Древний Рим. Честь преторианца

Глава 43. Выбор

Уже покидая зал, я вздумала обернуться и вдруг заметила, что цезарю тоже помогают подняться с ложа двое коренастых слуг, а гвардейцы выстроились перед резными дверями в почетном карауле.

– Постой, Валия, эту ночь я хочу всецело разделить с тобой. О сладкий бальзам моей души! Ты только что подсказала путь, и мы отправимся по нему вместе, царица! Отведите нас в мою спальню – скорее, пока я не передумал преподнести великий дар моим дорогим гостям. Они будут приятно удивлены утренними новостями. Кат-о-он!

– Я здесь, повелитель!

– Ты отправил солдат в дом Клавдия Пизона? Приказ выполнен?

– Я жду донесений, государь! И сразу же доложу тебе. Отдыхай спокойно, твоя воля будет исполнена.

Разговоры гостей немедленно смолкли, будто по зале пронеслись тени грядущих погромов и казней.

– Хорошо… Пусть никого не щадят… пусть выжгут огнем это гнездо измены… ох…

С ужасом и отвращением я наблюдала, как Фурий поскользнулся на гладком полу и едва не упал, повиснув на крепких руках рабов. Потом его вырвало всем съеденным за сегодняшний вечер и кто-то из ближайшего окружения заботливо вытирал мокрое лицо стонущего цезаря своей белой тогой. Мне хотелось бежать прочь от гадкого зрелища, забиться в самый неприметный уголок и дождаться солнечного свежего утра.

Но вместо этого пришлось оказаться в спальне Фурия, который вскоре начал орать на рабов, желающих помочь ему с умыванием и сменой одежды.

– Прочь, ничтожная чернь! Жаль, я не имею власти Нептуна и не могу одним плевком смыть вас во владения Эреба. Суетливые черви, вы не способны на проявление мужества, не способны даже достойно сдохнуть, подлые трусы.

Кажется, его охватило настоящее бешенство, а потому я не осмелилась просить жениха принять обычное успокаивающее питье, рекомендованное Лепидом после ужина. Оно хорошо помогало, последние вечера мы долго разговаривали, потом Фурий засыпал, а я убегала к себе. Что же нашло на него сегодня… Неужели мои стихи были способны разжечь давние страсти в его душе?!

Я верю в магию слова. "Словом можно убить, словом можно спасти, словом можно полки за собою вести…". Да какой из меня полководец, я даже не амазонка, не легендарная царица Ипполита, у которой Геркулес в бою волшебный пояс забрал. Война – это для мужчин, а женщины, ожидая мужа из похода, обречены коротать время за прялкой или ткацким станком.

Не хочу войну – не хочу ждать и лить слезы, вытягивая из пучка тщательно промытой шерсти тонкую нить! И не верю, будто Троянская война разгорелась из-за Елены Прекрасной. Обида Менелая была лишь предлогом для политических распрей, для захвата новых земель и сокровищ.

Да сколько же можно бесноваться!

– Фурий, умоляю тебя, успокойся. Прими целебный настой и позволь уставшему телу отдохнуть. Я буду рядом, расскажу одну добрую историю…

– Довольно лепетать сказки, пришло время для важных дел. Иди сюда, посмотри, у меня все готово!

Сначала я не понимала, что он собирается мне показать, высыпав в кубок с водой зеленоватый порошок из крохотной кедровой шкатулочки, припрятанной в большом ларце с драгоценностями. Потом Фурий поднес хрустальную чашу ближе к свече и, потряхивая, долго наблюдал, как растворяются крупинки вещества, придавая жидкости багровый оттенок.

– Это новое лекарство? Оно поможет тебе скорее заснуть? – с недоверием спросила я, желая нарушить затянувшееся молчание.

– Нет, милая, сейчас я забочусь о тебе. На меня-то зелье Локусты не подействует, я с детства приучен к разным ядам – мать давала их мне по каплям, а теперь мои плоть и кровь пропитаны отравой, кажется, одно мое дыхание источает смерть, словно я гигант Кронос, пожравший собственных детей.

Не бойся же, Валия! Не беги от сладкого забытья. Поверь, это приятный напиток, вот смотри, я сделаю глоток, не поморщившись. Ну, же, смелей, Валия, а я скоро присоединюсь к тебе, отворив вены на той же постели, куда тебя уложу. Нам будет так хорошо и спокойно, любимая.

Его воспаленный глаза смотрели мимо меня, будто обращались к кому-то другому, незримому, но безмерно обожаемому, губы ласково улыбались, а руки нетерпеливо подрагивали, подавая проклятый кубок именно мне.

– Фурий, я не хочу умирать! И ты можешь жить. Зачем такие кардинальные меры?! Мы непременно придумаем что-то поинтересней, времени у нас много. Давай уедем в Байи, как ты планировал, вот прямо сию минуту покинем дворец, или спрячемся на Капри в бывшей резиденции твоего деда Тиберия.

Ты будешь писать стихи, я стану твоим секретарем, твоим лучшим другом, мы будем гулять под сенью платанов и кипарисов, слушать шум вечернего прибоя, вдыхать аромат весенних садов… У тебя вся жизнь впереди, можно столько изменить! Откажись от власти, поедем в деревню капусту сажать, как Гораций, тебя прославит время, полюбит народ.

Он глухо рассмеялся, хотя лицо его была маской мученика.

– Не упрямься, дорогая, не льсти себя пустыми надеждами, они найдут нас везде и заставят заплатить. А я так безрассудно растратил все, Валия, я совершенно голым войду в царство теней, а за мной будут гнаться вопли разоренных кредиторов, чьих надежд я не оправдал, чье доверие обманул. Я уже слышу их за дверями, сюда идут, пей же скорее, Валия!

Я с гневом оттолкнула его подношение так, что часть зелья пролилась на заляпанную жирными пятнами тунику.

– Фурий, хочешь умирать, я тебя не держу, зачем меня тащить за собой?! Я спела здесь еще не все песни, я как раз хочу разучить колыбельную, хочу взять на руки свое дитя. Мне нельзя покидать этот мир по твоей прихоти!

В ответ он заворчал как разъяренный пес. Теперь Фурий наступал на меня, угрожающе подняв кулак над головой.

– Ничтожная! Опять осмелилась спорить со мной. Я знаю, чего ты добиваешься, мечтаешь, чтобы Дакрон меня придушил, как Тиберия, и цезарем тогда провозгласят твоего выродка. Этому не бывать, шлюха!

Не помня себя от ужаса, я кинулась к дверям, но Фурий настиг меня, схватил за волосы и уронил на пол, потом навалился всем телом и принялся силой раскрывать рот, а я извивалась под ним, борясь за свою жизнь, как загнанное в угол животное.

Уже слабея, я вдруг расслышала над собой знакомый голос, но его тут же заглушило мерзкое шипение Фурия:

– Держи крепче тварь, разожми ей зубы, я сейчас принесу питье, она успокоится навсегда.

Внезапно я почувствовала себя легкой, открыла глаза – на корточках передо мной сидел Борат, это могло быть моим спасением, но и нашей погибелью одновременно. Могу ли я потянуть его за собой…

Знакомые четко очерченные губы на побледневшем лице слабо шевельнулись:

– Что он хотел с тобой сделать?

– Заставляет выпить отраву! Потом якобы и себе перережет вены. Он сам так сказал… он окончательно рехнулся.

Когда Борат выпрямился навстречу Фурию, я решила, что вижу его живым в последний раз. Сейчас император кликнет стражников, Бората уведут в темницу, а мне силой вольют в рот «приятный напиток». Осталось лишь обреченно зажмуриться, собрать в горстку жалкие крохи мужества и принять неизбежное. Но что такое он говорит… Громкий, уверенный голос Бората заставил Фурия помедлить с моей пыткой.

– Государь, я принес спешное донесение! Преданные люди сообщают, что завтра на заседании Сената будет вынесено решение объявить тебя преступником вне закона, предателем без имени и родины. Легионы будут на их стороне. Среди гвардейцев немало тех, кто не станет вмешиваться. Ты сам знаешь, это твой приговор.

Прижавшись щекой к ковру, я расслышала тяжелое свистящее дыхание Фурия, и хриплый клекот, обозначавший смех.

– Да, я давно… давно ждал. Но они просчитались, приказ насчет Клавдия уже подписан и сейчас его дом должен быть охвачен огнем. Но что теперь… куда мне теперь… я буду бороться… соберу верных… смогу еще… что думаешь?

Отрывистый чеканный ответ Бората еще долго звенел у меня в ушах.

– Ты принял верное решение, государь! Оно достойно твоего имени и памяти славных предков. Я здесь, чтобы тебе помочь и исполню свой долг без промедления.

Потом между ними что-то произошло, разговор резко смолк, может, мне показалось, но Фурий всхлипнул или издал короткий смешок. Не поднимая головы, я отодвинулась в сторону, попробовала отползти к стене, а потом, опираясь на нее, начала медленно подниматься.

Вскоре я обнаружила, что Фурий лежит на кровати, а Борат склонился над ним, будто выслушивая важные наставления. Но почему ковер и покрывало в крови… О боги! Что теперь будет!

Когда Борат приблизился ко мне, я уже сидела на сундуке, покрытом персидскими тканями, пыталась собраться с мыслями.

– Ты цела? Он не успел причинить тебе вред? Валия, отвечай же!

– Все хорошо… хорошо… Скажи, он мертв, да?

Борат кивнул, и по его нервно подрагивающей верхней губе я мгновенно поняла весь хаос, что сейчас творился в душе солдата. Нелегко вонзить клинок в сердце человека, которого прежде не раз защищал от смерти. Пораженная болью, написанной на его лице, я ощутила в себе прилив сил и желание избавить гвардейца от мук совести.

– Не терзай себя, ты его спас! Это правда. Я знаю наверняка. Он хотел умереть, все было решено.

– Я знаю, – выдохнул Борат. – Он сказал, что благодарит меня, а тебя просил красиво расправить его одежду, пока не пришли остальные. Он хотел выглядеть торжественно-мрачно.

И только теперь до меня дошли отголоски того смятения, что тщательно скрывал Борат, передавая последнюю волю покойного. Мы порывисто обнялись, я не сдерживала слез облегчения. Казалось, со смертью Фурия с нас разом спали все невидимые оковы, и новые беды точно обойдут стороной.

Но где-то внутри, глубоко-глубоко, сквозь гнет отвращения и страха прорастало зернышко жалости к мятежному духу, который с юных лет был вскормлен змеиным и растительным ядами, а также горечью страха.

И даже смутная греза о мирном существовании среди рукописей и поэтических строк, не смогла перебороть отраву подозрений, ненависти и обид. Чем могла помочь ему я – случайная гостья из другого времени? Зато кое-что попытаюсь сделать теперь для еще живущих в Риме.

– Оставайся здесь, Борат, я пошлю за Катоном. Мы расскажем, что именно Фурий тебе приказал.

Он смотрел на меня удивленно, будто не понимая.

– Я не стану лгать. Мой кинжал рядом с его телом. Моя одежда в его крови.

– Говорить буду я, а ты лишь подтвердишь правду. Фурий хотел умереть, но рука его дрогнула, и ты помог направить ее. Я помню каждое твое слово. Ты исполнил свой долг. Верно?

– Я не знаю. Кажется, так и было. Ты не виновата, – невнятно бормотал он. – Нет! Это сделал я один.

Замявшись, он вытирал окровавленную правую ладонь о расшитое серебром покрывало на сундуке.

– Ты спас меня и его тоже, разом прекратив мучения и тревоги, – срывающимся голосом убеждала я, прижимая другую его ладонь к своей груди. – Но более того, ты спас Рим от безумца. Оставайся здесь, будь тверд духом и Катон не осудит нас.

Наконец его глаза вспыхнули пониманием, он судорожно хватал воздух раскрытым ртом и кивал. Я пыталась улыбнуться, подбадривая его.

– Если кто-то решит, что ты убил Фурия по личным мотивам, без поручения Сената, без громких речей о смене власти, то мне тоже несдобровать. Нас легко отдадут на растерзание тому же обществу, что пирует сейчас в большой зале. Фурия уже нет, но осталась его последняя воля. Он хотел умереть красиво и теперь никто не повесит на него клеймо предателя и преступника. Хотя, может, и стоило бы…

Я знаю, ты очень его любил и до конца был предан. Борат, ради него, ради меня – скажи, что лишь направлял его руку, когда он молил о скорейшем избавлении от тягот жизни!

Его суровое лицо прояснилось, морщинки на лбу расправились.

– Я тебя понял, Валия. Ты права, ты права…