5
В канун Рождества 1935 года, замок вновь посетил полковник Вальгер, относительно которого отец дал мне некоторые распоряжения. Суммы предназначавшаяся, для него не сильно обременяли мой карман, зато снабжали самыми свежими сведениями из Германии. Хотя Граф***, и скончался, я без лишних слов передал полковнику необходимую сумму, сказал, что все договоренности действительны, и выплаты будут продолжены, несмотря ни на что. Полковник покинул замок три дня спустя, а уже в первых числах января следующего года, мне пришло уведомление о присвоении мне очередного воинского звания оберлейтенант люфтваффе. Одновременно с этим пришла бандероль с новыми погонами и всеми атрибутами офицера этого подразделения, и записка полковника, говорящая о том, что в данный момент, я числюсь пилотом одного из войсковых соединений, но нахожусь в бессрочном отпуске, по семейным обстоятельствам.
Честно говоря, все это меня более чем устраивало. Если бы происходили какие-то боевые действия, я бы еще согласился на участие в них, а просто нести службу на одном из захолустных аэродромов, не было никакого желания. Но пока в мире было относительно спокойно, за исключением нескольких мелких заварушек, которые не стоило принимать в расчёт. Пока же я отдыхал, съездил на сафари в Африку, подстрелил пару львов и одного крокодила, головы которых украсили гостиную моего замка, но вообще, все это делал только для того, чтобы хоть как-то избавиться от скуки. По большому счету, все это было просто не интересно.
В какой-то момент, подумал о том, не махнуть ли мне в Бразилию, и попытаться добраться до пирамиды. В принципе, положение стрелок на часах я запомнил, как запомнил и то, что ротмистр Кленовский, которого я заметил перед самым переносом, каким-то образом сумел открыть люк ведущий в помещение с календарем, из первой комнаты. Следовательно, не нужно будет рисковать жизнью катясь по водостоку, а просто поискать нужный рычаг или кнопку и добравшись до календаря более коротким путем вернуться в свое время.
Уже начал было собираться в дорогу, как в Испании началась гражданская война. Газеты запестрели сообщениями о том, стычках между республиканцами и мятежниками. Причем порой было трудно разобраться кто есть, кто. Одни газеты называли мятежниками войска генерала Франко, другие тех же республиканцев. А окружающие Испанию страны, даже подписали какой-то документ, говорящий о невмешательстве в дела Испании. Франция, так и вообще объявила эмбарго и запрет на любую помощь, доставляемую через ее территорию.
А уже в конце августа, мне пришло уведомление, в котором меня отзывали из бессрочного отпуска, и приглашали в Берлин. Подумав о том, что все это как-тот связано с гражданской войной в Испании, я решил добираться поездом, оставив свой автомобиль дома. В конце концов, если он действительно понадобится можно будет приобрести какой-то другой на месте. И сев на поезд отправился в Берлин.
Здесь оказалось, что на основе люфтваффе формируется добровольческий корпус, для отправки в Испанию, для оказания помощи генералу Франко в войне против распространения большевистской заразы. Легион, в котором мне предстояло воевать предполагал состав из бомбардировочного полка численностью в три эскадрильи на трёхмоторных бомбардировщиках Junkers Ju-52, истребительного полка такого же состава на истребителях-бипланах Heinkel He-51, разведывательной эскадрильи, батальона зенитной артиллерии, батальона связи, транспортного батальона и батальона снабжения.
Но из-за подписанного документа о невмешательстве, переезд на территорию Испании должен был осуществиться примерно теми же путями, что и в прошлый раз, когда мы отправлялись в Италию. Правда на этот раз, был зафрахтован большущий сухогруз, перевозивший якобы гуманитарную помощь по линии Лиги Наций, и потому не являющийся нарушителем подписанной конвенции. Я хотел было предложить свою помощь, по переходу Через Швейцарию, но после решил, что это будет излишним. Не то что мне было жалко на это денег, но за прошлый раз, я не услышал ни единого слова благодарности в вой адрес, хотя почти две недели группа жила за мой счет. Поэтому решил не транжирить состояние, доставшееся мне от отца, и отправился в Испанию, так сказать, на общих основаниях.
Мне кажется наше руководство несколько заигралось с секретностью, да и сам я тоже, рассчитывал на более комфортабельную поездку. На деле же все оказалось совсем иначе. Во-первых, с момента отплытия из Гамбурга, все мы считались гражданскими специалистами, едущими на общественные работы по приглашению республиканского правительства Испании. При этом все мы получили документы, в которых были указаны испанские имена. При этом всех предупредили о том, что нужно помалкивать чтобы не привлекать к себе внимания незнанием языка. И если для меня это казалось в порядке вещей, потому что испанский язык я знал в совершенстве, то для остальных это было самой настоящей мукой. Особенно учитывая то, что некий шутник, сидящий в Генеральном штабе, не стал особенно заморачиваться и вписал в документы имена, взятые из какого-то справочника. И порой было очень смешно смотреть на то, как мои приятели представляются своим новым именем, чуть ли не по слогам, пытаясь выговорить труднопроизносимые, с непривычки, имена и фамилии. Но зато многим из них стоило бы гордиться хотя бы тем, что все они в одночасье превратились в испанских художников, писателей и других знаменитостей.
Пароход «Усарама» нанятый для перевозки «добровольцев» дышал на ладан уже в Гамбурге. И одного взгляда на него оказалось достаточно, что он доживает последние дни. До этого момента он перевозил самолеты и запчасти к ним из СССР, но был перехвачен флотом генерала Франко, и как итог должен был везти уже нас. Стоило пройти около пятисот миль по северному морю, как у него отказал двигатель, и нас несколько дней болтало по волнам, пока его не отремонтировали. Хуже всего при этом, было то, что все мы находились в трюме корабля, совершенно не приспособленном для перевозки людей.
Здесь не было даже элементарных удобств, и приходилось гадить в дальнем конце трюма, соорудив нечто похожее на деревенский скворечник из ящиков, находящихся в трюме. Те же ящики, но сложенные в один ряд, заменяли нам ложа для сна, или же столы для еды. О таких простых вещах как душ, нечего было и заикаться, его просто не существовало в принципе. Единственное место, где имелось хоть какое-то подобие места для того, чтобы привести себя в порядок, находилось в каюте капитана. Естественно нас туда никто не пускал даже на пушечный выстрел. Всю дорогу мы питались армейскими походными рационами. Вот, что мешало мне, сделать хотя бы элементарные запасы еды, взяв их в дорогу. Увы, ничего подобного не было, и к концу пути вся эта бодяга до того надоела, что просто не лезло в горло. Больше половины добровольцев страдало от морской болезни и в трюме к концу пути, было просто нечем дышать.
Десятого сентября 1936 года, судно нещадно дымя работающей на последнем издыхании паровой турбиной, наконец-то прибыло в порт Кадиса. И я, сойдя на берег, первым делом озаботился приведением себя в порядок. Но даже этому не было суждено сбыться. Всех нас тут же посадили на грузовики, и отправили в Севилью, после шестичасовой тряски по разбитой войной дороге, на допотопных грузовиках, когда-то выпущенных на заводах «Форда», мы наконец добрались до славного города, где нас наконец поселили в какую-то второразрядную ночлежку. Но в ней, хотя бы имелась общая душевая комната, где я наконец смог привести себя в порядок.
Как оказалось, чуть позже, пароход, который вез нас в Испанию, сразу должен был прибыть именно сюда. Но из-за поломки двигателей едва дотянул до Кадиса, и поэтому, нам пришлось делать пересадку. Впрочем, тем же днем, мы наконец добрались до душа, нормальной еды и мягких кроватей, а на все остальное просто забили. Хотя, принимающее нас начальство, прекрасно понимало наше состояние и потому не особенно трогало нас первые пару дней, позволяя адаптироваться нашим организмам к этим переменам. К тому же груз, в котором находились прибывшие вместе снами самолеты Heinkel He-51, доставили только на следующий день, и еще пара дней ушла на их сборку и подготовку к полетам.
Вообще-то, как нас успели просветить, мы прибыли сюда не только воевать, но и учить этому испанцев. Первый же вылет с одним из них, показал его полную недееспособность. То есть все, что он умел делать, так это поднять самолет в воздух, кое-как сориентироваться, если улетел не настолько далеко, что сможет визуально найти место взлета, и направить самолет к земле, где с горем пополам, приземлиться, порой ломая стойки шасси и крылья. С дугой стороны, ускоренная подготовка, ни к чему иному привести и не могла. Хотя на своих «Дивуатинах» или «Испано-Сюизах», они летали вполне прилично. А вот уже наш Не-51 был для них, чем-то заоблачным. Но было очень заметно, что люди стараются и хотят действительно научиться летать.
Очень скоро нас переодели в коричнево-оливковую форму и даже присвоили воинские звания, на одну ступень выше, чем то, что было в Германии. Так в одночасье я получил три звезды превратившись из оберлейтенанта в капитана. Вскоре меня зачислили в эскадрилью, и началась обыденная работа летчика –истребителя. Сейчас для истребителей, еще не выработалось какой-то особенной тактики применения, поэтому, очень часть нас использовали для штурмовки позиций противника, а подчас и в качестве легких бомбардировщиков.
После каждого вылета, приходилось исписывать горы бумаги, и подавать эти отчеты, вышестоящему начальству, которое по нашим данным составляло отчеты, и тут же отправляло их в Берлин. Честно говоря, в самом начале все мы поглядывали на подобную работу, как на некоторую блажь со стороны командования, но очень скоро убедились в полезности всего этого. Например, довольно скоро, нас разделили на две части. Я большую часть полетного времени, стал работать на сопровождении бомбардировщиков, и участвовать в отражении атак легких истребителей противника. Другие, у которых получалось хорошо видеть наземные цели стали штурмовиками. Фактически летая, на тех же Не-51, они больше занимались бомбометанием, работая против пехоты противника, и испытывая новое оружие, присылаемое из Берлина.
В начале апреля 1937 года, нам приказали сопровождать два штафеля бомбардировщиков, для того чтобы уничтожить мост, по которому проходило снабжение войск республиканцев, засевший в Бильбао. Причем, незадолго до этого момента, произошла очередная ротация экипажей, и бомбардировщиками Junkers Ju-52, управляли вновь прибывшие пилоты, еще как следует не обстрелянные в бою, и потому шарахающиеся от каждого звука. К тому же и прицельные приспособления для бомбометания, оставляли желать лучшего. Все это, плюс предрассветный туман, практически скрывший наземные цели и стали причиной последовавших за этим проблем. После того, как бомбы были сброшены, выяснилось, что на мост не упало ни единой из них, зато близлежащая деревня, буквально превратилась в руины.
Мы не любили говорить и вспоминать об этом случае. Каждый день наши командиры вдалбливали в наши головы принципиальные догмы, говорящие о том, что мы обязаны беспощадно уничтожать врага, при этом по возможности щадя местное население. Здесь же случилось совсем наоборот. И сразу же все газеты противников взорвались обвинениями в наш адрес. «Весь цивилизованный мир кричит от негодования, за подлый удар бошей» «Герника уничтожена самолетами Германии» кричали заголовки мировой прессы. И хотя Герника никогда не был городом, а всего лишь селом с населением не более трехсот человек, да и бомбардировка произошла скорее по ошибке пилотов, вся мировая пресса кричала, как минимум о полутора тысячах погибших, и акции устрашения.
В один из вылетов, я получил легкое ранение в предплечье, и меня надолго перевели в батальон аэродромного обслуживания. Где я пробыл до того момента, как начались поставки новых истребителей Messerschmitt Bf.109 Кроме него в войска начали поступать средние бомбардировщики Heinkel He 111 и пикирующие бомбардировщики Junkers Ju 87 «Stuka».
С этого момента, наше преимущество в воздухе стало неоспоримым. Дело в том, что красные тоже не сидели на месте, и помимо уже основательно устаревших И-15 «Кертис» на театре военных действий появились более новые И-16 «Рата». Последние доставляли нам немало проблем. Их скорость и вооруженность была много выше чем на наших Не-51, и поэтому в тот момент, когда они появлялись в воздухе, нам не оставалось ничего иного, кроме как стараться оказаться как можно дальше он них. Хотя по маневренности мы и не уступали, и даже в чем-то превосходили их, но одно то, что после каждой очереди из установленных на самолеты пулеметов, приходилось перезаряжать их вручную, отвлекаясь от боя, говорило уже о многом. В итоге, чаще всего мы приземлялись с обожженными от случайного прикосновения к раскаленному стволу пальцами, и потеках масла от очередного прохудившегося патрубка.
Сейчас же после появления Bf.109, все изменилось с точностью наоборот. Хотя вооружение и оставляло желать лучшего, все-таки винтовочный калибр установленных пулеметов был не совсем тем оружием, которое было необходимо для сражений в воздухе, но зато скорость и маневренность новых самолетов, на много превосходила «крыс» или хотя бы давала шансы на равную борьбу в воздухе.
Мне достался один из этих самолетов, который по моей просьбе украсили изображением черной кошки, а я ласково называл его «Багирой», вспоминая когда-то услышанные рассказы Длинного, которыми он успокаивал меня, во время болезни и побега из детского приюта имени Троцкого, а позже я и сам прочел это бессмертное творение Редьярда Киплинга.
После получения нового самолета, меня перевели в разведывательную эскадрилью. Это означало, что большую часть времени, я занимался полетами в глубину территории республиканцев, в основном занимаясь фотографированием их позиций. Вот где точно пригодилось мое прошлое увлечение фотографией. Правда сейчас оно сопровождалось большим и более реальным риском, чем ранее, когда я фотографировал бабочек и мотыльков, но это мне нравилось. К тому же очень часто, чтобы доставить фотографии до места, мне приходилось вступать в одиночные бои с противником. Правда учитывая, что большая их часть происходила над вражеской территорией, многие из этих побед было сложно доказать. Но это было не самым главным. Я чувствовал, как с каждой новой победой, приходит ощущение радости от того, что я отдаю долг, своему погибшему от рук большевиков отцу. И это меня удовлетворяло гораздо больше, чем нарисованные на корпусе моей Багиры кресты, которые я мысленно ставил на могилы уничтоженных мною врагов.
В феврале 1938 года, с очередной ротацией меня отправили обратно в Германию. Честно говоря, я итак уже перевалил все возможные сроки пребывания в Испании, учитывая то, что ротация летчиков происходила каждые шесть восемь месяцев. Просто вначале, я отказался от переезда после ранения, проведя реабилитационный период на месте, а затем, после поставки новых истребителей, сразу же взял один из них лично для себя, и потому продолжил службу в Испании.
По приезду в Берлин, мы встретились с основателем люфтваффе Германом Герингом, который поздравил нас с успешным завершением командировки и подтвердил полученные там офицерские звания. Благодаря этой поездке, я за какие-то два года, вырос из оберлейтенанта, до майора. Позже, после победи Франко и окончания Гражданской войны, Всем ее участникам были вручены соответствующие награды. От Испании я получил «Медаль за Испанскую компанию 1936–1939» А от Германии «Испанский крест» В золоте с мечами и крестами. До высшей награды с бриллиантами, мне не хватило всего двух побед. Но по большому счету, воевал я там не за награды. Точнее сказать лучшей наградой была осуществленная месть за погибших родителей.