В главе V, озаглавленной «Пределы задачи, предстоя-щей человечеству: мировая республика», Уэллс пишет:
«Прежде чем обсудить, в каких формах и какими способами сознательное меньшинство человеческих существ должно преследовать свою неизбежную цель, будет полезно наметить общие очертания этой цели и попытаться определить ее размеры» (курсивы все мои. – Н. М.).
«Новый мир должен возникнуть, как предприятие на полном ходу».
«Наиболее объемлющее представление этого нового света дает нам мир, объединенный политически, социально и экономически. Все прочие прогрессивные идеи, намечаемые нашей пытливостью, входят в эти пределы. С этой именно целью сословие людей малочисленное, но все более умножающееся, направляет в этом мире его силы и стремится управлять его жизнью. Еще большее число людей отмечает эту цель как возможность, но не дерзает добиваться ее из-за ог ромных п реп ятствий, а также из-за того, что им еще не ясно направление пути для преодоления или обхода этих помех».
«Громадное большинство человеческих существ не доросло до понимания человеческой жизни как единого целого: ими владеет идея непрерывности и окончательности установленного порядка; они принимают текущую действительность как действительность непререкаемую. Они берут мир таким, каким его находят. Но мы пишем здесь для людей современного духа: для них невозможно рассматривать мир как законченный и удовлетворительный, пока не осуществится единая мировая республика, которая овладеет войной и контролем сил моральных, биологических и экономических, которые иначе приведут к войне».
«Способ, которым будет управляться эта мировая республика, будет только весьма отдаленно походить на способы управления современных государств. Не будет необходимости, чтобы президент или король становился во главе соединенных войск человечества. Там, где нет войны, нет никакой надобности в том, чтобы какой-либо начальник вел куда-либо войска; и в многоязычном свете парламент человеческого рода будет чудесным орудием управления» (с. 37, 38).
«Знамена, мундиры, национальные гимны, усердная культура патриотизма в церкви и в школе, хвастливое поведение, шумное и угрожающее, которое присуще нашим соперничающим государственным властям, относятся к той череде человеческого развития, которую мы хотим удалить. Разумное желание каждого из нас то, чтобы объединенные дела мира управлялись обществами личностей наиболее развитых, преданных и заинтересованных в этих делах, сообществами, соответственно снаряженными» (с. 39).
«Мировое движение в пользу закрытия, расширения или соединения действующих учреждений политических, экономических и социальных неизбежно должно по мере своего развития все более приближаться к вопросам практического контроля. Вероятно, что мало-помалу это движение должно включить в себя много деятельных служащих, глав и руководителей в мире промышленности и финансов».
«Может также присоединиться большое число интеллигентных работников. Так изображенное нами движение будет стремиться в силу существа своего не столько к установлению мирового правления, сколько самому стать правлением мира» (с. 40).
«Современное преобразование религиозного чувства поведет нас прямо к тому, что мы будем считать своим долгом стремиться к учреждению мирового государства» (с. 40).
Смысл изложенного, пожалуй, не требует пояснения.
«Сознательное меньшинство», «сословие людей малочисленное, но все более умножающееся», «люди современного духа» – это творцы нового мира и новой религии, не удовлетворенные существующим миром Божиим и считающие его незаконченным, доколе не создастся единая мировая республика.
Это господа положения. Но господам нужны услужающие и управляющие: это служащие, главы и руководители в мире промышленности и финансов; «может также присоединиться большое число интеллигентных работников»… Но мы хорошо знаем, что мир промышленности и финансов уже теперь находится в руках еврейских банкиров. Из этого вытекает определенный вывод о характере и свойствах этой будущей власти над миром.
В главе VI – «Главные признаки мировой республики» -г. Уэллс пишет:
«Не всякое объединение человеческих сил приводит к преследуемой нами цели: мы намечаем особый сорт объединения – с точки зрения прогресса. Цезарь, царствующий над всем светом, ничем не лучше хаоса, царящего в мире; искомое нами единство должно означать освобождение человеческой мысли, опыта и творческого усилия» (с. 41).
«Человек есть животное несовершенное, которому в темноте никогда нельзя довериться вполне. Ни морально, ни интеллектуально он не защищен от падения. Большинство из нас, переживших первую молодость, знают, как мало можем мы полагаться на самих себя, и мы довольны, если наша деятельность сдерживается уздою и если ощущаемый нами надзор за собой мешает нам творить зло» (с. 42).
Значит, с одной стороны, не хотим всемирного Цезаря, царствующего над нами, но, с другой стороны, мы не доверяем несовершенному человеческому «животному». И над всеми людьми устанавливаем «ощущаемый надзор». Значит, все же будет некто высший, надзирающий над несовершенными человеческими животными.
Развивая дальше план деятельности всемирного Ордена, имя которому «Явный заговор», г. Уэллс сообщает: «Без всякого сомнения, многие из банкиров и многие из банковских деяний направлены к личной выгоде или к выгоде определенных групп во вред обществу» (с. 70). «Но мы находим, наконец, остаток людей оригинальных и интеллигентных, которые играют роль в банках, или прикосновенны к их деятельности, или интересуются таковой умственно, и эти люди отдают себе отчет в том, что банки играют очень интересную и очень важную роль в делах мира, выказывают любопытство к деликатной банковской деятельности и расположены предаться научному исследованию происхождения банков, их жизненных нужд и их будущих возможностей. Этот тип людей вполне естественно сближается с “Явным заговором”. Их исследования неизбежно увлекают их вовне поля обычной деятельности банкиров и приводят их к изучению природы, склонностей и судеб всего экономического процесса» (с. 71).
Как видно из общего содержания книги, с помощью таких теоретиков и идеалистов денежного оборота «Явный заговор» собирается не только изучить судьбы всего экономического процесса, но и всецело захватить в свои руки сам ход этого процесса и таким способом стать распорядителем всей экономической и материальной жизни человечества. А так как мораль «Явного заговора» устраняет всякий намек на запросы духа, то захват материальной обстановки должен привести заговорщиков к овладению всей жизнью человечества, и прежде всего – к овладению его свободой.
Особого внимания заслуживает глава IX «Силы и сопротивления, которые будут противодействовать “Явному заговору” в современных, ныне господствующих великих общинах».
«“Явный заговор” не обязательно враждебен всякому существующему Правительству. “Явный заговор” есть движение творческое, но не анархическое. Он не хочет разрушать существующие правила и формы человеческих сообществ, но хочет их частью вытеснить, частью слить в одно общее правление миром. Если конституции, парламенты и короли могут быть приняты – то как учреждения временные, как опекуны, действующие до совершеннолетия всемирной республики, и пока эти конституции направляются в указанном мною духе, “Явный заговор” не нападает на них. Но большинство правительств отказываются смотреть на свое дело, как на временное: они требуют вместе с теми, кто их поддерживает, уважения и покорности, которые исключают саму возможность последующего отречения» (с. 77).
«Почти во всех странах света усиленно взращивают для удовлетворения мнимых потребностей возможной войны опасные и унизительные чувства верности и механического подчинения знаменам, мундирам, президентам и королям».
«“Явный заговор” неизменно противится непримиримой законопослушности и еще более противится всякому наступательному утверждению такой законопослушности и всякой проповеди в ее пользу. Когда эти чувства выражаются в уничтожении разумной критики, в запрещении даже высказывать мысль об ином образе правления, они находятся в определенном противоречии со всяким объединительным планом, составленным в интересах человечества. Рассматриваемые с этой более далекой точки зрения, эти чувства становятся явно мятежными, и законопослушность в отношении “короля и отечества” превращается в величайшую измену в отношении человечества» (с. 78, 79).
«Человек ходил гоголем в качестве солдата в жизни и в мечтах в течение стольких поколений, что мы едва в силах освободиться от действия этих блестящих приманок: знамен, империи, патриотизма, воинственности» (с. 123).
«С трудом противостоишь благородной важности, гордому самоуважению, примером чести и высокой выправки в мелких подробностях, которые встречаются в частях армии и флота. Со всем этим эти части суть не более как вредоносные паразиты, направленные против рождающейся всемирной республики. Нельзя слова сказать против армии во Франции, против флота в Англии».
«Но нам необходимо освободить ум от всех этих ценностей и этих негодных положений, его затемняющих, если только мы хотим оставить свободное поле для новой веры… Чем более кажутся нам прекрасными и привлекательными ложные лоялизмы, ложные идеи чести, ложные отношения, установленные религиями, тем более должны мы стремиться к освобождению от них нашего ума и ума нас окружающих и к безвозвратному их отбрасыванию» (с. 124).
В последних словах Уэллса явно проступает психология социалистов-большевиков и влияние Ленина с его формулой «Религия есть опиум народов».
Переходя от изложения принципов нового мира к обсуждению практических мер его осуществления, реформатор заявляет:
«Большинство людей в Европе, еще больше большинство в Соединенных Штатах и в других американских республиках могли бы стать гражданами мира без какого-либо серьезного стеснения в их настоящих занятиях и с увеличением в неисчислимой пропорции их настоящей безопасности.
Но во всяком обществе существует сеть классов специализированных, начиная от королей до таможенных чиновников, гораздо более пропитанных патриотизмом, так как патриотизм является причиной их бытия и источником их достоинства; эти люди готовы, следовательно, уже по инстинкту противодействовать всякому новому направлению идей к более широким целям. Невозможно подвергнуть таких людей умственной гигиене. Не меняя беспокойным и опасным способом их быта, “Явный заговор” исключит большинство этих профессиональных патриотов из рая, хорошо огражденного и запертого, и сошлет их во внешнюю пустыню, которая не предложит им даже смутного обещания жизни, достойной и соответствующей их вкусам» (с. 80).
Указание Уэллса на особую пригодность американцев к легкому переходу в подданство всемирной республике основано на его убеждении, высказанном на с. 82, 83 книги, будто американцы менее «заражены» патриотизмом. Так это или не так, но участь «специализированных классов, начиная от королей до таможенников», намечаемая «Явным заговором», вполне схожа с судьбою «буржуазии» в СССР: все государственно мыслящее будет истреблено.
«В нашем исследовании сил, учреждений, типов и социальных классов, – пишет Уэллс, – которым противостанет “Явный заговор”, мы рассматривали до сих пор только одну зону будущего владения всемирной республики. Эта зона образуется из обществ сложных, очень промышленных, прогрессирующих, основанных на предшествующей системе собственников, – солдат, фермеров, торговцев и поставщиков, – обществ типа Атлантического, одним словом… это те общества, которые дальше всех выдвинулись по пути механизации; превосходство их могущества и средств реальных таково, что они ныне господствуют над остальным миром» (с. 99).
Общества типа Атлантического – эт о, очеви д но, а н гло-саксонские государства Великобритания и Соединенные Штаты Северной Америки. Вероятно, к ним присоединятся Франция и Бельгия. Все это составляет «только одну зону будущего владения всемирной республики». Для руководящих и служилых слоев государства «атлантического типа» намечена ссылка «во внешнюю пустыню» (уж не в Сахару ли?). Что касается до образованных классов других мировых зон, то им уготована иная участь.
«Индия, Китай, Россия, Африка представляют смесь прикладных социальных систем, одни из них оставлены, другие доведены до их крайних выводов; финансы, машинизм и политическое вторжение цивилизаций атлантических, балтийских и средиземных разрушают их, овладевают ими, эксплуатируют их и более или менее порабощают» (с. 99).
«Они также окажут сопротивление “Явному заговору”, но это сопротивление будет отлично от до сих пор нами рассмотренного» (с. 100).
«Умам более тонким и самым энергичным среди этих народов, еще темных и более или менее далеких от превосходства в материальном прогрессе, которому обязаны своим подъемом Европа и Азия, “Явный заговор” может дать беспредельные обещания. Одним скачком они могут оставить гибнущий корабль их устарелой системы и через головы их теперешних завоевателей войти полным ходом в собратство господ мира».
Для «более тонких умов» Индии, Китая, России и Африки открывается, как видим, весьма блестящая карьера. Что до России, то, конечно, эти «беспредельные обещания» касаются лишь той России, которую теперь оказалось возможным поместить не только наряду, но и после Индии и Китая, то есть России советской, уже очищенной от государственного мыслящего слоя. Но «более тонким умам» Афганистана, Персии, Египта, Аравии и других восточных стран, этим положительно есть чем соблазниться: одним скачком через головы их теперешних властителей (то есть англичан, французов) зовут их войти полным шагом в «собратство господ мира»…
Господа мира! Это звучит не менее гордо, чем звучал в свое время «человек» Максима Горького. Тогдашний гордый человек сразу превратился в чудо-дезертира, потом в погромщика Родины, чудо-коммуниста, а под конец – в жалкого подневольного раба Интернационала. Не та же ли судьба уготована действительными тайными господами мира этим цветнокожим тонким умам, приглашаемым в «собратство господ мира»?
Как уже было сказано, либерал Уэллс является горячим сторонником советского социалистического Союза. Он возлагает на СССР большие надежды и видит в нем предтечу всемирной республики «Явного заговора»:
«Многие считают это правительство (СССР) чрезвычайно интересной новинкой. Так как оно есть сообщество пропаганды, превращенное в республику, оно является вдохновителем и предшественником “Явного заговора”… Чудесно облеченное громадной властью, оно вынуждено чрезвычайно ограничивать свою интеллектуальную уступчивость ради необходимости установления, для нужд борьбы, интеллектуального единодушия среди своих подданных – вплоть до удушения всякой критики…» (с. 103).
Объяснив и оправдав неслыханные злодеяния советского Интернационала необходимостью добиться «интеллектуального единодушия среди подданных», Уэллс раскрывает для СССР объятия мировой силы и пишет:
«Вполне возможно, что его (СССР) развитие приведет к т ворчест ву “Явного заговора”, и в та ком сл у чае Росси я може т стать еще раз ареной столкновения между новыми идеями и старыми верующими…» (с. 104). И далее: «Ее (партии коммунистов) предназначение состоит, может быть, в том, чтобы пойти такими путями, на которых наиболее интеллигентные ее элементы смогут легко слиться с “Явным заговором” для всемирной революции. По мере ее развития и роста “Явный заговор” нашел бы в России страну наиболее благоприятную для производства опытов улучшения, заключающихся в его экономических представлениях» (с. 105).
И, наконец: «“Явный заговор” – естественный наследник воодушевления социалистов и коммунистов. Москва может быть у власти ранее Нью-Йорка» (с. 100).
Все эти перспективы, конечно, обещают несчастной России новые и величайшие бедствия, но темным творцам нового мира, населенного новыми человеческими животными, нет никакого дела до страданий и мук русского народа. Для них Россия – лишь одна из зон их будущих владений, лишь удобное поле для новых опытов улучшения человеческой расы. Однако, как ни велики расчеты на чудесную советскую систему, г. Уэллс не скрывает от себя и некоторых опасностей, исходящих из народных масс России, Китая и иных зон.
«Если в России и в Китае мы видим теперь систему барышей и предрассудков, установленной менее прочно, мы сталкиваемся, с другой стороны, с невежеством бесконечно более глубоким и чудовищной животностью. Россия есть страна, где десятки миллионов крестьян подчинены авторитету малой группы “интеллигенции”, члены которой насчитываются десятками тысяч. Только этим одним доступны идеи всемирной перестройки; и чтобы заставить русскую систему принять действительное участие во всемирной конспирации, можно рассчитывать только на это малое меньшинство и на отражение его влияния на мириады им управляемых личностей. По мере движения на восток, начиная от Европейской России, пропорции разумности, достаточно прочной и подготовленной, чтобы мы могли ее понудить понять нас и помочь нам, приводят к пугающему выводу. Уничтожьте эту малую фракцию – и вы очутитесь перед лицом хаотического варварства, не способного к какой-либо социальной или политической организации, превышающей уровень военного авантюриста или капитана разбойников. Сама Россия ни в какой степени не является гарантией против подобного вырождения; и надежда увидеть Китай, спасающийся своими собственными усилиями, без иностранного руководства и без вмешательства силы, может быть разделена либерализмом новатора только с весьма малой уверенностью» (с. 100-107).
Вот причина, почему тайные интернациональные силы так заботливо берегут советскую власть и пуще всего опасаются ее падения. Эта «малая фракция» является единственным верным союзником всемирного заговора против блага и счастья народов.
Обычно люди, подобные г. Уэллсу, гордятся своим либерализмом, демократизмом и пацифизмом; самоопределение народностей у них постоянно на языке. Но все это до той поры, пока этот либерализм не мешает темной силе в осуществлении ее планов. Когда же здоровый дух народных масс выказывает невосприимчивость интернациональных идей, мировые реформаторы говорят совершенно иным языком.
«Одну из наиболее несостоятельных сторон современной либеральной мысли, – пишет Уэллс, – составляет предрассудок против вмешательства развитых современных государств в дела стран менее устойчивых и менее успевающих. Это объявляется как акт империализма и рассматривается как преступление. При режиме национальных соперничеств – традиции, ныне исчезающей, – такие интервенции могли принимать формы странные или опасные, но по мере соединения атлантических общин становится все более возможным и необходимым ставить зоны беспорядка и дурного управления под мировой контроль» (с. 185).
«Человеческому роду придется еще много воевать на границах, во все стороны, частью против разбоя, частью против традиций и старых лояльностей, которые кончат тем, что станут, в существе, лишь извинением разбоев и тиранического вымогательства. Вся сила “Явного заговора” станет на сторону мирового порядка, противостоя своеобразной местной независимости, которая мешает ее подчиненным стать гражданами мира» (с. 186).
Народы могут свободно распоряжаться своей судьбой, говорят эти всемирные гуманисты, но ежели народы вздумают упорствовать в своих прежних законах и держаться своих привычных форм правления («традиция старых лояльностей»), то вся сила мирового Интернационала обрушится против такой «своеобразной местной независимости». Против такого, приравненного к разбою, национального «своеобразия» вполне допустима война и всякое вооруженное насилие.
Пацифизм состоит, как видно, не в том, чтобы вообще не было войны, а в том, чтобы нации были обезоружены и только один мировой Интернационал имел войско для усмирения «разбоя» наций.
Если некоторым национальным государствам даже удастся временно сохранить свои национальные войска, то все же воевать эти войска должны будут только в интересах Интернационала.
«Предположенное отвержение военной службы – в случае, если существующие правительства навяжут эту службу по причине их искусственного международного строительства, – не заключает в себе неизбежного отрицания необходимости военного действия, ведомого в интересах всемирной республики для подавления национального разбоя. Это отвержение тем более не препятствие к тому, чтобы члены “Явного заговора” получали военное образование» (с. 138).
Эта последняя оговорка волне обнаруживает лживую, чисто масонскую природу мирового плана: вообще военные люди признаются ненужными паразитами и «чуждым элементом», подлежащим ссылке во «внешнюю пустыню», но людям, служащим «Явному заговору» и Интернационалу, разрешается (только ли разрешается?) получать военное образование. Такие уже не будут паразитами.
«Современная религия должна подчиняться контролю жизни политической, общественной и экономической и вполне признавать, что она есть не более как снадобье для успокоения недовольства» (с. 36). Так определяет Уэллс роль современной религии (модернизма). Но снадобье для успокоения – тот же опиум. Отсюда рукой подать до знаменитой формулы, красовавшейся на стене у ныне разрушенной Ивер-ской5 часовни: «Религия есть опиум для народа».
«Современный религиозный дух необходимо должен посвящать свою практическую деятельность установлению нового мирового порядка, и отвлеченно – великих экономических операций от любителей частной наживы» (с. 65). А так как жажда приобретения и накопления составляет основу частной собственности, то, значит, современный религиозный дух призывается в помощники социализму, вернее, коммунизму, который уже и займется в мировой республике производством «великих экономических операций». (Что это за операции, мы хорошо знаем на примере СССР.)
«Заговор современной религии против установленных учреждений мира должен быть явным заговором, иначе он не мог бы сохранить свою деятельность. Заговор погибнет, если станет подпольным… Эта открытая попытка захвата власти над всем миром должна быть сделана во имя и из любви к науке и творческой деятельности» (с. 42, 43).
Отношение этой современной религии к Христианству определяется кратко и ясно: «Открытый заговор содержит разрушительную критику религий, которые веруют в личное бессмертие» (с. 141).
Современная религия будущих господ мира отрицает будущую загробную жизнь человека, но она признает и учит бессмертию и божественности человеческого рода – в совокупности она учит человекобожию.
«Буде те как бог и», – ска за л Адаму первоу читель «современной религии».
Но если человечество, род человеческий, по их убеждению, божествен, то отдельный человек расценивается этой новой религией весьма невысоко: «Человеческие существа и прочие животные склонны оставаться там, где они находят сносные условия жизни, и желают перемен, когда им приходится плохо» (с. 66).
Создание сносных условий жизни для подвластных мировой республике человеческих животных составляет одну из важнейших задач господ мира. И в заботе об устранении причин к недовольству своих «животных» будущие владыки мира уже теперь намечают биологический контроль рождений. Об этом мы находим в книге Уэллса весьма примечательные рассуждения (с. 163, 164): «Возьмем, например, движение в пользу изучен ия и научного контроля перенаселени я, более известного под названием контроля рождений. Само по себе, исходя из существующих политических и экономических условий, это движение подвергается обвинению в том, что оно является не более как “самоубийством расы”. Если население в области высокой цивилизации стремится ограничить свой прирост, организует свою экономическую жизнь по принципу наибольшего личного прибытка и устанавливает порядок и стройность на всей своей территории, то эта страна явится неутомимой приманкой для всякой соседней массы населения низшего состояния, зараженной болезнями и необычайно плодовитой. Черный люд одной из этих общин будет постоянно приливать в другую, всячески облегчая ей возможность обзаводиться угодливыми наемниками, проститутками, людьми труда, рабочими. Таможенные тарифы против продуктов, продаваемых задешево из-за понижения заработной платы, ограничение иммиграции, напряженные отношения, приводящие к убийственной защитной войне, – все это становится неизбежным. Победа безграмотного, голодного и невоздержанного множества может стать для высшей расы почти таким же бедствием, как и поражение.
В действительности замечается, что в прениях пропагандисты контроля рождений принимают, что их проект должен иметь значение всеобщее и неуклонное. Однако многие из них не доводят принятого ими принципа до его крайних выводов; они не начертывают и не продолжают линий до проявления совершенного образца “Явного заговора”. Дело первых пропагандистов “Явного заговора” – привести их к этому выводу и установить группы и представителей на всех стратегических пунктах этого движения».
Смысл этих туманных рассуждений, тем не менее, вполне ясен: ради удобного и спокойного владения человеческими животными «господа мира», «люди высшей расы» собираются присвоить и широко использовать право распоряжения ростом или убылью подвластного мировой республики населения. Установленный ими «биологический контроль» одним группам будет разрешать плодиться и размножаться, другим будет оное воспрещать, а третьих будет насильственно обеспложивать. Нет сомнения, что этой «реформе» будут подчинены не только народы, сословия и классы, но и отдельные люди. Соответствующие видам мирового правительства будет размножены, а не соответствующие – будут вымирать.
Англичанин Уэллс в своей эгоистической наивности воображает, что правителями мира явятся люди высшей – атлантической – расы, то есть англосаксонцы. В этом случае, как и во множестве других на протяжении истории человечества, англо-американцы влекутся на край все той же пропасти, которая поглотила гегемонов мира: монголов, римлян, империю Карла Великого, Наполеона.
Как ни горды англо-американцы великими достижениями материальной и технической культуры, все же не стать им владыками мира. Не стать потому, что никакой человеческой нации не справиться со сверхчеловеческой задачей.
Если это величайшее бедствие действительно постигнет человечество, и над всем миром земным воздвигнется владыка, то владыкой мира станет не кто иной, как князь мира сего – дьявол. И те, кому сказал Христос: «Вы сыны отца вашего, диавола».
Упоенные внешними успехами, нации поддаются на соблазны темных подстрекателей и увлекаются на гибельный путь к мировому владычеству. Не достигнув несбыточной цели, нации слабеют, изнемогают и падают. Но по проторенному пути, используя чужие усилия и достижения, воровски и украдкой продвигается вперед и укрепляется на костях погибших темное порождение князя мира сего – еврейский Интернационал.
План, сообщенный Уэллсом, назван «Явным заговором», но явность его отнюдь не полная, самое главное все-таки скрыто. Самое главное в этом заговоре то, что осуществление его должно привести человечество к рабскому порабощению мировой власти еврейства.
За исключением этого важнейшего умолчания, «Явный заговор» раскрывается достаточно ясно, но еще ярче выступает этот дьявольский план при чтении шести главных правил «Явного заговора» (с. 144).
«1. Абсолютное утверждение, в теории и на практике, временного характера существующих правительств и временного характера нашего признания этих правлений.
2. Решение отвращать всеми располагаемыми средствами столкновения между этими правительствами, употребление ими людей и средств в воинственных целях и препятствия, чинимые этими правительствами учреждению всемирной экономической системы.
3. Определение о замене – во всем, относящемся к кредиту, транспорту и производству продовольственных предметов первой необходимости, – частной собственности, местной или национальной, ответственных (перед кем? – Н. М.) всемирным административным советом, действующим в общих интересах человеческого рода.
4. Всеобщее признание необходимости биологического контроля, распространенного на весь свет, как населения, так и болезней.
5. Поддержание стандарта минимума свободы и благосостояния во всем свете.
6. Наконец, высшая обязанность подчинять нашу личную жизнь созданию мировой администрации, способной выполнить эти задачи, так же как всеобщему успеху знания, способности и могущества человеческого. Признание, что наше бессмертие относительно и держится в роде, но не в личнос ти».
Вот это, может быть, так, скажет иной слишком педантичный читатель, но ведь этот дьявольский план принадлежит лишь одному масону Уэллсу, а не всему масонскому ордену и не Всемирному израильскому союзу. Почему же автор этого исследования бьет такую тревогу и приписывает все эти вредные замыслы темным силам иудо-масонства?
Конечно, писания масона Вольтера и масонов-энциклопедистов были писаниями ученых масонов. И эти писания не носили штемпеля масонских лож или капитулов братьев-розенкрейцеров. Также и «Атлантида» масона Бэкона не была написана от имени древнего масонства. Тем не менее писания масона Бэкона предшествовали английской революции и убийству короля Карла I, а писания масонов-энциклопедистов вызвали Французскую революцию и убийство короля Людовика XVI. Также и предреволюционная литература российских писателей-масонов Горького, Андреева, Михайловского, Милюкова, Максима Ковалевского6, Петра Струве и других породила дух смуты и бунта, разразившийся революцией 1917 года и убийством Императора Николая Александровича.
Но нигде и никогда эта подготовительная работа не производилась открыто и ясно от лица тех лож и орденов, к которым втайне принадлежали писатели-масоны. Только впоследствии, когда революция окончательно укреплялась, организованное масонство начинало признавать, как это делается теперь во Франции, что революция действительно была произведена по планам и указаниям «Великого Востока» или иного масонского ордена.
Возвращаясь к «Явному заговору», должен заметить, что при всей скрытности Уэллса в отношении личного состава будущих господ мира он все же делает прозрачный намек на то, что «господа мира» уже теперь находятся наготове: «Здесь большая нужда в начальниках, не в качестве единого нами управляющего начальника, ибо времена духовных монархий прошли, не в качестве представительных фигур, пользующихся чрезвычайным престижем, но в качестве энергичных инициатив многих личностей, сотрудничающих в общем деле. Я не хочу размышлять над вопросом, где в настоящее время находятся эти начальники – в университетах, в лабораториях, в мастерских, на фабриках, в копях или в технических школах, но когда наши величественные шансы начнут осуществляться, они придут по нашему зову, в этом я твердо убежден!» (с. 139).
Такое твердое убеждение масона Уэллса покоится, без сомнения, на надлежащей осведомленности.
По масонскому зову «они» придут немедленно. Да и будут ли «они» ждать этого зова, раз они – начальники?