Древний Рим. Честь преторианца

Глава 21. Возвращение долга

В жилище Пуго царили уныние и нищета. Выяснилось, что моего знакомого Фарбия вместе с его актерской труппой недавно изгнали из Рима с запретом три года появляться в городе и окрестностях. Но и это еще не все беды…

Сам гистрион был бит плетьми на площади за постановку сценок, порочащих верховную власть и новые законы. Также за оскорбление неких солидных лиц Фарбию назначили штраф в виде пяти денариев, а в случае невыплаты долга до августовских ид актер мог попасть в долговую яму или получить рабское клеймо. Но как тут собирать деньги, если человеку нельзя в городе показаться!

Пришлось старику-отцу принять долг на себя, но, даже распродав все жалкое актерское имущество, Пуго и друзья гистриона смогли наскрести мелочи только на один денарий. Для нищей Субуры и это немало. Где взять еще четыре серебряные монеты? Пуго собирался продать себя в рабство, но много ли дадут за изможденного рыбака…

– О, времена, о, нравы! – вздохнула я, коснувшись руки Бората, – той самой руки, на которой висела сума с моим кошелем.

– Разве это твое дело? – дернул плечом солдат и вдруг развернул меня к себе, оттаскивая в угол темной комнатушки. – Почему тебя заботят чужие долги? Уличный мим получил по заслугам, нечего кривляться перед толпой, которой только дай повод высмеять знатных господ.

– Ты не понимаешь! Эти люди приютили меня, когда я попала в Рим – растерянная, испуганная… Я могла пропасть, потеряться, попасть в беду…

– Актеришка – твой любовник?

– Он даже другом моим стать не успел, о чем ты говоришь! Но Фарбий спас меня в трудный момент, привел в свой дом, дал ночлег, поделился едой, иначе бы меня ожидала темная улица и… и даже страшно сказать…

– Не верю я в бескорыстную доброту, чем ты расплачивалась?

Я задыхалась от обиды и злости, почему он так грубо говорит со мной, почему его верхняя губа опять нервно дергается.

– Знаешь, Борат, я до сих пор у него в долгу и хочу рассчитаться именно сейчас. Дай мой мешочек с деньгами… пожалуйста.

Я разложила на столе перед Пуго четыре металлических кружочка с изображением цезаря. К моему удивлению, старик принялся вытирать куском грязной тряпицы слезящиеся глаза, а потом шумно высморкался.

– Я не могу это взять, я тебя даже не помню.

– Зато я хорошо помню твою сухую пересоленную рыбу и черствый хлеб с угольками из очага. Спасибо за все…

Сил моих больше нет, провалиться бы на месте и вернуться домой, за тысячи лет и километров от этой жалкой лачуги, от этого рабовладельческого строя и долговых ям.

Пытаясь справиться с рыданьями, я подошла к двери, чтобы глотнуть воздуха, но на улице творилось настоящее пекло, глиняные стены создавали хоть какую-то иллюзию прохлады. В груди словно катался раскаленный шар, жег огнем, мешая дышать.

На Палатине есть тенистые сады и звонкие фонтаны, там ждут меня охлажденное вино и омары под изысканным соусом, но как же я не хочу возвращаться во дворец!

Краем глаза заметила, как Борат собрал в мешочек оставшиеся три денария, туго затянул ремешок, значит, всего их было семь. Катон оказался очень щедр, ведь благодаря его подарку я смогла помочь хорошим людям, пусть Фарбий гуляка и баламут, – он не причинил мне зла. Но следует ли мне теперь считать себя должницей Катона… Оставлю эти мысли на печальное будущее.

Старый Пуго, похоже, не верил в счастливое разрешение своих проблем, он бормотал слова благодарности какой-то богине в моем лице, конфузливо щурился, пытался предложить немного разбавленного вина. Борат попробовал его напиток из глиняной амфоры с отбитой ручкой и, морщась, посоветовал мне пить простую воду, так я и поступила.

Потом мы немного посидели под соломенным навесом у дома, и после затянувшегося молчания я попыталась завести разговор о вчерашнем происшествии с Фурием. Борат только смачно сплюнул в сторону и глазами сверкнул.

– Если меня посадят за один стол с херусками, я уйду из претории до срока. Варвары хитры и коварны, они притворяются овцами, но под белой шкурой прячут волчьи клыки. Уж я-то их повидал… Грани смертельно оскорбил меня, я все ему припомню, дай срок. Валия! Я видел ее руку с кинжалом, я бы сам остановил ведьму, я бы успел… А он будто нарочно лишил египтянку жизни, грязный бродяга.

Что тут скажешь? Осталось лишь сочувственно вздохнуть.

– Не переживай, Фурий непременно вернет тебе свое расположение.

– Я уже сомневаюсь, что мне оно нужно. Фурий изменился. Я не слеп и не глух, Валия, и меня гложут мысли, что…

– Что?

– Тиберий был жесток, но справедлив, он никогда не унижал людей ради забавы, я не припомню такого, а Фурий будто вырос в корзине со змеями. Впрочем, так оно и есть, его же с детства окружали трусы и подлецы, желающие вытолкнуть мальчишку поближе к трону, а самим поживиться объедками с его стола. Дакрон научил пить и шляться по девкам, мать старалась воспитать интригана, который ни перед чем не остановится в борьбе за власть. Только с Марциллой они были близки, но ядовитое начало отравило и этот нежный цветок. Уж лучше бы он просто женился на ней и прислушивался к тихому голоску любимой.

– В смысле «женился»? Борат, ты что такое говоришь – на своей сестре?!

– Это не помешало ему изнасиловать ее и потом часто брать в постель.

– Борат! – я в ужасе взмахнула руками.

– Ты разве не знала… все знают…

– Как ты можешь служить такому чудовищу?

– Я-то служу Риму, а вот ты зачем щебечешь свои песенки во дворце? Ладно, молчи, раз ответить нечего, я понимаю, что ты крепко запуталась в золотой паутине, но одним ударом ее не разорвать, Валия… даже мне.

– Он не взял меня с собой в поездку на виллу, может, и совсем забудет, а? Вот было бы чудесно!

– И что бы ты стала делать? Отправилась на поиски своего гистриона? – съязвил солдат, закидывая руки за голову и опираясь ими о стену хижины.

– А вот и не угадал, я никогда не искала актерской карьеры. И если мне некуда деться из Рима… О, Борат, послушай! Мне пришла в голову чудесная мысль – отправь меня в деревню к своему отцу. Умоляю, это самое лучшее, что можно придумать в моей ситуации. Я буду помогать, как сумею, правда, я всему научусь. Борат, ведь должен же быть выход, вот прямо сейчас… Давай наймем повозку и ты скажешь, куда ехать. У меня же есть деньги, я заплачу…

Я смотрела на него с воодушевлением, казалось, что идея и впрямь хороша. Но он медленно поднялся, стряхнул соринки с туники и теперь возвышался надо мной, как серая скала.

– Ты ушла со мной из дворца, со мной туда и вернешься. Сейчас нельзя поступить иначе. Ты рассуждаешь, словно ребенок, тебе, видно, голову напекло.

– Не хочу обратно в эту душегубку, – прошептала я и, закрыв лицо руками, убежала в дом. Еще не хватало, чтоб он видел мои слезы.

Мы остались в домике одни. Пуго поковылял к соседу, чтобы под охраной приятеля-землекопа наведаться в окружной суд, хотел скорее расплатиться с долгом, будто боялся, что четыре монеты исчезнут из его дрожащей руки так же неожиданно, как и появились. Нам незачем было ждать его возвращения, двери рыбацкой хижины запирались на простой засов, все равно нечего красть.

Переждав жару и немного отдохнув, мы отправились к Тибру, чтобы оказаться на другом берегу. В переулке пахло мочой и отбросами, над кучей мусора жужжали мухи, из соседней хижины доносились детские вопли и визгливая женская брань.

Разговаривать больше не хотелось. После того как Борат высмеял мой план бегства, я держалась отчужденно, хотя понимала, что иначе солдат просто не мог поступить, он за меня отвечает, он рискует головой, если не вернет "птичку" в положенный срок на Палатин. Разве я могу осуждать своего сторожа? Но смутная обида не позволяла держаться так же легко и естественно, как утром.

– Валия, позволь тебя спросить…

– Попробуй, – раздраженно буркнула я, даже не повернув головы.

– Мы вряд ли вернемся во дворец засветло, но можем сделать это к завтрашнему полудню. Выходной преторианца длится сутки, а ты под моей охраной да и Афес предупрежден, тебя не хватятся.

– И что же ты предлагаешь? – насторожилась я, ожидая любого подвоха.

– Лавка моего дяди находится в соседнем квартале, мы будем там еще до заката, там и проведем ночь. Ты согласна?

Сказать по правде, я уже шаталась от усталости и голода. К тому же полчаса назад я отказалась посетить таверну с изображением толстого поросенка на вывеске, а все потому, что из раскрытых дверей выглядывали растрепанные полуголые девицы – они улыбались Борату так откровенно, что меня чуть не стошнило. Да и примитивный красный фонарь у входа навевал странные ассоциации…

А желание Бората навестить родных выглядело довольно трогательно, почему я должна быть против.

– Ты хочешь подарить куклу его детям, да?

– У Вескулария маленькая дочь, я ей обещал.

– А то, что с тобой приду я – это ничего? Как ты им объяснишь?

Борат задумался, потом хмыкнул неопределенно, поправил на плече суму и указал в сторону ближайшего прилавка.

– Возьмем еще орехов и плодов для ребятишек.

– Я тоже хочу купить гостинцы, скажи, что они любят.

– Попридержи свой тощий кошелек, кажется, это все деньги, что у тебя есть.

Его снисходительно-покровительственный тон опять заставил меня надуться и молча семенить за его широкими шагами.

Ай… это еще что такое!

На углу улицы, в квадратной нише стены был выставлен на всеобщее обозрение здоровенный эрегированный фаллос, не менее двух метров в длину, впечатляющей толщины да еще выкрашенный в ярко-красный цвет.

Нет, я и прежде на площади видела целые связки бронзовых колокольчиков в виде торчащих пенисов, говорят, – это местные амулеты от злых духов, но чтобы такой огромный… И Борат направляется прямо к нему, а мне-то что остается… Кусая губы, иду за ним, красная, как вареный рак.

Мой спутник без малейшего смущения, даже несколько любовно погладил гипсовую поверхность фаллоса и что-то прошептал, склонив голову. Я чувствовала себя очень неуютно, хотя проходящие мимо люди не обращали на эту сцену никакого внимания. Будто здесь каждый час творится подобное представление.

– Борат, пойдем отсюда!

Он удивленно вскинул на меня серые глаза и пару секунд вглядывался в мое пунцовое лицо, а потом громко расхохотался, привлекая к себе взгляды прохожих, и уже чуть ли не обнял эту штуковину мне назло. Тогда я обозвала его дураком и побежала прочь вверх по улице. Сколько можно терпеть такой стыд…