Двойной генерал

Глава 15. Горячая встреча

22 июня, воскресенье, время 03:50

г. Барановичи, резервный штаб округа.

— Дежурного по связи мне, быстро! — утробным рыком обрываю доклад дежурного по штабу.

От броневика до крыльца дошёл таким широким шагом, что догнать можно было только бегом. Меня рвёт изнутри бешенство. Вот с-суки эти мемуаристы-документалисты, писаки и киношники, наполненную жидким дерьмом каску им всем на голову! Обо всём писали, подвиг народа во всех красках и всех ракурсах! Тут тебе и русиш партизанен, и Матросов, и Гастелло, но хоть бы одна тварь рассказала, что РЭБ (радиоэлектронная борьба) уже тогда существовала!

Блядский высер! Будет ли моя глушилка мейд бай Никоненко работать ещё неизвестно, а немцы это в рабочем порядке используют. Радиоэфир, оказывается, уже давно поле боя, где у нас конь не валялся.

— Где у нас нет радиосвязи? — гневно, будто он в чём-то виноват, вопрошаю подскочившего капитана-связиста. Тот быстро перечисляет. Вытаскиваю в памяти карту. Получается круг с центром близ Бреста и радиусом чуть больше половины расстояния от Бреста до Барановичей.

— Слушай приказ! Хоть наизнанку вывернитесь, но чтобы связь была со всеми соединениями, начиная от дивизии!

— Разрешите доложить, товарищ генерал армии! Гражданская телефонная сеть работает почти везде. Разрешите пользоваться ей.

— Только несекретные доклады. С использованием позывных. Разработайте какую-нибудь кодировку для устной речи.

Возникает одна идея. Пиндосы в своё время придумали.

— Найдите среди красноармейцев и призывников представителей редких народностей со своим языком. Любым, кроме распространённых. Каких-нибудь якутов. Обучите их, и пусть работают в паре. Сажайте их на разные концы линий. И тогда им можно разговаривать по телефону открыто.

По мере того, как объясняю, лицо капитана светлеет, глаза светятся восхищением перед гением командующего. Они, спецы по связи, не догадались, а генерал додумался. На самом деле, затупил твой генерал, как ученик школы для дураков. Догадаться, что немцы тут же слепят из радио новый вид оружия, не мог. Хотя это в воздухе витало.

Пока иду, успокаиваюсь. Дежурный нет, не успокаивается, пока обо всём не доложил. Так и крутится сбоку, поливая меня пулемётной скороговоркой. Дослушиваю его у дверей в кабинет.

— Копца и весь остальной командный состав ко мне. Всех, кто здесь.

Часы показывают без четырех минут четыре. Пока народ собирается, размышляю. Как бы мой резкий отлуп не вышел мне боком. Ладно, только мне. А если после такого жуткого афронта немцы пойдут на попятную, заявят о неспровоцированном нападении на невинное Люфтваффе и обвинят СССР в агрессии?

Нет. На севере и юге немцы наверняка сильно продвинутся. Но только если начнут. А то ведь могут отыграть назад, потеря за одну ночь нескольких сотен самолётов за раз может и остановить. Нет, не остановит, — очередной раз отвечаю сам себе. Не успеют. Пока доклады дойдут до Берлина, да потери наверняка преуменьшат. Потом начнут разбираться. А приказ уже в войсках, моторы прогреты, пушки заряжёны, хлопцы готовы, кони запряжёны. И всего минута до команд «Огонь!», «В атаку!» и тому подобных, как они там на немецком звучат? Просто не успеют приказ отменить.

Немного покатал эту мысль в голове. Нет, артподготовка уже идёт вовсю. Значит, на попятную идти поздно.

Звонит телефон. Комендант Брестской крепости. Очень взволнованный.

— Товарищ генерал армии! Немцы не прекращают массированный артиллерийский огонь! Буг на всём протяжении форсируют немецкие подразделения, к мосту подходят танки!

— Мост взорвёшь, когда там немцев побольше будет. И дальше по плану. Если что не так, а меня на связи не будет, действуй самостоятельно. Ты знаешь, как, — в противовес звенящему от адреналина тону полковника мой голос не просто спокойный, а усталый и даже удовлетворённый. А чего волноваться? В пакете с меткой «Фаза А» для Бреста всё расписано.

Всё! Слава ВКП(б), не смог я сорвать немецкое наступление. Начал понимать всю сложность положения военных только пару месяцев назад. Руководство страной действительно допустило гигантский просчёт. Он выражается не вещественными показателями. Катастрофические материальные потери были следствием. И просчёт был не в ошибочном прогнозе начала войны. Совсем в другом.

Правильно предсказали, не правильно, дело третьестепенное. И неоконченное перевооружение армии тоже не аргумент. Оно на самом деле никогда не кончается. А военные обязаны уметь воевать тем, что есть. И всегда быть готовыми ко всему. Как пионеры.

Вина Кремля в том, что он заморочил голову собственным военным. Первая фаза войны им же планировалась, как оборонительная, а Устав понуждает к наступлению. Пусть в своей самонадеянности и вере в несокрушимость Красной Армии они считали, что она отразит нападение в считанные часы. Допустим. Но эти считанные часы РККА должна всё-таки обороняться. А так как к обороне не готовились, — он, Павлов, исключение, — то и часами никак обойтись не могло. Устав РККА выявил свою полную ублюдочность в своём нынешнем виде. Его политруки составляли. На основе рецепта для митинговых речей. Политработники, а не профессионалы.

Плюс к этому Москва невзначай фактически спланировала крупные поражения на первом этапе в своём стремлении наглядно показать себя всему миру, как жертву вероломного нападения подлого агрессора. Мир должен увидеть разбомблённые города, бесконечные толпы беженцев, разбитую и растерянную армию, чтобы поверить в то, что СССР к войне не готовился и готов не был.

Тогда зачем придвинули войска максимально близко к границе? Ладно, он, — в нарушение, кстати, некоторых директив Генштаба, — отвёл части на резервные позиции, оставив на старых местах заслоны для имитации шевеления. Зачем так подставлять под первый удар огромные массы войск? На что они там рассчитывали? На то, что немецкие бомбы и снаряды лишь ласково погладят по головке бравых красноармейцев, которые потом в едином порыве зададут перцу наглому фашисткому захватчику?

Заигрались! — решил я. Заигрались, а потом будут искать виноватых стрелочников. Среди генералов. Не себя же они к стенке ставить будут. Теперь я лучше понимаю положение Павлова и остальных генералов. Их заставляли идти по двум дорогам одновременно. Подставится под удар немцев, любой ценой избегнуть обвинений в провокациях. И эффективно отразить нападение, буде такое случится. Поэтому генералы метались, отдавая противоречащие друг другу приказы. И воевать по-настоящему почти никто не умеет.

Хорошо, очень хорошо, что я не смог отменить вражеские планы. Немцы всё-таки напали, сейчас Прибалтийскому и Киевскому округу прилетит на полную катушку. Они отступят, немцы что-то оккупируют и после этого никак не смогут откреститься. Перед всем миром они — подлые захватчики. Стоит, конечно, поразиться тупости этого мира, который как-то исхитрился до сих пор этого не заметить, хотя уже вся Европа под ними.

Немцы не смогут откреститься, а он сможет. В результате систематического искажения, а иногда и прямого игнорирования приказов и директив из наркомата реальная конфигурация его войск при кажущемся сходстве принципиально отличается от данных генштаба. Хмыкаю, поговорка "война всё спишет" повернулась счастливой стороной. К тому же есть ещё одна, "победителей не судят". А он будет победителем, будет!

— Собрались? — оглядываю собравшихся генералов. Все, кроме Копца.

— Тогда начнём. Иван Прокопьич, настал ваш звёздный час. УРы уже строить не надо. Снимай оставшееся стройуправление и отдавай Болдину в Минск. Пусть первым делом займутся бомбоубежищами и укрытиями. А ты, как я тебе обещал, возглавляешь новое управление по вооружениям. Будешь заниматься трофейной техникой и трофейными боеприпасами…

Создаю условия для снятия последних немецких достижений. Кумулятивных боеприпасов, всяких там подкалиберных, и всего прочего. Приходит почти не опоздавший Копец.

— Вместе с тыловыми службами и железнодорожниками организуй сбор разбитой немецкой техники… Иван Иваныч?

Копец подскакивает, ему не терпится похвастаться.

— Сбито 298 немецких самолётов…

— Не могли до трёх сотен довести? — сварливо перебиваю я.

— Почему не могли? — обижается Копец, — смогли, только полтора десятка за линией границы упали. Наши потери — сорок девять самолётов, но лётчиков мы потеряли только восемнадцать, погибших и тяжелораненых. На аэродромах разбито в щепки сто семьдесят неисправных самолётов. Со снятым вооружением и без моторов.

Вижу, как моих генералов отпускает напряжение. Оптимизмом Копец заражает всех. Это победа и вовсе не пиррова, хотя нам и такая бы сгодилась. Считать надо по лётчикам. Мы потеряли восемнадцать пилотов, по большей части неопытных. Немцы лишились почти трёх сотен асов. Это не нокаут, на той стороне было полторы тысячи самолётов с пилотами. Не нокаут, но удар сильнейший.

— Хорошо, Иван Иваныч, с тобой потом всё обсудим. Пётр Михайлович, — обращаюсь к Васильеву, своему инженерному генералу, — у нас остались эшелоны, которые должны были уйти немцам. Там есть пара эшелонов с железной рудой, а мы ж/д ветку у Гродно не закончили. Используй эту руду, как щебень.

— Дмитрий Григорич, а нам по шапке не дадут. Наверное, это стратегический груз?

— Ни черта не стратегический, — отмахиваюсь, — это низкосортная руда, наши металлурги не умеют с ней обращаться. Никому она не нужна, кроме немцев. Освободившийся подвижной состав оставь пока у себя, под свои нужды.

— Владимир Ефимович, с остальными «немецкими» эшелонами поступим так. Лес и зерно оставляем себе, остальное отправляем обратно. Лес на наши нужды, половину зерна — колхозам. На хранение! — строго поднимаю палец, — остальное оставим себе. У нас же тоже лошадки есть.

— Иван Прокопьич, — надо закончить с шефом по вооружениям. Отвожу ему главную базу здесь в Барановичах. Мастерскую по ремонту автобронетанковой техники он сам расширит. Гомельский завод ему в помощь.

— И самое главное, чуть не забыл, — тычу пальцем в Михайлина, тыловика Виноградова и Климовских, — организовать сбор немецких самолётов, вплоть до обломков. Радиостанции, даже разбитые — на радиозавод, пусть ремонтируют и приспосабливают к нашим самолётам, вооружения — Михайлину в его центр, всё остальное — на авиазавод, для них это ценнейшее сырьё. Иван Прокопич, попадутся целые движки — снимай, пригодятся.

Немного посоветовался сам с собой и решил.

— Поступим прямо и без затей. Озадачим все части транспортировкой обломков самолётов к дорогам поближе. А вы потом соберёте.

Хозяйственные и организационные дела, — надо было ещё распределять мобилизованных, — после дальнейшего получасового обсуждения завершаю приказом начальнику штаба:

— Владимир Ефимович, распредели мобсклады по соединениям. Ты знаешь, как.

— А если начальники складов не подчинятся?

— Тогда под арест, пока не поумнеют, — они действительно на формальном основании могут не подчиниться. Пока не все поняли, что война началась.

С пограничниками вопрос решается сам собой. Они и без меня под НКВД уходят. Будут диверсантов и шпионов ловить и за порядком следить.

В конце выгоняю всех, оставляю только штабиста Климовских, Копца и начальника связи Семёнова. С этой чёртовой немецкой глушилкой надо разобраться. Получив ЦУ, Семёнов уходит. С главкомом ВВС ещё один важнейший вопрос надо обсудить. Этот день мы как-нибудь продержимся, если вермахт где-то сумеет пройти дальше сорока километров, — не сомневаюсь, что где-то они прорвутся, — то мне будет из кого штрафбат формировать. А вот что делать дальше?

— Ну, что, Иван Иванович? Первый удар мы парировали, давай думать, как ответить… — говорю, дождавшись, когда он по моему телефону отдаст приказы своим летунам.

22 июня, воскресенье, время 04:45.

р. Буг, 15 км северо-западнее Бреста

На восточном берегу недолгая стрельба вспыхивает только один раз метров за триста от переправы. Перебравшийся на большевисткую сторону батальон занял позиции и проверил прилегающий лес с обеих сторон.

Можно отправлять танки, майор панцерваффе отдаёт короткую команду, подкрепляя резким жестом, «Форвертс!». Первая пара танков Pz.Kpfw.III, снабжённых трубками-шнорхелями, рыкнули моторами на старте и полезли в воду.

— Аларм!!! — истошный вопль заставляет все экипажи скопившихся на берегу бронемашин и танков спрятаться внутри и закрыть люки. Пехотинцы, включая бравого майора, прячутся за танками.

Но миномётный удар обрушивается не на них, а на переправившийся батальон. Несколько мин падают в воду. Рассекающие поверхность трубки вздрагивают, перекашиваются и останавливаются. Слишком близкие разрывы не могут повредить танкам, ползущим по дну. Но мощный гидравлический удар нарушает герметизацию. Через четверть часа экипажи затопленных танков один за другим появляются на поверхности. Кто-то не умеет плавать и просто держится за шнорхель. Их снимают на лодки.

Разрывы мин стихают, расторопность обученного личного состава принимает характер лихорадочной. Забот прибавляется. Передовой батальон частично уходит влево, стрельба велась оттуда, ему на помощь спешит второй. Инженерные подразделения не торопяться наводить понтоны, переправа пока под угрозой обстрела.

Генерал-полковник Хайнц Гудериан, командующий 2-ой танковой группой, наблюдает за переправой в бинокль. Не очень гладко начинается форсирование. Через пару минут над Бугом появляется четвёрка Bf 109, сейчас они быстро разгонят немногочисленные подразделения русских. Если нужно, юнкерсы помогут. Оборона красных в этом месте разрежённая, остановить ударный кулак вермахта они никак не смогут.

Гудериан морщится. За Бугом, на стороне красных завязывается воздушный бой. Ну, как бой? Смешные русские тупоносые машины не способны догнать Bf 109F, поэтому те, огрызнувшись, немедленно уходят вверх и на свою сторону. Зачем им, четверым, связываться с двумя тройками. Надо вызвать помощь.

Генерал-полковник опять морщится. У русских неплохо поставлено оповещение, глушение радиосвязи не особо помогает. В воздухе начинается какая-то непристойная возня. Уже дюжина мессершмиттов заставляет русских уйти, но только до тех пока, не подоспела целая эскадрилья каких-то других самолётов. Гудериан вглядывается, это совсем другие с острым носом и сдвинутой назад кабиной. Большевисткий Миг-3.

Над Бугом раскручивается воздушный бой. Генерал досадливо кривится, асы люфтваффе несут первые потери. Не заметили вовремя подкравшиеся со стороны солнца Миги. Один самолёт, оставляя за собой шлейф дыма, снижается в сторону запада. Мерзавцы! Когда они успели перенять тактику наших асов?

— Герр генерал-полковник, — ему козыряет посыльный офицер, — в двух километрах северо-восточнее передовой батальон натолкнулся на русские оборонительные позиции. Координаты целей артполку выданы.

Гудериан кивает. Обученной и опытной армии нужно меньше команд. Многое делается само собой. И вдруг… о, майн гот! У русских тоже есть дальнобойная артиллерия! На тот берег обрушиваются тяжёлые фугасы. Авиация ничего сделать не может, занята увлекательной бойней с советскими истребителями. Бомбардировщикам и разведчикам соваться не стоит. Соьбют и не заметят. Ещё три машины люфтваффе падают вниз, и только один дотягивает до родного берега. Красных сбито пять, насколько мог заметить генерал. А нет, уже шесть! Наши лётчики опытнее и сильнее… Ш-шейссе! Вердаммт! К большевикам прибывает еще подкрепление! Задымив, вываливается из боя ещё один Bf 109F. Или люди Кессельринга приврали или у большевиков намного больше самолётов, чем насчитала разведка.

Там же, время 09:15.

Генерал-полковник нервничает. Форсирование продолжается, на том берегу почти вся 18-ая танковая дивизия. Но артобстрел время от времени продолжается. Один раз снаряд, калибра не меньше 152 мм, разбил понтонную переправу. Её восстановили, но время идёт. И сам он не рискует переправляться.

Генерал переправился в шесть часов вечера, когда на том берегу закрепились и оборудовали позиции зенитчики. Иначе справится с советской авиацией невозможно. Теперь пилоты люфтваффе при каждом удобном случае уходят под прикрытие своих зениток. Со скрипом и спотыкаясь, но 2-ая танковая группа неумолимо перебиралась на противоположный берег.

22 июня, воскресенье, время 05:50

г. Барановичи, резервный штаб округа.

Только что уходит Копец реализовывать наши наполеоновские планы. Немцы сделали ход в радиоэфире, надо дать ответ, желательно неадекватный. Для начала надо хотя бы примерно вычислить координаты постановщика помех. Это должна быть мощная многоканальная радиостанция или специализированный источник широкополосного радиошума. Так или иначе, это довольно громоздкая штука, наверняка на колёсах, но быстро уйти вряд ли сможет.

Сейчас Копец разошлёт самолёты с чётким приказом, и уже через час-два мы будем знать, где расположилась эта радиотварь. Почему-то Копец тоже глядел на меня с огромным уважением, когда я расписал ему элементарную схему действий.

— Твой разведчик должен лететь на одной и той же высоте. Допустим, в три тысячи метров. Строго на ней. Фиксирует координаты, где начинаются помехи. К примеру, здесь, — показываю карандашом на карту, — далее летит в сторону Бреста и отмечает вторую точку, где помехи полностью забивают связь.

Помечаю вторую точку, получившийся отрезок смотрит концом на Брест.

— Потом летит с другого места, сместившись километров на сорок. Повторяет манёвр, — второй отрезок «глядит» на Брест, — пусть сделает так раз пять. После этого мы вычислим, где эта гадина расположилась. Лучше всего летать над небольшими населёнными пунктами или отмеченными на картах высотами. Их координаты мы точно знаем.

Сияющий, как начищенный пятак, воодушевлённый Копец убегает.

— И помни! — кричу вслед, — обязательно на одной и той же высоте.

Теперь сижу в кабинете, как паук в центре паутины. Выслушиваю доклады, отдаю приказы, координирую действия частей. Но накал спадает, я сейчас даже при собственном сильном желании навредить войскам дурными приказами не смог бы сильно помочь противнику. Всё катится само.

Обескураженные немцы наконец-то поняли, что лёгкая прогулка не удалась. Их активность резко сокращается, видимо, приступили к перегруппировке, переброске резервов и корректировке планов. До обеда выпадали паузы до четверти часа, когда я не получал ни одного доклада.

Часов в семь, когда подошедшие к Бресту части 75-ой дивизии надёжно закупорили в городе до полка немцев, раздался звонок из Минска. Я в это время основное внимание уделял Гродно. Этому городу досталось немного, но больше всех, без учёта Бреста. И немцы упорно рвутся к нему. Как мёдом им там намазано.

Снимаю трубку, на другом конце голос Болдина.

— Товарищ генерал… — Болдин мнётся, — я звонил в Москву…

— Иван Васильевич, у меня времени нет. Или говори сразу, или иди нахер!

— Маршал Тимошенко приказал огня не открывать, — выдавливает из себя Болдин.

Мощным усилием воли давлю рвущееся изнутри желание послать Болдина и Тимошенко со всем генштабом и наркоматом в самое глухое, тёмное и отвратно пахучее место. «Пусть нахрен идёт этот сраный маршал!», — бурчу про себя. Но, разумеется, не вслух.

— А какого хрена ты туда звонил? — спрашиваю через паузу и почти мирно.

— Ну… запросить инструкций…

— Ещё раз так сделаешь, будешь моим самым лучшим подразделением командовать. Штрафбатом. Дай мне разведку.

— Слушаю вас, товарищ генерал армии, — голос у Блохина бодрый. По-крайней мере, на слух. И отзывается так быстро, будто они с Болдиным в одном помещении.

— Семён Васильевич, у меня такой вопрос. Что говорят иностранные радиостанции? Немецкие, английские, испанские, да хоть турецкие?

— Э-э… — полковник от вопроса подвисает, — мы такого не отслеживаем.

— Замечательно, полковник, — произношу с радостным подъёмом, — у тебя огромный шанс сделать карьеру. Если через четверть часа ты мне не скажешь, что говорят западные новостные источники, станешь аж майором. Хватай переводчиков и слушай вражеские радиоголоса. Берлин, прежде всего, остальные столицы тоже. Жду звонка через пятнадцать минут. Отбой.

Кладу трубку. Снова поднимаю, придётся отвлечь Копца. Удар немцев по Гродно надо притормозить.

Блохин почти укладывается. Звонит через двадцать минут.

— Товарищ генерал армии! Докладываю. Поймали и перевели сообщения берлинского радио и других немецких городов. Передают и комментируют речи Риббентропа о вторжении германской армии в большевисткую Россию. Упоминают обращение Геббельса к немецкому народу о выступлении против еврейских властителей большевисткого центра в Москве. Примерно так. Это что, война?

— Более дурацких вопросов я ещё не слышал, полковник. Немцы открыто всему миру говорят, что начали против нас войну, а ты переспрашиваешь. Объясни там Болдину, а то он тоже до сих пор не понимает…

В кабинет около девяти часов заглядывает адъютант.

— Товарищ генерал армии, вас Москва требует по ВЧ-связи.

Вздыхаю. Пункт ВЧ-связи в подвале. Соображения секретности.

— Побудь здесь, отвечай на звонки. Народ должен знать, что всё в порядке.

— Что отвечать?

— Что есть. Говорю с Москвой, скоро буду.

Внизу, куда спускаюсь по крутым ступенькам, за стальной дверью, в конце коридора комнатка с дежурным связистом. Сажусь, беру трубку, сержант тихо выходит.

— Слушаю. Генерал Павлов.

— Что у вас происходит, товарищ Павлов? — раздался знакомый всем голос с лёгким акцентом.

— Здравия желаю, товарищ Сталин. Я думал, вы знаете, что происходит. По масштабам боевых действий можно заключить, что началась война. Немцы нанесли авиаудары, провели артподготовку по расположению войсковых частей, атаковали погранзаставы и перешли границу на всём протяжении округа.

— Какие потери, товарищ Павлов?

— В целом, пока не знаю, товарищ Сталин. День не закончился, бои ещё идут. Ждём второй атаки.

— Ви что, хотите сказать, что первую атаку отбили?

— Да.

— На всём протяжении границы?

— Докладов о крупных прорывах немецких войск не поступало. На севере у Сувалок, севернее и южнее Бреста немцы захватили плацдармы на нашей стороне. Мои части ведут с ними бой.

— Ви хотите сказать, что не отдали ни одного города и ни одна ваша часть не отступила?

— А зачем их отдавать? Нет, товарищ Сталин. Пограничники только отошли на резервные позиции.

Сталин удивлённо хмыкает и прощается. Осторожно кладу трубку. Сталин очень удивился моему успеху. Значить это может только одно. Остальные округа «успешно» отступают. И несут тяжёлые потери. Не помогли мои предупреждения соседям. Хотя, насколько я помню, в моей истории Львов взяли только 30 июня. Я поразился, когда узнал. Он ведь у самой границы стоит. Что-то около 50 километров. Минск за три сотни от границы и его взяли 28 июня. Удивительно.

Поднимаясь наверх, ругнулся про себя. Совсем забыл спросить, разрешается ли стрелять по территории за линией границы? Остановился. Перезвонить? А, ладно, машу рукой. Пока не горит. Если что, без приказа врежу, война всё спишет. Тороплюсь наверх. Подходит время для следующей фазы.

В кабинете вызываю начальника штаба и отдаю ряд приказов.

— Возмутятся, Дмитрий Григорич. Вроде успешно отбили нападение и отходить.

— Будут артачиться, пригрози трибуналом. В штрафбате для всех место найдётся. Оперативная необходимость. Зачем нам жертвовать людьми, когда можно этого не делать? Короче, выполняйте приказ, генерал!

Климовских уходить не спешит.

— Дмитрий Григорич, с «Гекатой» нет связи… из Бреста докладывают, что южная ветка повреждена.

Твою мать! Совсем забыл!

— Где повреждена? На каком километре?

— Они не знают. Проверили на целостность рельсов. Разрыв. Или снаряд или бомба угодила в пути.

Я решил слегка облегчить дорогу немцам в районе Сувалок и южнее Бреста. Пусть идут на Минск, как задумали. Хотят меня окружить? Милости просим, ха-ха-ха. Поманю немцев перспективой отрезать Белостокский выступ. Сама собой на лицо наползает гаденькая ухмылка.

Дивизии, расположенные южнее Бреста, оставив заслоны, начинают стягиваться к городу и северу вдоль трассы Брест-Кобрино. Будто приглашали немцев к окружению и сами окружали успевших прорваться в город немцев. У Сувалкинского выступа тоже давали немцам окна, под интенсивным давлением понемногу отступая и сдвигаясь в сторону.

Такой у меня план, вернее, его начало. Хочу дать немцам увязнуть, потрепать их по дороге, затем уничтожить. Но один из любимейших бронепоездов терять не хочется. У меня их таких всего два, «Аврора» и «Геката», снабжённые тяжёлыми 152-мм пушками. Стратегический ресурс. Новость плохая, но не совсем паршивая. Железнодорожники проверяют пути на электрический контакт. Если рельсы разорваны, цепь разомкнута, электричество не проходит. Но если бронепоезд разбит, то цепь должна быть замкнута, если хотя бы один вагон на колёсах. Но может быть и то и другое. И рельсы повреждены и бронепоезд разгромлен.

— Согласуй с Копцом и вышли туда самолёт-разведчик. Если обнаружит их, пусть передаст им пакет с приказом. Если есть необходимость и ход не потерян, разрешаю им уйти на юг. Насколько далеко, пусть решают сами. Обеспечь им авиаприкрытие. Пошли У-2, он сможет ответ привезти. Он где угодно сядет и взлетит.

Блядский высер на мою лысую голову! Не дошли у меня руки, и времени не было построить ещё одну ж/д ветку рядом с Брестом. И не хотелось в этот капкан «Гекату» совать, и поддержать надо было Брестский гарнизон и 75-ую дивизию, заслоняющую южный фланг. В принципе, если «Геката» на ходу, ей не поздно уйти в Киевский округ. Но там её быстро Жуков к рукам приберёт. Приберёт и профукает, чужого-то не жалко. Обратно вернуться сможет? Надо карту смотреть.

А ведь сможет! Километров триста придётся пройти. Железная дорога там образует трапецию с широкой стороной сверху, в правом углу — Брест. Спуститься к Ковелю, потом на восток в Сарны и вверх на Лунинец. Дальше можно хоть в Барановичи, хоть в Пинск и Кобрин.

Шанс есть. Если Жуков ушами прохлопает. Этого хапугу боюсь больше, чем немцев. Из-за него я перед войной на сотню меньше танков получил. И с полсотни самолётов не досчитался. Уже распределённую по округам технику умудрился увести.

22 июня, воскресенье,10:35.

Примерно 15 км строго на север от Бреста.

Полковник Хельмут Шефер, командир передовой группы 18-ой дивизии панцерваффе, осматривает мост через речку Лесная. Мостик очень важный, удастся захватить, операция окружения Бреста пройдёт намного веселее. Но оберст не торопится, изучает местность на безопасном удалении от моста почти в километр.

Надо быть хуже, чем примитивные недолюди, чтобы не учиться на своих ошибках. Он уже потерял один PzKpfw IV, несколько мотоциклов с экипажами и полтора десятка убитых подлым снайперским огнём из леса. Потери русских — всего полдесятка, накрытых миномётным огнём.

Мост не может быть без охраны, но её не видно. Оберст хмурится, слишком много времени прошло, чтобы большевики не озаботились разрушить мост. Если не разрушен, значит, заминирован. Ему много не надо, чтобы стать осторожным. Первым делом русские отучили его посылать разведку на мотоциклах. Хватило одного раза. Час назад, заслышав стрельбу, послали помощь на двух бронетранспортёрах. Те застали только разбросанные у дороги трупы своих камрадов. Мотоцикл обнаружился только один, повреждённый. Ещё два русские угнали. Преследование он запретил и, как оказалось, правильно сделал. Через два километра подрывается на мине танк, на фугасе огромной мощности. Взрывом его отбросило в сторону и перевернуло, экипаж погиб, пострадал экипаж идущего следом бронеавтомобиля. Через пару минут после инцидента авангард, состоящий из лёгкого танка Pz-38(t), бронетранспортёра и пары мотоциклов, присылает странный доклад.

— Герр оберст, обнаружена странная табличка. На ней по-немецки, хотя и с ошибками, написано: «Внимание! Заминировано! Проход дальше воспрещён!». Мы остановились в пятидесяти метрах от неё.

Передовая группа подходит к авангарду и останавливается. Вперёд выходит сапёр, осторожно исследует миноискателем дорогу. Через десять метров после таблички, которую он тоже внимательно осмотрел и трогать не стал, останавливается и поднимает руку. Яволь! Мина обнаружена! Сапёр достаёт короткую лопатку и опускается на колени перед заложенной миной.

Бу-дум-м!!! Ш-шейссе! Оберст изрыгает длинное ругательство, сапёра, вернее его изорванное тело, отбрасывает назад. Только после этого оберст догадывается, в чём дело. Мина с электроподрывом, на ней хоть пляши, она не сработает, пока оператор не нажмёт рычаг машинки.

Оператор где-то рядом, оберст инстинктивно оглядывается. Вокруг поля, холмы, перелески и леса. Он может быть где угодно. Где угодно? Найн! Оберст отдаёт отрывистые команды, место подрыва с двух сторон дороги выстраиваются ряды танков и бронемашин. Надо перекрыть обзор возможному наблюдателю.

Через десять минут электропровод был обнаружен и место, куда он был направлен, немедленно обстреляно. По проводу же нашли лёжку оператора, которого, понятное дело, на месте уже не было.

Остановить их русские открыто не пытаются, но скорость продвижения крайне не высокая. Сначала идут сапёры, прячась за бронемашинами, что идут вдоль дороги, после их отмашки колонна продвигается на треть километра. Скорость продвижения — бег черепахи. Десять километров за пять с лишним часов!

Издевательства русских на этом не кончаются. Километра через полтора опять табличка с предупреждением. Под прикрытием бронемашин, где-то ползком, сапёры исследуют участок. Мин нет! Вердаммт! Проклятое азиатское коварство!

Мины обнаружились за четвёртой табличкой. Но на фугас с электроподрывом нарвалась одна из бронемашин. Еще одного неосторожного сапёра подстрелил снайпер.

Близко к мосту оберст подводить свою группу не стал. В ту сторону приказал развернуться батарее лёгких пехотных пушек le.IG.18 калибра 7,5 см. Через две минуту после получения командиром батареи указаний, пушки начинают выплёвывать снаряды. Оба берега у моста подвергаются обстрелу.

Оберст учёл только что полученный опыт. Наверняка русские заложили такой же фугас, соединённый проводом с машинкой или к аккумулятору с ключом. Густая сеть разрывов осколочно-фугасных снарядов неизбежно разорвёт связь оператора с миной, и мост останется цел.

Шайссе! Как они это сделали?! Когда на мост с разгону влетает танкетка, мост рушится от взрыва. Надежда на быстрое и лёгкое продвижение окончательно обрушивается вместе с мостом. Здесь они застрянут надолго, весь опыт еще с первой мировой войны говорит об этом оберсту во весь голос.

За километр с лишним от оберста на том бережку по небольшой впадинке отползает красноармеец со снайперской винтовкой. Маскировочный комбинезон делает его абсолютно невидимым на фоне прибрежных кустов. Зелёные лохмотья свисают не только с костюма, вся винтовка обмотана ими.

— Как, как? Каком об пенёк, — бурчит красноармеец, — стрелять надо уметь.

Красноармеец возвращается с докладом на центральный НП, вокруг которого располагается сеть наблюдателей. 42-ая стрелковая дивизия, которой приказано держать рубеж по реке Лесной, не собирается выстраивать традиционную оборонительную линию. Оборона держится на мобильных узлах вокруг миномётных и артиллерийских батарей.

22 июня, воскресенье, 04:00

Ж/дорога в 6 км от Бреста в сторону Ковеля (Украина)

Тяжёлый бронепоезд «Геката».

В командирском вагоне командор «Гекаты» снимает трубку, выслушивает приветствие.

— И тебе привет, Петя. Что скажешь?

— Немцы пошли в атаку… — полковник перечислил все участки, — Как думаешь, не пора ли тебе в дело вступать?

— Моё дело маленькое, Петя. Сегодня ты дирижёр. Как скажешь, так и будет.

— Готов?

— Да. Когда начинать? И поберегись там, а то зацеплю.

— За меня не волнуйся. Я глубоко сижу. Прямо сейчас начинай. Точки два, три, семь.

— Хорошо. Дай поправку по первому выстрелу.

За шесть километров от города, наваленные большой длинной кучей прямо на пути кусты и деревья вдруг шевельнулись и раздвинулись в двух местах. Вблизи можно было разглядеть, что под зеленью маскировочной сети прячется бронированный монстр. Бронепоезд частично убирал маскировку. С двух вагонов, одинаковых, но не соседних. От центра вагона с круглым верхом поползли к краям затворные бронированные крыши, открывая половину коробчатой платформы с метровой высоты стенками. На платформе сноровисто работают красноармейцы, поднимая 4-метровые стволы пары гаубиц, переводя их из походного положения в боевое.

За два вагона то же самое происходило с такой же артплатформой. В командирском вагоне майор-артиллерист Николай Сергачев, 35-летний крепкий мужчина с весёлыми насмешливыми глазами, командир бронепоезда «Геката» 4-го дивизиона кидает последний взгляд на расчёты для стрельбы. Теперь вызвать командира первого орудия, продиктовать данные по стрельбе. С другой стороны стола сидит помощник, сержант-связист.

— Семён, дай крепость, — и в трубку, — Пётр, первый выстрел через минуту.

На самом деле выстрел грохает через пол-минуты, но ещё столько же летит снаряд. Выслушав комментарии из крепости, майор делает поправку. Ещё через минуту обе гаубичные платформы грохочут выстрелами. Время от времени майор меняет данные для наводчиков и сверяется с крепостью.

Каждый выстрел отдаётся по всему составу, слегка гудят рельсы. Сергачёв как-то заметил, что местонахождение их бронепоезда можно по этому гулу рельсов вычислить.

На другом конце полёта снарядов «Гекаты». Брест.

Для атакующих крепость немецких солдат начинается ад. Осколочные снаряды 152-миллиметрового калибра, падающие почти вертикально, вещь для человеческого организма невыносимая. Уцелевшие немцы перебежками во время коротких пауз между разрывами бросают открытые укрепления.

Через час гарнизон крепости выбивает немцев окончательно. На боевые позиции выводится зенитная и полевая артиллерия, свои огневые точки оборудуют пулемётчики и стрелки. Надо торопиться. Немцы долго чухаться не будут.

Повозились с освобождением бывшего женского монастыря. Но недолго, немцы не пылают желанием биться за здание насмерть. Затем комендант размещает на всех самых высоких местах наблюдателей и корректировщиков огня. Связисты тянут кабельные линии. Крепость готовится к долгой обороне. Быстро и деловито. По одному виду солдат и командиров заметно, что крепость никто не думает сдавать. По-крайней мере в ближайшее время.

Бронепоезда «Геката» и «Аврора» с востока обрабатывают своим огнём захваченную часть города. Немцы спешно прячутся по подвалам, зданиям, любым укрытиям. Не всегда это спасает от осколочно-фугасных снарядов крупного калибра. Оставшихся после смещения артподготовки к западу вычищают из города железной метлой взявшиеся неизвестно откуда подразделения РККА, неожиданно многочисленные. Все укрепления и крепости во все времена с тыла брать намного легче, чем с фронта.

— Хватит, пока, — голос коменданта Бреста даёт артиллеристам «Гекаты» передышку.

— Ты мост снёс? — интересуется Сергачёв.

— Нет, не получилось. Немцы сообразили, лодку с фугасом расстреляли с берега. Зато тебе удалось, ты его почти завалил, — полковник Ефимов переживает о своей занозе. Мост через Буг на Западный остров. Точка два на карте, стоявшая первой в списке целей, как раз и прятала под цифровой обезличенностью главную мишень.

Оба понимают, что это слабо. Подрывать мосты надо снизу, вынося опору целиком. Бомбами можно. Снаряды только портят, отремонтировать можно быстро.

Потом майор Сергачёв связывается с 75-ой дивизией, ведущей бои южнее, теперь требуется их поддержать огнём. Павлов снабдил их изрядным запасом, так что над боеприпасами можно не трястись, подобно скупому рыцарю. Одно плохо, радиосвязь не работает. Есть только узкая полоса частот, забитая трелями морзянок и немецким лаем, который они речью почему-то считают.

Хорошо, что они успели за полчаса бросить линию до ближайшего поста ВНОС. Иначе бы им стало кисло. Вернее, товарищам в Бресте. Хотя есть ещё «Аврора» и не только она…

Ду-Дум! Замерший на долю секунды майор бросается к смотровому окошку и успевает заметить опадающий зонтик разрыва. Дальше в мозгу проносилась длинная матерная фраза, на фоне которой майор рефлекторно принимает решение и сыпет приказами.

— Огонь прекратить! Немедленно начать движение! Маскировку установить на ходу! Связь с крепостью, быстро!

Близкий разрыв это пристрелка, его засекли и надо быстро уходить, бронепоезд слишком лакомая и лёгкая цель. Но как немцы это сделали?! Самолётов над ними замечено не было!

Связист протягивает трубку.

— Петя, меня застукали, я ухожу, — скороговоркой выпаливает майор.

— Понял тебя, Коля. Жаль, но ничего. Пока, — Ефимов огорчился, но не очень. Огневая мощь бронепоезда не больше четверти всей артподдержки. И своя артиллерия под рукой есть.

Поезд дрогнул и начал медленно, начиная со скорости полтора сантиметра в секунду, сдвигаться. Быстрее, быстрее, быстрее! — майор закусывает губу. Бу-Дум! Следующий снаряд ложится с другой стороны и заметно дальше. Майора немного отпускает. Сам артиллерист, понимает, что это значит. Батарея-охотник примеривается, такой разлёт означает, что она далеко. Есть у него неплохой шанс уйти вовремя. Связи он лишился, провода ползти за уходящим поездом не будут, но ничего. Будет день — будет пища.

— Скорость довести до тридцати километров и не увеличивать! — Сергачёв смотрит на карту, прикидывает и выдаёт новую команду. — Отходим на восемь километров.

Должно хватить. Бу-Дум! Ду-Ду-Дум! Разрывы посыпались серией в опасной близости от путей. Бронепоезд как-то опасно дрогнул, но продолжает движение, наращивая скорость.

Через полчаса «Геката» затаивается рядом с лесочком, укрывшись маскировочной сеткой.

4 часа утра и далее. Брестская крепость.

Комендант не смог выполнить приказ Павлова, и мост через Буг так и не рухнул в реку. Но на изрядно искорёженном покрытии горят два танка Т-III и до взвода пехоты мирно бултыхаются в водной глубине, всматриваясь в дно мёртвыми глазами. Почти полностью выбитые с Западного и Южного островов немцы не смутились и принялись возводить понтонные переправы. На город и крепость вторично обрушивается шквал снарядов и мин. Буг на всём видимом протяжении покрывается лодками и плотами. Но как только они достигают берега, их встречает кинжальный пулемётный огонь. Опытные немцы отвечают миномётно-орудийным огнём, половина советских пулемётчиков погибает, не успев отойти или сменить позицию. Не было бы предварительных учений, погибли бы все.

К пяти часам новая штурмовая волна немецких войск форсирует Буг. Свыше батальона пехоты снова врывается на Западный остров. К цене входного билета в те самые два танка, догорающих на мосту, добавляется пара рот, потерянных при форсировании.

На территории Западного и Южного островов начинается то, что генерал Павлов на учениях называл городской кашей. Противоборствующие линии то и дело ломаются и смешиваются. Красноармейцы накрывают наступающих немцев плотным огнём, а когда начинают работать немецкие миномёты и полевые пушки, исчезают со своих позиций. Немцы презрительно щерятся «Хорошо бегаете, русские свиньи» и уверенно берут улицу за улицей. Один из отменённых немцами законов войны красноармейцы попытались вернуть в реальность. Безуспешно. За каждого убитого красноармейца немцы платили не семью трупами, как положено по правилам военной науки, а всего лишь двумя. И то с учётом потерь при форсировании и попытке перейти мост.

Лейтенант Эрнст Диппель со своим поредевшим взводом занимает развалины с удобной позицией для пулемёта в сторону Тереспольских ворот. Азартно злые рассуждения своих парней о том, что русские воевать не умеют, не останавливает. Нельзя подрывать боевой дух солдат. Свои неясные сомнения он оставляет только для себя.

Через сутки, после того, как батальон отвели на отдых и пополнение, и половина взвода проводила своих камрадов в Вальхаллу, в голове забрезжило понимание. Лучше бы его не было. Лейтенант не на шутку испугался.

Русские действовали неумело и неуклюже, но правильно! Вот прижимает его взвод огнём к земле пулемётчик, они прячутся за развалинами, в воронках, за обломками. Ищут новые позиции. За эти несколько секунд русские сдвигаются дальше, за ними уходит пулемётный расчёт, которого прикрывают своим огнём отступившие товарищи.

Это никак не бегство, это организованный отход без прекращения сопротивления. Пару человек его солдаты подстрелили, когда те высунулись с винтовкой из окна. Но дальше лейтенант замечает, как стрельбу ведут из глубины помещения, не высовываясь наружу. Их кто-то учил вести городские бои! Слабо учили, многие урок без практики не усвоили, только эту практику они сейчас дают! Сколько им понадобится времени, чтобы достичь воинского мастерства до нашего уровня? И что будет потом?

Крепость попытались взять кавалерийским наскоком. Сходу, на плечах отступающего противника. И передовая рота 45-ой дивизии вермахта усеивает своими телами мост под бодрым огнём из окон. Больше половины роты даже успевает преодолеть проём ворот. И тут же попадает под перекрёстный пулемётный огонь. Пули максима на близком расстоянии запросто прошьют подряд два-три человека. А ДШК? История умалчивает, выжил ли кто из немцев. На усеянном их телами плаце, двориках, проулках не было видно никакого шевеления. Из разбитых снарядами зданий выходит до взвода русских солдат. Расторопно и не мешкая, собирают с трупов всё оружие, боеприпасы и амуницию. Уволокли несколько раненых. Трупы складывают в сторонке ровными рядами.

Обозлённые немцы выкатывают пушки и начинают обстрел внешних казарм, в которых уже никого нет, прямой наводкой. От нескольких попаданий крупного калибра верхняя надстройка над воротами обрушивается с тяжким гулом, но основание стоит. В одном из глубоких казематов крепости полковник Ефимов снова берёт в руки телефонную трубку. Немцам надо дать ответ. Веселье, — очень это слово уважает генерал Павлов, — набирает обороты.

Ближе к вечеру, когда увлекательная перестрелка с немцами Ефимову наскучила, оба моста в крепость с островов взрывают. Естественно, дождавшись, когда на Тереспольский мост въехал танк. Второй, Холмский мост, такого подарка не дождался, рухнул в воду пустым. Фриц Шлипер, командир 45-ой дивизии, к числу идиотов, скачущих на граблях, не относится.

(Тереспольские ворота. 1939 год)

Примечание от автора.

Проблемы со связью в РККА носили системный характер, что доказывает приведённое ниже исследование. Полностью приведено здесь: https://proza.ru/2016/01/07/132

…начальник связи приграничного Киевского округа докладывает о полном благополучии.

«Для любого командного пункта главное — связь. Начальник связи округа генерал Добыкин и его подчиненные во время развертывания КП в Тарнополе успели сделать многое. Я помню, как он с гордостью докладывал командующему округом, что с нового командного пункта можно будет напрямую вести разговор как со штабами армий, так и с Москвой — по телефону, телеграфу, радио. Связь многоканальная, поэтому надежная» [Баграмян, 3, с.88].

Как же повела себя «многоканальная и поэтому надежная» связь в роковой день 22 июня?

«Заслушав скудные сведения о положении на границе, Кирпонос вскипел:

— Если и впредь связь будет работать так плохо, то как же мы сможем управлять войсками?» [Баграмян, 3, с.90]

Впредь связь не стала «работать так плохо». Она вообще никак не стала работать, ни плохо, ни хорошо.

«… генерал Пуркаев почти каждые четверть часа требовал к себе начальника связи фронта генерала Добыкина и мрачно спрашивал:

— Наладили связь с Потаповым?

Добыкин растерянно разводил руками.

— Когда же будет связь? — повышал голос Пуркаев.

Добыкин лишь бледнел и молчал. Что он мог ответить?» [Баграмян, 3, с. 117–118].

Бледнел начальник связи, молчал, но в отчете написал:

«г) Радиосвязь во фронтовых радиосетях являлась основным средством связи на направлениях 5-й и 6-й армий в период при отсутствии проводной связи… Связь поддерживается, за исключением отдельных направлений, беспрерывно» [Отчет нач. упр. связи ЮЗФ, 27.07.41, 16].

Так может выдумал все Баграмян чтобы свалить свои промахи на Добыкина? Проверим слова Баграмяна по оперсводкам Юго-Западного фронта.

5. Донесений о положении на фронте 5-й армии за ночь не получено. В район Влодзимеж и штаб 5-й армии высланы на самолете и машине командиры штаба фронта для выяснения положения [Оперсводка ЮЗФ № 02 22.06.1941 г.].

1. 5-я армия — данных о положении частей 5-й армии нет [Оперсводка ЮЗФ № 010 27.06.41, 16].

1. Положение войск 5-й армии уточняется. Штаб 5-й армии — Погореловка [Оперсводка ЮЗФ № 011 28.06.41, 16]

1. 5-я армия.

С 24.00 27.6.41 г. командование и штаб армии потеряли связь с частями, подвергавшимися сильным атакам механизированных войск противника.

15-й стрелковый корпус — положение не выяснено.

27-й стрелковый корпус — положение не выяснено.

22-й механизированный корпус — положение не выяснено.

9-й механизированный корпус, понеся большие потери, отошел 27.6.41 г. на Клевань. Положение частей корпуса на 28.6.41 г. — не выяснено [Оперсводка ЮЗФ № 012 28.06.41, 16].

5-я армия.

Положение армии продолжает оставаться невыясненным. До сего времени известно лишь следующее:

193-я и 200-я стрелковые дивизии 31-го стрелкового корпуса вышли на р. Стоход и р. Стырь, в районы: Боровиче (200-я стрелковая дивизия) и Рожыще, Киверце (193-я стрелковая дивизия).

124-я и 135-я стрелковые, 215-я (видимо остатки) и 131-я моторизованные дивизии после боя у Луцк с прорывающимися на восток частями немцев (27.6.41 г.) предположительно отошли в леса района Киверце.

Состояние этих частей и план их действий остаются для штаба фронта невыясненными.

По полученным сегодня к вечеру данным, комдив Подлас прибыл в Киверце.

19-й механизированный корпус с частями 228-й стрелковой дивизии под командованием Фекленко, оказывая упорное сопротивление наступлению превосходящих сил противника, удерживает занимаемые подступы к Ровно.

Совершенно не установлено положение частей 15-го стрелкового корпуса, отходивших в ковельском направлении.

Штаб 5-й армии за весь день 27.6.41 г. прислал в штаб Юго-Западного фронта лишь одну радиограмму и то о разрешении на переход штаба армии из Клевань на командный пункт в Погорелувка.

Делегат штаба Юго-Западного фронта, вылетевший с утра 28.6.41 г. в район расположения 5-й армии, еще до сего времени не вернулся» [Доклад начштаба ЮЗФ 22.00 28.06.41, 16].

До сих пор мы рассматривали связь в звене Ставка-фронт-армия. На нижних уровнях ситуация еще хуже, что видно даже из отчета:

«з) Взаимодействие между частями и соединениями осуществляется путем создания радиосетей взаимодействия и направлений в соответствии с оперативно-тактическим замыслом. Отсутствие штатных радиосредств в звене корпус-дивизия не всегда позволяет удовлетворительно разрешить этот вопрос.

и) … в армейских и ниже радиосетях специальные сети оповещения не создавались из-за отсутствия радиосредств» [Отчет нач. упр. связи ЮЗФ, 27.07.41, 16].

Немецкое командование заметило отсутствие управления раньше, чем обнаружила новые танки, и было удивлено.

«При этом верховное командование противника, видимо, совершенно не участвует в руководстве операциями войск» [Гальдер, 17, 24.06.41].

Если наличия новых танков не заметили немецкие генералы, то наличия связи очень сильно не заметили советские. Причем на самом высоком уровне. Это явилось полной неожиданностью для товарища Сталина.

«В первые дни войны Генеральный штаб плохо знал обстановку на фронтах. Обычно каждый вечер его генералы докладывали работникам наркомата о ходе боевых действий. Эти сообщения были невыразительными, похожими одно на другое и редко отражали подлинную картину развернувшихся сражений. Маршалу Советского Союза Б. М. Шапошникову, назначенному начальником Генерального штаба, приходилось из-за этого переживать горькие минуты. В высшей степени деликатный, Борис Михайлович часто брал на себя вину подчиненных за несвоевременную информацию. Однажды утром в Ставке я присутствовал при докладе общей обстановки на фронтах. Шапошников сказал, что, несмотря на принятые меры, с двух фронтов так и не поступило сведений. Сталин сердито спросил:

— Вы наказали людей, которые не желают нас информировать о том, что творится у них на фронтах?

Добрейший Борис Михайлович с достоинством ответил, что он обоим начальникам штабов фронтов объявил выговор. Судя по выражению лица и тону голоса, это дисциплинарное взыскание он приравнивал чуть ли не к высшей мере наказания. Сталин хмуро улыбнулся:

— У нас выговор объявляют в каждой ячейке. Для военного человека это не наказание.

Но Шапошников напомнил старую военную традицию: если начальник Генерального штаба объявляет выговор начальнику штаба фронта, виновник должен тут же подать рапорт об освобождении его от занимаемой должности» [Воронов, 5, 178–179].

Не совсем понятно как Шапошников объявил выговор при отсутствии связи, не знаю, подали ли рапорт об увольнении начальники штабов фронтов, но начальник Генерального штаба Красной Армии на выговор Верховного Главнокомандующего лишь горькие слезы лил, и не в переносном, а в самом прямом смысле этого слова.

«29 июня, вечером, у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия. Подробных данных о положении в Белоруссии тогда еще не поступило. Известно было только, что связи с войсками Белорусского фронта нет. Сталин позвонил в Наркомат обороны Тимошенко, но тот ничего путного о положении на западном направлении сказать не мог. Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться в обстановке. В наркомате были Тимошенко, Жуков и Ватутин. Жуков докладывал, что связь потеряна, сказал, что послали людей, но сколько времени потребуется для установления связи — никто не знает. Около получаса говорили довольно спокойно. Потом Сталин взорвался: "Что за Генеральный штаб? Что за начальник штаба, который в первый же день войны растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует?"

Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек буквально разрыдался и выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5-10 Молотов привел внешне спокойного Жукова, но глаза у него были мокрые» [Микоян, 8].

Но плачь, не плачь, а слезами горю не поможешь. Связи как не было, так и нет и надо что-то делать.

«Главным тогда было восстановить связь. Договорились, что на связь с Белорусским военным округом пойдет Кулик — это Сталин предложил, потом других людей пошлют. Такое задание было дано затем Ворошилову» [Микоян, 8].

Как в старые добрые времена до изобретения электросвязи послали курьеров, да не каких-нибудь там полковников, и не генералов даже, а маршалов Советского Союза самолично (видимо на людей в меньших званиях уже не полагались) ехать и разыскивать свои, сражающиеся без всякого руководства войска.

Кто же виноват в отсутствии связи с Западным фронтом. Вот показания генерала Павлова Д.Г. на допросе 7.07.41:

«Вопрос: Вы приняли все меры, чтобы обеспечить армии радиостанциями?

Ответ: Да, все меры на этот счет мною были приняты. Когда в первый день боя Кузнецов позвонил мне и просил прислать радиостанцию, так как имевшиеся у него три были разбиты, я затребовал их из Москвы самолетом. Москва сначала не отвечала, а после повторных моих требований ответила, что выслала 18 радиостанций, но до дня моего ареста эти радиостанции получены не были» [1, т.2, док.630].

Высылались ли Павлову 18 радиостанций, а если да, то куда они делись, никто не знает.

А как тогда, извините за утрирование, вообще о начале войны в Москве узнали? Ведь существует мнение на самом высоком уровне, что всю связь уничтожили диверсанты.

«Вернувшись с С. К. Тимошенко в Наркомат обороны, мы выяснили, что перед рассветом 22 июня во всех западных приграничных округах была нарушена проводная связь с войсками и штабы округов и армий не имели возможности быстро передать свои распоряжения. Заброшенные ранее немцами на нашу территорию диверсионные группы в ряде мест разрушили проволочную связь. Они убивали делегатов связи, нападали на командиров. Радио средствами, как я уже говорил, значительная часть войск приграничных округов не была обеспечена. Поэтому связь с войсками осуществлялась по воздушно-проволочным средствам связи» [Жуков, 6, т.1, с.266].

Но оказывается, связи не было не везде.

«С самых первых дней войны связь с нашей армией практически отсутствовала. И произошло это не в результате операций немецких десантно-диверсионных групп, как заявляли впоследствии, а по причине привычной русской неразберихи. Исключения составили военно-морской флот, пограничники и несколько отдельных бронетанковых частей… Когда Сталин понял, что его войска отступают без боя, он испытал моменты и глубокой подавленности, и безумной ярости. «От чего это беспорядочное бегство? Почему военные не в курсе ситуации? — не переставал повторять он. — Берия имеет связь с каждым пограничным постом, а военные потеряли контакт с фронтовыми штабами». «Ответ прост, объяснял мой отец, который хотел смягчить ситуацию, — пограничные посты, в отличие от штабов, оборудованы ультрасовременной радиотехникой» [Берия, 4, с.96].

Итак, пограничники и моряки связь имеют и немедленно информируют Москву о начале вторжения и налетах на военно-морские базы. Правда, не совсем понятно, при чем тут «привычная русская неразбериха», или в погранвойсках и на флоте не русские служат? Но как бы там ни было, но пограничники были сметены первыми, а моряки в силу своей специфики могли информировать только о действиях на морях, что было не так актуально. Так неужели никто не информировал о продвижении немцев по нашей территории?

«Не виной, а бедой нашей являлось то, что не всегда мы располагали достаточно подробными данными о положении своих войск. Впрочем, не легче доставались и данные о противнике. К каким только ухищрениям не приходилось прибегать! Помню, однажды нам никак не удавалось установить положение сторон на одном из участков Западного фронта. Линии боевой связи оказались поврежденными. Тогда кто-то из операторов решил позвонить по обычному телефону в один из сельсоветов интересующего нас района. На его звонок отозвался председатель сельсовета. Спрашиваем: есть ли в селе наши войска? Отвечает, что нет. А немцы? Оказывается, и немцев нет, но они заняли ближние деревни — председатель назвал, какие именно. В итоге на оперативных картах появилось вполне достоверное, как потом подтвердилось, положение сторон в данном районе. Мы и в последующем, когда было туго, практиковали такой способ уточнения обстановки. В необходимых случаях запрашивали райкомы, райисполкомы, сельсоветы и почти всегда получали от них нужную информацию» [Штеменко, 12, с.21].

Но часто и сами связисты, по собственной инициативе сообщали нужную информацию. Вот, например, как со слов тогдашнего наркома связи Пересыпкина И.Т. узнали в Москве о занятии немцами Пинска.

«В последние дни июня 1941 г. в Наркомат связи позвонила дежурная телефонистка МТС белорусского города Пинск и срывающимся от волнения голосом сообщила: «Товарищи! Наши войска оставили город. На улице появились танки с белыми крестами. Вижу их в окно. Никого из наших начальников нет. Что мне делать?» И это не единичный случай» [Пересыпкин, 11, с.64].