Дневник плавания с Берингом к берегам Америки. 1741-1742

ГЛАВА 10 МОРСКАЯ КОРОВА

11 мая и в последующие дни не только начал быстро таять снег, но и постоянные дожди с ветрами, приходившие с юго-востока, вызвали такую высокую воду, что речки переполнились, и мы с трудом выдерживали в наших подземных жилищах, залитых водой на один-два фута. Когда дожди прекратились, это заставило нас покинуть зимние дома и построить на земле летние[275]. Тем не менее зимние дома по-прежнему посещались, когда вода впиталась в землю.

Однако строительство судна было задержано дождем на несколько дней. Затем его продолжили с еще большим воодушевлением, когда, к нашему удивлению, обнаружили, что пакетбот легко разобрать, чего мы сначала не ожидали, потому что он был новым и прочно построенным, а у нас не было инструмента для разборки. Работа над новым судном день ото дня все более спорилась, поэтому вместе с надеждой чрезвычайно возросло и всеобщее рвение.

Когда к концу мая обшивка была полностью закончена и поставлена на киль, мы более не сомневались, что в августе сможем добраться отсюда до Камчатки, и были озабочены тем, как избежать мучительной доставки мяса и обеспечить всех пищей, что можно было сделать, охотясь на морских коров[276], которые ежедневно во множестве были у нас перед глазами на берегу. Тогда работа пошла бы еще быстрее, тем более что людям уже недоставало сил, а их обувь и одежда сильно истрепались от походов по пересеченной местности на юг и через горы.

Поэтому 21 мая мы совершили первую попытку с изготовленным нами длинным железным крюком, к которому привязали прочный и длинный канат, чтобы зацепить им огромное и мощное морское животное и вытащить его на берег, но безуспешно, потому что шкура этого животного была слишком жесткой и прочной. Мы не преминули сделать еще несколько экспериментов и поменять крюк. Но эти попытки обернулись еще худшим, и животные скрылись в море вместе с крюками и канатами.

Наконец самая чрезвычайная нужда заставила нас задуматься о наиболее подходящих средствах, потому что по причинам, указанным выше, люди не могли более продолжать охотиться по-прежнему. С этой целью в конце июня отремонтировали лангбот, который осенью был сильно разбит волнами о скалы. Гарпунщик и пятеро гребцов заняли в нем места. У них был с собой очень длинный канат, сложенный должным образом, точно так, как при охоте на китов в Гренландии[277], один конец которого привязали к гарпуну, а другой держали на берегу еще сорок человек.

Они очень осторожно плыли к животным, стада которых отыскивали пищу у берега в полнейшей безопасноcти. Как только гарпунщик ударил одно из них, люди на берегу стали тянуть животное к себе, а находившиеся в боте гребли к нему и своим поведением еще более его пугали. Как только оно немного ослабло, люди в боте вонзили большие ножи и штыки во все части его тела, пока оно, совершенно обессилевшее от потери большого количества крови, которая фонтанами била из его ран, при высоком приливе не было быстро вытащено на берег для разделки.

Как только прилив отступил и животное вытянули на сухой берег, мы отовсюду большими кусками срезали мясо и жир, которые с большой радостью отнесли в свои жилища. Часть мы поместили в бочки. Другую часть, особенно жир, развесили на козлах. Наконец-то мы избавились от всех забот о пище и оказались способны продолжать постройку нового судна, удвоив число работников.

Это морское животное, которое испанцы впервые увидели в Америке и впервые с неточностями описал испанский врач Эрнандес, а после него Каролус Клузиус и другие, они называют манати. Англичане называют его либо морской коровой, как голландцы, либо, на манер Дампьера, mannetes, словом, взятым из испанского языка. Это морское животное обитает как у восточного, так и у западного 136 побережья Америки, и его наблюдал Дампьер (что весьма странно) вместе с морскими котиками и львами в южном полушарии, а также я и другие — в северном[278].

Самые крупные из этих животных имеют от четырех до пяти саженей в длину и три с половиной сажени в толщину в районе пупа, где они толще всего. Сверху до пупа они схожи с сухопутным животным; от него до хвоста — с рыбой.

Череп нисколько не отличается от лошадиного, но когда он еще покрыт шкурой и мясом, то напоминает голову буйвола, особенно губами.

На месте зубов у него во рту две широкие кости, одна из них прикреплена к нёбу наверху, а другая — изнутри к нижней челюсти. Обе они снабжены множеством кривых борозд и выступающих гребней, с помощью которых оно перетирает водоросли, свою обычную пищу[279].

Губы снабжены множеством жестких щетин; те, которые находятся на нижней челюсти, так толсты, что напоминают куриные перья и явственно показывают своей внутренней пустотой истинную природу волос вообще, которые так же пусты.

Глаза животного, не имеющие век, не больше глаз овцы.

Уши так малы и скрыты, что их с трудом можно отыскать и узнать среди множества борозд и складок шкуры, пока шкуру не снимут, тогда ушной канал из-за своей отполированной черноты бросается в глаза; все же он так мал, что едва ли вмещает и горошину. От наружного же уха нельзя найти и слабого следа.

Голова соединяется с туловищем короткой и неразличимой шеей.

Ниже, на груди, можно рассмотреть две примечательные вещи. Во-первых, ноги, состоящие из двух суставов, имеют окончания, напоминающие лошадиные копыта. Снизу они снабжены обильной короткой и густой щетиной, напоминающей швабру, и я не уверен, как их следует называть — руками или ногами — по той причине, что, кроме птиц, двуногих животных не существует. С помощью передних ног оно плавает, обрывает водоросли со скал на дне, а лежа на спине и готовясь к венериным играм, они обнимают ими друг друга.

Вторая любопытная вещь находится под этими передними ногами, а именно груди с черными морщинистыми сосками в два дюйма длиной, на концах которых открываются бесчисленные млечные протоки. При сильном трении они дают огромное количество молока, которое по вкусу, содержанию жира и сладости превосходит молоко сухопутных животных, но в остальном ничем от него не отличается.

Кроме того, спина этого животного устроена почти как у быка. Хребет выступает вверх. По обе стороны от него находятся плоские впадины во всю длину спины. Бока по всей длине округлые.

Живот округлый и весьма обширный и постоянно туго набит, так что при малейшей ране внутренности немедленно вываливаются с громким шипением. По пропорциям он похож на живот лягушки.

Начиная с гениталий тело сразу заметно уменьшается в окружности. Хвост по мере приближения к плавнику становится все тоньше и тоньше, но непосредственно перед ним все же имеет в среднем два фута в ширину. Между прочим, за исключением хвостового плавника, это животное не имеет других плавников ни на спине, ни по бокам, чем также отличается от кита и других морских животных. Хвостовой плавник расположен горизонтально, как у кита и морской свиньи.

Мужской орган сходен с бычьим по длине и расположению; но по форме и природе он похож на лошадиный, имеет почти сажень в длину и оболочку, прикрепленную под пупом. Женские гениталии расположены прямо над анусом, они продолговатые, почти квадратные и в верхней части снабжены мощным мускулистым клитором в полтора дюйма длиной.

Как и скот на суше, эти животные живут в море стадами, самцы и самки обычно плавают вдоль берега вместе, подталкивая вперед своего отпрыска. Эти животные ничем не занимаются, кроме своего пропитания. Спина и половина брюха постоянно видны из воды, и они жуют, как сухопутные животные, медленно и монотонно двигая головой вперед. С помощью ног они обрывают водоросли со скал и непрестанно едят. Однако строение их желудка показало мне, что они не жуют жвачку, как я полагал сначала. Во время еды они двигают головой и шеей, подобно быку; по прошествии нескольких минут они поднимают голову из воды и втягивают свежий воздух, прочищая горло, как лошади. С отливом они уходят от суши в море, но с началом прилива возвращаются к берегу и часто оказываются так близко, что нам удавалось дотягиваться до них и ударять с берега палками.

Они совершенно не боятся людей и не слишком плохо слышат вопреки тому, что утверждает Эрнандес.

Я не заметил у них признаков примечательного ума, как пишет Эрнандес, но они в самом деле чрезвычайно любят друг друга, и эта любовь простирается так далеко, что, когда одно из них ранили, все остальные вознамерились прийти ему на помощь и уберечь от вытягивания на берег, замкнув вокруг него кольцо. Другие же попытались перевернуть бот. Некоторые принялись за канат или старались вытащить гарпун из его тела, в чем и в самом деле несколько раз преуспели. Мы также наблюдали, как самец два дня подряд приходил на берег к своей мертвой самке и справлялся, не жива ли она.

Тем не менее они постоянно оставались на одном месте, сколько бы их ни было ранено или убито.

Они играют в венерины игры в июне, используя длительные отвлекающие маневры. Самка, все время петляя, медленно удаляется от самца, а самец непрестанно ее преследует. Но когда самка устает от этой шутливой погони и напрасного заманивания, она ложится на спину, и самец завершает совокупление наподобие человека.

Когда они хотят отдохнуть на воде, то ложатся на спины в спокойном месте вблизи какой-либо бухточки и медленно плавают туда-сюда в этой позе.

В любое время года этих животных можно найти повсюду вокруг острова в таком количестве, что все побережье Камчатки могло бы постоянно щедро снабжать себя их жиром и мясом.

Шкура этого животного имеет двойную природу. Внешняя шкура черная или черно-бурая, в дюйм толщиной и плотная, почти как пробка, вокруг головы много складок, морщин и впадин. Она состоит только из перпендикулярных прядей, которые тесно лежат друг на друге, как испанский тростник или лоза. Отдельные луковицы прядей внизу круглые, поэтому верхний слой легко отделить от собственно шкуры, но в самой шкуре находятся углубления для луковиц, придающие ей вид поверхности наперстка. По моему мнению, внешняя шкура является сочетанием множества волос в сплошной корке, и я встречал такое же у китов.

Внутренняя шкура толще бычьей, очень прочная и белого цвета. Под ней находится слой жира, окружающий все тело животного. Слой жира имеет четыре пальца в толщину. Затем следует мясо.

Вес животного со шкурой, мышцами, мясом, костями и внутренностями я оцениваю в 200 пудов, или 80 коротких центнеров[280].

Жир этого животного не маслянистый или мягкий, а твердый и железистый, снежно-белого цвета; полежав несколько дней на солнце, он становится приятного желтого цвета, как лучшее голландское масло. Вареный жир превосходит по вкусу лучший говяжий жир, по цвету и текучести походит на свежее оливковое масло и обладает исключительно хорошим запахом и питательностью. Мы пили его чашками, не испытывая ни малейшей тошноты. Кроме того, если его принимать часто, он действует как очень мягкое слабительное и мочегонное средство; поэтому я считаю его хорошим лекарством от хронических запоров, а также желчных камней и непроходимости мочи.

Хвост состоит из одного только жира, который гораздо приятнее, чем в других частях тела. Жир икр весьма напоминает мясо молодых свиней, а мясо — мясо молодых бычков; оно полностью успевает свариться за полчаса и набухает так, что вдвое увеличивается в объеме. Мясо старых животных неотличимо от говядины и разнится от мяса всех сухопутных и морских животных тем удивительным качеством, что даже в самые жаркие летние месяцы хранится на открытом воздухе без гниения целых две недели или даже больше, несмотря на то что его так оскверняют мясные мухи, что оно повсюду покрывается червями. Я вижу причину этого в том, что в нем обычно смешаны растительная пища и селитра, отчего мясо приобретает значительно более красный цвет, чем у сухопутных и морских плотоядных животных.

Было очевидно, что все, кто его ел, испытывали ощутимое прибавление сил и здоровья[281]. Это особенно было заметно у некоторых матросов, у которых случались рецидивы болезни и которые до сих пор не могли выздороветь. Этим завершились все сомнения относительно того, какой провиант нам следует взять с собой в плавание; с помощью морских животных Богу было угодно укрепить нас, потерпевших бедствие от моря.

Что касается внутреннего строения этих удивительных существ, я отсылаю любознательных читателей к моему подробному описанию этого животного[282], а здесь отмечаю лишь кратко, (1) что сердце их разделено на две части и, таким образом, в отличие от обычного сердца — двойное и что околосердечная сумка не окружает его полностью, но образует особую полость; (2) что легкие, заключенные в прочную мембрану, размещаются у спины, как у птицы; поэтому оно может дольше пребывать под водой, не дыша; (3) что у него нет желчного пузыря, а только широкий желчный проток, как у лошади; (4) что брюхо его сходно с брюхом лошади, как и внутренности; (5) что почки, как у телят и медведей, состоят из множества маленьких почек, каждая из них имеет собственный мочеточник, лоханку, маленькие артерии и сосочки, и что почек две, они имеют полфута в длину и весят тридцать фунтов.

Из черепа этого животного испанцы обычно извлекают кость, прочную, как камень, и продают ее аптекарям и лекарям, выдавая за камень, который называют lapis manati[283]. Я безуспешно искал ее в этих многочисленных животных, и мне представляется, что она является следствием климата или признаком определенного вида этого животного, тем более что пытливый г-н Дампьер упоминает о двух его видах близ острова Святого Фердинанда[284].

Более того, я был немало удивлен, что, несмотря на скрупулезные расспросы обо всех животных на Камчатке, я ничего не слышал об этом животном до моего возвращения из путешествия, но по возвращении я получил сведения, что это животное известно в местах от мыса Кроноцкого до Авачинской бухты, где его иногда мертвым выбрасывает на берег.

Из-за отсутствия специального названия ему дали имя „капустник”[285].