Догоняя рассвет

Глава 15 Падение последней преграды

После всех постигших событий, несчастий, испытанных бедствий, после всего, что Лирой узнал, возвращение в Иристэд было немыслимым. Даже сравнить нельзя насколько дом за величественным фасадом оказался скользким и лживым, вселяющим неподдельное отвращение. Придорожные трактиры и заросли окрестных лесов стали Лирою милее стен, напитанных зловоньем лицемерия и интриг.

Вспоминать о последнем разговоре с Рэндаллом было все равно что добровольно загонять себе щепки под ногти, но Лирой раз за разом перебирал его в голове, пытаясь осмыслить и принять слова, граничившие с каким-то жутким безумием.

Правда, сорвавшаяся с губ Рэна в ту ночь, до сих пор повергала в изумление и ужас.

— Ловко же ты меня надул, Рэн, — без предупреждения ворвался в спальню дяди Лирой с блестящими от хмеля глазами. — Легенда о пабе далась просто, когда ее, считай, придумал я, верно?

Поначалу его претензия носила, скорее, ироничный характер, нацеленный уколоть дядюшку, нежели поднять ругань. Однако то, как резко переменилось захваченное тенями лицо Рэна во мраке, едва рассеянном догоравшими свечами, невольно заронило в душу Лироя большие сомнения.

— Может, тебя и не Рэндалл зовут вовсе? — предположил он с усмешкой, которой намеренно придал ядовитый окрас, дабы тем самым дать знать, что подобному исходу верить был не готов.

Рэн смотрел на него тяжелым взглядом из-под бровей и вдруг вздохнул с угрюмым стоном, как бы предваряя, что сейчас заговорит, и разговор этот грядет непростым.

— Думаю, настало время во всем признаться.

Лирой упал в кресло и развалился с удобством, всем видом показывая, что жаждет внимать исповедь Рэна пристально и с интересом. Дядюшка сгорбился, нервически потер ладонями лицо, очевидно собираясь с мыслями, и глянул на Лироя с проникновенностью, обещавшей раскрытие страшных тайн.

— Ты никогда не задавался вопросом, как я попал в защищенный магией город, будучи таким же вампирским отродьем? Откуда мне известно заклятие печатей, когда этим знанием располагает только троица братьев Мореттов?

Лирой сдвинул брови, ведь он, действительно, никогда не задумывался об этом.

— Отец успел тебе рассказать?

Рэн отрицательно покачал головой, лишь больше интригуя.

— Нет. Дело в том, что… я и есть Лирой Моретт.

На секунду его слова ввергли Лироя в совершенный ступор, но так как каяться в своей глупости Рэн не спешил, осталось всего-навсего разразиться неудержимым хохотом во весь голос.

— Прекрасно, — сквозь смех выдавил Лирой, — а я тогда Джосет.

— Нет, ты тоже Лирой Моретт, — на полном серьезе ответил Рэн.

— Значит нас двое таких замечательных красавцев? — Лирой не принимал на веру услышанное, и продолжал посмеиваться над Рэном. — И откуда ж ты взялся?

— Я был заточен в тюрьме…

— За что? — не поднимаясь с кресла, подался вперед Лирой с выражением детского любопытства.

— За то, что мерзавец и вор, — сокрушенно проронил Рэндалл, не беря во внимание заполнившей спальню веселости. — Я сидел там, закованный кандалами, утративший надежду сбежать из-под особого надзора, и вспоминал свое прошлое. Оно было мне одновременно понятным, но призрачным, будто древний сон. А потом появился ты, помнишь? Ты назвал меня Рэндаллом и освободил из оков. Я не понял, что это имя значит, но отправился следом за тобой. А оказался среди множества ведьмовских зеркал. В них я встречал прошлое и будущее, проходил через то, что уже случилось, через то, что еще только должно случится, и даже через что, чему случиться никогда не суждено.

Улыбка на лице Лироя давно померкла, он слушал Рэна с напряженным вниманием, потрясенно замерев на месте. Зеркала Веноны — известное одному Лирою орудие ведьмы полностью убедило его в правде рассказа Рэндалла, или как бы тот не называл сам себя.

— И вот, пройдя через бесчисленное множество зеркал, я оказался здесь, в этом времени, и этой реальности. Признаюсь, я был очень напуган и все, чего мне хотелось, — вернуться домой. Но дома меня не узнали. Я представился именем, которое ты дал мне, и решил, что сойти за ближайшего родственника вернее всего, все же наше с тобой сходство неоспоримо.

По сложению Рэн выглядел старше Лироя, а такие изменения как бритая голова, наличие бороды и в целом облик бывалого бандита не позволяли с первого взгляда заметить идентичность их лиц. Даже одинаковые голубые глаза смотрели по-разному, — взгляд Лироя, не видевшего долгого заточения и картин своей жизни в ведьмовских зеркалах, искрился мальчишеским задором и печалился с болью, которую могло испытывать лишь молодое сердце, открытое любви и уязвимое к предательству. Взгляд Рэна веселился и тосковал иначе, без отблесков ярких переживаний, через призму иного опыта и иной, разбойной жизни.

Все, чем поделился Рэндалл, а в сущности — зазеркальный Лирой, не укладывалось в сознании.

— Так ты — это я?

— Только с иной судьбой. В мире моего зеркала я был приговорен к тюремному заключению пожизненно.

— И ты знаешь мое прошлое? — все так же несмело продолжал говорить Лирой, мысленно упрекая самого себя за то, что все еще поддерживал эту безумную беседу.

— Очень сумрачно, словно я пронес воспоминания через века, но они по-прежнему принадлежат мне.

— И ты… чувствуешь то же, что и я?

— Имеешь в виду, влюблен ли я в Амари? — за весь этот нелегкий диалог Рэндалл впервые позволил себе улыбку. — Я бы никогда к твоей девушке не притронулся. Хотя сразу узнал ее, как только увидел. Она была в зеркалах.

Лирой разочарованно опустил голову. Излишняя осторожность Рэна в хранении своего главного секрета задевала и воспринималась даже как-то оскорбительно.

— Об этом не стоило молчать.

— Я боялся. Знал, что поверить в такое невозможно. Я и сам бы не поверил, а я — это ты, — голос Рэндалла снизился почти до хриплого шепота. — Поделился лишь с Рю, чтобы заверить его, что я тебе не враг и буду рядом, какие бы испытания не выпали на нашу долю…

Прозвучавшее имя брата будто ударило Лироя по голове тяжелым камнем и оглушило до секундного беспамятства.

— Что? — ошеломленно проронил он, и, казалось, что его собственный голос доносился откуда-то со стороны. — Ты рассказал все Рю, но не смог довериться мне? Вы оба все знали?

Какую бы вину теперь ни изображал Рэн, в его лице Лирой читал гнусное предательство, настоящую измену. Сердце преисполнилось гневом в постепенном осознании того, что даже для зазеркального Лироя Рю стал надежнее своей реальной копии.

— Ему важно было знать, что ты не один…

— Он назвал меня нелепой насмешкой природы! — в ярости воскликнул Лирой. — Ему плевать! Почему я вообще должен это слушать?

Ослепленный бешенством, он ринулся из комнаты прочь. В груди клокотала бесконечная злоба, тело налилось жаром адского пламени, застилая рассудок. Рэндалл пытался догнать, что-то кричал вслед Лирою, но все застелила собою алая мгла.

— Как ты мог лгать мне? — резко развернулся к нему Лирой, едва сдерживая себя, чтобы не набросится на Рэна с горящими кулаками. — Как ты вообще мог скрывать от меня такое? У меня остался единственный человек, которому я мог доверять, но, оказалось… Ты… Я… — он не понимал уже, о ком говорил.

Лирой покидал Иристэд в состоянии душевной разбитости. Он больше не мог оставаться в плетущихся сетях интриг, окруженный предателями и в беспрестанном напоминании своей презренности. Он был отринут братьями, возлюбленной и даже самим собой в лице Рэндалла.

Лирой одичал. Перебиваясь с хлеба на кровь животных, он ослаб и побледнел еще более. Много сил он тратил бесплодно на неугасимую боль души, на жалость к себе, на досадное чувство собственной неполноценности, ведь жизнь могла быть полна счастья, не обрати судьба Лироя в вампирского урода.

Вскоре устав от голода и преследуемого всюду отчаянья, он распалился бессильным гневом и впервые за долгие годы вонзил клыки в человека, встав на путь нравственного падения вопреки склонности сдерживать жажду. Охотничий инстинкт взял верх — Лирой пил кровь убитого на тракте скитальца, приходил в блаженное беспамятство от полноты насыщения и все никак не мог взять в голову, почему отказывал себе в желании поддаться истинной природе демона.

Его глаза затянула чернота и отступила только с чувством сытости.

Вернувшись на постоялый двор, где Лирой оставался ночевать, как человек, привыкший к мягким подушкам и теплой постели, он присоединился к столу знатных имперцев, державших свой путь до Атроса, и заиграл с ними в кости, поставив на кон три золотых. Коротая вечер в веселости и хмелю, Лирой с азартом подхватывал их состязание круг за кругом, то умножая выигрыш, то претерпевая полное фиаско до последней монеты. А потому он не сразу заметил, как из темного угла зала за ним пристально наблюдал мужчина с мерцавшими золотом локонами.

Заметив на себе взгляд Лироя, Оберон приподнял подбородок и слегка улыбнулся, обрадованный разоблачению. Смех, выпивка, игра — все замелькало позади, как наваждение.

Некогда близкие друзья встретились снова.

— Что ты здесь делаешь? — зашипел Лирой, сурово нахмуривая брови. — Еще и так далеко от убежища.

— Слежу за тем, как ты справляешься, — беспечно ответил ему Оберон. Мягкий, ласковый и вместе с тем соблазнительный голос вампира растекался рекой горячего меда.

— Выглядишь неважно, — отметил Лирой с презрительной усмешкой.

Оберон посерел, казалось, с последнего столкновения он уменьшился, поскольку не горел былой силой, уверенностью, огнем сопротивления. Но это ничуть не умаляло его красоты, — вампир дразнил и распалял воображение смертных женщин, а то и некоторых мужчин своим пленительным очарованием, изящностью манер, неспешными движениями того, кого время не гнало.

— Признаться, когда я лишился части клана, это всерьез подкосило меня, но после я только утвердился в намерении забрать каждую каплю человеческой крови, — алые глаза Оберона возбужденно сверкнули. — Присоединяйся, Лирой, нас ждет достойное будущее без угнетения и нужды. Мы будем править вместе — ты, я, Венона. Как в старые времена. Ты наверняка еще помнишь вкус этой привязанности, признай, не таким уж гадким он был.

— Вынужден не согласиться.

— Да, я ошибся, — внезапно кивнул ему Оберон без тени иронии или нарочитой нежности, — заигрался в хозяина, но только потому, что ты позволял мне играть. А теперь мы оба выросли и все осознали. Я снова предлагаю тебе дружбу и даже больше — свое покровительство. Мы отлично ладили до тех пор, пока не впали в разногласия. Уверяю, с моей стороны подобного больше не повторится.

Речь Оберона звучала твердо и одушевленно вразрез его внешней немощности. Мысль о воссоединении наполнила вампира силой и даже придала живости глазам, и эти видимые перемены расположили Лироя — мало кто столь яро и искренне искал его общества.

— Не понимаю твоих сомнений, — поднялся Оберон, — пытаться убедить меня, что ты прикипел к людям после того, как разделался с одним из них на тракте, было бы глупо. Ты — охотник, они — жертвы, так распорядилась судьба. И я хотел бы видеть такого талантливого вампира, как ты, рядом с собой на троне.

— В качестве слуги?

— Я сказал «вампира», — улыбаясь, парировал Оберон. — Я завершу твое обращение, мы станем равными. Подумай от какого славного будущего ты отказываешься.

Мысль о возвышении немало взбудоражила Лироя.

Как много раз он терпел удары, которые наносила ему жизнь. Искал счастья в отрицании демонской сущности, но так и остался чужим, недостойным любви и доверия. Он устал биться с обманом и метаться в непробиваемых стенах неприятия.

Честный же по натуре даже в темных желаниях Оберон открыт был лелеять его под своим сильным крылом. Лирой ничего не ответил, хотя сердцем и принял решение.

Он злодей. Так было всегда и во всех зазеркальных реальностях.