Древний Рим. Честь преторианца

Глава 28. Гнев императора

В подвале нещадно чадили факела, смрадно воняло горелой плотью и испражнениями, но Фурий любил запахи людской боли и ужаса почти так же, как ароматы изысканных благовоний.

– Недаром Вителлин как-то сказал: "Optime olere occisum hostem – лучше всего пахнут вражьи кости!"

«Если не знаешь, какой смрад издает гниющий труп, как ты можешь оценить тонкие флюиды духов? Все познается в сравнении. К тому же, порой и разложившееся мясо источает сладковатый эфир. От свежей морской амбры тоже поначалу несет фекалями, но после очистки и обработки эта рыбья блевотина становится истинной царицей среди афродизиаков, возбуждая плотские желания и настраивая на любовное томление. А что есть любовь? После смерти Марциллы, я уже забыл, что означает это слово…».

– Сальпий, добавь-ка огоньку! Похоже, старому другу холодно у меня в гостях. Нужно немедленно это исправить!

Палач послушно добавил мерцающих углей в чашу и окровавленный, измученный мужчина, подвешенный на столбе за вывернутые в суставах конечности, душераздирающе завопил:

– Смилуйся, повелитель!

Фурий сам поднес к израненному плечу своего бывшего советника раскаленный на конце прут и жадно вдохнул едкий дымок обожженной плоти, прислушиваясь к едва различимому шипению.

– Громче, Дакрон! Я сегодня туг на ухо и рассеян, поскольку не мог заснуть от невыносимого зуда после твоих якобы лечебных притираний. Ты хотел замучить меня и принести клятву верности толстяку Пизону, а вместо этого корчишься в эргастуле. Вот же причуды судьбы!

– Я невинен, невинен… о-о-о-о… Я принес тебе только духи, я не знаю, откуда взялась склянка с мазью… Все это гнусная клевета Катона, клянусь своей семьей… Пощади хотя бы мою дочь, повелитель!

На лице Фурия, раскрасневшемся от ярости и близости живого огня, надулись синие жилы, а воспаленные глаза, казалось, готовы были вылезти из орбит.

– Катон трясется над своими счетами, он – старый скряга и трус. Катон может запрятать от меня пару миллионов сестерциев, но никогда не осмелится на убийство. А вот ты… именно ты всегда мутил воду, спаивал меня дешевым пойлом так, что я сутками валялся без сил, пока ты распоряжался моей империей, это ты подсылал ко мне грязных девок – от твоих мерзких шлюх я получил свои болезни и свел возлюбленную Марциллу в могилу. Ты нас разлучил, презренный червяк, могильная падаль! Я сейчас выжгу твои проклятые яйца, ублюдок, получай…

Новый вопль обреченного разорвал тишину двора уединенной усадьбы, старые надсмотрщики поежились, оглядываясь на маленькие окошечки подвала, и тут же суетливо взмахнули бичами, заставляя утомленных рабов снова взяться за вечерние дела – уборка двора, разгрузка новой партии повозок с продуктами, доставка воды и уход за саженцами.

Казни и пытки – обычное развлечение хозяина виллы давно уже никого здесь не поражали. Но сегодня в эргастуле содержится воистину особенный пленник – некогда почти всесильный Дакрон, правая рука покойного Тиберия, друг и наставник молодого Фурия.

Интересно, доживет ли он до утра… Уж слишком утробно воет, распугивая мулов и коз.

– Заклинаю памятью твоей матери – пощади мою до-о-очь! – едва ворочал опухшим языком несчастный Дакрон.

– Твою раскрашенную кобылу Эннию я отдам на потеху солдатам, а сучку помоложе продам на торгах. Хорошая мысль! Я устрою лупанар прямо во дворце, на твою смазливую девку будет немалый спрос, хотя, говорят, она уже переспала со всей Остией, пока ты был нищим легионером и не мог содержать семью. Вонючий отброс! Ты втерся в доверие дряхлому деду, был незаменим при Тиберии, но я-то уж обойдусь без твоих советов, гадина.

Эй, Сальпий! Отрежь ему лживый язык и то, что осталось от подгоревшего члена – вышлем подарки Клавдию. Он настолько ничтожен, что я, пожалуй, оставлю ему жизнь, пусть трясется от страха до конца своих дней, любитель жирных колбас и помойной ямы между толстых ляжек своей блудницы Мессалы.

Бедный Дакрон не мог даже стонать от новых чудовищных пыток, его сознание потихоньку устремлялось в заповедные дали и священные маны-добрые духи предков уже простирали к узнику свои бесплотные руки.

А изрядно уставший Фурий с чувством полного удовлетворения покинул душную темницу, чтобы освежить тело в мраморном бассейне и принять услуги опытного массажиста. Потом будут приятные растирания с многократно проверенными ценными маслами. Мята для мягкости рук, миндаль для нежности и отбеления лица, майоран для густоты волос и бровей, пальмовое масло для груди и бедер.

В кубикулюме будут звучать арфы и флейты, по замысловатой цветной мозаике пола рассыплется легкий шафран, причудливыми веерами разлетятся лепестки белых лилий и роз.

"Нужно было взять с собой Валию. Сейчас так не хватает ее больших, чистых глаз и улыбчивых губ, наверняка таких мягких и теплых, если к ним прикоснуться. Милая, добрая Валия… Как хорошо бы смотрелось ее стройное тело на этих желтых подушках. Я бы лег головой на ее голый живот и забыл все тревоги, а она погладила бы мои волосы и сказала как говорила когда-то давно:

"Отдохни, братик, ты так устал, стражаясь со всем миром… А ведь тебе нужна одна я, глупый мой, рыженький барашек… "

По осунувшемуся лицу Фурия текли слезы умиления и жалости к самому себе. Эта разлука угнетает его, наполняя сердце скорбью и злостью, а ведь исцеление было так возможно, так близко. Стало быть, в Рим! Завтра же нужно вернуться в Рим и прижать к сердцу дорогую сестру, вновь посланную ему богами.