министров, Витя.

— Да, ты представляешь, что такое завод отдать⁈

— Не завод, — устало вздохнул я, а часть неработающей и разрушающейся территории.

— Мы восстановим!

— Да хрен ты восстановишь, Витя! Ты уже нацелился передать этот кусок. И мы даже знаем кому. Тебе, блять, магнитофон включить?

— Какой магнитофон? Ты… Вы… Меня, что, прослушивают?

— А ты думал, что ты лицо не прикасаемое?

— Первых секретарей… Зап… Запрещено раз… Разраб… Вам разрабатывать, — наконец выдохнул Ломакин.

— Вот потому тебя и отправят послом в Чехословакию, что ты с замами края видеть перестал. Небожителями себя почувствовали. Сижу я тут, слушаю тебя и ох*еваю. Тебе в край принесли на блюдечке с голубой коёмочкой ключи от квартиры, где золотая звезда героя соцтруда лежит, а он о своём зяте с дочкой заботится. Землицу решил у государства оттяпать.

— В аренду.

— Ага… На сорок девять лет по цене сто рублей за гектар в год. С приоритетным правом выкупа.

— Это не противоречит законодательству, — бодро завил первый секретарь.

— Правильно. Про аукционы наши законотворцы, млять, забыли. Согласен. Но ведь ты же видишь, что этот проект живой. И деньги у фонда есть. И это не кооператив, а совместное предприятие. Совместное, Виктор Павлович… А это значит — государственное, а не частная лавочка типа рыночной площади. Всё, Витя, не зли меня. Отдавай бумаги в работу. И…

Куратор замолчал, глядя на набычившегося первого секретаря.

— Ты, действительно, пока не понимаешь, какое тебе счастье привалило в виде этого парня. Твой край станет вторым, после Москвы, производителем микропроцессоров на которых станут работать твои заводы. Я уеду, а ты пригласи Евгения для «поговорить». И разработайте план инновационных инвестиций. Или как там правильно? И сроку тебе до середины восемьдесят четвёртого. Не поймёшь, как тебе повезло, точно поедешь в Чехословакию. Да! А эти планы, чтобы в течение недели были приняты в горсовете.

— Я всё равно обязан уведомить куратора, — буркнул первый секретарь крайкома.

— Он уже в курсе и ждёт твоего звонка. Звони сейчас при мне.

Через неделю территория Дальзавода от второго дока до железнодорожного моста и от площади Луговой до реки Объяснения перешла в аренду совместному Советско-Французскому предприятию. Францию представлял Фонд Делаваля. В общей сложности фонду отошло двенадцать гектаров земли, во втором, так сказать, центре города. Владивосток растянут вокруг побережья Амурского залива, бухты Золотой рог и бухты Тихая. Площадь Луговая соединяет дорогами три из пяти районов города: Первомайский, Ленинский и Первореченский. Через Ленинский можно было попасть во Фрунзенский, а через Первореченский — в Советский район. Вот такая у нас простая городская планировка. Если взорвать бомбу на площади Луговой, городу кирдык. Эхэ-хэ… Это было раньше в двухтысячных годах имелись мосты, развязки и объездные магистрали. Да-а-а…

Я знал, почему развалился первый док. Первопоселенцы называли это место — гнилой угол. Почему? Да, потому, что тут вытекало, стекало с сопок множество речушек и ручьев и сия низина попросту была огромным болотом. В конце концов низину засыпали, а основную речку Объяснение' заключили в бетонное русло. Однако… Ха-ха… Водичка дырочку найдёт, как говорится. Вот она и нашла дырочки в плохо подготовленном бетоне.

Я не собирался восстанавливать сухой док, так как пока не планировал строить большие корабли. Мне в Японии строили небольшой плавучий док до пяти тысяч тонн грузоподъёмности, длиной сто двадцать, шириной тридцать пять метров и погружной осадкой до двенадцати метров. В него можно будет загнать два средних траулера рыболова длиной по сорок пять метров. Ну, или одну «Варшавянку» дляной восемьдесят восемь метров. Хе-хе…

Я собирался расчистить остатки сухого дока, укрепить стены бетонными блоками и провести дноуглубительные работы. Длина дока была сто девяносто пять метров, вот эти метры я и собирался использовать, поставив сюда плавучий док. Но это всё в перспективе. Сейчас же я ждал представителей компании Мицубиси. Они хотели сделать оценку земельного участка и документов по землеотводу. После этого мы с Мицубиси создавали совместное предприятие и приступали к возведению цехов крупно-детальной сборки автомобилей, на восемьдесят процентов предназначенных для продажи во Франции.

Японцы не хотели продавать свои автомобили СССР. Вернее, хотели, но им не разрешали Американцы. И мы придумали такую схему. Они продают Французской фирме «Делаваль», а французская фирма «Делаваль» продаёт машины в СССР. Причём, машины даже не пересекают границу. Но и во Францию автомашины Мицубиси я продавать собирался.

Почему я выбрал именно Мицубиси? Концерн выпускал разнообразную продукцию, от автомобильной техники, до стиральных машин, телевизоров, кондиционеров и теплоходов и был готов расширять производство и главное рынки сбыта.

Только в девяносто первом году Мицубиси построила завод NedCar, как совместное предприятие с Вольво. В две тысячи первом Мицубиси выкупила своих партнёров и стала единственным владельцем. В девяносто девятом году компания выпускала автомашины вместе с Рено и рядом других Европейских заводов. Однако в России начала девяностых продажи Мицубиси были минимальны. Например, в девяносто первом компания продала лишь пятьдесят новых автомобилей, а в две тысячи шестом — пятьдесят семь тысяч двести. То есть я точно знал, что Мицубиси хотели продавать машины не только в Европе, но и в СССР. И знал ещё точнее, что в восьмидесятые годы деньцнаки у советских граждан имелись в огромных количествах. Пока их не ограбило правительство Ельцина.

Они мне и строили плавучий док.

[1] Шелупонь или шелупень — мелкие преступники, сброд (жаргон).