Догоняя рассвет

Глава 16 Бегство

Амари было всего только десять лет отроду, когда ее приобрел в собственность господин Габриэль Мерсер. С прибрежного рынка работорговли экипаж Мерсера тронулся и помчался со скоростью молнии к сухопутной границе в Балисарду, а далее прямиком в Блэкпорт — небольшой городок близ столицы, в котором расположилось средоточие преступного мира.

Надо сказать, что несмотря на всю его грязь и безнадежную греховность, предлежащую искоренению, Блэкпорт все же был особенным городом: особенно жесток, особенно суров и неприветлив, особенно выгоден королю Бардалфу XII. Царившее здесь беззаконие породило независимую шпионскую сеть, переулок торговцев информацией столь же ценной, сколь и презренной в способах ее добычи, а главное — гильдию наемных убийц, ассасинов. Всего за мешок золотых — а золота у Бардалфа было достаточно — Блэкпорт мог снабдить корону сведениями, которые многие побрезговали бы выудить самостоятельно, а также головорезами, готовыми беспрекословно подчиниться приказу и исполнить его без рассуждений о нравственности.

Приоткрыв бархатную шторку кареты, маленькая Амари разглядывала затянутые сизой мглой разбитые улочки, косые линии крыш и стен обшарпанных домов, обезображенные шрамами лица. Сумерки уже совсем сгустились, отчего дворец, на площади которого остановился экипаж господина Мерсера, казался поистине зловещим.

Здание, обнесенное высокой кованной оградой с остроконечными пиками, производило отталкивающее и даже какое-то гнетущее впечатление. Простые прямоугольные формы дворца соединяли длинные крытые галереи со стрельчатыми окнами. Фасад, путь к которому выложен широкими ступенями лестницы, был украшен декоративной сталью и скульптурными горгульями. Не менее боязно Амари посматривала в сторону каменного изваяния перед входом: на мраморном постаменте высилась женщина с надвинутым на лицо капюшоном и прижимала двумя руками к груди кинжал. Должно быть, она представляла собой фигуру не малозначимую для заведения. И только позже Амари предстоит выяснить, что это Амалея — божественная покровительница теней.

Мерсер вышел из кареты, Амари и еще трое детей не старше ее самой последовали за ним, как за мамой уткой, хотя Мерсер — хмурый, худощавый мужчина с сухим лицом, свойственным подлому интригану, куда более напоминал стервятника. Пока Амари с каждым шагом становилась все ближе к дворцу, ее не покидало ощущение, что на ней сосредоточены чьи-то пристальные взгляды, однако, озираясь по сторонам, девочка не заметила ни единого часового, прятавшегося под сумрачной завесой. Обманчиво уязвимое здание оставалось под неустанным надзором теневых воинов — это знание так же ожидало Амари впереди.

Огромные арочные двери, отлитые металлическим узором, караулил мужчина, невольно всколыхнувший нервный трепет в сердцах испуганных детей. Он был высок, мрачен лицом, с телом крепким, как камень, и неподвижным, как скала. Еще большей суровости ему придавал рассекающий щеку жуткий шрам, надо полагать, полученный не в достойном уважения бою.

— Господин Мерсер, — кивнул он с учтивостью неожиданной для отчаянного головореза.

— Забирай, Риель, — небрежно обронил ему Габриэль Мерсер, исчезая в глубине здания.

Продвигаясь далее за Риелем, Амари совсем не запоминала дороги. Страх сменился каким-то возросшим смятением, поселившим в ее голове беспорядок: что это за место, какие цели преследовал Мерсер, и куда приведут их эти глухие, безликие коридоры? Ответов не было.

Внутри дворец оказался не менее пугающим, чем снаружи — остроконечные оконные барельефы отбрасывали столь уродливые тени на стены и пол, что, чудилось, будто все вокруг было охвачено ликами дьявола. Порой, навстречу попадались мужчины и женщины, с головы облаченные в черное, и поглядывали на детей глазами, ничего толком не выражающими. Куда красноречивее блистали на ремнях их кинжалы.

Риель остановился, открыл дверь в одну из комнат окутанного полутьмой коридора и отодвинулся, пропуская Амари внутрь. Дверь затворилась, как только девочка переступила порог и оказалась среди еще более холодных, неприветливых стен. Позади раздался щелчок замочного механизма.

Здесь Амари была не одна.

Глаза ее быстро привыкли к царившему мраку, и тогда Амари увидела бледные лица детей, вернее, девочек, таких же, как она, — маленьких, с широко распахнутыми глазами не то от испуга, не то от недоумения, граничившего с тихой паникой. В глубине души Амари зарождался всхлип, но так и не смог прорваться наружу под напором обрушившихся на нее одной за другою перемен.

— Новенькая? — едва слышно прошелестел голос. — Ты откуда?

Всего в комнате с койками было четверо девочек, и каждая смотрела на Амари с неподдельным и даже осторожным интересом.

— Я Амари, меня привезли из Аклэртона.

— Аника, слышала? Она тоже из Аклэртона, — девочка с россыпью веснушек на лице пихнула в бок ту, что носила имя Аники. — А меня зовут Джил. Там Сара и Лидия.

Амари едва поспевала за Джил, всполошенным сознанием не совсем уловив, кто есть кто.

— Что это за место?

— Не знаю, но оно до жути пугает меня, — пожала плечами Джил.

— Я слышала от взрослых, что из нас будут делать убийц, — угасающим в дрожи голосом проронила светловолосая девочка. Кажется, Сара.

— Глупости какие! — в противовес ее робости решительно воскликнула та, что методом исключения оставалась Лидией. — Старшие специально так подшучивают над нами.

— Вчера приходил этот, со шрамом… — начала заговорщически Джил, и все смолкли, не нарушая таинственности момента.

— Риель? — также негромко подхватила Амари.

— Да. Он увел Айрис и Дею. Они так и не вернулись.

Полночи Амари не могла сомкнуть глаз от мысли, что дети в этом месте пропадали столь же вопиющим образом, сколь и появлялись. И только ли девочек касались эти необъяснимые исчезновения? Какой-то удушливый, но вместе с тем отчаянно подавляемый страх не давал Амари покоя, но все же усталость от долгой дороги дала о себе знать, и сон заволок девочку в вязкие путы.

Риель пришел на следующий день. Забрал с собой Джил и Анику, а для остальных распорядился выделить завтрак из каши и кружки чая.

Ни Джил, ни Аника больше никоим способом не сообщили о себе.

Следующую ночь Амари провела без сна.

Когда пропали Сара и Лидия, начался новый виток тревоги, совпадающий с осознанием неотвратимости, неизбежного злого рока, нависшего над Амари. Она нервно металась в постели, прислушивалась к каждому шороху и кидалась к закрытым дверям, порываясь бежать.

Но на утро Риель неумолимо схватил ее за руку, ввел в блистающий на солнце кабинет и удалился без единого слова. В окна небольшого помещения лилось столько света и воздуха, что, границы пространства казались просторнее. По стенам стояли шкафы с пузырьками и чистым бельем, вгоняя несведущую в медицине девчонку в замешательство.

Амари до того была напугана дурными предчувствиями, что все ее тело от макушки до пят сковала оторопь. Первой же мыслью стало броситься прочь вопреки всем возможным преградам, но она продолжала стоять посреди обстановки, которую никак не могла оценить, ведь с одной стороны — единственный островок свежести после застоявшейся атмосферы не должен вызывать волнений, а с другой — повсюду мерцавшие склянки со снадобьями поднимали вопрос о чистоте как их содержимого, так и умысла владельца.

Мужчина с большим мускулистым телом, одетый в кожаный фартук поверх белой сорочки, легко уложил Амари на кушетку, не обременяя себя объяснениями. К лицу объятой страхом девочки прижал влажную ткань со сладковатым запахом, отчего глаза Амари удивленно раскрылись.

— Я доктор Ансель Гарро, — впервые заговорил мужчина, и в его низком голосе, характерном могучему сложению, звучали неожиданные ноты успокаивающей ласки, — не переживай, это сильный алхимический опий. Ты не почувствуешь боли.

Хоть слова его и производили призрачное впечатление заботы, глаза оставались бесстрастны.

Не успела Амари осмыслить то, что ей намеревались причинить какой-то вред, как сознание безвольно погрузилось в крепкий беспробудный сон.

Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем жизнь вновь возвратилась в ее тело. Годы, недели, часы — все прекратило существование, оставив после себя лишь грузный туман. Долго отходя от дурмана, к Амари постепенно возвращались ее ощущения и мысли, но эти ощущения ужасно тяготили ее, — внизу живота она обнаружила давящую перевязку и не смогла найти этому объяснений.

Впоследствии Амари узнает, что дворец — ничто иное, как гильдия ассасинов, где взращивали убийц и продавали их услуги. Девочек принимали немного, но каждой окончательно и без согласия отрезали возможность зачатия. Жизнь ассасина принадлежала Габриэлю Мерсеру, гильдии и ее темному ремеслу. Рождение новой жизни не входило в расчеты исполнителей, принимавших весьма солидные заказы.

Но Амари также узнает, что не все девочки выживали после операции. Некоторые погибали от кровотечения и шока. Сколь бы бережен ни был доктор Гарро, его возможности ограничивали времена не самой развитой медицины. Мерсеру приходилось терпеть убытки.

Впрочем, для того чтобы смерть детей пронизывала Амари до глубины души, ей следовало обладать эмпатией. Гильдия же отрицала право на сочувствие — качество не присущее ассасину. Все, что от ассасина требовалось — убивать уверенной рукой, не тратя ни секунды на сомнения. Даже если прикажут избавиться от соседа по койке. Поэтому в этом месте не принято было заводить ни друзей, ни любовников.

Амари пользовалась репутацией образцовой ученицы, все знали, что со временем она займет высокое положение в гильдии. Но в кое-чем она все же нарушила порядок, и узнай об этом кто-либо, ее имя заклеймили бы позором.

Спустя десять лет после первой встречи с Анселем он неожиданно начал вызывать у Амари интерес. С возрастом доктор Гарро как будто только увеличился, поднабрал мышц, обзавелся редко проглядывающей сединой на темных волосах, добавлявшей его и без того складному образу стати. С Гарро Амари роднило имперское происхождение, взаимная симпатия и усталость от одиночества в ледяных стенах дворца. Их любовная интрижка была полна как безудержной страсти, так и опасности, отчего обрекла себя на скорый конец.

Амари боялась двух вещей. Первая — что этот роман не удастся держать в вечном секрете, над безупречной репутацией девушки висела нешуточная угроза. Но главное — Амари испугалась, что отношения с доктором пробудили в ней чувства, которые гильдия всяческие искореняла.

Амари подавляла эмпатию, убивала без раздумий и готова была вырезать всех, кто встанет препятствием на карьерной лестнице. Она с гордостью взялась исполнить самый крупный заказ в своей жизни — скомпрометировать императора соседнего государства. Она знала, что именно этот заказ откроет ей двери к высокой должности.

Но полюбив однажды, невозможно забыть то, как жизнь может быть прекрасна в нежности, понимании, заботе. Как бы яро Амари ни отрицала теплившуюся чуткость своего сердца, в Иристэде оно по-настоящему зацвело и запело.

Иристэд — город, который должен был проложить путь к вершинам, внезапно погубил все.

Побег стал для Амари делом не быстроты, ловкости или удачи, а напротив, девушка оказалась очень нетороплива в своих передвижениях. Причиной тому были ее расчетливый выбор не самых очевидных путей, мышление ассасина и отчаянные попытки разрушить ожидания своих преследователей. А ожидания, вероятнее всего, складывались в картину, где Амари рванула вглубь Аклэртона и к этому часу должна находиться если не в Атросе, то всяко на границе с Ва́мертоном — северным союзным королевством империи. Но вопреки всем возможным предположениям девушка петляла в двадцати милях от Иристэда с надеждой, что это такое перемещение ассасинам не предугадать.

И вот, скитаясь уже изрядное число дней по лесам, Амари позволила себе редкую возможность остановиться в придорожном трактире. Уставшая, лишенная человеческого облика и новостей о событиях в мире, она не торопилась отправиться в постель. Вместо этого Амари села за столик в зале, чтобы послушать разлетающиеся отовсюду разговоры собравшихся путников и выведать обстановку на границе, в окрестностях, на дорогах. Напрягая слух, она ловила занятную беседу возле стойки хозяина.

— … А потом на наш отряд налетела стая юнцов! Все бледные, как смерть, а глазищи красные, будто огнем горят! Вампиры, не иначе…

— Скажешь тоже, вампиры, — донесся до Амари недоверчивый смешок, — обыкновенное хулиганье. Возомнили из себя невесть что.

— Ничего себе хулиганье…

— А эти твои вампиры, должно быть, пили кровь?

— Этого я уже не знаю, я тут же пустил коня галопом и помчался прочь. Еле выжил! Слухи точно не лгут, здесь обитают демоны.

— Частенько мне стали попадаться такие истории, — лениво протянул хозяин заведения. — Похоже, в этих краях завелась шайка разбойников.

Пепел вампиров над скалами должен был подорвать силы клана, но, судя по всему, вампиры стали лишь голоднее и яростнее. Они явно пытались громко заявить о своем существовании, вогнать людей в страх и трепет. Не успела Амари основательно задаться вопросами о мотивах, как внезапно почувствовала за спиной твердый, но осторожный шаг, несущий не смерть, но угрозу.

Горла коснулась ледяная полоска стали. Пальцы Амари с готовностью обхватили рукоять своего кинжала, покоившегося на поясе.

— Наконец-то мы тебя выследили, иногда ты проявляешь сообразительность, — на стул перед Амари опустилась девушка с короткими светлыми волосами, Сара. — Угадай, откуда взялась фора?

— Это был важный заказ, Амари, — заговорил со спины голос Акерлея — еще одной безвольной куклы Мерсера, — неужели ты думала, что тебе доверят его без присмотра? — лезвие в его руке дрогнуло в нетерпении свершить казнь, слегка оцарапав кожу.

Амари замерла в плену вражеского кинжала, упрямым, неподвижным взглядом донося до Сары, что о своем выборе нисколько не жалеет. Нутро горело рвением окончить этот разговор в бою, и каждая клеточка Амари была напряжена в ожидании атаки.

— Уж не знаю, на что ты рассчитывала, — по-деловому продолжала Сара, ухмыляясь, — но пришлось закончить дело вместо тебя. Это заняло время, стоило убедиться, что на теле найдут письмо, а вести дойдут до императора в верном свете. Как видишь, все прошло гладко, несмотря на твою жалкую попытку сохранить де Рокару жизнь.

— Главное, что он погиб не от моей руки, — сдавленно ответила Амари.

— В тебе пробудилась совесть, надо же. Мерсеру это «понравилось» бы.

Пока Сара надеялась на очередное словесное парирование, Амари вдруг схватилась ладонью за приставленное лезвие, отвела его ниже, и в ту же секунду, выхватив свой кинжал, ударила им себе за спину, прямо в бок Акерлея. Сара мгновенно подорвалась с места, сверкая сталью, и с пронзительным звоном девушки скрестили в воздухе кинжалы. Не мешкая, Амари пихнула противницу коленом в живот и собиралась воспользоваться моментом ее растерянности, чтобы вогнать лезвие в грудь, как Сара неожиданно перехватила устремившийся в нее клинок голой рукой и, рассекая воздух, полоснула своим оружием лицо соперницы. Лезвие прочертило тонкую линию от щеки до носа, несколько ошеломив Амари. Все еще удерживая вражеский кинжал, Сара намеревалась прикончить девушку один ударом, но та резко выкинула вперед себя кулак, со всей силы врезав Саре по лицу. Сара отшатнулась и тут-то Амари смогла повалить противницу на пол и навалиться на нее сверху, приставив оружие к горлу.

— На тебя объявлена охота, — даже в тяжелом и обессиленном дыхании Сары улавливалась угроза. — За тобой придут. Ни мы, так другие.

Одним росчерком клинка, Амари окончила ее жизнь.

Зал трактира незаметно опустел, в воздухе стояли запах дешевого пойла и крови. Грудь Амари высоко вздымалась от учащенного дыхания, встреча с ассасинами глубоко потрясла ее, сколько бы она ни готовилась к ней, заранее представляя всевозможные варианты этого столкновения.

Но медлить нельзя, нужно бежать.

Вскочив на лошадь, Амари помчалась во весь опор, не избирая пути. С неба на землю печально глядела полная луна и испускала яркий свет. Прорезая холодную ночь, девушка мчалась в облаке пыли к увеченным звездами горизонту, пока не свернула на проселочную дорогу, сочтя ее более безопасной. Скорость, с которой Амари гнала лошадь, и разостланная вокруг тьма с трудом позволяли увидеть окрестности, но волей какой-то неведомой силы в глаза Амари бросился человек на обочине. Низко склонившись лицом к трупу, он изобличил свою вампирскую сущность.

— Стой, кровосос! — Амари круто натянула поводья, останавливая лошадь.

Вампир просиял кровавой улыбкой:

— Как приятно видеть осведомленного человека.

Амари соскочила на землю. После минувшего боя, после лихой гонки сквозь пыльный туман, кровь бурлила, побеждая страх. Амари приблизилась к вампиру, с вызовом смотря в его насмешливое, гнусное лицо.

— Какого черта ты тут делаешь, мерзость?

— Вы все скоро будете ползать перед нами на коленях, милочка, посмотрим, как ты тогда заговоришь, — оскалился он, являя глазам жуткие зубы в крови.

— Думаешь, я не знаю, что от вас осталась горстка крыс, снующих по скалам? — злобно усмехнулась ему Амари.

— Горстка крыс набирается сил, чтобы двинуться на Иристэд.

— Вам не прорваться за стены.

— Поверь, у нас есть тот, кто обеспечит проход.

Уверенность вампира поселила в душе Амари опасения: очень уж бойко он говорил для блефующего.

— Тогда, боюсь, вас обманули. Никто не предоставит вам такой роскоши.

— В тебе много дерзости, — вампир сморщился и гневно затряс головой, — предвкушаю, как твоя кровь насытит меня сполна…

Не дав ему закончить речь, полную отравы, Амари наскочила на демона с кинжалом, целясь в грудь. Внезапность ее атаки обескуражила вампира, он не успел осознать, как клинок вошел в тело по самую рукоять и так же стремительно выскочил, омытый кровью.

Возможно, вампир являлся таковым не до конца.

Однако мысли Амари занимал вовсе не вампир, отродье, или кем бы это исчадие зла ни было в действительности. Она стояла на обочине с правой стороны дороги и не знала, куда деть себя в нерешительности. Возвращаться в Иристэд опасная затея, Амари рисковала навлечь гнев ассасинов на всех, кто окажется рядом. Но если демон не лгал, то на город надвигалась беда куда существенней.

Стоило ли принимать на веру то, что вампиры располагали оружием против заклятия?

— Дьявол! — вскричала Амари в небо от бессилия перед коварством судьбы.

Она должна ехать в Иристэд, предупредить братьев Мореттов о надвигающейся опасности. Сев на лошадь, Амари хлестнула поводьями и поскакала к городу, укрытому в скалах.

Клайд был так мал и беспомощен перед стихией. И еще более мал и беспомощен перед смертью.

Дом полыхал высоким огнем, в небо взвился столб черного дыма. Ревущее пламя пожирало все: кров, семью, будущее, спокойный сон Клайда до конца его дней. Мальчиком он рыдал перед обугленными стенами, не отдавая себе отчета в причинах надрывного плача — неумолимая боль за погибших, за свое одиночество вместе с чувством вины налетели на душу жалящим смерчем. Разум не слушался.

Кто-то приблизился к Клайду. Опустился перед ним на колено, крепко схватил руками за плечи и хорошенько тряхнул. На мальчика неподвижно смотрели суровые голубые глаза, и от этого властного взгляда все слезы вмиг кончились.

Клайд уважал Дайодора Моретта и был исполнен к нему признательности. Приемный отец научил его работать с мечом, держаться храбро, с достоинством, наставил на разум и верный путь чести. Но невозможно отрицать, что куда больше он представлял собой воспитателя, нежели отца, и вряд ли бы принял решение Клайда посвятить себя в сан священнослужителя. Дайодор был не из тех людей, от кого ожидаешь тепла или рожденный заботой совет. Впрочем, это никогда не препятствовало чувству благодарности Клайда.

И теперь, уже будучи взрослым мужчиной, Клайд обрел невероятную возможность встретиться со своим настоящим отцом.

Клайд сгорал в нетерпении, представлял эту встречу в самых разных сценариях. Он мало спал в волнительном ожидании и много трудился на занятиях, чтобы добиться аудиенции отца.

Клайд предвкушал теплое единение, которое восполнит то, чего ему недоставало столько лет. Отеческую любовь. И за этот удивительный шанс обрести вновь семью он не прекращал кланяться судьбе.

Звонко вышагивая по коридору Академии, одетый в черный, вышитый металлической нитью костюм, который безупречно шел благородной осанке и темным локонам, Клайд вдруг заметил, как впереди мелькнули шелковые ткани балахона, и громко окликнул:

— Магистр Эймери!

— Клайд, — расцвел приветливой улыбкой старец, — мне сообщили, что ты отлично показал себя на первых экзаменах по практической магии.

— Я научился азам и теперь готов встретиться с отцом, как вы и говорили. Он спрашивал обо мне?

Улыбка на лице Эймери угасла, в посерьезневшем выражении старца Клайд отчего-то усмотрел грустную ноту.

— В мире назревает жестокая война, боюсь, твоего отца сейчас гнетут другие мысли.

Клайд ощутил давление в груди, будто распустившиеся в душе наивные надежды оказались под угрозой быть унизительно растоптанными огромным грязным башмаком.

— Он знает, что его сын в Академии и ни разу не удосужился справиться хотя бы о здоровье? — голос затухал по мере того, как Клайд слышал себя, и собственный вопрос больно отозвался в его сердце. — Не говоря уже о том, что он понятия не имеет, чем я жил все эти двадцать шесть лет…

С каждым произнесенным словом Клайд все более бередил свои раны. Ему стало так обидно от обманутых ожиданий, так горько за маленького Клайда, который все бы отдал за случай прильнуть к родителю, что печаль его переросла в досадную ярость. Клайд резко обогнул Эймери и решительно направился в сторону запретных врат в покои совета.

— Клайд, стой, ты не имеешь права! — Эймери едва поспевал следом, но Клайд был уже на подступах к огромной двустворчатой двери с голубыми стеклянными вставками.

Широко распахнув врата перед собой, Клайд ворвался покои. Зал, напрочь состоявший из стекла, казалось, был окутан облаками, а на могучие колонны из мрамора опирался не только невидимый потолок, но весь бесконечный небосвод. Середину помещения занимал широкий шестиугольный стол, окруженный уставившимися в него магами, определенно видевшими что-то, что оставалось недоступно неподготовленному сознанию. Совет тут же взметнул взгляды на вторжение, и среди лиц разнообразных черт и возраста Клайд сразу увидел его — мужчину с ниспадавшими до плеч черными волосами, тонкими усами над губой, серыми, такими же как у Клайда, глазами.

— Здравствуй, папа.

— Клайд, — маг тоже узнал его, но бесстрастие с еле уловимым оттенком пренебрежения не покинуло его выражения.

— Вот значит как, — печально усмехнулся Клайд, — мир, на который тебе даже не позволено влиять без указки совета, встал превыше всего. По всей видимости я недостоин ни твоего радушия, ни извинений. А я ждал тебя всю свою жизнь, но, боюсь, никому из присутствующих не понять нужды в отеческой заботе. Так распорядилась судьба и дала мне то, что я все эти годы имел. И теперь, когда у меня появился шанс встретить родного папу, я застаю его уткнувшимся в треклятый стол и пустой взгляд при виде собственного сына. — Распалившись искренней речью, он чувствовал, как на глазах предательски закипали слезы. — К черту все, что ты делаешь! Да сгорит адским пламенем мир, в котором отцам не нужны свои дети!

Не заметив и проблеска изменений во взгляде сероглазого мага, Клайд метнулся из зала. На выходе его встретило немое порицание Эймери.

— Магистр, я покидаю Академию, — с уверенностью, никогда прежде не испытываемой, заявил Клайд, не сбавляя шагу.

— Не позволяй огню эмоций взять над собой верх, — отозвался старец со строгостью мудрого наставника, — ты должен завершить обучение и занять место в совете.

Клайд резко остановился, будто споткнувшись о невидимый камень.

— И уподобиться ему? — вскричал он, порывисто разворачиваясь к магу.

— Ты все еще можешь стать великим, — напирал Эймери. — Занять место бога!

Услышанное заставило лишь утвердиться Клайда в своем выборе. В Академии из него растили преемника, которому предстояло провести всю жизнь в заточении стеклянного зала, наблюдая за развитием мира свысока. Не зная ни любви, ни сострадания — ничего, что проповедовал Клайд, когда был всего лишь пастором Мореттом.

Стать бездушным инструментом, лишиться сердца, голос которого не надобен в строительстве цивилизаций, — этого ли он хотел?

— Если сейчас я видел перед собой богов, тогда мне лучше остаться верным своему.

На этих словах он широким шагом направился к вратам из Академии. Клайд толкнул тяжелые створки и вошел в слепящий белый свет.