Дневник плавания с Берингом к берегам Америки. 1741-1742

ГЛАВА 3 МОРСКАЯ ОБЕЗЬЯНА

Утром 21 июля капитан-командор против обыкновения поднялся за два часа до рассвета, самолично вышел на палубу и без обсуждения отдал приказ поднять якорь. Хотя лейтенант Ваксель настоятельно просил остаться на якоре еще достаточное время, чтобы заполнить все бочки водой, поскольку двадцать из них были пока пусты и ничто, кроме тоски по дому, не обязывало нас возвращаться, приказ тем не менее выполнили, и мы вышли из бухты в море. Достаточной причиной было сочтено то, что ветер был благоприятным для постановки парусов, но противным для входа в гавань. Когда через несколько дней разразился небольшой шторм, мы нисколько не обрадовались, что находимся вдали от этой бухты и берега.

Затем капитан-командор высказал следующее суждение. Поскольку приближался август, а мы незнакомы с этой землей и ветрами, на этот год нам достаточно удовлетвориться открытием и не следовать далее вдоль берега или совершать возвратное плавание близко к этой земле, а идти обратным курсом. Теперь позволительно было предположить, что земля продолжается дальше на запад, но мы не знали, не простирается ли она к югу в направлении Камчатки дальше. В этом случае мы могли бы вслепую наскочить на землю ночью или в тумане или, при подобных осенних штормах, оказаться в бедствии на островах в незнакомом море. Но поскольку нам было высказано суждение не для принятия решения советом и я не услышал никаких возражений, я мог точно сказать по последующим действиям лейтенанта Вакселя и мастера Хитрова, что они не вняли этому предложению[97]. После этого до 26 июля мы постоянно плыли на некотором расстоянии от берега, потому что они считали, что следует идти вдоль этой земли[98], хотя мы могли бы попытаться после каждой сотни миль поворачивать на один или два градуса на север.

Потому случилось так, что ночью 27 июля во время небольшого шторма мы измерили глубину в 60 саженей на банке, простирающейся от земли в море. Земли не было видно[99]. Но если бы мы шли ближе к берегу, они могли бы уже сейчас осознать опасность, в которую позднее всех нас столь часто и безрассудно ввергали. Они, казалось, совсем не используют свой опыт в морских плаваниях.

28 и 29 июля постоянно стояла штормовая сырая погода, и мы получали указания на близость земли по разным плавающим предметам, как было и на пути сюда, и все дальнейшее время, прежде чем мы видели землю, что случалось очень часто.

30 и 31 июля, а также 1 августа стояла прекрасная ясная погода, море было спокойно, дул благоприятный юго-восточный ветер, и мы успешно продвигались вперед. Около часа пополуночи, бросив лот, мы обнаружили, что находимся на глубине всего четырех саженей, хотя капитану-командору об этом доложили иначе. После этого при спокойной погоде мы наконец ушли столь далеко от земли, что достигли глубины в восемнадцать — двадцать саженей, где отдали якорь и стали дожидаться рассвета.

2 августа мы находились в трех верстах от довольно большого лесистого острова[100]. Погода была необычайно приятная и теплая, солнечная и очень спокойная. К полудню у нашего судна появился морской лев и более получаса все время плавал вокруг. Я попросил капитана-командора разрешить мне на несколько часов отправиться на берег на малом ялботе, чтобы продолжить мои занятия, коль скоро ветер и погода были столь благоприятны. Но мы несколько разошлись в этом вопросе, поэтому он созвал совет, на котором было решено, что никто не должен меня в будущем упрекать за то, что я якобы не желал самым усердным образом заниматься своим делом при каждой возможности. Все дали такое обещание, и с ним я и остался.

К вечеру я удочкой поймал две рыбы, называемые Scorpius marinus[101], которых описал и заспиртовал; они утратились со многими другими коллекциями, когда корабль в ноябре выбросило на сушу. К вечеру мы подняли якорь и, миновав остров, вышли в море на запад.

К полудню следующего дня, 3 августа, мы снова увидели Большую землю под 56-м градусом широты в направлении NNW½W примерно в четырнадцати милях от нас, но очень отчетливо из-за чрезвычайно высоких заснеженных гор[102]. При восточном ветре мы пошли к югу, потому что на западе эта земля преграждала нам путь. Мы оказались все в том же заливе, потому что к западу и к северу от нас была Большая земля, а на востоке — остров, близ которого мы чуть было не сели на мель 1 — 2 августа.

4 августа, плывя на юг, мы наконец увидели между югом и западом, примерно в двух-трех милях от нас много высоких, больших и лесистых островов[103]; то есть мы были окружены сушей. Куда бы мы ни пытались плыть, всюду путь нам преграждала земля. Поэтому мы упустили ветер, который в то время, до 9 августа, был по большей части восточным или юго-восточным и мог бы значительно облегчить нам прямой курс на Камчатку; благодаря ему мы могли бы проплыть несколько миль, в то время как мы болтались взад-вперед в этом заливе.

В то время, которое мы провели вблизи суши, мы постоянно видели множество котиков, тюленей, морских выдр, морских львов и морских свиней[104]. Я часто наблюдал, что, как только эти животные появлялись, даже при полнейшем штиле, вскоре после этого погода менялась, и чем чаще они появлялись и чем активнее двигались, тем более свирепыми были последующие шторма.

10 августа мы увидели весьма необычное и новое животное, которое я кратко опишу, поскольку наблюдал его целых два часа. Животное было около двух эллов длиной. Голова его походила на собачью, уши острые и стоячие, на верхней и нижней губе с обеих сторон свисали усы, что делало его похожим на китайца. Глаза были большие. Туловище удлиненное, округлое и толстое, но постепенно к хвосту становилось тоньше; шкура была густо покрыта шерстью, серой на спине, рыжевато-белой на брюхе, но в воде оно все казалось рыжей коровьей окраски. Хвост, снабженный двумя плавниками, был поделен на две части, при этом верхний плавник по длине вдвое превосходил нижний, как у акул.

Однако я немало удивился, что не вижу ни передних лап, как у морских амфибий, ни плавников вместо них.

Что же до формы его туловища, которую не зарисовали, то она во всех отношениях соответствует зарисовке, полученной Геснером от одного из его корреспондентов и в Historia animalium приведенной под названием Simia marina Danica. По крайней мере, наше морское животное может быть по праву названо этим именем как по сходству с геснеровским Simia, так и по его странным повадкам, быстрым движениям и игривости[105].

Более двух часов оно оставалось рядом с судном, разглядывая нас одного за другим, словно любуясь. Время от времени оно подплывало ближе и часто так близко, что до него можно было бы дотронуться шестом. Потом, как только мы двигались, оно отплывало подальше.

Оно поднималось из воды на одну треть своей длины, словно человек, и часто оставалось в таком положении несколько минут. Понаблюдав за нами почти полчаса, оно стрелой пронеслось под судном и вынырнуло с другого борта, потом снова прошло под судном, чтобы оказаться на прежнем месте. Оно повторило этот маневр раз тридцать.

Затем, когда это животное заметило большую американскую водоросль, от трех до четырех саженей длиной, которая вырастает из дна, как бутылка, а к концу постепенно сужается, как горлышко сосуда[106], оно стрелой бросилось к ней, схватило ее пастью и поплыло с ней к нашему кораблю и стало выделывать такие плутовские фокусы, что более комичных нельзя было ожидать и от обезьяны. Время от времени оно откусывало кусок и съедало его.

Понаблюдав за ним длительное время, я взял ружье и выстрелил в это животное, намереваясь заполучить его для подробного описания. Но не попал. Хотя оно несколько испугалось, но сразу снова вынырнуло и постепенно приблизилось к судну. Но когда второй выстрел не попал в цель или лишь слегка ранил его, оно ушло в море и не вернулось. Однако в разное время его видели в различных частях моря.