Доброе дело

Глава 23. Черепашьи шажки

Столь неудачное завершение бурно, казалось бы, развивавшейся истории с Шишовой нас с Шаболдиным, ясное дело, не порадовало, но и в уныние отнюдь не ввергло. Раз уж появились в деле новые люди и новые события, разобраться с ними сам Бог велел, вот Шаболдин и взялся разбираться. Уже на следующий день пристав устроил Алёне Букриной настоящий, по всей форме, под запись с подписью, допрос в губной управе, а потом ещё раз прошёлся по соседям юной мещанки, да тоже не один, а с писарем. Допросил повторно он у себя в управе и Фёдора Захаровича. Увы, но каких-то сдвигов в деле в результате всех этих титанических усилий не произошло. Знакомство своё с Марфой Шишовой Гуров отрицал, хотя и сказал, что слышал о ней от супруги.

Связь Фёдора Гурова и Алёны Букриной, как выяснилось, длилась уже полтора года. Любовники периодически встречались в доме Букриной, никуда вместе не выходили, каких-то планов на совместное будущее не строили, любовницу свою Гуров не содержал. Ну, это они так говорили. Допрашивал их Шаболдин порознь, но на одинаковости показаний оно никак не сказалось.

Алиби своего любовника Букрина вновь подтвердила, попытки Шаболдина сбить её с толку и малость припугнуть ничего в твёрдости её слов не изменили. Да, Феденька, ой, простите, ваше благородие, Фёдор Захарович, был у меня в тот день — пришёл, как службу закончил, ушёл в семь пополудни. Нет, ничего я не путаю, именно так всё и было. Да, готова буду заявить в суде и под присягою. Нет, подумать мне тут не над чем, как оно было, так я и сказала, вот так же за мною и запишите.

— Вот врёт же, Алексей Филиппович, вижу и чую, что врёт, но никак, никак не могу её на том вранье поймать! — бушевал пристав. — Не краснеет, не бледнеет, голос не дрожит, даже Ангелине Павловне до такого умения врать далеко!

Да, бывают такие уникумы. Чисто по актёрскому мастерству с профессионалами сцены им не тягаться, но в соревнованиях по вранью дадут они актёришкам сто очков вперёд и тут же тысячу отыграют. Похоже, Алёна Букрина как раз из таких.

Соседи Букриной, правда, в тот день не видели, чтобы Гуров к ней приходил, но тут пристав с недовольным видом вынужден был согласиться, что само по себе это ничего не значит. Во-первых, никто из тех соседей целенаправленно за девицей и её домом не следил. Во-вторых, постоянно смотреть в окна соседям тоже недосуг, у них дома и других забот хватает. И, в-третьих, служебные свои дела Фёдор Захарович к пяти закончил, если и раньше, раз к любовнице собирался, то всё равно ненамного, а сейчас в такое время уже по-настоящему темно, и вряд ли что в окно можно толком увидеть, особенно учитывая не самое лучшее освещение в переулке. В общем, никакой возможности опровергнуть алиби Гурова мы с Борисом Григорьевичем пока что не видели, одна радость, что держалось оно только на показаниях Букриной, которые в суде толковый обвинитель сможет хоть как-то, но поставить под сомнение.

Закончив покамест с Букриной, пристав решил пойти в обход и занялся той самой вдовой полковника Пяльцева, которая отправила Ольгу Гурову к Шишовой. Там, как рассказал Шаболдин, поначалу всё выглядело тихо и мирно — полковник Пяльцев умер от ран, полученных в сражении за Выборг, том самом, где отличился мой брат Василий. Да, война, она такая — кому крест на грудь, а кому и на могилу…

Кто другой на том бы и успокоился, но не Шаболдин. Борис Григорьевич внимательно присмотрелся ко всей семье и нашёл-таки нечто заслуживающее своего интереса. Очень уж вовремя для Дарьи Сергеевны умер бездетный старший брат её супруга — едва пришло известие о ранении полковника. В итоге полковник Пяльцев так и не узнал, что унаследовал от брата немалое состояние, а его сыновья получили богатое наследство, коим по их малолетству распоряжалась пока что та самая вдова. В сочетании с тем, что Дарья Пяльцева была знакома с Шишовой, такая своевременность вызывала вполне оправданные подозрения.

Все эти события происходили в Замоскворечье, где жили Пяльцевы, поэтому вскоре, совсем как в старые добрые времена, мы засели в трактире Дятлова втроём — я, Шаболдин и старший губной пристав Фёдор Павлович Елисеев, с которым мы когда-то вместе разматывали запутанное дело с розыском безвестно пропавшего Бабурова и сообщников бесчестного вымогателя Малецкого. [1]

Елисеев, как выяснилось, вообще ничего о названных событиях не знал — должно быть, доктор, констатировавший смерть старшего Пяльцева, оказался не столь опытным и искусным, как Шустов и подозрения на отравление у него не возникло. Понятно, начинать розыск почти через три года после смерти — затея почти что безнадёжная, о чём Фёдор Павлович прямо нам и сказал, но пообещал присмотреться к полковничьей вдове, собрать о ней побольше сведений и поделиться ими с Шаболдиным.

— Вы когда эту вашу Гурову прищучите, не откажите в любезности и мне с нею побеседовать, — озабоченно попросил Елисеев. — Глядишь, и сдаст она Пяльцеву.

Мы, конечно, обещали так и сделать, но некоторое разочарование и у Шаболдина на лице читалось, и у меня, полагаю, тоже. Мы-то надеялись, что история с Пяльцевой поможет нам в розыске по отравлению Гурова, а оказалось всё наоборот — только раскрыв наше дело, мы сможем помочь Елисееву изобличить Пяльцеву. Если, конечно, именно она отравила своего деверя. Впрочем, посидеть и вспомнить под можжевеловую водку старые добрые времена оказалось не так уж и плохо, получился у нас этакий отдых от тягучего и черепашьими шажочками продвигающегося дела. Но отдых отдыхом, а ни розыска, ни моих дел никто не отменял.

Дядя Андрей в очередной раз показал, что слов на ветер не бросает и каким-то неведомым мне образом убедил хозяев земли за Рогожской заставой снизить запрашиваемую цену. В итоге я уже подписал бумаги об оплате и паевое товарищество «Русский артефакт» обзавелось крупным земельным участком. Землю, получается, купили впрок, потому что зимой строиться смысла нет, зато весной меня ждут сразу две великих стройки — завод и городская усадьба. Впрочем, не две, надеюсь, а полторы — появилась тут возможность именно усадьбу и купить, а не землю под строительство. Дом там, правда, на мой взгляд, требует изрядной переделки, но всё же не на пустом месте строиться придётся. Ну, пока время есть, сижу и думаю. Пока что склоняюсь к тому, чтобы усадьбу ту купить — не так далеко от нынешнего моего дома и от родителей моих она находится, удобно.

Зашёл тут ко мне и царевич Леонид. Один зашёл, без Татьянки, отговорился тем, что по делам выбрался, вот на обратном пути и заглянул. Сказал, что вызвать меня царь может в любой день, так чтобы я был готов, что называется, как только, так сразу. Да я что, я и так готов — все бумаги написаны, шпаргалки для себя сделаны, в голове уже не знаю в какой раз всё прокручено. Скорее бы уж… Поспрашивал я зятя и о том, с чего бы это начальство Шаболдина дало приставу добро на привлечение к розыску по делу Гуровых моей скромной (да-да, прямо такой скромной-скромной) особы. Догадка моя оказалась верной — старший Погорелов нажаловался царевичу на продолжающийся домашний арест сына, вот Леонид и поговорил с главнозаведующим городской губной управой боярином Вельяминовым, а тот сказал пару слов и заведующему Елоховской губной управой, выразив пока ещё не прямо-таки неудовольствие, а лишь некоторую обеспокоенность медленным продвижением дела. Положение у начальника Шаболдина оказалось более чем незавидным — с одной стороны городские власти и Дворянское собрание требуют скрупулёзного соблюдения законов и процедур, с другой городское губное начальство намекает, что дело бы надо раскрыть, да поскорее. Вот он и извернулся — моё-то участие ни в каких официальных бумагах не отражается, а мои способности хорошо ему известны от того же Шаболдина.

Преисполнившись благодарностью, просто так я Леонида не отпустил, угостив его кофием. Посидели недолго втроём с ним да с Варенькой, и снова потянулось у меня ожидание неведомо чего — то ли вызова пред царские очи, то ли каких новостей от Бориса Григорьевича. Кстати, что-то застрял его человек в Минске, вот интересно, что за известия привезёт он оттуда? Ожидание я скрашивал привычным для себя образом — размышлял. Над чем, полагаю, и так понятно.

По всему выходило, что Шаболдин прав, и отраву Ольга Гурова взяла у Шишовой. Прав он, однако, и в том, что доказательств этого у нас нет, но мне сейчас их и не надо, мне бы логически непротиворечивую картинку в уме построить, тогда, может, и с поиском доказательств будет попроще. К месту вспомнилось, что выдавая Шаболдину свою ложь о цели посещения Шишовой, Ольга Кирилловна сначала говорила о неких зельях для женского здоровья во множественном числе, а уже через пару минут — о том, ей помогло купленное у Шишовой снадобье в числе единственном. На доказательство оговорка эта, конечно, не тянула, но всё хоть малая капелька воды на нашу с приставом мельницу.

Но пёс бы с ней, с той оговоркой, тут всё понятно. Непонятно другое: вот какого, спрашивается, лешего так топорно, но старательно Ольга Кирилловна выгораживала мужа, если у него всё равно алиби, подтверждённое Алёной Букриной? Получается, что о наличии у Фёдора Захаровича юной любовницы супруга не знает? Ну да, так оно и получается, почти наверняка не знает. Но раз так, то она пребывает в уверенности, что Фёдор Гуров в тот день сделал нечто такое, о чём нам, по её мнению, знать не следует! И что бы это могло быть?

Сам собой напрашивался ответ, что убийство Марфы Шишовой. Нет, теоретически, убить Шишову мог и кто-то другой, но как-то такое предположение смотрелось не особо убедительно. Случайного вора, проникшего в дом и убившего хозяйку, отметаем сразу — уж к нему бы Шишова спиной не повернулась, да и следов грабежа в доме не найдено. Можно, конечно, предположить, что проникновения того вора в дом Шишова и не заметила, но это уже маловероятно. Опять же, не обнаружено следов взлома. Да, в этом мире двери днём обычно не запирают, но вряд ли такое можно подумать о Шишовой, с её-то ремеслом. Вероятность того, что убил Шишову какой-то другой покупатель ядов, я после недолгих размышлений тоже исключил — это уже относилось бы к области совпадений, а я как-то не сильно в них верю. Не забываем и о том, что если Шишова убита именно в связи с отравлением Захара Гурова, то это мог сделать только Фёдор Гуров — у его жены сил бы на такой удар не хватило. Да, вроде как у Фёдора Захаровича алиби, но мы же всё понимаем, не так ли? С развенчанием того алиби мы не преуспели, но один способ ещё остаётся — взять Алёну Букрину под стражу и устроить ей длительный изнуряющий допрос, а то и не один, да ещё с отдыхом от допросов в камере. Уж за мещанку-то Дворянское собрание да городская управа вряд ли вступятся… Но такое Шаболдин решил пока придержать до лучших времён, когда и хоть какие-то иные доказательства найдутся, и Букрина успокоится да привыкнет к тому покою, чтобы арест и жёсткий допрос стали для неё неожиданными. Глядишь, и не выдержит.

Ну ладно. Примем на веру, что алиби у Фёдора Гурова дутое и Шишову в самом деле убил он. Именно что на веру — свидетелей, видевших, чтобы он приходил к Шишовой, у нас, напомню, тоже нет. Зато есть целый ворох вопросов. Ну, например, такой: почему Гуров не убил Шишову раньше? Вот прямо сразу, как его супруга купила у травницы яд? Поступив именно таким образом, он бы изрядно упростил жизнь себе и своей супруге, заранее обезопасившись от разоблачения травницы. Но он этого не сделал. Никакой внятный ответ мне в голову так и не пришёл, зато вместо него появился другой вопрос: как вышло, что Шишова была убита незадолго до того, как за ней явились люди Шаболдина? Ведь тут получается, что Гуров каким-то образом узнал об интересе губных к травнице даже раньше, чем Шаболдин впервые о ней услышал. Или не знал, но тогда возвращаемся к предыдущему вопросу.

Тут я тихонечко, чтобы не услышала Варенька, выругался. Опять, в который уже раз, все новые улики против Гуровых оказывались косвенными, причём не просто косвенными, а такими, что присяжных на обвинительное постановление никак не сподвигнут. И снова эти улики указывали больше на Ольгу Кирилловну, нежели на Фёдора Захаровича. И что к Шишовой она приходила, установлено доподлинно, и о том, что именно она у Шишовой купила, нам явно врала, и мужа неуклюже выгораживала…

К месту вспомнилось, как задавался я вопросом, не пытается ли Фёдор Захарович сдать нам супругу, дабы устранить в её лице помеху для отношений с другой женщиной. Что ж, та самая другая в виде Алёны Букриной нашлась, так, может, я тогда был прав? Что женится Фёдор Гуров на мещанке, верилось с трудом, в особенности учитывая непростые последствия неравного брака его покойного отца, но кто тут говорит про женитьбу, им же вроде и так хорошо? А без Ольги Кирилловны даже и ещё лучше было бы. А что — живут они неподалёку друг от друга, мне с тростью и то не более двадцати минут пешком, могли бы хоть каждый день видеться…

На таком безрадостном фоне появилось, однако, и светлое пятно. Ну не пятно, правда, а скорее пятнышко, но всё равно лучше чем ничего. Я поделился с Шаболдиным своими размышлениями относительно того, что очень уж вовремя для Гуровых убили Шишову, и уже через день пристав дал мне читать допросный лист некоего Давыда Яковлева Кипельского, владельца аптеки недалеко от дома Гуровых. Кипельский признал, что после посещения его заведения чинами губной стражи уведомил господина Гурова, своего постоянного покупателя, об интересе губных к его персоне и получил от Фёдора Захаровича за беспокойство трёхрублёвую ассигнацию. За допросным листом Кипельского последовал и допросный лист Фёдора Гурова. Там всё было ожидаемо и предсказуемо — Фёдор Захарович вновь утверждал, что лично Шишову не знал, заявил, что Кипельскому трёшницу дал исключительно из вежливости, человек же постарался, а уж что там аптекарь себе вообразил, его и спрашивайте, я перед законом чист и губных бояться у меня никаких оснований нет.

— Быстро же вы разобрались, Борис Григорьевич! — только и смог сказать я. С восхищением сказать, чего уж там.

— Ничего сложного, Алексей Филиппович, — пристав лучился довольством. — Просто я подумал, что неоткуда больше было Фёдору Захаровичу про наш интерес прознать, вот и посмотрел, кто из аптекарей и травниц, коим мы рисунки показывали, мог быть знаком с ним лично.

Да уж, и правда, ничего сложного. Я даже попытался обидеться на самого себя за то, что сам до такого не додумался, но не стал. Шаболдин всё-таки профессионал, вот профессионально сообразил и профессионально сработал.

— Однако и с Кипельским этим у нас опять косвенная улика выходит, — нет, портить Шаболдину настроение я не хотел, но, увы, пришлось.

— Ох, Алексей Филиппович, все бы косвенные улики у нас такими были… — вздохнул пристав. — Они бы и в суде смотрелись очень даже пристойно.

— Это да, — согласился я. — Такие и правда смотрелись бы. Если бы их побольше было.

— Значит, найдём ещё, — жёстко заключил Шаболдин. — А знаете что, Алексей Филиппович? — он хитро улыбнулся.

— Что же? — с недоумением спросил я.

— А вот что, — пристав залез в шкап с бумагами, вытащил оттуда штоф зелёного стекла, две серебряных чарки и наполнил их почти до краёв. — Как вы там говорили?

— За успех нашего безнадёжного предприятия! — вспомнил я.

— За успех! — подхватил Шаболдин. Про безнадёжность нашего предприятия он не сказал. И правильно!

[1] См. роман «Семейные тайны»