Дорогой воспоминаний

ГЛАВА 10. Успокоительные ритуалы, пошедшие вразнос. Настя

Ритуалы бывают разные. Есть такие, которые скучны, страшны или бесполезны, есть приносящие искреннюю радость, есть ритуалы, исполняемые из веры, есть от привычки. Да, вся наша жизнь состоит из неких ритуалов, но некоторые из них занимают особое место.

Как например, ужины с родными, то, что должно быть островком стабильности, правильности, которой так не хватает моей дурной жизни. Если бы.

Не поймите меня неправильно, я люблю своих родителей, а с братом мы действительно дружим, несмотря на разницу в возрасте. Просто их привычка вмешиваться во все мои дела, о которых они узнают по моей неосторожности, доводит меня до бешенства, почти с пеной у рта. Очевидно, что основную роль играет их излишняя заботливость, помноженная на мою острую потребность в независимости. Расхождение векторов явно и неоспоримо, так что я предпочитаю избегать возможных ссор любыми способами. Как говориться, лучшая контрацепция — это абстиненция, а извечная проблема «конфликта поколений» смягчается только парой километров расстояния. Иногда парой сотен километров, но за неимением лучшего ограничимся другим концом города.

В этот самый другой конец я и направилась, как только оклемалась от произошедшего на моей такой уютной, мирной кухне. Если, конечно, не считать иногда появляющиеся крылья ангелов, кровавые разводы и прочую муть.

Мой покой вновь оказался нарушен. Крепость моего дома взорвана, Темным, мать его, Властелином! Что это вообще было? Пришел, увидел, трахнул? А потом также молча сбежал, оставив на память синяки на бедрах и потеки семени… Это же было почти изнасилование, так какого хрена я судорожно сжимаю колени и в нетерпении ерзаю, стоит только вспомнить его жесткий захват, его твердый член, что раз за разом убивал меня чистым наслаждением? Здравый смысл требует держаться от него подальше, а желательно вообще возненавидеть, стереть к чертям телефон, сменить адрес. Вместо этого с трудом удерживаю себя от того, чтобы не набрать его номер, просто, чтобы убедиться, что он реален, что его голос все такой же чуждо-знакомый.

Мы женщины — такие бляди…

Всю жизнь я презрительно морщилась, не понимая, как можно терпеть закидоны и грубость мужчин, как можно покорно раздвигать ноги перед очередным «самцом» и радоваться его скупым, идиотским и совершенно неискренним жестам псевдо-внимания. И не просто терпеть, а чуть ли не возводить их в культ! Чего только стоят бесконечные истории в Сети с тэгами «властный герой»! Всегда проходила мимо и слала лесом, а теперь дрожащей рукой прикасаюсь к губам, все еще саднящим от жадных поцелуев, и, как идиотка, прикрываю глаза, снова и снова воскрешая в памяти ощущения, мои и его стоны, прошивающий позвоночник оргазм. И до синих искр хочется, чтобы он сейчас был рядом, пробрался под скромный подол моего до нельзя стильного платья, и без долгих прелюдий проник пальцами туда, где уже опять влажно.

Чееерт… Сейчас бы не к родителям на ужин, а в горячую ванную, чтобы продлить удовольствие. Да, мать его, удовольствие! Ну и пусть мне потом будет стыдно, пусть я опять буду удивляться своей слабости, неважно. К черту монашескую скромность и сдержанность, мне больше понравилась необузданная, звериная страсть, что он щедро разделил со мной. Во всех смыслах.

Но нет, ритуалы, гребанные ритуалы… Вдох-выдох, обычная маска невозмутимости и вперед.

Дверь открыл брат, заключил в медвежьи объятья, вытряхнул из пальто и по прямой наводке отправил на кухню, где папа вовсю колдовал над паэльей.

— Привет, пап.

Короткий кивок, чмок в щеку — вот он мой немногословный отец, гениальный нейрохирург и почти столь же гениальный повар. Наверное, я его даже люблю, хоть где-то до двадцати мне и казалось, что искренне ненавижу. За строгость, за дурацкие принципы и попытки скроить меня под свои представления о правильной дочери. Потом он отстал, слава всем богам, чего нельзя сказать о маме.

— Помочь чем-то? — спросила я.

— Посмотри, как там креветки поживают.

Хорошо они поживали, весело, розовея боками в сливочном масле с чесноком.

— Перевернуть?

— Давай, чтобы не пересохли, — дал добро «шеф-повар».

Сказано, сделано.

— Где мама? — задала я осторожный вопрос.

— Наверху, пишет.

Все как обычно.

— Научная статья?

— Доклад на конференцию.

Ничего не значащие фразы, пустой, вежливый разговор. Я якобы проявляю интерес, папу вроде бы как все устраивает. Фальшь, притворство, семейная идиллия.

— Выложишь слои? Я пока за вином схожу, — просит папа.

— Конечно. Pinot Grigio еще осталось?

— Поищу.

В подвале у родителей целая винная коллекция, без раритетов, но зато все высшего качества. Пожалуй, именно этот фактор снижает напряженность наших «застольных бесед». И то не всегда.

Паэлья папиного приготовления — это целое искусство. Не испанская, а итальянская версия, где вместо риса используются тальятелле, а слои пасты чередуются слоями морепродуктов и слегка обжаренных овощей. Первый слой тальятелле лег без всяких проблем, креветки, мидии и осьминожки расположились живописной массой сверху, слегка разбавленные помидорками черри и карамелизированным луком. А вот дальше… Второй слой пасты не захотел занимать свое место без приключений — длинная, плоская полоска тальятелле вдруг дернулась, кончик приподнялся, словно голова маленькой кобры, качнулся из стороны в сторону, осматриваясь, а потом зафиксировал свой «взгляд» на моих пальцах, сжимающих щипцы. Бросок и белая «змейка» обвилась вокруг кисти, поднялась чуть выше, сжала свои кольца на запястье, сворачиваясь диковинным браслетом. У меня был когда-то такой, массивный, намного больше «макаронного», из серебра, с ярко-переливающимися бусинками глаз. И купила я его… Или мне подарили? Не могу вспомнить, но браслет такой точно был, что с ним стало? Не помню, но от чего-то в голове всплывает странное «Соле’Маан». Чтобы это значило?

Еще несколько дней назад я бы вскрикнула, затрясла лихорадочно рукой, пытаясь избавиться от странного браслета, а теперь просто смотрела и новый глюк совсем не пугал. Мне было… забавно? Верно, с чего бояться безобидной тальятелле? Даже если она вдруг стала диковинной змеей.

Голова «кобры» вновь поднялась над запястьем, шея свернулась эдаким вопросительным знаком.

— Хочешь поиграть? — спросила я ее.

Змейка в ответ качнула «головой». Я подставила вторую ладонь и белое тельце плавно перетекло на нее, свернулось клубочком, потом вновь зашевелилось, скользнуло между пальцами, украшая их чудными кольцами. Не знаю сколько я бы так стояла, завороженная гипнотическим танцем псевдо-змеи, но тут за спиной раздалось:

— О, смотрю у вас уже почти все готово!

И незадачливая змейка была закинута в рот, так проще, нечего пугать неподготовленные умы.

— Привет, мам, да мы справились. Как дела?

И опять вежливый обмен ничего не значащими фразами, пустая суета вокруг стола, скука. Может не стоило есть змейку? Было бы хоть какое-то развлечение. И отвлечение.

— Как работа? — задала свой коронный вопрос мама, как только мы уселись за стол.

— В смысле? — сделала я вид, что не поняла подначки.

— Ну ты наконец нашла что-то приличное?

— Приличное? А чем неприлична работа переводчиком?

— Это не работа, это баловство! — бескомпромиссно бросила она.

Что-то мама сегодня особенно колючая, никак доклад плохо идет?

— Мам, давай не будем опять начинать этот разговор.

Мама поджала и без того тонкие губы, недовольно скривилась, но все же оставила скользкую тему. И я, и все присутствующие за столом понимали, что это лишь на время.

— Что там с вашим маньяком? Его нашли?

Папа решил перевести тему, вот только он сам не знал, насколько неудачно. Маньяк. Нет, его не нашли, и не факт, что найдут.

— Ну во-первых он не наш, и вообще, вроде как не человек.

— Эти новости всегда врут! Или преувеличивают опасность, или наоборот — преуменьшают. Небось решили так успокоить общественность.

У папы свои тараканы, его порода отличается острой нелюбовью к прессе. В свое время именно он запретил идти на журналистику, не то, чтобы сильно хотелось, но все же, было бы неплохим применением моим скромным талантам.

— Успокоить? Диким животным на свободе? — прозвучало немного более иронично, чем следовало, но отступать было поздно.

— А вообще откуда взялась эта пума? — внес свою лепту в разговор брат. — Из зоопарка вроде никто не сбегал.

— Может быть кто-то дома держал в качестве домашнего животного? — предположила я.

— Идиотизм. Как можно пытаться приручить такое? — возмутилась мама.

— Никак, мам, ты права — это идиотизм, — послушно согласилась я.

Следующая фраза родительницы прошла мимо моих ушей, так как очередная креветка, которую я старательно очищала от хитина вдруг дернулась в руках и шлепнулась обратно в тарелку.

— Креветки оживают? — засмеялся брат.

Не в бровь, а в глаз.

— Да просто скользкая зараза.

Креветка в тарелке чуть повернулась, усики шевельнулись. Мне показалось, что укоризненно — то ли от того, что я собиралась ее съесть, то ли от моего неумения соврать получше. Однако. Глюки крепчают. Глотнув из бокала, я подняла глаза на сидящую напротив маму, чтобы удостовериться, что она ничего не заметила и наткнулась на холодный взгляд серых глаз.

— Ты сегодня еще более рассеянна, чем обычно. Что с тобой?

Если бы она хотя бы один раз задала подобный вопрос с заботой, так нет же, всегда с упреком.

— Все хорошо, мам, просто устала.

— От чего? От безделья?

Твою ж… Наша песня хороша, начинай сначала.

— Нет, мама, не от безделья. Я вообще-то была очень занята всю неделю.

— Тот перевод на медицинскую тему? — спросил брат, скорее для поддержания разговора, чем действительно интересуясь.

— Нет, с ним я закончила уже давно.

— И на что теперь ты тратишь свою жизнь?

Нет, мама сегодня точно не в духе. Обычно она не так настойчиво меня достает, кидая завуалированные обвинения, а не вот так топорно, прямо в лоб. Моего терпения никогда надолго не хватало, вот и теперь, чувствуя, что начинаю закипать, я попыталась побыстрее закрыть тему.

— Мне поступило предложение о работе, а в качестве пробы дали заключить одну сделку.

Мама взяла бокал в руки:

— За сделку?

А вот это уже в ее репертуаре.

— Рано пока за это пить, я еще ее не закрыла.

— Почему? Ты потеряла хватку?

— Нет, мам, просто хочу все сделать правильно.

Не говорить же ей, что я переспала с клиентом и теперь вообще не уверена, что сделка будет.

— Правильно? Тебе вообще ведомо это слово?

Она точно на ссору нарывается.

— Мама, я не хочу ругаться…

Но родительница не дала мне договорить, звякнула об тарелку вилка и мама немного истеричным голосом начала:

— Не хочешь ссориться? А чего ты хочешь? А?! Ты вечно думаешь только о своих желаниях, никого ни во что не ставя. Захотела на юридический, мы заплатили. Бросила и перешла на менеджмент. Мы вновь тебя поддержали. Начала работать, мы всячески тебе помогали, папа тебя не раз пытался устроить на стажировку через своих пациентов пока наконец не приткнул в ту контору. Мы познакомили тебя с Толиком, хорошим, приличным человеком, опять же помогли купить квартиру, готовились к свадьбе. И чем ты отплатила?

«Маразм зашкаливает», подумалось мне, но я пока еще сдерживала себя, не давая волю рвущимся наружу словам. Все было совсем не так, но разве правда и справедливость когда-либо интересовали мою дражайшую мамулю? Да ни в жизнь, если это только не ее правда и справедливость.

— Сашенька тебя из твоего вечного блядства вытащил…

О! Пошли крепкие словечки, никак у мамы обострение?

— Хотел сделать тебя приличной женщиной…

— Приличной? Ты вообще о чем? — наконец не выдержала я потока бреда.

— Как же! Не знаем мы, как ты пробралась в топ-менеджеры в своей конторе! Через постель! Об этом весь город судачил!

Было такое, именно эти сплетни про меня и распускали, пытаясь дискредитировать, но им никто особо не поверил, кроме моей заботливой мамочки.

— Мама, я ни с кем не спала…

— Ври больше! Поэтому тебя Толик и бросил, что ты продолжила блядствовать! А потом тебя за это и с работы поперли! Будто мы не знаем! Мне все его мама рассказала!

Ах, вот оно что! Мамуля встречалась с этой стервой, Навроцкой — та на меня смертельно обиженна, ибо я посмела отвергнуть ее сыночка.

— Мама, остановись, все было совсем не так, ты же прекрасно это знаешь. Это я ушла от Толика, а не наоборот.

— Ты от него?! — с сарказмом спросила она. — Ври больше, с чего тебе было от него уходить? Была с ним как у Христа за пазухой — он тебя холил и любил, оплачивал все твои прихоти, а ты продолжала шляться, вот он и не выдержал. Это ты нас обмануть смогла, но не всех окружающих! Вот тебя и выгнали с работы за неподобающее поведение, за то, что ноги перед всеми раздвигала!

— Хватит!

Мой крик получился неожиданно громким, таким, что аж папа вздрогнул:

— Настя, не стоит повышать голос на мать.

— Мать?! Это называется «мать»? Да это худший враг! Мать — это самое близкое существо, та, что всегда поддержит, словом и делом. Где эта поддержка? Блядью и шлюхой называть?!

Не стоило мне выходить из себя, точно не стоило, но мамина способность проникать сквозь все щиты и пробивать мою выдержку насквозь просто фантастична, почти никогда не удается уйти без потерь.

— Как ты разговариваешь с матерью? — насупившись произнес отец.

— А ты не хочешь меня защитить для разнообразия? Или тебе все равно, что она вылила на меня ушат грязи?!

— Ты сама виновата, — веско ответил он.

Пора было бы уже привыкнуть — я всегда виновата, чтобы не произошло. Всю свою жизнь я недоумевала, как так? Почему у нас такие странные, холодные отношения, будто бы я не родная им, чужая. Мне всегда казалось, что с братом они ведут себя совсем иначе. Прощают ему все выходки, разрешают то, что для меня всегда было под запретом, оказывают ему ту самую родительскую поддержку, которой мне всегда так не хватало. Говорить с ними об этом было бесполезно. Мама презрительно говорила, что я ревнивая дурочка, так и не пережившая юношеский максимализм, папа отмалчивался, а брат отворачивался или вообще уходил к себе. Поэтому всегда были они и я. И никаких мы.

Да, пора было бы уже привыкнуть.

Аккуратно сложив салфетку, и отодвинув стул, я поднялась из-за стола, вежливо поблагодарила:

— Спасибо, пап, паэлья удалась как никогда, но мне пора.

— Куда ты пошла? Мы еще не договорили! — вскочила со своего стула мама.

— Договорили. С меня хватит, свою дозу родительской любви я на сегодня получила.

— Да как ты смеешь!

И она замахнулась на меня, вот только ростом не вышла, через стол не дотянулась, зато я легко схватила ее за запястье и с силой сжала его. Возможно, мне показалось, но я отчетливо услышала хруст, мать вскрикнула, взвыла.

— Не стоило этого делать, — сказала я, отталкивая от себя руку с красными следами от моих пальцев. — Не стоило.

Никто не стал меня провожать, суетясь вокруг причитающей мамы. Хотя, какая она мне мать? Чужая женщина, по иронии судьбы, не иначе, связанная со мной одной кровью. Кровь не вода? Видимо моя кровь из другого источника. В сердце что-то кольнуло, будто подтверждая — из другого, совсем из другого.

Домой я доехала на общественном транспорте, так было быстрее, чем ждать пока приедет такси, тем более что на улице опять моросил дождь. Но я в очередной раз забыла об особенностях своего района. В нескольких шагах от освещенной площадки перед моим домом, в арке возникла высокая фигура и уверенным шагом направилась в мою сторону. Опять?

— Денег в сумочке кот наплакал, мобильный старый, а я заразная. И вообще тут вчера недалеко произошло убийство с особой жестокостью, так что лучше тебе валить отсюда.

Такая храбрая я не от природы, просто, когда утром просыпаешься вся в чужой крови, выжив после нападения страшного хищника, тебя почти насилуют на собственной кухне, ты в хлам ссоришься с родными, ночной грабитель как-то перестает впечатлять.

— Странно, что ты заговорила именно об убийстве. Учитывая, что из-за него я и пришел.

Темная личность вышла из тени арки и оказалось, что это вполне знакомый незнакомец. Какого дьявола?