Думские речи. Войны темных сил

Отец мой – дьявол

Видное место среди российских сатанистов занимал Федор Тетерников, как писатель, известный под псевдонимом Федор Сологуб71. Он написал молитву дьяволу:

«Когда я в бурном море плавал

И мой корабль пошел ко дну,

Я так воззвал: “Отец мой, дьявол,

Спаси, помилуй, я тону…”

И дьявол взял меня и бросил

В полуистлевшую ладью.

Я там нашел и пару весел,

И серый парус, и скамью.

И вынес я опять на сушу,

В больное, злое житие,

Мою отверженную душу

И тело грешное мое.

И верен я, отец мой дьявол,

Обету, данному в злой час,

Когда я в бурном море плавал

И ты меня из бездны спас.

Тебя, отец мой, я прославлю

В укор неправедному дню:

Хулу над миром я восставлю

И, соблазняя, соблазню».

Тут уж нет ни прикровенности, ни умолчаний. Сатанизм, что называется, беспримерный.

Федор Тетерников умер, если не ошибаюсь, при большевиках в 1926 г., и есть слух, что он перед смертью покаялся и умер чуть ли не христианином.

Так это или не так – не знаю. Но «жена» Тетерникова, которая носила фамилию Чеботаревской, не выдержала дьявольской жизни и незадолго до смерти «сына дьявола» утопилась в Неве. Рассказывают, что самоубийство Чеботаревской сильно подействовало на Федора Сологуба, он все ждал «жену» обратно и каждый день ставил ее прибор на обеденный стол. Ожидания оказались не напрасны: Чеботаревская утопилась осенью, а весною, когда Сологуб сидел на балконе дачи, труп «жены» приплыл по Невке к самому балкону… Дьявол – большой шутник, как известно.

По части сатанизма не отставала от вертящейся в хороводах братии и мистическая чета Мережковских.

«Жена» Мережковского, носящая фамилию Гиппиус, восхитилась мыслью представить сатану лучшим из ангелов и в 1909 г. написала весьма талантливый рассказ о лучезарном, сияющем белизне черте. Рассказ этот в назидание современной молодежи был перепечатан под заглавием «Он – белый», кажется, в 1928 г. в газете «Возрождение».

Рассказ начинается с того, что студент Федя Смуров заболел воспалением легких; умирающий, лежит он один на постели и вдруг видит дьявола; сперва – в виде маленького чертика, потом тот все растет, принимает странные образы, потом делается все больше похожим на самого Федю Смурова, всем видом своим выражая Федины пороки и его безвольную обреченность.

«- Скажи, – взмолился вдруг Федя, – есть ты на самом деле или нет тебя? Если есть – какой же ты? Кто ты? Зачем ты? Зачем я тебя ненавижу? Ведь для чего-нибудь ты пришел ко мне?

Федя неясно теперь видел дьявола. Уже не висели длинные руки и голова; светилось зыбкое пятно, светилось, не исчезало. Были и голова, и тело, но чем оно все делалось, Федя не мог различить. Голубые, странные глаза только видел, на него устремленные.

– Не спеши так, – сказал дьявол тихо…

…Вдруг наклонился к столику (точно кудри какие-то упали вниз) – и взглянул на Федины часы.

– Я пришел сказать тебе…

– Что ты делаешь? – закричал Федя.

Туманный облик все светлел. Светлел медленно, но непрерывно. Тьма кусками сваливалась с него и пропадала внизу, обнажая светлое ядро…

– Кто ты? Отчего ты сейчас такой? Это ты?

– Да, это я. Слушай.

Федя смотрел не отрываясь. И на него смотрели тихие, голубые глаза.

– Ты слушаешь? Мы оба – твари, и я, и ты. Но я был прежде тебя. Создавший создал любовь и свет. Сотворив людей, Он полюбил их. И сказал себе: “Хочу послать им Мой высший дар – хочу дать им свободу. Хочу, чтобы каждый из них был воистину Моим образом и подобием, чтобы сам, вольно шел ко благу и возрастал к свету, а не был, как раб, покорно принимающий доброе, потому что заблагорассудилось это Господину”. И позвал Он нас, светлых, к себе и сказал: “Кто из вас вольно ляжет тенью на Мою землю, вольно ради свободы людей и ради Моей любви? Кто хочет быть ненавидимым и гонимым на земле, не узнанным до конца, ради сияния света Моего? Ибо если не ляжет тень на землю, не будет у людей свободы выбирать между светом и тенью. И не будут они, как Мы”.

Так Он сказал. И отделился я, и сказал ему: “Я пойду…”

Федя слушал и смотрел неотрывно в светящийся лик. Говоривший продолжал:

– Я пойду, я лягу тенью на Свою землю, я до конца буду лежать, как пес, на дороге, ведущей к Тебе, и пусть каждый из них оттолкнет пса, чтобы войти к Тебе, свободный, как Ты. Всю тяжесть проклятий их я беру на себя. Но, Всемогущий, что я знаю? Ты один знаешь силы человеческие. Если начну я одолевать их?…

Я смел сказать Ему так, но уже были во мне тень и страданье людей. И Он отпустил мне, твари, первое неверие за первое страдание и сказал: “Я Сам сойду помощником к людям, когда ослабеют силы их. Я Сам в Сыне Моем сойду к ним на землю, стану, как один из них, в свободе и любви, и умру, как они, и воскресну, как первый из них. Ты узнаешь Меня и будешь тенью около Меня. Велико твое страдание, и только Мое и человеческое будет больше твоего. Посылаю тебя, вольно идущего, на землю, в темной одежде. К Моему престолу восходи белым, как ты есть. Но для них ты темен до дня оправдания, и о дне этом ты не знаешь. Иди”.

И я спал на землю, как молния… Врезался в нее громовой стрелой. Я здесь. Ты меня видишь.

В белой, точно искристый свет, одежде сидел перед Федей печальный ангел. Все в комнате побелело. Чуть сквозили старые желтенькие стены через этот бледный свет. Но еще сквозили, еще были.

И Федя вдруг протянул к ним руки, к этим милым, желтеньким, уходящим стенам.

– Ты сказал мне, ты сказал… – шептал Федя. – Ведь это значит… Зачем сказал ты? Открыл оправданье, сжег мою ненависть… Значит, мне больше не надо жить?

Сияющий дьявол склонил голову на руки и заплакал. Но слезы были лучистые, нежные, радостные».

Не правда ли, какая трогательная идиллия – этот добрый ангел, ставший темной силой ради одного послушания Богу!

Яснее трудно выразить свое преклонение перед нравственным совершенством и духовной красотой сатаны. Дух зла – он белый, он добрый, он лучший из ангелов – и плачет он слезами лучистыми, нежными, радостными…

Как же не преклониться перед таким сатаной, когда лишь ради вящей славы Божией пожертвовал он своей ангельской чистотой и лишь по внешности, лишь в глазах людей носит «темную одежду»?

Какая, однако, характерная разница между сатаниста-ми французскими и русскими: сатана в Париже – это грубый плясун-негр из «Мулен Руж», а сатана в Петербурге – это нежный, милый ангел… Думается, что нежное перышко «русской» Зинаиды служит делу сатаны куда как успешнее, нежели похабный стиль «французского» Жана.

Русское искусство – всегда впереди.