Дорога из пепла и стекла (СИ)

Глава 23 Memoria timoris

Memoria timoris [1]

Через перешеек шли неделю, и эта неделя превратилась в самый натуральный кошмар. Ад начал показывать зубы уже всерьез, поэтому об отдыхе, остановках, или передышках даже речи не шло. Скорее, скорее, скорее, надо торопиться, чтобы миновать этот участок, чем быстрее, тем лучше. Эту неделю все запомнили как изнуряющую гонку через увечное, искалеченное пространство, да еще и погода хорошему настроению или оптимизму не способствовала: низкое небо, ледяной ветер, срывающий песчаные шлейфы с верхушек барханов, и постоянный сумрак.

Маской для управления кипу Лийга сейчас не пользовалась, причиной для этого стало то, что управляли вдвоем — либо Скрипач и Лийга, либо Ит и Рифат. Вести пришлось, меняясь, чтобы не уставать слишком сильно, усталость становилась дополнительным источником опасности.

— Слушай, ты, когда била, думала вообще о чем-то, или это получилось чисто рефлекторно? — спросил Скрипач, после того, как они вывели кипу из области очередной адской ловушки — гравитационного пятна.

— Не знаю, — с горечью ответила Лийга. — Скиа, я не знаю. Ни о чем я не думала, это была слепая ярость и отчаяние. В тот момент у меня и в мыслях не было…

— Не было чего? — не понял Скрипач.

— Не было осознания, чем это может обернуться, — Лийга вздохнула. — Даже если не говорить о том, сколько погибло разумных… Вот эти гравитационные ловушки, темпоралки, температурные капсулы… как бы сказать… Контроль умеет это делать, ты же знаешь, наверно? Вопрос — для чего это нужно. А нужно это для взаимодействия с кораблем, в первую очередь. Те же температурные капсулы, например, требуются для того, чтобы можно было на корабле подойти к любой звезде, для пополнения ресурса. Только там капсула работает наоборот, защищая тела тех, кто в ней находится. А тут она почему-то… ну, то есть они… Они активируются, и сжигают всё, что внутри, хотя, по идее, должны защищать. Не понимаю, как так вышло.

— Звездных температур они, конечно, не дают, — напомнил Скрипач. — Но и шестисот градусов вполне достаточно, чтобы навредить.

Пару дней назад они сумели замерить температуру в очередной встреченной на пути капсуле — да, получилось около шестисот градусов. Выглядела капсула, как плазменный кокон, к счастью, капсулы были хорошо заметны, обходили их без проблем.

— Вот-вот, — покивала Лийга. — Или гравитационные ловушки. Мы их используем для подготовки тел к обратному переходу, при окончании рейса. Но они, опять же, безвредны, просто помогают телу адаптироваться к реальности. И они крошечные, вовсе не такие огромные, как здесь. Темпоралки, короткие, используются для защиты от слежения, не более того. Наши корабли невозможно наблюдать, ты же знаешь.

— Возможно, — возразил Скрипач.

— Если сами Сэфес это допускают, то будет возможно. Далеко не всегда, кстати, это дозволено, и… — Лийга вздохнула. — Я ударила всем тем, что знала, и что умела, понимаешь? Не только этим, вообще всем. И это всё тоже здесь теперь находится, я чувствую, хоть и увидеть этого нельзя. В тот момент не думала вообще ни о чём. Ну, кроме…

— Ясно, — покивал Скрипач. — В этой ситуации одно только хорошо.

— И что же? — удивилась Лийга.

— Ты идешь с нами, понимаешь и видишь, что мы встречаем, и знаешь, что с этим делать, — объяснил Скрипач. — Другие гибли здесь, потому что не знали, как реагировать, и что предпринять. Ведь так?

— Ну… наверное, — Лийга пожала плечами. — Странно, что сюда заходили, и продолжают заходить.

— И погибать, — кивнул Скрипач. — Не очень понимаю, что они тут забыли? Для чего им это нужно?

Да, Ад, точнее самая страшная его область, оказался вовсе не безлюден, как они изначально предполагали. Разбитую, изувеченную технику они встречали по нескольку раз в день — стало понятно, что в Ад целенаправленно идут и местные люди, и рауф. И, разумеется, шрика.

На третьи сутки путешествия, при переходе через огромное каменное поле, они наткнулись на воздушное судно немалых размеров, принадлежавшее шрика, угодившее в гравитационное пятно. Картинка выглядела ужасающе, дико, и алогично. По всей видимости, корабль шел на небольшой высоте, и, при входе в пятно, его носовую часть расплющило, а задняя часть, кормовая, уцелела — корабль так и остался лежать, одна половина двумерная, а вторая — трехмерная.

— Эк его, — с восхищением сказал Скрипач, когда нетикама-кипу проходил мимо. — Словно молотком стукнули. Интересно, а где те, которые были внутри?

— Ну, часть, думаю, там, — отозвался Ит. — А другая часть… понятно. Лийга, не смотри туда.

— Но что…

— Не смотри, — строго сказал Ит. — Их тоже раздавило, как корабль. Просто чуть дальше, немного в стороне. Вообще, странно, на самом деле. Эти пятна, они могут двигаться?

— Могут, — ответила Лийга.

— Тогда понятно, — Ит вздохнул. — Давайте убираться отсюда, и побыстрее, в таком случае.

Нетикама-кипу шел медленно, развить нормальную скорость не позволяла местность. Даже каменные осыпи были по сравнению с перешейком легким препятствием, потому что сейчас кипу шел по нагромождениям камней, перемежающимися стометровыми провалами, обрывами; во многих местах каменные завалы оказывались нестабильными, разъезжались под опорами машины, их приходилось огибать, чтобы не улететь вместе с нетикама-кипу в очередную трещину.

— Как ножом истыкали, — заметил Скрипач на пятый день путешествия. — Лийга, прости, конечно, но ты это, как бы сказать-то… суровая ты женщина.

— Скиа, я не суровая женщина, — покачала головой Лийга. — Я в тот момент была очень несчастная женщина. А когда женщина несчастна, она… ну, не всякая, конечно, но способна действительно на многое.

— Слушай, а сейчас? Вот если бы ты на это посмотрела не так, как тогда, а став такой, какой ты стала? — спросил Скрипач. — Ты поступила бы так же?

— Не знаю. Возможно. Конечно, возраст берет своё, но, думаю, ярость меня и сейчас может ослепить настолько же сильно, — Лийга задумалась. — А ты, если бы умел, сделал бы подобное?

— Думаю, да, — кивнул Скрипач. — Мы с Итом говорили об этом. Помнишь про Терру-ноль?

— Да, — ответила Лийга. — Это планета, которая вне всего, и где вы нашли свою жену.

— Верно. Мы туда попали весьма нетривиальным способом, — ответил Скрипач. И рассказал о том, что портал на Терру-ноль создал ни кто иной, как Ит. Причем находясь в очень сильном стрессе.

— Он хотя бы никого не убил, — вздохнула Лийга. — И то хорошо.

— Себя он едва не убил, — сердито произнес Скрипач. — И меня заодно. А так да, вреда никому в тот момент не было. Потом… ох. Потом — это отдельная история. Я сейчас только сообразил, что эти самые порталы, с возможностью переходов, унесли жизней ничуть не меньше, чем твоя эта… как бы назвать-то? Разовая акция.

— Почему? — не поняла Лийга.

— Да потому что там из-за этих порталов войн было — не передать сколько. И народу погибло ничуть не меньше, чем от твоих действий. Просто срок больше.

— По-моему, ты всё-таки хочешь меня оправдать, — Лийга печально усмехнулась. В этот момент её лицо выглядело совсем старым, бесконечно усталым, и бесконечно печальным. — Зря, Скиа, ты это делаешь. Зря. Нет мне никаких оправданий, не было, нет, и не будет. Посмотри за окно. Вот эта изуродованная земля — это я и есть. Вот такая я, на самом деле.

Она замедлила ход нетикама-кипу, потому что впереди находилась очередная аномалия — участок почвы слабо светился в подступающих сумерках, над камнями было заметно движение разогретого воздуха.

— Надеюсь, хотя бы нас я не убью, — тихо сказала она. — Не хотелось бы. Этот этап самый сложный, в пустыне будет проще.

— А что в пустыне? — с интересом спросил Скрипач.

— Там… как круги на воде, — объяснила Лийга. — Полоса вот с такими же аномалиями, потом пустой участок, и снова полоса. Тогда, когда Рифат вывозил меня… он посчитал их. Эти круги. Их не так много на самом деле. Восемнадцать.

— Широкие?

— Те, которые с разрушениями и вот с таким, как здесь? Нет, самые широкие километров по шесть, к центру они сужаются, — Лийга задумалась. — И перемежаются пустыми участками. Ну, не совсем пустыми, там тоже кое-что есть, но таких ловушек нет. Это здесь хаос. Сюда прилетел именно хаос, а там почему-то получилось упорядочено.

— А что там ещё есть? — спросил Скрипач.

— Сложно объяснить. Точнее всего будет сказать, что это тени моей работы. И… Скиа, даже там, где ничего нет, из кипу лучше не выходить.

— Не будем выходить, — покивал Скрипач.

— Так вот, мы с Нийзой работали с разными расами, как ты можешь догадаться. Про мутантов ты ещё в Анкуне слышал. И эти мутации, они… — Лийга замялась. — Кажется, я там оставила кодировки. Вибрации, которые могут декодировать геном. Когда мир попадает в зону отслеживания, мы должны знать, кто обратил на себя наше внимание, верно? Какая раса, какой подвид, какой период развития. Для меня это был инструмент отслеживания, и для Нийзы тоже, он для всех такой, но… помнишь мою печь для обжига, которая осталась дома?

— Помню, конечно, — кивнул Скрипач.

— Ты же понимаешь, что она используется для обжига, и поэтому безопасна, и даже полезна. Но так же ты понимаешь, что в ней можно сжечь заживо и человека, и рауф, и когни, и нэгаши? Виновата ли печь? Нет. Виноват ли тот, кто попадет в неё случайно? Тоже нет. Вот и здесь получилось примерно такое же. Инструмент, призванный служить миру, превратился в смертельно опасное даже не оружие, это ведь не оружие, просто этот инструмент стал фактором, направленным на деструкцию. Так что не надо оправдывать меня, Скиа. Я недостойна никаких оправданий, и прощения мне никогда не будет.

Лийга оказалась права — после того, как они миновали, наконец, перешеек, нетикама-кипу попал в спокойную местность, в которой не существовало аномалий, да и вообще ничего не было, кроме казавшегося бесконечным песчаного моря. Однако первое впечатление оказалось обманчивым: уже на вторые сутки пути они наткнулись на оазис, который раньше, по всей видимости, был какой-то либо ремонтной, либо перевалочной станцией, и увидели местных — от того, как те выглядели, становилось просто жутко. Это было небольшое человеческое поселение, и люди начали выбираться из развалин станции, чтобы посмотреть на проходивший мимо нетикама-кипу. Лийга, управлявшая машиной, приблизила картинку на визуале, чтобы посмотреть, кто вышел, а затем поспешно убрала её. Смотреть на изуродованные, измененные тела и лица не было никаких моральных сил.

— Они безопасны для нас, — тихо сказал Рифат. — Они бы нас не тронули.

— Возможно, но лучше не рисковать. Мне больше интересно, как они там выживают, — заметил Скрипач.

— Там… могут быть и делянки для выращивания чего-нибудь, и постоянный источник воды, — заметил Рифат. — Их вид… могу, теоретически, просчитать, как именно они мутировали, но…

— Не надо, — покачал головой Ит. — Лийга, что ты там смотришь?

— Информацию о станции, в реестре Саладуса она есть. Это было поселение, — тихо сказала Лийга. — Не очень большое, тут жило шесть тысяч человек. Именно людей, наших здесь не было. Те, кого мы видели, скорее всего, их потомки. Тут был оазис, и станция обслуживания для небольших кипу. И вот… сейчас вот такое.

— Почему они не попытались уйти отсюда, интересно? — Скрипач задумался. — Это ведь возможно, даже пешком — до выхода из пустыни три дня пути. Хотя…

— Во-первых, там дальше перешеек. Наверное, они пытались, но не сумели. Во-вторых, их могли приструнить шрика, которым не нужны изувеченные люди ни в раю, ни в буферах, — предположил Ит. Рифат согласно покивал. — В-третьих, им просто страшно, скорее всего. Они ведь осознают, что с ними, мягко говоря, не всё в порядке. Вообще, интересно, конечно, как они тут выживают? Пустыня северная, здесь, наверное, и не растет ничего толком.

— Растет, — покачала головой Лийга. — Север в своё время был прекрасно обеспечен. Здесь растили много адаптированных видов, здесь были станции синтеза, здесь выращивали животных, плодовые деревья, злаки.

— Ясно, — покивал Ит. — Значит, какой-то ресурс у них остался.

— Ну да, — Лийга вздохнула. — Какой-то точно остался.

Дальше никаких поселений не было, и примерно через сутки нетикама-кипу вошел в активную зону, первую из восемнадцати. Зона эта напоминала перешеек, и скорость, которую на пустом участке держали около пятидесяти в час, снова пришлось снизить больше, чем вдвое — слишком велик оказался риск угодить во что-нибудь этакое. Снова повели, сменяясь, и — снова в зоне стали замечать технику, изувеченную, искалеченную, разрушенную.

— Что они тут делали? — с недоумением спросил Скрипач, когда нетикама-кипу обошел очередной сгоревший остов. — Зачем они сюда прутся, тут же нет ничего!

— Что-то ищут, вероятно, — пожала плечами Лийга. — Нам в Анкуне не докладывали, что именно.

— Могу предположить, — тихо сказал Рифат. — Да, ищут. Ещё как ищут.

— И что же? — спросил Ит.

— Источник этого всего. Я слышал, что есть некое поверье — в каком-то месте Ада находится что-то или кто-то, кто по сей день создает Ад снова и снова. И если найти и обезвредить это что-то, можно получить немало преференций. Потому что уничтожение источника спасет планету.

— Артефакт, делающий Ад — Адом? — удивился Скрипач. — Да, Лийга, хорошо, что они о тебе не знают. Впрочем, думаю, их ждало бы большое разочарование, если бы они тебя… ммм… отыскали, в некотором смысле.

— Неизвестно, — покачал головой Рифат. — Может быть, и так. Может, и разочарование. А может, и нет.

— Интересная версия, — Ит задумался. — Ад перестанет быть адом, если Лийга, например, уйдет с планеты? Или…

— Или если она умрёт, — закончил за него Рифат. — На самом деле это бред, конечно. Воздействие было разовым, и то, что получилось, от Лийги уже не зависит. Я, собственно, поэтому никогда подобных версий не озвучивал, и не озвучил бы, если бы вы не подняли эту тему, и не стали бы спрашивать.

— Я тогда про другое спрошу, — решил перевести разговор Скрипач. — Через пустыню ведь кто-то переходит? Мы не первые?

— Переходят, конечно. И мы точно не первые, — ответил Рифат. — Машины только обычно поскромнее, чем этот нетикама-кипу. Примерно такие же, какие мы смотрели в Саладусе. Ну и шрика тут летают, само собой разумеется. Странно, что мы до сих пор никого не видели.

— Не видели, и хорошо, — сказал решительно Скрипач. — Лучше бы и не видеть, думаю.

— Согласна, — поддержала его Лийга.

Ит вел нетикама-кипу в ручном режиме уже не первый час, вёл медленно — ночью решили не гнать, поэтому он снизил скорость до двадцати, и машина шла через пески и ночь неспешно, неторопливо. Уставший Рифат прикорнул в соседнем кресле. В последние дни ему приходилось тяжело, и — не заметить это было невозможно — Рифата, кажется, тревожили идеи, которые возникли в последнем разговоре. Снова — бесконечная череда «если», от которых нет спасения, и нет покоя. Если, если, если, если… Песок, ночью выглядевший черным, стал потихоньку сереть, и точно так же становилось из черного серым небо — низкое, затянутое облачностью. Наступало утро. Ещё час, ну, полтора, и на смену Иту и Рифату придут Лийга и Скрипач, которые сейчас спят в каютах. Мы все устали, думалось Иту. Мы устали, потому что одни — стары и немощны, а другие — больны и немощны, и на самом деле странно, что наша инвалидная команда сумела уйти по дороге из пепла и стекла так далеко. Даже не смотря на то, что ситуация действительно синтетическая, и является порождением Стрелка, это сложно. И утомительно. Более чем утомительно.

Визуал под правой рукой Ита вдруг мигнул и погас — Ит в первую секунду даже не сообразил, что случилось. В эту же самую секунду нетикама-кипу вдруг слабо дернулся, и замер. Остановился. Даже нет, не так. Если бы кипу остановился, он бы опустил все опоры, а сейчас Ит видел в окно кабины, что у кипу поднята левая передняя опора, кипу стоит неподвижно, не опустив её на песок.

Что произошло? Ит выдернул из гнезда гель-блок, который они использовали для управления кипу, и поднес к глазам — участок активации, который должен был подсвечиваться, стал тёмным, словно блок или разрядился, или… или умер, внезапно, и без объяснения причин. Так…

— Рифат, — позвал Ит негромко. — Рифат, проснись, у нас, кажется, блок сдох.

Рифат слабо шевельнулся, и в этот момент в кабине зазвучал голос, ровный, глубокий, и, по ощущению, многократно усиленный.

— Tuum est vicissim meminisse quid memorandum sit.[2]

Латынь⁈

— Tuum est vicissim…

Голос повторил фразу ещё раз, и вдруг Ит ощутил, что по телу его пробежала волна боли.

— Tuum est…

— Рифат! — крикнул Ит, внезапно осознавший, что от боли у него темнеет в глазах. — Рифат, проснись!!!

Он уже видел — перед замершим, остановленным кипу опускается с неба к песчаному морю ярко-белый воздушный корабль.

— Ит, очнись, — звал кто-то. — Очнись, пожалуйста, открой глаза. Ит, это я, очнись, прошу тебя…

Глаза удалось открыть с третьей попытки, и Ит с огромным удивлением увидел рядом с собой Лийгу. Это была ужасно встревоженная, испуганная, несчастная Лийга, у которой на старом лице проступал сейчас абсолютно детский ужас и непонимание.

— Что случилось? — спросил Ит. В горле саднило, а глаза от света тут же начали болеть.

— Мы не знаем, — ответила Лийга.

— Этот корабль…

— Он улетел. Он остановил кипу, сел, и…

— Там кто-то был? — спросил Ит.

— Оттуда никто не вышел. Он просто посидел несколько минут, взлетел, и исчез, — ответила Лийга. — Когда он пропал, блоки и сам кипу включились. Буквально через несколько минут. Потом…

— Я долго так лежал? — спросил Ит. Он сейчас действительно лежал — в откинутом максимально кресле, укрытый тонким пледом.

— Нет, меньше часа. Скиа тоже после этого голоса… не понимаю, с вами что-то произошло после того, как появился голос. Ит, что он сказал? Что это за язык?

— «Ваша очередь вспомнить о том, что следует запомнить», — пояснил Ит. — Это латынь. В Сонме… ну, то есть в Зеркалах, она более чем известна. Но я не могу понять, что это может значить, и что произошло.

Он не договорил — потому что внезапно понял, что. Потому что в голове у него вдруг появилась отчетливая картинка, причем ни к фантазии, ни к воображению эта картинка отношения не имела.

…Серая, пустая комната, серый человек, и этот серый человек бьет его, Ита, наотмашь по лицу. Молча. Не произнося ни слова. Бьет один раз, другой, третий, четвертый. Нужно вырваться и ответить, но вырваться не получается, потому что руки, ноги, и голова зафиксированы намертво. Кажется, он уже пытался вырваться, и сейчас его бьют как раз за эту попытку. Или нет?

— Почему тебе столько лет? — вдруг произносит человек. — Отвечай, грязь! Почему тебе столько лет⁈

Сознание заторможено, замедленно, но Ит понимает всю абсурдность и алогичность вопроса. На этот вопрос нет ответа. Не существует ответа. Не может существовать.

— Почему тебе столько лет?

Безумие.

Град всё новых и новых ударов — по лицу, по груди, по животу…

— Почему тебе столько лет, отвечай!!!

— Ит, проснись, — произносит голос над головой. Рифат? Да. Это Рифат. — Проснись, поговори со мной.

— Что случилось?..

— Ты помнишь про корабль? — голос Рифата становится жестким, требовательным. — Сел корабль, и передал эту фразу, ты объяснил Лийге её значение. Потом… ты перестал отвечать, когда к тебе обращались. Ит…

— Что с рыжим?

— То же самое, что и с тобой, он лежит в каюте, — ответил Рифат. — С вами обоими что-то… я не понимаю, что. Вы словно уходите и возвращаетесь. Ит, сосредоточься. Поговори со мной, пожалуйста.

— О чём? — всё та же кабина нетикама-кипу, всё то же кресло, всё те же ощущения — но сквозь них проступают, словно проявляясь, новые. Страшная слабость, отупение, и отголоски недавней боли. Завершившейся боли. Нет, его никто не бил, причина боли в этот раз иная, и он всё никак не может понять, откуда могла появиться, а затем исчезнуть, настолько сильная и острая боль.

— Ит, этот корабль… я видел его, тогда, — осторожно говорит Рифат.

— Что видел?.. — говорить трудно. Стены кабины плывут, и сознание плывет, и ощущения, и, кажется, сама реальность.

— Это были они. Это тот самый корабль.

— Какой — тот самый?

— Он уходил от берега, когда я нашел вас, — произносит Рифат, и в этот момент сознание не выдерживает, и отключается, точнее, переключается — на следующую картинку.

…Зеленоватый отсвет — в темноте, почти полной темноте, и что-то светится зеленым, и становится понятно, что это светится где-то в районе груди малюсенькая септическая лампочка, а это значит, что, видимо, его оперировали, но непонятно, кто, зачем, и когда. Хотя — когда… недавно, правильно? Если стоит септик, обеззараживая шов, значит, недавно. Несколько часов назад, видимо. Почему так больно? Что делали? Нет, снова неправильно. Было больно. Почему? Зачем делать свою работу так, чтобы пациент во время проведения работы испытывал боль?

Стоп. Какой пациент? Какая работа? Что они делали? Они? Кто — они? Я же здоров, для чего кто-то мог со мной делать что… что? Делать — что?..

— Ит, проснись. Проснись, пожалуйста. Надо собраться, понимаю, что трудно, но надо. Ит, это я.

Скрипач?

Глаза открывать не хочется. Хочется спать, очень хочется спать, и, желательно, ничего при этом не видеть во сне, потому что всё то, что там, по ту сторону реальности, отвратительно, непонятно, и жутко.

— Проснись, слышишь? Давай, давай, собирай мозги в кучу.

Отличный совет, рыжий, спасибо. Пытаюсь.

— Ит, мы были под кодировкой всё это время. Стоял блок. Фраза, которую нам сказали, его частично сняла.

— Я уже догадался, — Ит с трудом сел, придерживая плед. — Рыжий, это всё долго было?

— Почти сутки, — Скрипач, бледный, сосредоточенный, стоял рядом с креслом. — Ну и хрень, Итище. Вот же хрень какая…

— Что ты вспомнил? — сонливость постепенно стала проходить, и это было хорошо. — Меня били, и оперировали на живую. А ты?

— Тоже били. Прекрасный вопрос — почему тебе столько лет? — Скрипач поморщился. — Потому что потому, блин. Ещё вспомнил вход в какой-то этап геронто, без анестезии. Вот только у нас почему-то геронто обычно проходит безболезненно, а это…

— А здесь оно было болезненно, и весьма, — кивнул Ит.

— Какая-то лютая дичь, — резюмировал Скрипач. — Не понимаю.

— Что ты не понимаешь?

— Ничего! Ни кто это был, ни зачем нам сейчас устроили эту демонстрацию, — Скрипач сел во второе кресло, и уставился на Ита. — Лийга рассказала о том, что она видела. Корабль нас остановил, отключив кипу, сел рядом, посидел полчаса, и ушёл. Мы с тобой свалились сразу, хорошо, что ты был в кресле, а я вообще дрых в каюте, на койке. Потом… по её словам, мы оба начали бредить, или что-то вроде того.

— Мы не бредили, это стала включаться память, — поправил Ит.

— Ну да, — согласился Скрипач. — Фрагментарно. По частям.

— Где мы сейчас в результате? — Ит выглянул в окно. Всё та же северная пустыня, барханы, холодный ветер, летящий над песками. Значит, далеко кипу не ушёл.

— Рифат сказал, что мы прошли два участка возмущения, приближаемся к центру… ну, к тому месту, где… так, погоди. Совсем забыл. Если я правильно понял, они думают, что можно попробовать подойти к тому, что осталось от яхты Лийги, и снять оттуда аккумулятор, — Скрипач вздохнул. — На мой взгляд, идея так себе, но, кажется, решение они уже приняли.

— Совсем хорошо, — безнадежно произнес Ит. — Мало того, что с нами сейчас получилось, так ещё и это.

— Пока мы были в отключке, они успели пообщаться, по всей видимости, — заметил Скрипач. — Сдается мне, что автор этой идеи — Лийга.

— Рыжий, давай не всё сразу, — попросил Ит. — Так. Первое. С какой-то радости организаторы этого всего безобразия вспомнили о нашем существовании, прилетели сюда, и врубили нам часть памяти. Верно?

— Ну ты же сам видишь. Да, верно, — кивнул Скрипач.

— Второе. Лийга намерена закрыть гештальт, потому что Рифат обещал ей, что они вернутся на место, где село то, что осталось от яхты, — Ит задумался. — Что в итоге?

— В смысле — что в итоге? — не понял Скрипач. — Ты пытаешься скрестить овальное и зеленое? Не понял.

— Нет, я пытаюсь сообразить, как связаны эти два фактора, — ответил Ит.

— А они связаны? — Скрипач нахмурился.

— Да, по всей видимости, — Ит задумался. — В том, что за нами наблюдают, я больше чем уверен. Лийга, наконец, рассказывает нам правду, так? Так. Какая у неё может в результате получиться мотивация?

— Ну, допустим, злость и отчаяние, но я не понимаю, к чему ты пытаешься пристегнуть мотивацию? — спросил Скрипач. — Мотивация делать — что?

— Видимо, действовать, — предположил Ит. — И эти воспоминания, которые нам отдали, и то, о чём вспомнила Лийга — должны разозлить, и её, и нас с тобой. Разозлить, и… напугать. Tuum est vicissim meminisse quid memorandum sit. «Теперь ваша очередь вспомнить то, что следует запомнить». Что именно нам предложили запомнить, рыжий? Бессилие? Непонимание? Страх?

— Ммм… — Скрипач задумался. — Может статься, что всё сразу. И ведь никакой конкретики, ты обратил внимание? С нами что-то делали, теперь мы в общих чертах имеем представление что именно, но — снова ни одной подробности, которая была бы значима. Тебя бил какой-то серый мужик, да?

— Бил, — кивнул Ит. — Бил, и спрашивал про возраст. Точно такой же вопрос, о котором сказал ты. Почему столько лет. И, да, я не запомнил его лицо. Равно как и ты, думаю.

— Правильно думаешь, — Скрипач невесело усмехнулся. — У него вместо лица серое пятно. Неплохо сделано, верно? Что же до вопроса…

— Нам должно было быть не столько, сколько было, а столько, сколько нужно было им, — Ит задумался. — Давай рассуждать. Ну, хотя бы попробуем. Мы были на «Сансете», верно? Сознания в локации, тела — ну, понятно, в блоках поддержки. Что происходило дальше?

— Дальше нас, видимо, из локации всё-таки вывели, — сказал Скрипач.

— Кто? — Ит нахмурился. — Первый вопрос: кто это был? Ответа у нас нет. Но я могу предположить, что это были те, кому Альтея позволила нас вывести. Что происходит дальше? Если, опять же, допустить, что мы стали интеграциями Стрелка. Нам меняют вектор. И сейчас — тоже. Кто-то сделал из нас то, что ему требовалось, и выкинул тут. А сейчас старается напугать — для чего?

— Ну, тут двух трактовок быть не может, — заметил Скрипач. — Для того чтобы мы завершили побыстрее этот этап, по всей видимости.

— И перешли к следующему, — подсказал Ит. — Тебя ничего в этой схеме не смущает?

— Если честно, меня в этой схеме смущает всё, — признался Скрипач. — Потому что она не соответствует той, которая нам известна. Потому что после инициации и испытаний должно следовать обучение, верно? Но если гипотетически предположить, что наш учитель — это Лийга, то что она, спрашивается, делает на этом этапе вместе с нами?

— В точку, — кивнул Ит. — Именно так и есть. Абсурд, сбитая последовательность. Даже с учетом расхождений схем. Да, схемы разные, но последовательность должна соблюдаться. Хотя бы в общих чертах. Лийга, правда, нас не учит, но делать ей рядом с нами на этом этапе точно нечего. У меня не сходится.

— И у меня, — вздохнул Скрипач. — В любом случае, следует признать, что из этого этапа нас начали выталкивать уже практически ногами. Иным образом я этот намек истолковать не могу.

— Аналогично, — согласился Ит. — Чёрт, как же хочется курить, не передать просто. Если мы попадем куда-то, где будут сигареты или их аналог, я первым делом…

— Меня не забудь, — попросил Скрипач. — И давай пока не будем о грустном. Значит, так. Нам сейчас прозрачно намекнули, что следует поторопиться, верно?

— Очень на то похоже, — согласился Ит. — Но… ммм… в сухом остатке получается следующее. Первое — мы под наблюдением, и повлиять на это мы никак не можем. Второе — от нас ждут каких-то действий, и мы пока не поняли, каких именно. Третье — мы приуменьшили степень воздействия, которое к нам применялось. Четвертое — нам ясно дали понять, что в случае малейшей осечки нас тут же размажут. Потому что ситуацией мы не управляем.

— Причем следят в наглую, — зло сказал Скрипач. — Разговоры слушают, в том числе. Что им этот кипу… н-да. Хитро подвели, ты понял? Сперва Лийгу пробило на откровенность, а теперь нам дали понять — вспомнить что-то может не только Лийга. Ну и подарили кусочек…

— Воспоминаний о страхе, — Ит зябко дернул плечами. — Потому что ты обрати внимание, что именно они нам позволили вспомнить. Унижения, пытки, боль, какие-то операции. Я так и не понял, что со мной делали. Лежу, вижу свет от заживлялки. Ну, от септика, если точно. Вот здесь примерно, — он указал на левую часть груди. — И что это было? Мы с тобой смотрели друг друга, следов операций не нашли, ни одного. Что с нами могли делать?

— Не нагнетай, — попросил Скрипач. — Что-то могли, и что-то сделали. Мы даже увидеть ничего не можем.

— Не можем, — покивал Ит. — Так, ладно. Надо действительно попробовать как-то собраться, и… давай на всякий случай проверим эту Люсю, как тебе идея?

— Думаешь, тут может что-то быть? — с сомнением спросил Скрипач.

— Не факт. Но проверить надо, — Ит кое-как сполз с кресла, взял костыли. — Хоть чем-то себя занять, вместо этих чёртовых воспоминаний…

[1] Memoria timoris — воспоминания о страхе (лат.)

[2] Tuum est vicissim meminisse quid memorandum sit — теперь ваша очередь вспомнить то, что следует запомнить (лат).