Логан вдавил педаль газа в пол и помчался по шоссе А947 со скоростью восемьдесят миль в час на север от Дайса. Все огни сверкают, сирена воет; впереди — три фургона, под завязку набитые полицейскими, две патрульные машины и пара служебных колымаг.
Фолдс сидел на пассажирском сиденье, вцепившись в поручень над дверью, Алека сзади мотало из стороны в сторону подобно шарику от пинг-понга. Оператор попросил разрешения взять с собой приятеля, которого звали Майк, он тоже работал на Би-би-си. Майк должен был охранять Алека, когда тот начнет снимать. Как будто вооруженные до зубов полицейские не были достаточным прикрытием!
Кавалькада машин промчалась через Ньюмачер и с ревом стала подниматься по извилистой дороге в Олдмелдрам, разгоняя легковушки и тракторы.
Логан приглушил рацию и попросил Фолдса связаться с дежурным:
— Пусть пошлют кого-нибудь к дому Элизабет Николь — она вполне могла поддерживать связь со своим братом. Скажите им, пусть поищут альбомы с фотографиями, письма, открытки. Всё, что может подсказать нам, где он живет.
Вытаскивая мобильный, начальник полиции недовольно пробурчал:
— Почему мы каждый раз норовим перекрыть звуковой барьер?
Пока он набирал номер, Логан бросил машину в последний поворот — до Терриффа оставалось всего ничего. Въехав в городок, полицейские выключили сирены — им не хотелось, чтобы Сотер был заранее предупрежден.
— Келли? — прошептала Хитер в темноте. — Келли, ты не можешь…
Дверь со скрипом отворилась, впустив в камеру свет. Хитер стояла на коленях на матрасе, вцепившись руками в решетку. Она попыталась спрятаться под одеяло, но было слишком поздно. ОН стоял на пороге и смотрел на нее. Фартук Мясника был залит темной кровью.
Она повернулась, чтобы увидеть Келли… но Келли не было — в холодном металлическом коконе Хитер была одна.
За спиной Мясника в грязном коридоре виднелась тачка, и Хитер смогла разглядеть светлые волосы, свешивающиеся через борт, белые и розовые кости…
— О господи… — Сколько же она проспала?
Мясник взглянул на нее, потом показал на свой живот и вопросительно наклонил голову.
Глаза Хитер приковались к тачке.
— Это… это Келли?
Мясник молча показал испачканным в крови пальцем на стенку, за которой сидела констебль Крикуха. Потом снова похлопал себя по животу.
— Да, я хочу есть, — ответила Хитер.
Мясник кивнул, взял тачку за ручки и скрылся из виду. Скрип колес сменился тишиной.
— Ты думаешь, ОН ее убил? — Данкан прошел сквозь прутья решетки и замер на пороге, глядя на коридор.
— Я…
— Было бы жаль. Она была славной.
— Может быть, — вмешался мистер Новичок, — ОН перевел ее в камеру констебля?
— Зачем ему это? Или ОН тоже хочет убить ее и съесть?
— Очень может быть.
— Он не может, она моя подруга!
— Будет, будет тебе, дорогая, — сказала ее мать. — После драки кулаками не машут, так ведь? Или после убийства.
Хитер закрыла уши ладонями:
— Она не может умереть!
— Почему? Мы же умерли.
Хитер заплакала:
— Она не может…
— Знаешь, — сказал новый голос, который она раньше не слышала, — у тебя ведь всё еще есть нож…
Внезапно Данкан, мама и мистер Новичок исчезли.
Она повернулась, но никого не увидела.
— Кто здесь?
Только пустая металлическая камера.
Хитер сунула руку под матрас, разыскивая забытый нож. В неярком свете, попадающем в камеру из коридора, лезвие казалось бледно-синим.
— Вот видишь, — сказал голос, — тебе только нужно пырнуть ЕГО в живот, когда ОН вернется.
— Я никогда никого не убивала…
— Если ОН убил Келли, разве ОН не заслуживает смерти?
— Но я здесь в ловушке!
— У НЕГО наверняка ключи с собой… Кстати, а ты уверена, что дверь в решетке закрыта? Ты ведь сто лет не проверяла, верно?
Хитер скосила глаза к тяжелому амбарному замку:
— Кто ты?
— А как ты думаешь?
И внезапно Хитер сообразила:
— Ты — ТЬМА!
— Нож, помни о ноже, Хитер. Условие такое: если ты хочешь быть моей любимицей, ты должна воспользоваться ножом.
— Но… — Она подошла к небольшой дверце в решетке и потрогала замок. ТЬМА оказалась права — он не был заперт.
Хитер снова села на матрас, держа нож в холодных трясущихся руках. ТЬМА хотела, чтобы она сделала это… Чтобы убила Мясника и стала ее любимицей…. Спасла Келли… Чтобы она, Хитер, заняла ЕГО место… Чтобы вечно жила во ТЬМЕ…
Клацанье. ОН вернулся, неся тарелку с едой, от которой божественно пахло. Печенка, лук и картофельное пюре со сливками.
Мясник подошел к решетке, и Хитер крепче сжала в руке нож.
Парковочная площадка у скотобойни была почти заполнена. Из загонов доносилось мычание коров и блеяние овец. Скотобойня «Алаба» работала на полную катушку. Конвой проехал мимо, к узкой дороге, ведущей к пяти полуразрушенным зданиям: стены из красного кирпича почернели и покрыты пятнами, окна забиты досками, участки заросли сорняками и пожелтевшей травой.
По рации прозвучала команда, и фургоны остановились. Из дверей посыпались вооруженные полицейские. Логан сидел в своей машине, скрестив пальцы, и смотрел, как они растягиваются в цепочку. Замыкали группу Алек и его телохранитель.
Вышибить дверь дома Сотера не составило труда. Она имела такой вид, будто ее лет двадцать не касалась рука человека: краска облетела, осталось только серое дерево в трещинах.
Группа захвата ворвалась внутрь.
Хитер не поняла, откуда донесся звук, но Мясник поднял голову. Его глаза невозможно было разглядеть в прорезях маски. Он стоял и смотрел в потолок.
Вытащив нож из-за спины, Хитер вонзила его в живот Мясника по самую рукоятку. Руку залила горячая кровь, рукоятка стала скользкой и липкой. Она вытащила нож и вонзила снова. И снова… И снова…
Мясник не издал ни единого звука.
В доме был полный хаос. Полицейские шли по истлевшему ковру, поднимая столбы пыли.
Констебль Симон Ренни заскочил в помещение, которое, очевидно, было когда-то гостиной. Фонарь, прикрепленный к его автомату, вырвал из темноты отдельные детали: пара развалившихся кресел, гниющий диван, камин, заваленный осколками посуды.
Он шустро проделал то, чему его обучили на курсах обращения с оружием: быстрый поворот на сто восемьдесят градусов, дающий обзор всех четырех углов комнаты, затем пробежка вокруг мебели, затем снова поворот… Никого.
В наушниках звучали голоса:
— Наверху все чисто.
— Кухня: чисто.
— Ванная комната: чисто.
Теперь остался только подвал.
В подвал вела лестница из кухни. Здесь было значительно светлее благодаря лампам на камере Алека, и можно было разглядеть рваные обои, раковину в коричневых пятнах, драный линолеум на полу.
— Ладно, — сказала женщина-сержант, отвечающая за операцию, — двигаем на счет три. Ренни, Колдуэлл, вы впереди. Осторожно, и не подставляйтесь под пулю, ясно?
— Да, мэм.
— Итак: раз… два…
Мясник посмотрел вниз, на руку Хитер, на пальцы, обхватившие рукоятку ножа, затем взглянул ей в глаза. В глубине безжизненных резиновых впадин что-то сверкнуло.
Потом он отступил от решетки, поставил тарелку с печенью и луком так, чтобы можно было дотянуться, и ушел, оставив дверь открытой.
Ноги Хитер подкосились, она упала на матрас, всё еще сжимая в руке окровавленный нож.
— Ласточка, ты как?
ТЬМА испытывала ее.
Она велела пырнуть ЕГО ножом, и Хитер послушалась. Она пообещала, что Хитер станет ее любимицей… пообещала.
— Ты выглядишь так, будто увидела привидение.
Может быть, это какой-то не такой нож?
Хитер прижала большой палец к лезвию достаточно сильно, чтобы разрезать кожу, и не почувствовала никакой боли. Нажала сильнее — лезвие разрезало подушечку и достало до кости. Ее кровь смешалась с ЕГО кровью.
— Нет, серьезно, тебе стоит лечь.
— ОН не может умереть… ОН — часть ТЬМЫ, ОН вечен…
— А… — улыбнулся Данкан. — Только сейчас сообразила, не так ли?
Хитер подняла большой палец и смотрела, как из ранки течет кровь.
— Кровь к крови.
— Я знаю, что ты думаешь, но…
— Теперь я — часть ТЬМЫ. Я выдержала испытание.
— Хитер…
Она приложила острие ножа к животу, прямо над пупком.
— Не надо, лапочка. — Данкан встал перед ней на колени. — Не делай этого.
— Кровь к крови. — Она набрала в грудь воздуха, зажмурилась и вонзила нож. Раз, второй, третий. Двигала ножом взад и вперед, распарывая себе живот; матрас под ней покрылся ярко-красной кровью.
— Нож… тебе только кажется.
Она продолжала вонзать нож в свой живот.
Вокруг ее руки обернулась сухая рука.
— Хитер, все нереально, ты все выдумала…
Она открыла глаза и посмотрела вниз.
Ничего не разрезано, ничего не порвано. Ни капли крови на ее руках…
— Но… но нож… ТЬМА сказала… — Она почувствовала, что начинает плакать. — Нож…
— Шшш… всё в порядке. — Данкан обнял ее и прижал к себе.
— Но всё было! Всё…
— Шшш… у тебя же крыша поехала, забыла? Никакого ножа никогда и не было. — Она плакала, а он целовал ее в макушку. — Просто то, что осталось от твоего рассудка, заставляет тебя выдумывать. Например, что ты можешь говорить с мертвыми. — Он пальцем приподнял ее подбородок так, чтобы она смотрела в его прекрасные глаза. — Даже я не реальность.
— Я не хочу быть сумасшедшей…
Он поцеловал ее, потом сказал, что уже поздно об этом беспокоиться.