Дорога из пепла и стекла (СИ)

Глава 3 Лийга

3

Лийга

— До сих пор не пойму, зачем ты на него тогда наехал, — с упреком сказал Ит. — Рыжий, не надо было. Он ведь действительно сам живет точно так же. Мёрзнет, как мы, ест, как мы, спит, как мы.

— Только он здоров, а мы, мягко говоря, не очень, — напомнил Скрипач. — Хотя он же старый, и ему не легче, наверное… Знаешь, какая мысль у меня появилась, когда ты в первый раз встал, и едва не грохнулся? Что ты сейчас заново сломаешь ногу, и она уже больше не срастется. Вообще. И тогда нам точно кранты.

— Нам так и так кранты, — напомнил Ит. — Мы неизвестно где. Не знаем, что с нами случилось. Понятия не имеем, можно ли вообще отсюда выбраться. И сил, чтобы выбираться, нет ни у тебя, ни у меня. Рифат, как ты уже успел заметить, рассказывать нам ничего не собирается. Где брать информацию, непонятно. А он теперь на нас злится, и точно ничего говорить не станет. Зря ты это сделал. Надо было сдержаться.

— Ну, это да, — уныло отозвался Скрипач. — Что-то на меня нашло в тот момент. Ладно, давай решать насущные проблемы. Попробуй дойти до угла.

— Сейчас. Лавку туда переставь, — Ит встал, уже привычно опираясь на костыли. — Не торопись, а то опять себе на ногу её уронишь… эй, куда потащил, я не дойду так далеко. Поставь ближе.

— Обойдешься, — отрезал Скрипач. — Давай-давай, двигай. Сам же хотел тренироваться.

С того памятного разговора прошло уже десять дней, и сейчас становилось понятно, что Рифат, кажется, обиделся всерьез. Он и раньше был отстранен и холоден, но эти десять дней превратились в форменную пытку, потому что Рифат, вопреки логике и здравому смыслу, сумел стать ещё более отстраненным и холодным, чем раньше. За сутки они перекидывались парой фраз, максимум, да и то лишь по необходимости, а ещё Рифат стал уходить почти на весь день, он пропадал с самого утра, и возвращался лишь под вечер. Они целыми днями в результате сидели в холодном доме, экономя плавник, и оба, не сговариваясь, стали меньше есть — потому что ощущали молчаливый упрек Рифата, который, конечно, вслух ничего не произносил, но не заметить этого упрека было невозможно. Выбирались на улицу они только в хорошую погоду, когда не было дождя, Ит пробовал тренироваться ходить, но пока что особых успехов не было. Сказывалось постоянное недоедание и постоянный холод, да и бронхит не давал о себе забыть. Долгих прогулок поэтому не получалось. Полчаса на улице, из этого получаса минут десять ходьбы, а остальное время — вынужденный отдых.

— К тетке этой он ходит, — уверенно сказал Скрипач после очередного утреннего исчезновения Рифата. — Сто процентов. Она живет где-то поблизости, точно говорю.

— Не сомневаюсь, — покивал Ит. — Когда он возвращается, от него довольно странно пахнет, заметил?

— Угу. Травами какими-то, и дымом, — согласился Скрипач. — У неё, небось, сидит. Где ещё. Так, отдохнул? Куда дальше идти планируешь?

— Надо попробовать добраться до деревьев. Там же есть тропинка? — спросил Ит.

— Есть, он по этой тропинке и уходит, — подтвердил Скрипач. — Хочешь туда прогуляться?

— Благодарю покорно, — невесело усмехнулся Ит. — Мне бы до деревьев дойти, и то было бы хорошо. Но что-то я сильно сомневаюсь, что у меня это получится.

Через трое суток, однако, до тропинки пришлось дойти, и не только до неё. Причиной тому послужили обстоятельства, а точнее — не самое приятное происшествие, которое случилось ночью. Несколько дней подряд с моря шёл сильный ветер, который наваливался на берег, и в какой-то момент крыша Рифатова дома не выдержала. Ночью очередной порыв сорвал дранку с угла, и разметал подложенную под неё траву. В результате в крыше образовалась изрядных размеров прореха, которую, конечно, следовало починить. Вот только Рифата, к удивлению Ита и Скрипача, озаботила в этой ситуации отнюдь не крыша, а совершенно другое обстоятельство. Утром, когда они выбрались втроем наружу, чтобы рассмотреть получше размеры бедствия, Рифат сказал следующее:

— Вы мне обе не помощницы. Крышу сделать надо, я сделаю. Вам придется пойти к Лийге, и помочь ей, это вы сумеете. А здесь я сам справлюсь.

— Куда пойти? — удивился Скрипач.

— К Лийге, — повторил Рифат. — Я ей помогаю работать, понятно? Сегодня придется помогать вам. Это не сложно, она объяснит, что делать. Одна она не успеет, работы много. А крышу, кроме меня, починить некому. Зима, нельзя без крыши. К сожалению, — добавил он.

— Далеко идти? — спросил с тревогой Ит.

— Не очень, — Рифат задумался. — Полчаса, наверное. Быстрее у вас не получится. Придёте, она вам скажет, что делать. Скажите ей, что крышу сорвало, и я вместо себя вас прислал. Понятно?

— Да, понятно, — кивнул Скрипач. — А что там…

— Там мастерская, — ответил Рифат. — Нельзя работу останавливать. Я же сказал, она всё объяснит, — добавил он с неприязнью. — Идите.

— А мы точно дойдем? — Ит нахмурился.

— А куда вы денетесь? — прищурился Рифат. — Хватит себя жалеть.

— Можно хотя бы лавку тогда взять? — спросил Скрипач.

— Нет, — отрезал Рифат. — Лавка мне понадобится здесь. Идите.

— Может, он прав? — Ит стоял у дерева, тяжело дыша, а Скрипач терпеливо ждал, когда Ит отдохнет, и можно будет двигаться дальше. — Нормально же идём, согласись. Кажется, я слегка приноровился, неплохо получается.

— Угу, очень неплохо, — Скрипач саркастически усмехнулся. — Лучше некуда. Мы уже все деревья в этом лесу пересчитали. Потому что ты каждые десять шагов…

— Так, идём, — сказал Ит. — В лесу ещё немало несчитанных деревьев.

— Вот в этом ты прав, — кивнул Скрипач. — Поползли к следующему.

В лесу, как им показалось, было холоднее, чем во дворе дома Рифата, да еще и влажность давала о себе знать. Ветер деревья слегка сдерживали, но промозглый зимний лес являлся местом крайне неприветливым. Через какое-то время, впрочем, пейзаж слегка изменился — тропинка запетляла по склону, стало суше, и буквально через несколько минут они вышли на поляну, в центре которой стоял низкий приземистый каменный дом в один этаж.

— Пришли, ну надо же, — обрадовано сказал Скрипач. — Мы молодцы.

— Ага, — отозвался Ит. — Сейчас передохнем чуть-чуть, и дойдем уже окончательно. Слушай, а дом-то побольше, чем у Рифата.

— Побольше? Да он больше в несколько раз, — сказал в ответ Скрипач. — Неплохо тётя устроилась. Это точно не развалины, просто обычный дом.

— Ну, на счет обычного я бы поспорил, но не развалины — да, — кивнул Ит. — И дымом пахнет.

— Обычный — в смысле, что с ним ничего не случилось, в отличие от дома, в котором живет Рифат, — уточнил Скрипач. — На самом деле это не жилой дом, это действительно что-то типа мастерской, кажется…

— Рыжий, пойдем, — взмолился Ит. — Может, там хотя бы посидеть будет можно.

— Устал? — спросил Скрипач.

— А ты как думаешь? Идём, говорю, если не дойдем сейчас, я тут сяду, и фиг с два ты меня обратно поднимешь, — Ит поудобнее пристроил правый костыль, и медленно пошел в сторону дома. — А нам ещё работать предстоит, если ты не забыл.

— Не забыл, — вздохнул Скрипач.

Он запахнул накидку скиба, и медленно пошел следом за Итом, бредущим через серую, словно пеплом посыпанную, полянку, по едва заметной тропинке, ведущей к низкому каменному крыльцу.

— Ого, — с веселым изумлением сказала женщина. — И как это понимать? Зачем вы здесь?

— Нас Рифат прислал, — объяснил Скрипач. — Там у него крышу сорвало, сказал, что будет чинить, а нас отправил сюда. Вы ведь Лийга, верно?

— Верно, — кивнула она, продолжая рассматривать их. — Да, ну и дела. Предположим, крышу у Рифата сорвало довольно давно, иначе бы ему не пришло в голову присылать вас, — она кашлянула. — Но… ладно. Проходите, не стойте у двери. Надо закрыть полог, на улице сегодня очень холодно.

Она была старая, эта женщина рауф, и сильно отличалась от других пожилых женщин этой расы, которых Ит и Скрипач знали раньше. Во-первых, Лийга была худой, даже нет, не худой — поджарой. Обычно женщины в годах полнеют, это физиологически обусловлено для рауф, делают дело многочисленные роды и гормоны, это как раз норма, но Лийга в эту норму точно не входила. Во-вторых, для женщины рауф у неё был немаленький рост, почти метр шестьдесят, и это тоже было странно, потому что редко когда женщины вырастают выше метра пятидесяти. В-третьих, Лийга была одета в скиб, но скиб этот отличался от тех, которые Рифат принес Иту и Скрипачу настолько, насколько отличается бальный наряд от мешка из-под картошки. Само платье оказалось светло-серым, словно выбеленным, кардиган — бежево-коричневый, а капюшон, как вскоре стало понятно, был вообще отстегнут, и висел на вешалке у двери, рядом с теплым плащом с широкими рукавами, подбитым мехом вельша. Ничего себе, подумал Скрипач, хорошо, однако, устроилась отшельница, видимо, дела у неё обстоят недурно, если судить по качеству одежды и украшений. На шее у Лийги он уже приметил две цепи, кажется, серебряных, а еще у неё были кольца на пальцах, а на запястье висел браслет с бирюзовыми вставками. Волосы, почти полностью седые, собраны в три косы, широкую верхнюю, и две небольшие боковые. И застежки на косах тоже серебряные. Надо же.

Ит в это время на Лийгу почти не смотрел, он стоял у стены, и осознавал одно: здесь, в этом доме, или, если угодно, в мастерской, было тепло, даже нет, не так, тут было ТЕПЛО, и от этого тепла у него почти сразу закружилась голова — пришлось прислониться спиной к стене, чтобы как-то удержать равновесие.

— То есть он вас прислал, чтобы вы поработали вместо него? — с интересом спросила Лийга.

— Да, именно так, — подтвердил Скрипач. — Правда, он не объяснил, что нужно будет делать, сказал только, что несложно.

— Ну, следить за огнем на розжиге — это действительно не очень сложно, да и травы смешивать тоже, — Лийга задумалась. — Вот только что-то я сомневаюсь, что вы двое… о-па, так, тихо, тихо, тихо, держи его, держи, говорю… ай, чёрт, у тебя же одна рука, пусти, я сама…

Проснулся Ит от давно забытого ощущения, и несколько минут лежал, силясь осознать, что именно он чувствует. И вдруг понял. Впервые за несколько месяцев ему не было больно. Вообще не было больно, совсем. И не было холодно. И лежал он, тоже впервые за долгий срок, на чём-то мягком, мало того, чья-то добрая рука, кажется, сунула ему под коленки пару подушек, и — тоже впервые за всё время, разумеется — у него не болели и не ныли тазобедренные суставы, и живот тоже не болел, потому что расслабились наконец-то вечно сведенные и перенапряженные мышцы. Это было настолько удивительно и непривычно, что он боялся даже дышать, чтобы не спугнуть, не разрушить это сказочное, невероятное ощущение. Не больно. Просто — не больно, и не холодно…

— Скелет халвквины номер два, — произнес насмешливый голос у него над головой. — Спокойно, не дергайся. Эй, а ну-ка посмотрим на меня. Как тебя там, Ит?

А вдруг, если я отвечу, она нас прогонит? пронеслось в голове у Ита. Когда лежишь, не трогают, ведь так? Сейчас она увидит, что я очнулся, и…

— Пить хочешь? — спросила Лийга. — Слушай, я не слепая, и вижу, что ты уже очнулся. Пить хочешь, спрашиваю? У меня тут жарко, давай я тебе лхуса холодного принесу. Ага?

Ит несмело кивнул. Мысли пока что путались, но пить, кажется, действительно хотелось. Лийга куда-то ушла, но очень скоро вернулась. Помогла сесть чуть повыше, и попыталась дать ему в руки чашку, но руки пока что слушались Ита плохо, поэтому Лийга решила придерживать чашку сама, на всякий случай.

Содержимое чашки вызвало такую же бурю эмоций, как и кровать — лхус оказался сладкий, потому что Лийга добавила в него варенье, кажется, тоже из рибира. Глюкоза, сахар — голова, разумеется, тут же снова закружилась, Ит почувствовал, чего его ведет, и хорошо, что он уже лежит, иначе снова бы свалился, скорее всего.

— Он вас что, совсем не кормил? — спросила Лийга. — Что вы там у него ели? Камни?

— Кашу, — ответил Ит.

— И всё? — Лийга нахмурилась.

— Да.

— Старый дурак, — зло сказала она. — Ну, он у меня сегодня получит… Хотя, конечно, не дурак, это немножко по-другому называется… неважно. Ладно, ты давай, отдыхай, отсыпайся, завтра поговорим.

— А где…

— Рыжий? — спросила Лийга. — Помогает мне с печкой. Он молодец, ловко научился справляться одной рукой. Я к тебе его попозже отпущу, мы прогрев закончим, и он придет.

— Он? — переспросил Ит.

— А тебя что, больше устраивает «она»? — уточнила Лийга. — Я не Рифат, мне всё равно. Как хочешь.

— Нет, как раз «он», мы так привыкли, — ответил Ит.

— Я уже поняла, — кивнула Лийга. — Всё, спи. Как ты сюда дойти сумел, это же просто удивительно. И почему не умер в первые дни — тоже, — добавила она. — Извини, но я тогда подумала, что ты уже нежилец.

— Бывает, — Ит почувствовал, что глаза закрываются. — Я тогда тоже так подумал…

— И Рифат, — закончила Лийга. — Очень хорошо, что мы все ошиблись.

Проспал Ит больше суток. За это время он просыпался всего дважды — первый раз успел перекинуться парой слов со Скрипачом, второй — послушать, как Лийга отчитывает Рифата, который, судя по разговору, пришел к ней, чтобы забрать домой обеих халвквин, и был поставлен перед фактом: остаются у меня, на несколько дней, пока не окрепнут.

— Легко вымещать свои чувства на тех, кто слаб, и не может тебе ответить, — жестко говорила она. — И легко врать тем, кто тебе верит. Да, Рифат? Ты мне сказал, что у вас всё в порядке. Вот это порядок? Вот такой у тебя теперь порядок? Один упал в обморок в прихожей, другой — прокусил себе палец, на который варенье капнуло, когда я это варенье ему в чашку накладывала. Рифат, скажи мне, ты в своем уме?

— Одна, и другая, — глухо ответил Рифат. — Я прошу тебя, прояви такт.

— Это мой дом, — отрезала Лийга. — И как раз я проявляю сейчас такт. Они привыкли к другой форме. Хотя бы здесь они могут называть себя так, как их называли родители, а не как ты привык?

— Ты просила меня сама, чтобы я не впутывал тебя в это. Я выполнил твою просьбу.

— Я просила тебя не об этом, — возразила Лийга. — Я не хотела принимать смерть. И ты знаешь, почему я тебя об этом просила. Я много раз потом спрашивала тебя, нужно ли вам что-то, хочешь ли ты что-то забрать, но ты забрал только скибы. Ты почти четыре месяца морил их голодом. Они не принимали аскезу, как это сделал ты. За что? Мстишь? Им? Причем тут они вообще? Им лет всего ничего, они, когда с тобой это случилось, ещё на свет даже не появились! Да, ты так привык, но ты сейчас здоров, Рифат, к тому же ты много времени проводишь у меня, в тепле, а они эти месяцы были только в холоде. И потом, почему ты не берешь дрова? Тысячу раз я тебе говорила: лес большой, бери дрова, не морочь голову. Но нет!

— Если я буду брать дрова, может не хватить на обжиг, — ответил Рифат. — И потом ты же сама отправишь меня за ними за холмы, а пока я буду ходить, обжиг будет стоять и ждать. Потеряем время. К тому же ходить придется несколько дней, я не так молод, чтобы увезти столько лиственницы за один раз…

— На любое слово ты найдешь сотню оправданий! При этом ты великолепно понимаешь, что этому твоему поступку оправданий нет, и быть не может! Я не узнаю тебя, — она понизила голос. — Тот Рифат, которого я знала, не стал бы наказывать тех, кто попал в беду, он любил весь мир, и никогда не обидел бы ни мужчину, ни халвквину, ни женщину, ни ребенка. У тебя была великая душа, уникальная, а сейчас ты вымещаешь своё горе на тех, кто даже ответить тебе не может. Стыдно, Рифат. Нет, не тебе. Мне сейчас за тебя стыдно.

— Ты не сможешь их оставить у себя, — сказал Рифат лишенным всякого выражения голосом.

— Да, не могу. И не оставлю. Но они будут у меня работать, часто, — тут же ответила Лийга. — Это ты не сможешь мне запретить.

— Я не хочу тебе ничего запрещать, и не имею права этого делать, — всё тот же, лишенный выражения, голос. — Но халвквина в таком возрасте с легкостью может навредить сама себе, и, если я взял эту ответственность, я буду обязан максимально…

— Ой, перестань, — с раздражением произнесла Лийга. — Двое искалеченных полукровок, о какой осторожности ты говоришь?

— Полукровок? — в голосе Рифата вдруг появился интерес. — Ты проверила?

— А что тут проверять? И так всё прекрасно видно. Тем более что рыжий рассказал о семье, про это они оба отлично всё помнят. Их мать человек, младший отец — такая же помесь, старший отец — из наших. Вселенная большая, Рифат, тебе ли об этом не знать. Вот такой казус, смешение двух рас. Подобных семей там немало, судя по рассказу. Меньше, чем чистокровных с обеих сторон, но немало. У нас им не грозит то, о чем ты думаешь, грозить может совсем другое, но уж от этого мы вполне сумеем их защитить.

— Если будет время, и если найдутся деньги, — в голосе Рифата возникла неприязнь. — И если они окажутся нам полезными.

— Твоё ожесточенное сердце говорит сейчас страшные вещи, — печально произнесла в ответ Лийга. — Идём работать. Тебе проще, ты вернешься домой, а мне ещё всю ночь быть у печи…

— Попроси Скиа помочь тебе, — предложил Рифат.

— Он ещё не умеет, и запорет мне обжиг, ты что, — возразила Лийга. — Идём. Крышу починил?

— Да, теперь почти не протекает.

— Славно, славно…

Лийга позволила Иту встать только на вторые сутки, и приказала Скрипачу быть с ним, контролировать, поддерживать. Мало ли что, сказала она, долго лежал, ещё упадет, а у меня тут лучше не падать.

Да, в этом странном доме лучше было действительно не падать, и вести себя следовало осторожно, потому что дом Лийги в данный момент представлял собой мастерскую, в которой делалась в большом количестве керамика. В данный момент? Ит удивился, когда Лийга сказала об этом, и она подтвердила — да, в данный. Видишь, какие штучки? Сейчас, зимой, мы делаем их — а весной и в первой половине лета мы будем делать то, что в них будет. Ну и осенью тоже будем, конечно, но осенью уже немного, потому что осенью нужно ещё успеть заготовить, привезти, и заложить на хранение три вида глины, да и не только её.

— Вы так работаете? — понял Ит. — А что вы делаете? Что будет в этих баночках?

Баночками он сейчас назвал сложной формы уплощенные сосуды с плоскими крышками, размером с половину ладони. Форма строгая, гармоничная, а вот цвет и фактура поверхности у каждого такого сосудика была разной. Пепельная глазурь, объяснила Лийга. Обжиг идёт очень долго, сажа оседает на поверхности, и спекается в стекло, понимаешь? И, конечно, узор не повторяется, он и не может повториться. Её величество Случайность, самая удивительная, и, пожалуй, самая прекрасная вещь на свете.

Что будет внутри? В тех, что побольше, будет, в некотором смысле, еда. Точнее, не еда, а добавка к еде. Приправа, здесь растут эндемики, которых на всей планете больше нет, и баночка со смесью трав и масел, которая называется лиэпстег, стоит очень недешево. К тому же такой баночки хватает на пару лет, настолько велика концентрация, и настолько содержимое острое. В лиэпстеге полсотни компонентов, он готовится сложно, долго, и далеко не все умеют его делать правильно. Потому что уже сейчас, к примеру, там, за мастерской, в теплом помещении стоят и ферментируются горшки с нарезанным перцем, одним из компонентов, без которого лиэпстег невозможен. Одна только ферментация занимает восемь месяцев.

— Никогда о такой штуке не слышал? — с интересом просила Лийга.

— Никогда, — признался Ит. Действительно, ни он, ни Скрипач с подобной приправой не сталкивались ни разу в жизни. Видимо, какая-то местная фишка, нигде больше не встречающаяся.

— Ну вот, теперь будешь знать, — усмехнулась женщина. — Ещё мы делаем крем, он и как косметика используется, и как приправа, но уже для сладкого. Этого немного, баночек пятьсот, ну, шестьсот.

— А лиэпстега сколько? — Иту стало интересно.

— От полутора до двух тысяч. Это два месяца за кругом, если ты понимаешь, о чём я, — с гордостью сказала Лийга.

— Не очень, — признался Ит, который до сих пор соображал и впрямь не очень.

— Гончарный круг, придурок, — объяснил добрый Скрипач. — Лийга их лепит. Сама. Потом их сушат, потом обжигают, тут печь специальная есть для этого. А летом, уже в готовые сосуды кладут всякое, и продают. Да? Правильно?

Лийга рассмеялась.

— Ну, почти, — сказала она. — Чтобы положить туда всякое, как ты выразился, это всякое надо сперва собрать, потом приготовить, и только потом положить. Причем готовить мы начинаем уже сейчас. Ит, у тебя две здоровые руки, верно? Да, ноги нормально не ходят, а руки в полном порядке. Поэтому будешь заниматься травами. Работа муторная, нудная, нужно хорошее зрение, и нужна аккуратность. Справишься?

— Надеюсь, — пожал плечами Ит. — Вы покажите, что делать. Я же не знаю.

— Сейчас разберешься.

Работа и впрямь оказалась муторная. Лийга принесла откуда-то сноп высушенных трав, и объяснила, что надо находить семенные коробочки, вскрывать их, и вынимать иголкой семена, складывая их в стеклянный флакон размером с зажигалку. Если до обеда ты сумеешь закрыть хотя бы половину дна флакона, будет очень хорошо. Замечательно. Семян нужно много, десять грамм в общей сложности, лучше — больше, потому что эти семена — катализатор, который раскрывает ароматическую композицию во время нагрева лиэпстега. Именно поэтому мы продаем лиэпстег в керамике, его нагревают перед использованием, и неоднократно, поэтому керамика — не просто самый красивый вариант для его упаковки, но и самый надежный. Всё понял? Всё. Ит кивнул. Тогда сиди и работай, а мы пошли к печи, прогрев уже почти закончился, начинаем обжиг, и сейчас буду учить твоего рыжего брата, как следить за температурой обжига.

Больше всего Ит боялся, что после геронто и болезни руки не будут слушаться так, как надо. Неизвестно, что происходило и с ним сами, и с рыжим — а вдруг часть моторных навыков утеряна? Однако опасался он зря, с руками, да и с глазами, оказался полный порядок. Ит сел поудобнее, развернувшись так, чтобы свет из окна падал на предполагаемую рабочую зону, усмехнулся, вспомнив курс по микрохирургии, и приступил. Жаль, нет оптики, думал он, но главное — руки работают хорошо, а ещё инструмент для такой тонкой работы оказался вполне подходящий. Первые пятнадцать минут ушли на то, чтобы приноровиться, затем Ит выработал для себя алгоритм действий, и работа пошла гораздо быстрее. Выхватить взглядом в груде сухих травинок семенную коробочку, подхватить пинцетом; затем острой стороной стека сделать на коробочке аккуратный вертикальный надрез, только надрезать нужно не до самого конца, а до твердого основания коробочки, дальше — поместить коробочку над горлышком флакона, перевернуть стек, и лопаткой в одно движение отправить семена во флакон. Главное — чувствовать это движение, и понимать, где следует остановить лопатку, чтобы не сломать коробочку, и не уронить её внутрь флакона. Тут уже можно не смотреть, смотреть следует снова на груду травинок, в поисках следующей коробочки.

«Всё-таки мы очень живучие, — думал Ит, уже автоматически вычищая очередную коробочку с семенами. — Архэ? Совсем не факт, что причина в этом. Мы как репейник, что я, что рыжий. Мы цепляемся за жизнь, приспосабливаемся, адаптируемся, и не сдаемся. Даже когда очень тяжело. И в этот раз мы не сдадимся тоже. Странное место, странные рауф, в компании которых мы оказались, неизвестность, травмы, причем очень хреновые. Да? Верно. И что? Да ничего. Сейчас соберем волю в кулак, и будем пробовать разобраться, что к чему. И не „для чего“, а „потому что“. Хотя бы потому что надо во что бы то ни стало уберечь друг друга. Если для того, чтобы рыжий и дальше был жив, мне нужно будет перелопатить тонну этой травы, отделяя семена, которые как пыль, я это сделаю. Если для того, чтобы жил я, рыжему нужно будет освоить работу с керамикой — он это тоже сделает. Мы должны выжить, разобраться, и вернуться. Хотя бы попробовать. Господи, как же хорошо, что мы попали в этот дом — удалось согреться, поднять глюкозу, и теперь, о чудо, у меня нормально работает голова. Можно спокойно подумать о происходящем, и попробовать это всё немного осмыслить. И выработать стратегию, потому что говорить той же Лийге хотя бы часть правды — означает мигом превратиться в её глазах в сумасшедших. Мы для неё — немного странные гермо, которые по какой-то причуде судьбы полукровки. Молодые гермо. Совсем молодые, следует заметить. Так? Верно. Именно так. Вот пусть так и остается. Роль молодых покалеченных дураков нам сейчас как нельзя кстати, и надо пользоваться тем, что о нас именно так и думают. И пусть думают. Понятия не имею, кто и для чего прогнал нас через такое количество геронто, но этот кто-то оказал нам этим большую услугу. Нас не принимают всерьез. И это прекрасно. Пусть и дальше не принимают. Интересно, рыжий тоже это понял? Скорее всего, да. Но это мы потом ещё раз отдельно проговорим, когда будет время».

От раздумий его отвлекла Лийга, которая, оказывается, подошла, и сейчас стояла рядом, с удивлением глядя на флакон, в который Ит только что отправил содержимое очередной коробочки.

— Ничего себе, — с удивлением произнесла она. — Это ты столько успел?..

— Сколько? — не понял Ит. Он настолько увлекся самим процессом работы, что о количестве семян даже думать забыл. Оказывается, что дно флакона давно было закрыто полностью, и семена уже поднялись над ним миллиметра на четыре.

— А ну-ка пойдем, взвесим, — сказала Лийга. — Хотя не надо, ты сиди, я сама. Ну у тебя и зрение, Ит. Да и руки, видимо, тоже…

— Сколько получилось? — с интересом спросил Ит, когда Лийга поставила флакон на чашечку весов, и принялась выкладывать на противоположную чашечку крошечные грузики-лепестки.

— Почти грамм, — Лийга покачала головой. — Ну, ты даешь. Ты за десять дней сделаешь то, что у меня отняло бы месяц.

— Да и можно и быстрее сделать, лишь бы светло было, — пожал плечами Ит. — Это не так сложно.

— Скажи это Рифату, — хохотнула Лийга. — Не сложно. Тебя, небось, хвалили за хорошее зрение?

Ит, вспомнив о более чем двухсотлетнем хирургическом стаже, незаметно вздохнул, и вслух сказал:

— Да, бывало. Всегда маме нитку в иголку вдевал. Она вышивать любила, такое старинное хобби. Картины вышивала.

— Вот и отлично, — кивнула Лийга. — Ещё поработаешь, или уже устал? Я вас у себя ещё на два дня оставлю, пожалуй. Вы толковые. Скиа за полчаса сообразил, как с печкой управляться, я хотя бы сама отдохну немного.

— Спасибо, — Ит улыбнулся. — Там у него действительно холодно. Печку топим и утром, и вечером, а всё равно холодно. Почему-то.

— Так море рядом, и зима, что ты хочешь? — удивилась Лийга. — Был бы дом нормальный, было бы неплохо, но эти его развалины… — она вдруг осеклась, на лице её мелькнуло странное выражение — неприязнь, печаль, тревога. — Ладно, неважно. В общем, да, у него действительно холодно. Я вам что-нибудь дам, чтобы поддеть под скибы, но лучше бы вам почаще бывать у меня. И поработать, и погреться.

— Мы с радостью, — Ит снова взял со стола пинцет, и нацелился на очередную коробочку. — Если Рифат разрешит, мы всегда готовы помогать.

— Отлично, — кивнула Лийга. — Ты продолжай тогда, а мы пока позанимаемся печью. Обжиг идёт десять часов, его нельзя прерывать, поэтому есть будем по очереди.

— А как вы раньше справлялись? — спросил Ит с интересом.

— В смысле — как? — удивилась Лийга. — Сто с лишним лет как-то справляемся. Когда Рифат помогает, а когда и сама живу у печи. Ты молодой ещё, не знаешь. Жизнь, она и не такому научит, поверь.

— Верю, — Ит покосился на костыли, которые сейчас стояли рядом с лавкой, на которой он сидел, прислоненные к стене. — Об этом я уже начал догадываться.