Другой сценарий

Глава 25

Я шел в сторону Манежа, и размышлял о том, что же придумает Сурков. Ситуация патовая. Консьерж (сейчас их называют вахтер) сидит возле входа в подвал. Вход закрыт на замок. Я склонялся поискать способ проникнуть туда с улицы. Какие-то нежилые, заделанные жестью окна, виднелись в фундаменте. Но все равно будет шумно…

Про эти деньги мне, году в девяностом, рассказал сурковский однокурсник. После Политеха, он устроился в питерскую ментовку. Их, кстати, было много, таких ментов, в Питере. Кажется, Кивинов, что автор всех «Ментов», тоже такой же. Окончив вуз, не захотели распределяться в Мухосранск, а подались в МВД. Там обещали квартиры и вообще. Предполагалось, что получив квартиру, человек увольняется. Но все пошло по-другому.

Мы с ним тогда шли как раз по еще Ракова, в Дом Кино. Там нас ждал Сурков. Этот приятель мне показал этот дом и рассказал историю. Я вежливо кивал, но не сильно вникал. А сейчас вспомнил. Влево от центрального стояка, два кирпича от грунта. Замазанное раствором пятно на кирпичной стене. Ломать.

Такого рода историй было достаточно много. Некоторые я помню. Я не собирался их реализовывать. Ибо геморрой. По моим прикидкам, до отъезда в Финку, нам должно было хватить. Но ввязался. И тихо злился на себя.

Тем временем, я миновал Манежную, пересек Садовую, и вышел на площадь Искусств. Там, как обычно, чадили экскурсионные Икарусы, и парковались зарубежные Скании. Доставившие финских туристов прямиком из Финляндии. И наши, и зарубежные гости города, кучковались по группам, и втягивались в Русский музей, в филиал Кировского театра, или в театр Музыкальной комедии. Я прикинул время. Ну да, на двенадцатичасовое представление.

И тут я увидел Олега Топина. Мастер спорта международного класса по дзюдо, член сборной СССР, лейтенант. Потому что выступает от ЦСКА. Чемпион Союза, Европы, и еще что-то там. С хмурым видом подпирал стену корпуса Бенуа, и недобро поглядывал на туристов. Потом он увидел меня. Я подошел и встал рядом.

— Привет, — обнимашки войдут в моду гораздо позже, мы пожали друг другу руки.

— Ты по делу?

— Да не, Олег. Просто мимо проходил. Дай, думаю, поздороваюсь.

К нам подошел младший Панченко, по кличке, ясное дело, Панч. Их, два брата сейчас, в сборной. Старший, Саня, вроде бы поломался на тренировке. И скоро, если не уже, будет отчислен.

— Здорово! Работу ищешь?

— Да ну, Панч. Я учиться буду, в институте.

— Где? — заинтересовался Олег.

— Финэк.

— Неплохо, наверное, — пожал он плечами.

— А вы как? Вместо Олимпиады поедете куда?

— В Москву, блять, мы поедем. В Отрадное, — он сплюнул. — Ладно, Дух, пойдем мы.

Мы пожали друг ругу руки.

— Ты в курсе, что Хитрый устроился вратарем в Жигули? — спросил он.

Вовка Курин, по прозвищу Хитрый, из нашей школы. Боксер-перворазрядник. Устроился работать вышибалой на входе в пивбар «Жигули», что на Владимирской, мысленно перевёл я.

— Солидно, — говорю, — нужно будет наведаться.

— Надумаешь, приходи. И Суркова приводи. Хитрый говорит, у него удар бомбический.

— Зайдем, — пожал я плечами. — Я Хитрого уже пару лет не видел.

Они ушли через площадь в сторону театра Музкомедии. А я вышел на Грибоедова, и повернул налево.

Олега убьют в девяностом. Газеты напишут, что это была бандитская разборка. Но тот же Панч мне расскажет, что была обычная пьяная драка. Борец Олег, и боксер Ростик решали, кто круче, борцы или боксеры. Просто, в процессе завелись, и не смогли остановиться. Этим грешили даже мы с Сурковым. Правда, в шестом классе. Ну, то есть как? Я сразу хватал Серегу, и делал бросок. И потом падал на него сверху и брал на удержание. Чисто на рефлексах ожидая крика судьи — матэ! Только судья не кричал, а Сурков, гад, лежа подо мной, лупил меня в фейс кулаками. И вся школа потом судачила, кто же победитель-то? Меня тогда никто не учил добивать. Ну а удушение — свои ж люди, убью еще…

Эта, первая бандитская поросль, была странной. Парни, что сейчас пошли вымогать дань с какого-то фарцовщика или валютчика, искренне верят, что устанавливают социальную справедливость. Пока они, не жалея сил, отстаивают честь Родины на татами, какие-то слизняки жируют! И никто им ничего не может сделать! Ну, ничего, мы вам покажем. И показывали. Оказалось — весьма выгодно. И опять же, работать не нужно. Хотя тому же Топину, вроде и зарплату платили, и квартиру дали. Но зверства в них, еще не было.

Я, тем временем, дошел до дома на канале Грибоедова, и зашел в парадную. Новая вахтерша въедливо выяснила, кто я и куда. Солидно объяснил, что в пятую квартиру, к Софье Игоревне, мне назначено. Я её племянник, теперь будем часто видеться.

Михалыч, увидев меня, просиял. Но начал выговаривать:

— Нельзя же так, Коля! Пожилая женщина волнуется, а тебя все нет!

— А в чем дело-то? Договаривались между одиннадцатью и часом. Сейчас и двенадцати нет.

— Нет уж, Николай. Давай договоримся на будущее. Если ты пообещал Софье Игоревне быть между двенадцатью и часом, то не позднее двенадцати ноль одной, изволь быть! Она очень переживает.

Каверзнев, хоть и скользкий тип, но ничего мужик, вроде. Вон как за бабку врубается. А может, боится, что она помрет, и сделка сорвется. Но не похоже. Искренне волнуется. Затем я был препровожден, и удостоен предстать. То ли она поела, то ли некое оживление вокруг, но выглядела Софья Игоревна лучше, чем давеча. Я, не мешкая, вручил Михалычу пачку сотенных. Тот взялся было писать расписку, но я его остановил:

— Не стоит, Евгений Михайлович. Если что-то пойдет не так, то я просто поделюсь этой историей с вашими партнерами на Мира, — я заглянул ему в глаза, и мило улыбнулся.

— Перестань выдумывать, Коля! И давай паспорт. Я схожу, сделаю копию. В ближайшее время поезжай домой, выписывайся на этот адрес. Пойдем в паспортный стол. Я уже договорился.

Имеется в виду, нотариальная копия паспорта. Сейчас еще нет заверенных ксерокопий. Там отдельная бумага, с солидными печатями.

Он достал из портфеля стопку бумаг, и мы с Софьей Игоревной их подписали. Потом он собрал портфель и отбыл. Пообещав вернуться. Ты, Коля, дождись. А потом мы пили чай, и старуха показывала мне семейный альбом. Для посторонних ты, Коля, мой внучатый племянник. Будь любезен знать своих родственников. Фото, конечно, производили сильное впечатление. Гейнгольц — крупный, полноватый мужик, с «лицом бреющегося англичанина». Она, вся такая воздушная и счастливая. Это мы в Ялте, Коля. После свадьбы отдыхали месяц. В тридцать седьмом. Мне здесь двадцать пять. Какие-то, действительно, её и его родственники. Их нет уже, Коля. Война. Да и потом. Она сама из Минска. Закончила здесь университет, и познакомилась с Вениамином Михайловичем. Софья Игоревна! А муж-то у вас, был не промах! Уговорить девушку на пятнадцать лет младше… Ох, Коля, он был велеколепен! Ну и остальные фоты — ого-го. Она с Берггольц. С Пастернаком. С Ахматовой. Он с Курчатовым. С Келдышем. Еще с какими-то людьми. В президиуме. Это заседание Президиума академии, Коля.

— Как же так вышло, что вы совсем одна?

Она неожиданно расплакалась. Сквозь слезы говорила, что уже все знакомые умерли, а она все никак. Глупо себя чувствуешь, в чужой квартире с плачущей хозяйкой наедине…

Возвращаясь домой по Невскому, я рассеянно думал, что старые фото независимо от контекста, все время демонстрирую некий внутренний свет. Которого, может и не было. Но время — такой ретушер!

Еще я думал, что жаль Олега. А сделать-то что? Сказать, Олегыч, тут тебя какой-то боксер грохнет. Ты уж поосторожней… Пхе.

И, занятно, что придумает Сурков? Потому что я взял на себя обязательства, которые пока не смогу выполнить. Можно правда, сгонять в Москву. Там, в поселке Художников, что на Соколе, проворовавшийся чиновник спрятал в спинку кресла пятьдесят тысяч.[1] Смешная история. И нашли их случайно, в нулевые. Но там — почти деревенское подворье. Собака. Тоже та еще история.

Сурков сидел дома, у телефона. Все нормально, Дух. Я все придумал.