Дубовая Гряда

5

Когда вернулась Вера, Сергеев очень обрадовался. Он даже поднялся и, держась за стены, встал на топчане. Но радость была недолгой. Политрука расстроило сообщение Веры о положении на фронте. «Вот гады, идут на Москву!» И хотя Сергеев сдерживал свои чувства, Вера уловила в его голосе нотки отчаяния. Она думала, что это вызвано медленно заживающей раной, и решила посоветоваться с Марией.

— Соседушка, сходила бы ты в Селище и попросила врача наведаться ко мне. Никак не заживает у Сергеева пятка.

— Хорошо, схожу. Ярошев — свой человек, он все сделает.

Врач пришел на следующий день. Политрук скрыл от него свое воинское звание, назвался рядовым бойцом. Ярошев не высказал никакого сомнения и был явно доволен, что оказался полезным.

— Скоро, скоро встанете, — сказал он. — Рана затянулась. Немного погрубеет кожа, и все.

Политрук повеселел, начал рассказывать о знакомых жителях Дубовой Гряды. Врач одобрительно кивнул:

— Хорошо, что вы сплачиваете молодежь. Ее нужно оберегать от фашистского влияния. Думаете, в полиции все только социальные враги? Отнюдь. Одному жить не на что, другого силой заставляют служить. Конечно, семья не без урода, есть и такие.

— Боюсь я за здешних ребят, — признался Сергеев, — как бы из-за какой-нибудь глупости не погибли. Есть отчаянные, прямо-таки горят ненавистью к фашистам. А выдержки не хватает. Как только поправлюсь, из этой деревни уйду, меня тут многие знают. А пока надо ребят сдерживать.

«Оружие прячем, а какая от этого польза! — сидя дома, хмуро думал Володя. — Будет лежать, пока ржавчиной не покроется. Дожидайся, а чего? Чтобы за горло взяли? Собраться бы да в лес и оттуда, как дед Талаш, — громи! Так нет, Сергеев боится. Мама, наверное, рассказала ему и о винтовке, и о моем своеволии…»

Вдруг в избу вбежала Лида.

— Сергеев просит, чтобы ты зашел к нему, — не поздоровавшись, выпалила она.

— Хорошо, — сердито ответил юноша.

Лида удивленно пожала плечами и ушла.

Политрук сидел на топчане, подперев голову рукой. Он молчал, и Володя не знал, с чего начать разговор.

— Рассказывай о своих подвигах, — наконец произнес Сергеев.

— Винтовка подвела, — как бы стесняясь, ответил хлопец.

— Ты на нее понадеялся и думал, что никто не узнает?

— Да.

— А что получилось? Своим поведением ты можешь погубить нас всех. Запомни: без организации, без связи с людьми нам выступать нельзя. От имени твоих товарищей комсомольцев предупреждаю, — Сергеев поднялся с топчана и нечаянно ударил ногу. Стиснув зубы, он даже присел от боли. Парень растерялся, так стало жалко политрука. И несколько дней после этого он чувствовал недовольство собой.

А однажды зашел к Лиде в избу и увидел Зину. После возвращения в деревню Володе ни разу не удалось поговорить с девушкой. Зато теперь разговаривали обо всем. Вспоминали школу, учителей, товарищей.

— Куда исчезла учительница, которая была похожа на тебя? — спросил Володя.

— Александра Михайловна? Не знаю, — ответила Зина.

— Я же тебе говорила, а теперь и он признает: Александра Михайловна была самой красивой в школе, а ты, Зинка, в деревне, — заметила Лида.

Зина покраснела, потупилась, а именно такою она больше всего и нравилась хлопцу.

— Да, не вернутся больше наши школьные дни, — с сожалением сказала Лида.

— Еще бы, — усмехнулся Володя. — Теперь новые порядки.

Зина считала, что эти новые порядки принесли ей больше неприятностей, чем кому бы то ни было. Когда отца назначили старостой, она долго плакала. И сейчас не хотела, чтобы разговор о новых порядках продолжался в присутствии Володи. Радуясь, что он ни в чем не упрекает их семью, девушка время от времени поглядывала на хлопца и думала: «Какой он красивый и добрый, совсем как прежде. А Шайдоб плетет, будто Володя хочет папу убить. Надо ему все рассказать, но сегодня поздно. Лучше в другой раз».

Зина поднялась со стула, повязала платок, надела пальто.

— Пойдем вместе, — предложил Володя. — Как бы тебя волки не съели.

Вышли на улицу. Володя впервые взял Зину под руку. Вечер был тихий, по небу плыли облака, время от времени закрывавшие луну. На подмерзшей земле возле заборов лежало множество опавших листьев. Приятно было шагать в безлюдной тишине.

— Когда человеку тяжело, он вспоминает все лучшее, что было в жизни. Почему? — спросил Володя.

— Не понимаю тебя.

— Ну, бывает, что тебе угрожает смерть, но есть время подумать. Обязательно вспомнится детство, мама, девчата.

— А кого ты вспоминал, когда тебе угрожала смерть?

— Помнишь, как ты провалилась зимой под лед, а я тебя хотел вытащить да и сам угодил в прорубь? Чуть не утонули.

— Ну, такой случай каждый запомнит.

— И жалел, что других случаев не было.

— Каких бы ты хотел?

— Да хотя бы таких, — Володя обнял Зину и поцеловал. Она уперлась руками ему в грудь, и в это мгновение появился Зинин отец.

— Кто тут? А-а… — глянул он в лицо парню, неловко потоптался и ушел.

— Ну, влип… Теперь век не посмею ему на глаза показываться, — растерялся хлопец.

Зина потихоньку рассмеялась:

— Ты же искал случай… — И серьезно продолжила: — Знаешь, я хотела тебе кое-что рассказать, но не решалась.

— Что?

— Отец говорил, что Шайдоб плетет о тебе и Миколе разные небылицы. Будто вы прячете винтовки, хотите убить его Василя и моего отца. Сообщил бургомистру, что вы комсомольцы, просил начальника полиции арестовать вас обоих. Отец ругал старого брехуна за это, а тот угрожал, что проследит за вами и докажет фактами.

— Значит, твой отец боится, чтобы его не убили?

— Ну что ты, только посмеивается. Он больше боится немцев. Говорит, можно было бы работать, но из-за Шайдоба ни ему, ни людям беды не миновать.

— Ни Василя, ни твоего отца я не трону. А вот старого Шайдоба…

— Володенька, не нужно, зачем он тебе? — чуть не взмолилась Зина. — Я просто предупредила, чтобы ты знал.

— Спасибо, Зиночка.

Несколько минут хлопец шел молча, о чем-то думая. Зина расстроилась.

— Зря я тебе все это рассказала.

— Ну что ты, — Володя будто очнулся, опять обнял девушку. На этот раз она не пыталась вырваться.

Было поздно, но идти домой не хотелось. В эти минуты юноша чувствовал себя как никогда самостоятельным и взрослым.

Зарево, поднявшееся над деревней, оборвало их разговор.

— Пожар, Шайдобы горят! — вскрикнула Зина и бросилась в сени. Володя бросился за ней, выхватил из ее рук ведра и помчался по улице.

…На следующее утро Лида встретилась с Василем. Он был зол, в ответ на вопрос девушки отчего начался пожар — лишь тряхнул головой и с недоброй усмешкой сказал:

— Найдем причину… — И, чуть помолчав, добавил: — Из-за меня отец страдает.

— Почему из-за тебя?

— Ты же знаешь: он мстит.

— Кто?

— Микола… Я думал, у тебя с ним ничего не было, а старик говорит, что он с Володей почти каждый вечер к вам наведываются.

— Ложь! Правда, хлопцы раза три заходили, но не ко мне, а с мамой на кухне разговаривали.

— Что я, маленький? Не понимаю? С мамой… Да о чем им с ней говорить?

— Расспрашивали о тюрьме, кто там сидит.

— Скоро сами увидят кто… Ты куда торопишься?

— К Зине.

— Вместе пойдем. Давно я у Савки не был.

Зина обрадованно бросилась навстречу подруге. Но, разглядев ее грустное лицо, сразу спохватилась:

— Что с тобой? Василь хмурится, так у них несчастье. А ты? Мы с Володей вчера первые увидели пожар, но, пока добежали, отец Василя уже охрип от крика.

— Откуда вы бежали? — быстро спросил Василь.

— От нас, — ответила Лида.

— У вас и Володька был?

— Был, — кивнула Зина. — Он меня до самого дома провожал. И вдруг — зарево…

Не слушая дальше, Василь ушел на кухню, где Зинин отец ремонтировал старую прялку.

— Еще моя мать на ней пряла, — сказал тот. — Сколько лет провалялась на чердаке, а вот пришлось достать. Пускай теперь бабы мои потрудятся…

— Отец говорит, будто это Микола с Володькой бросили противотанковую бутылку на наш хлев, — перебил его Василь. — А правда ли, что в это время Володька был у вас?

— Был, — Савка отложил молоток в сторону. — Собственными глазами видел, как он с Зиной около наших ворот стоял.

И вдруг сердито вскинул голову:

— Я не защищаю хлопцев, но хватит на них грязь лить! До войны все в деревне были люди как люди, а теперь что с некоторыми делается, понять не могу. Чего вы хотите? Крови? Или земля вам нужна? Берите, не возражаю. Разозлит твой отец людей, и неизвестно, чем это для него может кончиться!

Василь и сам был не рад, что начал этот разговор. Ведь и девчата в соседней комнате все слышали. Дымя папиросой, он угрюмо думал: «Хлев со скотиной… все будет. Мне Володька только и мешал. А того, второго, выведу отсюда, и никто рта не посмеет открыть, что из-за нее».

Наконец разошлись по домам.

Переступив порог избы, Василь увидел на припечке большой таз с водой, в котором лежал топор.

— Что это варится? — спросил у матери.

Авдотья эапричитала:

— Ой, сынок, все напасти на нас… Отец начал кусок соли растирать — чувствую, вонь пошла из-под обуха. Мы пригляделись — какие-то желтые капли светятся на шторе и горят. Я помочила топор в воде — потухли. А начала полотенцем вытирать — опять загорелись! Побоялась я ставить топор на пол: как бы нечистая сила и избу не сожгла…

— Отец, ты вчера брал топор? — спросил Василь.

— Брал.

— А что им делал?

— Ничего.

— На нем же фосфор из противотанковой бутылки! Он обугливается, но стоит растереть, как соединяется с воздухом и опять горит! А в чем ты на болото ходил?

— В сапогах…

— Подними ногу, — Василь отковырнул от каблука на бумагу комочек земли и начал ее растирать. — Смотри, дымится. Так ты и избу сожжешь. Не лезь куда не надо! Только разболтайте, что сами по своей дурости устроили пожар, так фигу получите, а не новый хлев со скотиной!

— Сынок, но ведь кто-то…

— Замолчи!

Василь присел на кровать, потом откинулся на подушки и закрыл глаза. Авдотья заплакала, начала проклинать мужа:

— Только и светило мне солнышко в те годочки, когда тебя не было.

— Заткнись! Знаю, какие годочки ты вспоминаешь: Слюнявого Князя! — рявкнул Шайдоб.

— Вот тебе, вот!

Василь вскочил с кровати, взял винтовку и вышел из избы.

— Сынок, зайди к Пылиле, — выскочила следом за ним Авдотья. — Он говорил, что знает, кто полицейского ранил.

— Отцепись! — и Василь ушел со двора.

Шумели дубы. Над их вершинами плыли серые тучи.

В тихие уголки слетались листья, раскачивались крюки над колодцами. Серым пеплом заметало двор Шайдоба. Вслед за телегой, на которой Василь вез Миколу, шла плачущая женщина в распахнутом рваном ватнике.

— И я с тобою, сынок, — приговаривала она.

Увидев через окно друга, Володя выскочил во двор.

Хотел броситься к нему, но постоял в растерянности и медленно пошел к Сергееву.

— Александр Данилович, — с болью в голосе сказал хлопец, — Василь арестовал и увез Миколу.

— Когда?

— Только что. Он с торбой в руках сидит на телеге, а мать идет сзади и плачет. Побегу на гать: убивать не буду, а отберу оружие и вышибу зубы!

— Не нужно.

— Я знал, что вы так скажете. Наверное, решили меня за Шайдобов хлев из комсомола исключить, хотя моей вины в пожаре нет. Что же делать?

— Ничего.

— Сами боитесь и мне не позволяете!

— Не в этом дело. Какое обвинение выставит Василь против Миколы? Сжег хлев? Доказательств нет. Сразу на виселицу его не поведут. Мне говорили, что полиция должна взять отсюда двух человек на постройку мостов и ремонт дорог. Подождем и оттуда освободим.

— Знаю я их стройки. Так они нас всех перетягают.

— Ты славный парень, Володя, но слишком горячий. Неужели ты думаешь, что, если убьешь Василя, враг будет побежден? Я мог бы убить его уже десять раз, когда он приходил к Лиде! А что из этого? Из вас тоже мог кто-нибудь погибнуть. Но идти на такой размен ни наша партия, ни комсомол не разрешают. Это — преступление. Не волнуйся, наш друг будет жив, мы освободим его. Для этого нужно себя беречь. Лучше достань машинку да постриги меня. Переберусь в Вепряты, к тетке Миколы. Об этом уже договорено. Тогда и начнем кое-что делать. И там свяжусь с комсомольцами.

— Но я вам не говорил, что старый Шайдоб следит за мной.

— Он и сегодня может незаметно провожать сына, — грея руки над чугунком с углями, Сергеев сердито свел брови над переносицей. — Пора убрать этого подлеца с дороги. А как — подумаем…

Выйдя от политрука, Володя перепрыгнул через штакетник и побежал на болото. Там взобрался на ольху и увидел, как вдали в сторону гати ковыляет старый Шайдоб. «Какой Сергеев предусмотрительный», — подумал юноша и, спустившись с дерева, отправился к Зине за машинкой для стрижки.

На рассвете Володя проводил политрука к Ярошеву, Они заранее договорились с доктором, что тот запряжет лошадь и отвезет Сергеева в Вепряты. Врач даже приготовил справку с печатью о том, что раненый красноармеец Воронов находился на лечении в деревне Селищи. Дальше указывалось, что больному запрещается много ходить и выполнять тяжелые работы. В волости мнимый Воронов должен был временно прописаться к вдове Степаниде Вересовой, а как только немецкие войска займут его родные места в Калининской области, просить пропуск на выезд домой.

— Скажете так, и у них никаких подозрений не будет, — утверждал Ярошев.

Попрощались с Володей, договорившись о встречах, а когда и где — сообщит доктор.

Но поддерживать связь с политруком оказалось нелегко. Дни стояли короткие, а Шайдоб продолжал следить за каждым шагом Володи.

Вернуть Миколу домой староста не смог. Работал Микола в соседнем районе на постройке моста, а в последние дни на расчистке дорог от снега. Мать время от времени навещала его. Однажды с нею сходила Лида и принесла Володе такое письмо: