Душа без признаков жизни

ГЛАВА 30.2. Стас. Исток подсознания

Зрение — всего лишь ширма, что скрывает

суть вещей. Вселенная — огромное ничто,

о котором мы не получили и крохотного

кусочка правды…

Жаклин Джас Райс

Мэтр касты пустоты

Живая модель галактики в центральном зале пирамиды настолько очаровала, что Стас отстал от товарищей, желая досконально рассмотреть это огромное произведение искусства. Разноцветные лучи ослепляли. Эскиз вертелся каруселью. Хотелось подойти и погреть руки: в холле неуютно прохладно, а искусственные солнца полыхали и манили теплом не хуже костра в зимнем лесу.

Кастивиль взмахнул посохом. Стаса вихрем швырнуло к Лилиджой — да так резко, что он кубарем посбивал часть людей с ног, будто кегли.

Позади присвистнули сестры. Они выводили из себя парня в ковбойской шляпе, советовали подобрать новый имидж, но особого энтузиазма в ответ не получили.

Перед стражей, охраняющей арочные ворота в исток подсознания, наставница развернула свиток. На дверях — изображение шестикрылых серафимов и человека, который рассыпается в труху, оставляя вместо себя мозг, излучающий фиолетовый свет.

Стражи расступились.

Бредя к воротам, Стас услышал тихую музыку, а когда приблизился к стражникам: звуки стали громче. Они выплывали из-за запертых дверей. Стас протиснулся сквозь толпу, по пути получил локтем в нос (трое демонов лупили друг друга от скуки), но не среагировал. Лилиджой скрылась из виду. Пришлось почувствовать себя ребенком, потерявшим маму в торговом центре.

Дальше стража не пустила, перекрыла проход своими жестяными тушами.

— Стой. У тебя разрешения пройти — отсутствует, манр.

— Как это отсутствует? — Он пошарил в кармане, высунул кулак и показал средний палец. — Вот такое подойдет?

Стражи оскалились. Один пнул Стаса в живот, а другой схватил под руки:

— Думаешь, мы не знаем, что это значит? — прорычал лысый верзила.

Кинжал не менее устрашающего, однако волосатого стража, расплавил кожу под горлом: на шастрах острие лезвия раскалено добела, не всегда, но чаще всего, будто просто порезать беднягу-нарушителя маловато. В любом случае на кадыке остался ожог.

Лилиджой выскочила из ворот, шлепнула себя по лбу и кинулась всех разнимать. Схватила Стаса за предплечье. Больно. Впилась ногтями, а они у нее прямо стальные. Улыбаясь страже, потащила непутевого сына внутрь.

— Он со мной, ребят, извините!

Стражники хотели броситься следом, но Христи и Ротти кинулись к ним на шею хваткой осьминога. Стас в благодарность поклонился сестрам, послал воздушный поцелуй и побежал за наставницей.

Ворота за спиной захлопнулись.

Длинный изумрудный коридор с высокими сводами. Красивая умиротворяющая мелодия, как в магазинчике с восточными сувенирами. На стенах — канделябры, свечи горят оранжевым пламенем. Дым гоняет сквозняк. Благоухает лампадное масло и пряная мирра.

Молчаливый асур в золотой мантии ходил кругами и напоминал золотую рыбку в аквариуме. Полуживую такую рыбешку... Свихнувшуюся от одиночества. Кастивиль спросил, кто из владык памяти свободен. Золотая рыбка повеселела, забряцала сотней ключей на шее — часть ключей тарахтела на его веревочных серьгах — и отвела всех к одной из белоснежных дверей.

Стас вошел в сферический зал.

Мост от входа тянулся к платформе чуть выше. Над головой — звезды и планеты. Далеко внизу менялись пейзажи. Моря. Леса. Города. Пустыни. Тысячи разных запахов и звуков: прохладный бриз с шумом прибоя, шепот хвойных деревьев и рёв динозавров, посвистывание ветров. Стас словно нырнул в хрустальный шар, со стенками гладкими и чистыми, как прозрачная, нежная волна в океане, что манит пропустить себя сквозь пальцы, стать частью чего-то столь идеального, возвышенного.

Вот оно — желание любой души в истоке подсознания.

Жажда безупречности.

Лилиджой шепталась с Касти. Голоса разносились эхом, отскакивая от пустоты. В позе лотоса на платформе сидел серафим. Ростом этот высший уступал разве что двухэтажному зданию. Шесть его крыльев подрагивали. Свечение наряда и обруча на лбу — ослепляло. Стас прикрыл ладонью глаза.

Кастивиль тоже носил тонкий венец из белого золота, исписанный набором символов, как у всех херувимов.

— Опять вы, — буркнул серафим, рассматривая Стаса. — Я же сказал… Проклятье снять не получится! Я здесь, чтобы показывать прошлые жизни, а не прихоти ваши исполнять.

— Нет, нет, — перебила Лилиджой. — Бальд, мы пришли посмотреть воспоминания другого человека.

«Проклятье? Он на меня глазеет?» — воспламенился Стас.

В фиалковых радужках Лилиджой зароился испуг, а на светлых щеках проступила краска. Наставница протянула серафиму свиток Трибунала.

Бальд взломал печать, развернул пергамент, прочитал и откинул его в сторону, почесал белые волосы на затылке, вздохнул и переплел пальцы.

Воздух замерцал, будто в насыщенном зное.

Стасу показалось, что кто-то подрубил ему ноги. Он зашатался, заморгал…

Вспышка! И всё исчезло…

Затем появился Андриан.

Жизнь друга неуловимо замельтешила перед глазами.

Вот — Андриан вытаскивает Стаса из тела, вот — встречает Марлин, вот… страдает после разлада.

Сердце стукнуло и провалилось в желудок. Вечеринка. Тот самый день, что разрушил их жизнь. Андриан убивает Феликса, окидывает труп мутным, равнодушным взглядом, словно киллер, который убивает людей каждый день. Уходит. Не справляется с автомобилем. Падает в реку. Тонет, но спасается… Он не в себе… Его собственные воспоминания — барахлят, как старый телевизор.

Стас до хруста сжал кулаки. Пульс отбивался в висках, в ушах, в груди.

Глупость… дикая глупость! Стас трижды проклял себя. Предчувствие не обманывало в тот день. Андриан его не предавал. Теперь — Стас уверен в этом, и будь возможность что-то изменить, он бы разбил голову в кровь ради нее. Но возможности нет. Все ужасное, что им могло быть сделано, уже сделано. Предатель не Андриан. Предатель он сам…

Тяжелые удары грома.

Память Андриана исчезла.

Несколько сцен вступило в войну за первенство.

Собака прыгает на ромашковом лугу в компании ребенка. Подросток. Марк. Внешне — вылитый Феликс. Смеясь, бьет ногой какого-то мальчика на полу. Кровь. Стоны. И снова собака, гоняющаяся за котом. Плач. Истерика. И снова Марк. Он мастерит из шершавой веревки петлю, становится на стул. Опустошённые карие глаза… Стул с грохотом переворачивается. Одинокая тень качается на стене в лунном свете…

Стас буквально услышал хруст при взгляде на повисшую набок голову подростка.

Приглушенные голоса.

Замотав головой, Стас прогнал видения, вернулся мыслями в реальность, и опять пред ним предстал серафим и компания.

— Что за бред?! — закричала наставница. Лицо ее перекосило в ужасе или тревоге — сложно определить, что именно Лилиджой так удивило. — Ты можешь показать нормальные воспоминания, а не эти огрызки?

— Это всё, что есть, — отрезал Бальд. Кажется, серафим сам не понял, что показал. — Может, вам лучше сходить на плато зарождений? У вашего Андриана очень странная энергетика. Я… я не знаю.

— Не знаешь?! В смысле? Ты же серафим! — завопила Лилиджой. — Если уж ты не знаешь, тогда что делать нам?

— Вот именно. Я серафим, а не Творец. И даже не вапландец. Я не всесилен. Ясно? Это всё, что я сумел вытянуть с плато зарождений.

— Вы бесполезные…

Наставница зачертыхалась.

Одной рукой Кастивиль схватил ее под ребра, другой закрыл рот.

— Не надо, Ли, — херувим наклонился над ухом девушки. — Думаю, всё просто. Андриан — жин и был собакой, но затем переродился человеком. Марком. Память животных не отображается в истоке подсознания. Ты же знаешь. Она всегда идет обрывками. А память Марка мы не видим, потому что Андриан еще жив. Воспоминания не стабильны.

Лилиджой яростно оттолкнула Кастивиля. Глаза ее замерцали фиолетовыми искрами. Несложно догадаться, почему наставница впала в бешенство. Это был единственный способ спасти Гламентила — узнать правду, а получилась куда большая бессмыслица.

— Глэму сотрут душу, а ты говоришь, что тут всё просто?! — завопила она, срывая голос. Касти отшатнулся. — Так не бывает! Здесь явно что-то не так! Ты должен помочь нам! Дарис…

Кастивиль взял ее, — багровую и пылающую, — под локоть и вывел из зала. Крики угасли с хлопком двери.

Стало невыносимо тихо.

Бальд недоуменно пожал плечами. Комментировать не пожелал, злиться тоже, хотя мог бы, Лилиджой намного ниже его по иерархии, или серафим онемел от возмущения? Как там наставница его назвала? Ленивым куском дерьма? Что-то в этом роде…

Шелестя перьями белых крыльев, Бальд растерянно забормотал и демонстративно сел медитировать.

— Итак… — нарушил тишину Стас. — Ты упоминал проклятье. Оно ведь меня касается, да?

Серафим открыл один глаз.

— Шутишь?

— В смысле?

Два глаза и рот.

— Вы мне все мозги выжрали со своей пассией, когда приходили прошлый раз!

Пассией?

— Да, да… — Стас прикусил губу: вспомнил, что живым нельзя находиться в Обители, и пнул невидимый камень. — Шутка. А покажешь мне парочку прошлых жизней, раз уж я здесь? Ну, что касается моего проклятья. Торжественно клянусь — больше не приходить.

Глядя на приложенную к сердцу ладонь Стаса, Бальд выдал невнятные междометия и покачал головой. В золотом обруче засверкали блики звездного неба.

— Идет.

Пространство вновь закувыркалось.

Однако перед глазами закрутились не прошлые жизни, а настоящая. Бальд так и не ушел от мыслей о странной энергетике Андриана, и Стас погрузился в историю своей дружбы.

Знакомство на Новый год. Сцена, как он сбегает к Андриану под гнетом очередных насмешек отца — Люси принимает зареванного беженца с теплыми объятьями.

Мама Андриана относилась к Стасу с такой лаской, что он со всей детской искренностью отдавался ее нежным зеленым глазам.

Он узнал вдруг всплывший момент.

В тот день Стас прятался за школой.

Люси Вериго присаживается рядом и гладит его растрепанные волосы. Он льет слезы, стыдится этого, но не может успокоиться. Очередной день матери, который Стас не выдержал. И когда Люси кидается его успокаивать, он всё выкладывает. Рассказывает о своих подозрениях по поводу исчезновения матери. Заявляет, что отец убил ее! Люси продолжает гладить его, прижимать к себе, окутывая запахом ландышей, и утешать.

После того случая она приглашала Стаса на все праздники. Каждый день матери звала на ужин и общалась с ним, как с родным сыном.

Разве Люси забыла об этой истории? Как она могла сойтись с отцом после подобного заявления? Еще один абсурд обрисовался!

Новая сцена.

Он дарит Андриану сертификат на учебу в школе искусств, лжет, что выиграл его. На тот момент Стас учился в музыкальной школе и знал, как друг мечтает пойти учиться рисовать, но денег у него не было, а у Стаса бы Андриан никогда их не взял. От подарка, к счастью, друг не отказался.

Из остальной каши воспоминаний Стас заострил внимание на моменте из студенческой жизни. Девушка Андриана приезжает к Стасу домой и признается в любви. Тогда Стас прогнал ее, пригрозил, чтобы больше она никогда не появлялась рядом с Андрианом.

А что происходит сейчас? Я пытаюсь отобрать у него Марлин… Когда-то я готов был прибить его девушку за содеянное, а теперь сам мечтаю, чтобы Марлин приехала ко мне с подобным заявлением? Глупость какая.

Стас зажмурился, осознав, что с момента знакомства он и Андриан — неразлучны. Ни одно событие в жизни не обходится без друга. Он вернулся к той сцене на складе, где поручил Андриана избить.

Сердце заворочалось. Стас упал на колени, чувствуя отвращение к самому себе, охотно зарыдал бы, но слезы не шли, и он захлебывался истошной болью, не имея права получить облегчение.

Многоголосый голос Бальда раздался вновь:

— Я спроецировал вашу внешность на прошлые воплощения, чтобы было проще.

Подняв голову, Стас вытер рукавом куртки веки и сощурился. Попытался сообразить: что за чушь видит? Выкатил глаза и подпрыгнул на ноги, жадно всматриваясь в быстро мелькающие воспоминания прошлых перерождений.

Запахло сандалом.

Мимозой…

У Стаса перехватило дыхание.

Везде она…

Везде!

В каждом его перерождении. Стас схватился за голову. В каждой жизни он сходился с ней, — почему с ней?! — испокон веков!

Это и есть проклятье?

Они обречены встречаться и влюбляться друг в друга каждый раз?

Как это понимать?

Голова закружилась, казалось, некто управляет мыслями, причем нетрезвой рукой.

Ноги отнялись.

Кто-то вцепился в локоть. Сцены исчезли. Стас протер пальцами веки и увидел разгневанную Лилиджой, которая уже тащила его по коридору за рукав. Мрамор звенел под ее каблуками.

— Тебя нельзя было это видеть! — гаркнула она на всю пирамиду.

— Нельзя? — Стас вырвал руку и басом покрыл в ответ: — На мне есть проклятье, и ты не удосужилась сообщить? Я должен быть с ней! С ней — я счастлив!

— Нет! Не должен! Наш род и ее — прокляли, и мы уже сотни лет ничего не можем сделать. В этот раз была надежда что-то изменить, но Бальд — всё испортил!

— Почему ты не рассказала? И почему сразу проклятье? Может, это дар? Что плохого иметь человека, с которым ты будешь счастлив?

— Эту жизнь Мирилайла захотела провести без тебя. Но связь между вами слишком сильна, и вы всё равно встретились. Ты должен понять... Это не дар. Это кошмар! — Наставница потянула Стаса к выходу из пирамиды. — Прости. Тебе нельзя было знать. Эта связь… Она разрушительна скорее для Мирилайлы.

— Ты, вообще, чья мать? Разве ты не должна быть на моей стороне?

— Я хочу, как лучше. Во имя Прародителей! Нельзя было тебе это видеть. Еле ослабили эту хрень перед перерождением!

— Любовь хренью в Обители называют?

Лилиджой устало вздохнула.

— Нет времени говорить об этом. Я хочу найти душу Андриана на плато зарождений, и добьюсь правды. Я не дам им убить Глэма!